Решение и все последствия его я принимаю, как должное. Последствия это мое одиночество. Моя неспособность забыть то время, что мы были вместе. Моя вина перед тобой. Мое


«Проклятье замкнутых в кольцо земных дорог…»3



бет3/34
Дата27.06.2016
өлшемі1.36 Mb.
#162205
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   34

2. «Проклятье замкнутых в кольцо земных дорог…»3


Иным людям кажется что все, происходящее с нами, есть результат действия чьей-то злой воли, шаг за шагом ведущей человеческое существо к краю пропасти. Не склонные верить в Рок, напротив, видят во всем промысел богов и полагают благом любое их деяние. Находятся и смельчаки, всерьез считающие, что человек суть сам хозяин своей судьбы. И те, и другие, и третьи иногда оказываются странно единодушны в своих прогнозах – или, вернее сказать, есть на свете такие события, которые просто не могут не произойти, с какой точки зрения на них не посмотри.

…Шесть часов до полудня по стандартному-галактическому. В единственный город планеты Амой, где со световым днем вечно творится что-то странное, приходит утро.

Это время, когда висящая над Танагурой ночь чуть-чуть, словно нехотя, отступает, рассеивается постепенно, как черный туман. Небо начинает светлеть, но неравномерно, урывками; то и дело в образующиеся в странной облачности прорехи камнем падают челноки, везущие с орбиты грузы или пассажиров. Последних куда меньше, чем первых – недавние события заставили Амой ощетиниться, как отгоняющий хищника еж, и не столь многие стремятся попасть на эту отнюдь не гостеприимную планету.

Но некоторые все же пытаются. Даже в этот час единственный на всю Амой гражданский космопорт открыт и ждет гостей. Его переходы заполнены людьми также неравномерно, как небо – светом. Где-то их много, и они передвигаются шумными оживленными группками, где-то едва ли раз в полчаса мелькнет одинокая фигура и растворится в лабиринте ходов и залов.

Ровно в шесть по стандартному галактическому наружные двери одной из самых безлюдных зон космопорта распахнулись, пропуская высокого мужчину в неброской темной одежде. Держался пришелец чуть неуверенно – явно привыкал к гравитации планеты после долгого перелета – но все же в движениях его чувствовалась энергия и твердость.

Из аэрокара, притормозившего в отдалении от дверей космопорта, за ранним гостем Амой внимательно наблюдали. Взгляд из-под паутины черных волос буквально впился в высокую фигуру, выхватывая из утреннего сумрака деталь за деталью. Слишком бледное лицо, которое пришелец пыталась спрятать за темными очками и высоким воротником-стойкой наглухо застегнутой куртки. Слишком яркие темно-рыжие волосы, несмотря на все ухищрения выбивавшиеся из-под головного платка. Легкая нервозность в движениях, щелчок зажигалки, огонек дешевой белой сигареты…

Две тени легли почти перпендикулярно, разбежавшись в разные стороны от ног пришельца – прямо над ним, вращая фарами, пролетел полицейский аэрокатер. Ни человек, неподвижно стоявший на ступенях, ни одинокая машина в отдалении внимания робота не привлекли – не найдя ничего для себя интересного в этом безлюдном закутке космопорта, полицейский катер поднялся выше и полетел инспектировать окрестности.

Человек на ступенях подался вперед, глядя вслед улетевшей машине, и быстро сбежал по ступенькам, направляясь к станции скоростных линий.

Тот, кто наблюдал за ним из-за темного стекла, еще долго сидел неподвижно – прежде чем коснулся пальцами, затянутыми в черную перчатку, панели наручного комма, и набрал текст короткого сообщения:

«Он здесь».

***

Ночь уходит, густая тьма превращает в мутный, перемешанный со светом сумрак – это солнце медленно всплывает из вязкой пелены облаков. Здесь недавно прошел дождь – поверхность дороги влажно блестит и отражает искорки мелькающих в небе зондов-разведчиков. Это – глаза и уши Юпитер; во все стороны от ее башни, темнеющей вдалеке на горизонте, как нити паутины расползаются системы слежения и наблюдения. Тысячеглазая госпожа ни на секунду не оставляет свои владения без внимания – только, кажется, даже она – в который раз – не может предусмотреть всего и предотвратить неизбежное...



Ты снова на Амой, Катце. Ты там, куда, как думал, никогда уже не вернешься. Твое «никогда» прошло такой долгий путь, чтобы стать «слишком поздно» - или, может быть, это для «поздно» наступил такой момент, когда оно стало неотличимым от «никогда».

Ты никогда его больше не...

- Хватит.
...Иду по трассе прочь от космопорта, не обращая внимания на редко мелькающие рядом машины, голоса людей и тихое подвывание ветра. Плевать, что увидят, плевать, что заметят – на то, чтобы пробраться на Амой незамеченным, могло бы уйти слишком много времени, недели или месяц, а столько ждать я не мог.

Я не умею горевать молча, в бездействии. Все мои слезы остались в прошлом семилетней давности, в темной комнате, пропахшей табаком, как и любое мое жилище. Я бы хотел оплакать тебя, Рауль, но не так. Своим возвращением, своим раскаяньем, твоей и моей памятью, пулей в сердце твоих врагов и помощью для твоих друзей. Вернуться на Амой, бросив все, что удалось построить за четыре прожитых без тебя года – это было бы слишком... просто. Ты ни о чем не просил меня в своем последнем письме, но это не так важно.

Это совсем не важно.

Иначе меня просто не было бы здесь.

3. «Они вызвали к жизни горячий циклон, они привели все стихии в движенье…»4


Примерно в полукилометре от только что оставленного им выхода из космопорта находилась пересадочная станция, где пассажиры обычных аэрокаров могли пересесть на курсировавшие по сверхскоростной трассе экспрессы или автоматически пилотируемые такси. Очень немногие граждане Амой – и даже не все из элиты – могли позволить себе универсальные авто, способные передвигаться и по обычным шоссе, и в воздухе, и в паутине сверхскоростных трасс, связывающих важнейшие объекты в пределах Танагуры и ее окрестностях. Строго говоря, автотакси и экспрессы тоже были доступны немногим, но Катце сейчас меньше всего думал о том, чтобы экономить деньги.

Опустившись в мягкое, идеально продуманное кресло, тотчас принявшее форму его тела, Катце быстро задал маршрут следования, и прикрыл глаза. Блестящий автомобиль оторвался от платформы и, дождавшись зеленого сигнала, прошел сквозь шлюз в русло трассы и рванул с места, сверкая, как маленькая комета. Приборы, которыми было напичкано механическое чудо, прекрасно гасили перегрузки; системы безопасности трассы должны были уберечь от аварий и столкновений. До недавнего времени эти трассы считались огромным достижением науки Амой и лично Юпитер – управляющая здесь движением программа была интегрирована в одну из подсистем ИскИна. До недавнего времени здесь не происходило ничего подобного взрыву на А-6-1, и, казалось, не могло произойти...

За те два дня, что привезший его к Амой корабль тормозился в предпланетном пространстве, выруливал на орбиту и распределял пассажиров по челночным катерам, Катце успел изучить огромный объем информации об этом событии, выцарапанным из инфосетей Амой – и даже проникнуть в некоторые места, куда доступ ему был строго заказан, хотя взлом с орбиты отследить было легче легкого. О том, что на трассе А-6-1 произошел именно взрыв – взрыв, а не авария – стали говорить буквально спустя несколько часов после произошедшего. Выводы федеральных экспертов Катце были известны еще до появления на родной планете, и полученная теперь информация их подтверждала. В машину Второго Консула Рауля Ама было вмонтировано взрывное устройство совершенно неординарной конструкции. Первый взрыв прогремел, когда аэрокар двигался по самому скоростному участку трассы. Опознание останков в Институте Бионики впоследствии проводили по тем частицам, что сохранились в отлетевших после первого взрыва деталях машины. Аэрокар вышвырнуло за пределы защитного поля – особенность бомбы была в том, чтобы его нейтрализовать или ослабить – и почти тут же грянул второй взрыв, не оставивший от корабля и его пассажиров почти ничего, кроме яркой вспышки света. Тем, кому случилось смотреть в ту ночь снизу на яркую ленту сверхскоростной артерии, могло показаться, что с нее сорвалась и вспыхнула в небе новая звезда...

Пальцы Катце, сжатые на приборной панели автокара, побелели. Это не должно было быть очень больно. Это ведь почти мгновенная смерть, а те кто умирает так, не должны чувствовать боли... как будто у умерших мгновенно кто-то когда-то спрашивал, успевали ли они что-нибудь ощутить перед этим!!

Усилие воли – и он заставил себя успокоиться. Золотистые глаза под рыжей челкой горели очень недобрым огнем. Какое странное совпадение – разве семь лет назад он не пытался утешить себя точно такими же мыслями? Думая о человеке, без которого сам мир когда-то казался немыслимым, и о мальчике, которого любил почти как младшего брата – разве не утешал он себя тем, что они не почувствовали боли перед смертью – особенно, если «черная луна» сделала свое дело?.. Но их не было в живых так давно – семь, почти восемь долгих лет – и разве не задавал он себе за это время тысячу раз вопрос: изменилось ли что-нибудь на Амой после того, как взрыв в Дана Бан уничтожил ту невозможную, не связанную, казалось, ничем – и ни чем не разделимую пару?

Ясон и Рики... их смерть, такая страшная и такая яркая... Огонь, поднявшийся над всей Танагурой – Катце увидел тогда в нем что-то, чему не смог подобрать названия на родном языке, вспомнив только древнее «Ai no kusabi».

Да и не было, наверное, в речи амойцей ни одного слова, что могло бы объяснить... Этот мир не был создан для любви. Но почему-то раз за разом именно здесь, под двумя искусственными лунами, под небом, изгрызенным зондами-шпионами, раз за разом находило себе дорожку такое странное и такое яркое чувство, способное разгореться пожаром от глубин до небес. Его частичку принял в сердце когда-то и сам Катце – так неожиданно, неумело, словно подсмотрев в чужое окно – чтобы семь лет спустя снова оказаться на Амой, в месте, где его больше некому было ждать…
…Сквозь мерцание защитных полей трассы из окна аэрокара почти нельзя было разглядеть, что творится снаружи. Катце включил экран с панорамой города и смотрел, как вырастают перед ним знакомые до боли исполинские башни Танагуры. Уже почти совсем рассвело, только край горизонта был затянут плотными ватными облаками, впитывавшими свет звезды, как губки. В их тени над башнями то и дело что-то сверкало – зонды-разведчики продолжали свою работу. О небо, как же их стало много... Юпитер наращивала и наращивала систему слежения; Катце знал, что послужило причиной тому – гибель одного гордого блонди в Дана Бан – но все равно при взгляде на это мельтешение ему становилось жутко. Сколько же энергии расходуется ежечасно на это напряженное бдение – Церес столько потребляет за неделю или месяц. Конечно же, проанализировать и отследить то количество информации, что поставляют спутники не сможет ни один человек, ни целая организация; этим занимается лично Юпитер; некоторые роботы-шпионы, впрочем, обладают достаточно сложным вложенным ПО, чтобы самим наводиться и искать нужные цели. Катце очень хорошо знал, как работает эта система – семь лет назад Рауль Ам пришел к бывшей мебели своего погибшего друга именно для того, чтобы отыскать возможность слегка ослабить постоянный надзор Юпитер...

Откинувшись назад, Катце прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания.

Вот он приходит к Раулю – рассказать о произошедшем в Дана Бан. Блонди кажется ему холодной мраморной статуей: красиво до дрожи, но все равно – камень. Что он вообще может понять в произошедшем? Однако он был другом Ясону, и имеет право знать о том, как тот умер. Катце рассказывает – сухо, спокойно, одни только факты – пусть блонди думает сам и сам решает, что делать с этим. В тот момент бывшую мебель менее всего волнует собственное благополучие; он знает, что вряд ли сможет уйти от ответственности, что его участием в этой истории наверняка заинтересуются спецслужбы Амой вроде легендарной АЦИ – и последствия могут быть любыми вплоть до немедленной ликвидации. Катце знает это, но – странное дело – не чувствует ничего. Кроме, пожалуй, желания раздать все долги – поэтому он помогает безумному Гаю покинуть планету и рассказывает Раулю правду о Дана Бан. Уходя, он не испытывает никаких эмоций. Каждый день, просыпаясь, Катце ждет, что за ним вот-вот придут; он механически, как робот, продолжает вести дела на черном рынке, свернув деятельность где можно и сорвав куш где нельзя. Танагуру лихорадит. Она похожа на планетную систему, внезапно потерявшую свое солнце. Назначение нового Консула, волнения в Кересе и не слишком удачный демарш Федерации проходят мимо него. По-настоящему Катце понимает, что его не тронули, только месяц спустя, совершенно спонтанно и неожиданно для себя. Все. Он может жить дальше. По всей видимости, Юпитер не заинтересовалась каким-то там фурнитуром, пусть он и предложил ее сыну черную луну.

Никаких эмоций, кроме очень непродолжительного удивления, Катце не испытывает.

Все меняется в одночасье, когда однажды на мониторе связи в берлоге Катце возникает прекрасное и безжизненное лицо Советника Рауля Ама, главы бионического Института Амой и Лаборатории Нейрокоррекции. Какое-то время их общение носит вполне обычный для элиты и бывшего прислужника характер: короткие разговоры ни о чем, несколько незначительных сделок и поручений. Однако Катце не оставляет впечатление, что его старательно прощупывают, пытаются понять, годится ли он... для чего?

«Как же он изменился...» - возникает в голове первая мысль, едва только они встречаются в живую. Блонди очень внимательно смотрит на Катце – и тот внезапно понимает, что тот, прежний Рауль Ам ему нравился гораздо больше...

У него все те же ярко-зеленые глаза, светлая кожа, прическа – золотые волнистые локоны прячут пол-лица. Но одежда чуть более темных оттенков, странная строгость в облике, отсутствие столь любимых Раулем шарфов и шейных платков... А главное – взгляд. Только теперь Катце понимает, что то, что при предыдущей встрече он принял за холодность, на деле было попыткой скрыть растерянность и горе за стальной маской. Вот теперь в Рауле действительно есть что-то пугающее. Он с ног до головы закован в железный панцирь самоконтроля – но под этим панцирем полыхают отсветы ооочень знакомого огня...

Огня Дана Бан. За три месяца, прошедшие с момента взрыва, лучший друг Ясона Минка прошел очень долгий путь – и Катце, кажется, наблюдал уже завершающий этап перерождения.

...В тот день Рауль впервые рассказал Катце о новом проекте систем слежения, разрабатываемом Юпитер. После него на Амой не осталось бы недоступных взгляду ИскИна мест. Она хотела лично контролировать теперь каждый шаг своих детей и видеть все, происходящее на планете. Помимо многих ценных свойств, которыми обладала такая система контроля, она грозила и резким «закручиваньем гаек» в среде правящей элиты. По каким-то причинам – делиться ими Рауль, разумеется, не собирался – это категорически не устраивало господина нейрокорректора. И ему потребовался человек – надежный насколько это возможно – способный разобраться в этой технике – и найти способ ее обойти.

Катце, разумеется, был предложен выбор: согласиться или отказаться; и гарантии, что его не подставят в случае согласия на сотрудничество. На случай отказа гарантий ему никто не предоставлял; Рауль и словом не пробовал угрожать, но рыжему фурнитуру итак было ясно, что сказав «нет», он просто не уйдет из заброшенного склада, где происходило свидание. Рауль рисковал слишком многим. За одно только намеренье обмануть Юпитер его ждала жесткая коррекция, после которой красавец-блонди мог превратится в безмозглую живую куклу. А за его желанием ускользать от взгляда госпожи и создательницы явно стояло что-то еще – Катце тогда не знал, что именно, но не сомневался, что это «что-то» - то, что блонди хочет скрыть от Юпитер – грозит ему еще большей бедой.

«Как, интересно, ты сделаешь это, если я откажусь?» - мелькнула шальная мысль в голове Катце, когда он смотрел в непроницаемые зеленые глаза сына Юпитер. «Своими руками? Ты ведь можешь свернуть мне шею не напрягаясь – у человека нет ни одного шанса против блонди – но, возможно, не захочешь марать руки и бережешь что-то на этот случай...»

О, он мог бы – на словах – согласиться - и попробовать сыграть в смертельно опасную игру с этим ледяным ангелом. Вырваться из захвата, уйти от слежки и исчезнуть с Амой, оставив Рауля в дураках. Даже после Дана Бан собственная жизнь была дорога Катце, а то, чего от него хотел блонди, с очень высокой вероятностью вело к смерти.

- Да. Я согласен на ваши условия.

Ну, Катце, ну дурак...

Щёлк!


- Что это? - монгрел в недоумении посмотрел на руки Рауля, замкнувшиеся вокруг его запястья. Блонди отвел ладони - и глазам монгрела открылся гладкий металлический браслет, теперь крепко обвивавший его руку.

Браслет!! Ему с трудом удалось сохранить невозмутимый вид.

- Небольшая подстраховка, - и глазом не моргнув, отозвался блонди. - В нем игла и капсула с ядом - гарантия того, что предоставленные мной данные не будут использованы ненадлежащим образом. Ты тоже получишь гарантии, - на стол перед Катце опустился серебристый комп-наладонник, явно служивший хозяину давно и исправно. - Здесь вся информация. И запись нашего сегодняшнего разговора. Использовав ее определенным образом, ты с легкостью сможешь меня уничтожить, ... - было видно, что он чуть не добавил "фурнитур" или "монгрел" с обычной для элиты презрительной интонацией - но сдержался и произнес имя собеседника, - Катце...

Один - ноль. Он смог меня удивить.

...Когда за блонди закрылась дверь, рыжий еще долго сидел, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом. Потом перевел взгляд на браслет... и вдруг усмехнулся. Самому бы понять - зачем он на это согласился?? Возможно, все дело в том, Рауль нашел-таки, чем зацепить независимого монгрела – пленительной сложностью и рискованностью поставленной перед ним задачи. Обмануть саму Юпитер – но разве он однажды уже не сделал это, пусть и ценой разорвавшего левую половину лица шрама? Цель, достойная того, чтобы попытаться ее достичь; ведь все равно в жизни осталось так мало вещей, хоть чем-то его задевающих...

И только много позже, оставшись надолго наедине с самим собой, Катце подумал, что у его поступка была еще одна, скрытая причина. Чувство ответственности за перемены, произошедшие с Раулем. Глупо, безумно, иррационально – но Катце никак не мог забыть холодного взгляда этих зеленых глаз. Он не мог понять, во что переродился знакомый ему некогда блонди – и все же странное чувство не оставляло монгрела: как-будто многое могло бы измениться, не оставь он Рауля после Дана Бан одного.

Что бы теперь не собирался сделать этот человек – ответственность за это в какой-то мере лежала и на Катце. И это заставило монгрела ввязаться в игру, ни правил, ни целей которой он тогда не знал...


...Мягко, почти без звука, сбросившее скорость такси перестроилось сначала в колею умеренного движения с правой стороны трассы, потом нырнуло в тормозной тунель и замерло у «причала». Катце поднялся и вышел, не оборачиваясь, оставив на какое-то время позади свои воспоминания.



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   34




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет