А.П. Григорьев, С.Ю. Микрюков, А.Е. Ярославцева

А.П. Григорьев, С.Ю. Микрюков, А.Е. Ярославцева

Чтобы разобраться и понять, каковы сейчас аспекты или проблемы современной компьютерной философии, необходимо для начала разобраться, что такое, собственно, компьютерная философия. Философия вообще – это наука о познании окружающего мира, или наука о всеобщих закономерностях, которым подчинены как бытие, так и мышление человека. Основным вопросом философии как особой науки является отношение мышления к бытию. Компьютерная философия, в принципе, тоже наука о познании, но имеющая свои особенности, которые и выделяют ее в особую дисциплину. Компьютерная философия представляет собой науку, которая так же, как и обычная философия, ставит перед собой цель познания мира, но не как обычная философия, которая отдает основное предпочтение опыту в процессе познания, а через предмет познания – компьютер (ЭВМ). Здесь человек больше не наблюдает сам за многими событиями, это за него делает компьютер, а также выполняет за человека много черновой работы.

Само возникновение компьютерной философии относится к концу 40-х – началу 50-х гг. XX в. и связано с развитием теории кибернетики. Термин «кибернетика» появился в 1947 г., когда группа ученых, сформировавшаяся около Винера и Розенблюма, решила применить его для названия создаваемой теории «управления и связи в машинах и живых организмах»[1; c. 56 57]. Кибернетика характеризовалась как «общая теория управления, не связанная непосредственно ни с одной прикладной областью и в тоже время применимая к любой из них» [2; c. 20].

Кибернетическое движение в целом включало самые различные направления, в том числе искусственный интеллект, различные типы моделирования, применения логико-математи­ческих методов в биологических, медицинских, социально-экономических исследованиях. Это обстоятельство нашло выражение в характеристике кибернетики как "исследования процессов управления в сложных динамических системах, основывающегося на теоретическом фундаменте математики и логики и использующего средства автоматики, особенно электронные, цифровые, вычислительные, управляющие и информационно-логические устройства" [3; c. 13]. В русле кибернетического движения осуществлялись философские и логико-методологические исследования управления, информации, мышления, познания, структуры научного знания и перспектив его развития. Характерные для кибернетического движения идея общности (одинаковости или сходства) закономерностей, определяющих процессы управления и переработки информации, и идея плодотворности использования математических и логико-математических трактовок этих процессов на различных уровнях абстракции получили преломление в многочисленных сравнениях человеческого мышления и работы ЭВМ.

Появление компьютерных систем, которые стали называть интеллектуальными системами (ИС), и развитие такого направления, как искусственный интеллект (ИИ), побудили по-новому взглянуть на ряд традиционных теоретико-познавательных проблем, наметить новые пути их исследования, обратить внимание на многие остававшиеся ранее в тени аспекты познавательной деятельности механизмов и результатов познания. В ходе бурных дебатов 60 – 70-х гг. на тему «Может ли машина мыслить?» были, по существу, представлены различные варианты ответа на вопрос о том, кто может быть субъектом познания: только ли человек (и, в ограниченном смысле, животные) или же и машина может считаться субъектом мыслящим, обладающим интеллектом и, следовательно, познающим. Сторонники последнего варианта пытались сформулировать такое определение мышления, которое позволяло бы говорить о наличии мышления у машины, например, мышление определялось как способность решения задач [4] (нужно отметить, однако, что и способность компьютерной системы к принятию каких-либо решений также может быть поставлена (и ставится) под сомнение). Оппоненты сторонников «компьютерного мышления», напротив, стремились выявить такие характеристики мыслительной деятельности человека, которые никак не могут быть приписаны компьютеру и отсутствие которых не позволяет говорить о мышлении машин в полном смысле этого слова. К числу таких характеристик относили, например, способность к творчеству, эмоциональность [5].

Компьютерное моделирование мышления дало мощный толчок психологическим исследованиям механизмов познавательной деятельности. Это проявилось, с одной стороны, в проникновении в психологию «компьютерной метафоры», ориентирующей на изучение познавательной деятельности человека по аналогии с переработкой информации на компьютере, и, с другой стороны, в активизации исследований, стремящихся показать плодотворность и самостоятельную ценность иных подходов, например изучение мышления в контексте общей теории деятельности. О.К. Тихомиров, специально исследуя «соотношение кибернетического и психологического подходов к изучению мышления», настаивал, что «широко распространенное сближение человеческого мышления и работы вычислительной машины не обосновано». Вместе с тем, отмечает он, «именно развитие кибернетики сделало очевидным неполноту господствовавших в психологии теорий мышления и поведения, выдвинув для изучения новые аспекты» [6; c. 4]. Компьютерное моделирование мышления, использование методов математических и технических наук в его исследовании породило в период «кибернетического бума» надежды на создание в скором будущем строгих теорий мышления, столь полно описывающих данный предмет, что это сделает излишними всякие философские спекуляции по его поводу. Надеждам такого рода, однако же, не суждено было сбыться, и сегодня мышление, будучи предметом изучения ряда частных наук (психологии, логики, искусственного интеллекта, когнитивной лингвистики), остается также притягательным объектом философских рассмотрений.

Основные проблемы, которые вызывают повышенный интерес с точки зрения философии в современном мире взаимоотношений человека и компьютера – это проблемы представления знаний в компьютерных и информационных системах, проблемы этичности применения компьютеров в некоторых областях человеческой деятельности, места компьютеров в современной человеческой цивилизации и их роли в ней и, конечно, проблема такого плана, как создание искусственного интеллекта, которая волновала многих философов в течение многих лет. В данной статье проблема представления знаний детально не рассматривается, так как эта проблема довольно основательно была рассмотрена многими учеными (Поспелов, Уэно, Финн, Ракитов, Шалютин, Панин и др.). Отметим лишь то, что под знаниями понимается форма представления информации в ЭВМ, которой присущи такие особенности, как: а) внутренняя интерпретируемость (когда каждая информационная единица должна иметь уникальное имя, по которому система находит ее, а также отвечает на запросы, в которых это имя упомянуто); б) структурированность (включение одних информационных единиц в состав других); в) связность (возможность задания временных, каузальных пространственных или иного рода отношений); г) семантическая метрика (возможность задания отношений, характеризующих ситуационную близость); д) активность (выполнение программ инициируется текущим состоянием информационной базы). Именно эти характеристики отличают знания в интеллектуальных системах от данных – определяют грань, за которой данные превращаются в знания, а базы данных превращаются в базы знаний.

Проблема возникновения искусственного интеллекта волновала многих философов и была тесным образом связана с проблемой мышления как такового и установлением природы того, что можно понимать под мышлением, и свойствен ли этот феномен только человеческому мозгу. Под мышлением П.В. Копнин понимал такое свойство человеческой деятельности (присущее только человеческому мозгу), подразумевающее под собой процесс создания, передачи и преобразования информации, но неразрывно связанный с общественным характером деятельности человека; оно представляет собой субъективный образ объективного мира и не может выйти за пределы субъективности в том отношении, что всегда принадлежит субъекту – общественному человеку – и всегда создает только образ объективного предмета, а не сам объективный предмет со всеми его свойствами [7; c. 178 183]. Развитие мышления идет по пути создания такого образа, который бы полно и точно отражал предмет. Другими словами, по мнению П.В. Копнина, создание искусственного интеллекта, который был бы подобен человеческому и был способен мыслить, невозможно. Возможно создать лишь его электронную модель и промоделировать некоторые функции мозга, но сам интеллект создать нельзя, так как он во многом продукт человеческого общества[7; c. 178 183].

Эта точка зрения разделяется многими современными философами, которые говорят о том, что машина мыслить не может, что ЭВМ есть только отражение человеческой деятельности. Выдвигается и такой аргумент, который многими считается решающим, а именно, что деятельность машины сейчас, и скорее всего эта тенденция сохранится в ближайшем будущем, жестко предписана программой, и машина не может выйти за эти рамки. Искусственный интеллект будет создан тогда, когда будет создана самопрограммирующаяся система, а многие специалисты считают, что этот момент никогда не наступит.

Но на этот вопрос можно взглянуть и с другой стороны, в частности, применив к истории развития компьютерной техники метод эволюционных аналогий. Суть его в том, что в процессе развития жизни на земле и в процессе развития компьютерной техники есть сходные черты. Попробуем пояснить данное высказывание. Для начала согласимся с утверждением, что деятельность машины (ЭВМ) жестко привязана к программе, написанной человеком. Но если рассмотреть живые организмы, то будет видно, что их деятельность также жестко привязана к генетической программе, по которой они живут, размножаются (особенно это характерно для примитивных форм развития материи) и умирают. Этой программой (довольно сложной, если даже сравнивать с современными программами повышенной сложности) является ДНК и РНК. Данные программы у примитивных форм организмов (бактерий, вирусов и т.д.) отличаются от компьютерных программ (например, компьютерных вирусов) тем, что в них возможны изменения с течением времени и тенденция к усложнению в процессе эволюции под воздействием окружающей среды. Но если человек сможет создать программу, подобную ДНК с вариантом ответов на воздействие внешней среды, а это допустимо, то будет сделан первый шаг в создании искусственного интеллекта.

Естественно, что приближение развития компьютерных систем и программ к эволюционным моделям развития живых организмов весьма условно и возможно сейчас лишь в грубом приближении. Можно даже сказать, что сейчас развитие компьютерной техники напоминает процесс самого начала становления жизни, того момента, когда произошел переход к самопрограммирующимся программам (нуклеиновым кислотам) и началось дальнейшее усложнение жизненных форм, которое в итоге и привело к появлению интеллекта. Следует отметить, что в этом случае эволюционными факторами являются окружающая среда и естественный отбор, а в случае появления искусственного интеллекта эволюционным фактором является человек, который заменит собой и давление окружающей среды и естественный отбор. В итоге можно сказать, что создание искусственного интеллекта в принципе осуществимо в ближайшем будущем, если принять возможным развитие компьютерных систем аналогично живым системам.

Другим довольно важным вопросом современной философии является место компьютера в современной цивилизации. Не секрет, что в современном мире компьютер занимает очень высокое место, весь НТП идет через него и усиливает тем самым роль данного предмета в современной науке и бытовой жизни. В связи с этим очень важным является тот факт, что наше общество, по словам Д. Белла, является информационным обществом, где первоочередную ценность имеет информация, скорость ее получения и переработки, который указывает на то, что информационные ресурсы и технологии все больше концентрируются в очень небольшой группе стран (странах Западной Европы, США, Японии). Только эти страны экспортируют информационные технологии, а все остальные являются лишь потребителями информационного ресурса. Существует даже такой термин как «информационный разрыв», по которому страны, имеющие развитую информационную структуру, будут становиться все богаче, страны же, которые имеют слабо развитые информационные технологии, – все беднее. Это, в свою очередь, вызовет такую проблему, как глобализация мира и перекройка всего информационного пространства по усмотрению стран-производителей информационного ресурса.

Хотя при помощи компьютеров и можно решить очень многие проблемы науки и техники, существуют и весьма негативные моменты их деятельности по отношению к отдельно взятому человеку – они все настойчивее подменяют многим людям общение с другими людьми, человек теперь воспринимает многие вещи не напрямую, а опосредованно – через компьютер, много времени проводит за ним, существует даже такое понятие, как компьютерная зависимость, когда человек уже не может физически без машины быть долгое время. Компьютер как бы растворяет человека в себе, человек становится лишь обезличенным приложением к нему, частью самого компьютера; все мысли такого человека привязаны к машине, и без компьютера он чувствует себя как без руки или ноги.

Но в целом компьютерные технологии пока остаются основным двигателем прогресса в новом веке и тысячелетии.

2. Бир Ст. Кибернетика и управление производством. Пер. с англ. М., 1963.

3. Бирюков Б.В. Кибернетика и методология науки. М., 1974.

4. Ботвинник М.М. Почему возникла идея искусственного интеллекта? // Кибернетика: Перспективы развития. М., 1981.

5. Тюхтин В.С. Соотношение возможностей естественного и искусственного интеллекта // Вопросы философии. 1979. № 3.

6. Тихомиров О. К. Структура мыслительной деятельности человека: Опыт теоретического и экспериментального исследования. М.: Изд-во МГУ, 1969.

7. Копнин П.В. Диалектика, логика, наука. М.: Наука, 1973.

Эстетическое отношение

как возможность целостного мирообретения
М.В. Думинская

Человек постоянно находится в состоянии онтологической самопроблематизации, пытаясь воспринять себя как конкретное целостное единство. Каково мое Я? Каково сущностное своеобразие моей внутренней жизни? Как увидеть мою исключительную самость, отличающую и выделяющую ее из ряда природной подобности, чтобы обнажить для себя ценность самоопределения, раздвигающего пределы возможного самоосуществления?

Устремленность трансцендирующего начала к абсолютности жизнеутверждения, к целостному самообретению требует выхода в ирреальные сферы бытия, обращает внутреннюю активность к раздвижению о-преде­ленной пространственно-временной конечности, к прерыванию внутреннего одиночества и выходу в бесконечность встречи с миром Другого, движению с ним в едином потоке бытия. Однако внешняя интенциональность имеет возвратную тенденцию – к центру «своей вселенной», движимую желанием обрести успокоение в собственных истоках бытия. Это возвращение блуждающего Я из мировости бытия Другого в недра своей бытийной самости. Так, процессуальность выхода к иной реальности, движимая чувством фундаментальной экзистенциальной необеспеченности, и жизнеутверждающее возвращение к себе наполняют жизнь новыми смысловыми силами. Истощенная смысловой недостаточностью, исчерпавшей свой потенциал, она оживляет себя через трансцендентные способности, вскрывая наружную оболочку, и подключается к новому освежающему источнику. Так, пережив и постигнув опыт отношений с другим сущим, прочувствовав и пополнив себя некой обновленностью, человек приближается к чистоте и полноте внутреннего самоопределения. Так жизнь проживается на границе выхода из материальности своего существования, в процессе, выносящем к неизмеримо большему; в переживаемом восхождении к иному, к тому, что всегда по ту сторону разума, заключенного в форму наличности.

Сила устремления к Другому определяется степенью нужности и важности такого действия для собственного бытия, подводит к другой мировости с определенной внутренней установкой, окрашивая его для себя в устойчивые краски. И тогда этот мир приобретает событийный вес, значимую ценность для «моего» бытия-существования.

Встречаемый мир, на пути следования исходящей изнутри активности, предлагает к созерцанию свою осуществляемую в бытии наличную данность, но ее сущностная явленность оказывается сокрытой от глаз и становится второстепенным интересом для изнутри-действующего сознания. Внешнее видение предмета при совершаемом действии всегда односторонне направлено – это внутреннее предвосхищение возможного с ним столкновения, ожидаемое чувство сопротивления объекта встречному давлению. Поэтому в предмете схватывается именно то, что непосредственно относится к совершаемому акту. Бесконечная чреда обрывочно повторяющихся восприятий-предвосхищений разрушает настоящее своеобразие предмета ради предстоящего с ним осуществления, разлагает его завершенность и целостность, принципиально отрицая ценностную самостоятельность всего данного, уже-наличного. Такое отношение сводится к обладанию, самонасыщению, присвоению мира Другого. Оно закрепляет его живую целостность в жесткие функциональные границы, предмет поглощается жаждой обладания, так и не востребовав себя в своей исключительной подлинности. Но мир любого сущего открыт для всевозможных изменений, привнесений, желает быть увиденным и услышанным, ждет притяжения к себе – самоценному. Однако на уровне обыденного отношения эти ожидания не оправдываются, оставаясь невосполненными.

Другой требует иного подхода к себе, чтобы, войдя в сущностный мир притягивающего к себе источника через доступные ему формы объективации, стать актуально значимым присутствием для субъекта, а не быть поглощенным, задавленным его самотождественностью. Человек же, удовлетворенный иллюзией обладания миром, привносит в себя лишь то, что само себя свободно отпускает, не боясь растерять при этом своей качественности. Такая поверхностная захваченность одной лишь огранкой предмета притупляет чуткость видения, оно рассеивается, рассредоточивается на использовании одной из повернутых граней являющегося целого. Такое отношение-пользование неадекватно бытийной подлинности предмета и порождает многозначность необоснованных о нем суждений, которые еще более скрывают суть бытия Другого, затемняют его внутренний лик случайно нанесенными на него штрихами.

Подобный выход вне себя не несет смысловой положительности – это пустое трансцендирование. Такое отношение ничего не привносит, ничего не открывает для себя, ничего не порождает нового и даже не сохраняет то, что вырвало из целостного бытия Другого. Поглощение не дает внутреннего качественного приращения, поскольку тут же направляется на последующее воспроизведение действия-удовлетворения, направляемое волной беспрерывно поступающих желаний. А предыдущее растворяется в безликой пустоте осевших частиц, так и оставшись в неведении о самом себе, также как и другие. Такое взаимодействие нельзя определить как полноценное отношение между двумя мирами, скорее это предотношение, первоначальный этап на пути становления со-бытийного пространства, которое должно снять все негативные моменты действия-предотношения в последующих ступенях полноценного со-бытийного развития.

Рациональные способы общения с миром расширяют и выводят на более высокий уровень отношения к Другому. Поскольку изнутри внутреннего центра мысль направляется на осуществление познания, понимания бытия, к поиску смыслов фактичности, пытается рационализировать действительность. Но жизненный мир не укладывается в рамки конституируемого смысла, всегда остается некий иррациональный остаток. Все попытки осознать и организовать мир вокруг себя, стремление сделать его соразмерным собственному представлению приводят к неминуемому изменению его первоначального состояния. Мир не укладывается целиком в предлагаемые рамки познания, не входит в «мое» пространство как полностью осмысленный и представленный сознанием в объективированной форме. Пространство самоотношения заполняется конституируемой данностью предмета, а не открывшейся полнотой истинного бытия Другого.

Таким образом, способ бытийствования через познание не преодолевает внутреннего одиночества Я, но и не сводится к самотождественному пребыванию, поскольку этому препятствует субъективная включенность в мировость бытия, в котором все предстоит предо «мною» как неимманентизируемая трансцендентность.

Сущностная полнота бытия не схватывается ни в акте действия тела, ни в акте мысли, она не исчерпывает себя присутствием в настоящем и не предстает в момент столкновения с Другим как абсолютная данность. Человек обращается не с самим бытием в чистом виде, а с уже воплощенной в действительность наличностью. Поэтому полнота экзистенциального бытия Другого отодвигается в предстояшее с ним отношение.

Есть особый способ преодолевать и выходить за пределы самого себя – к сущностным границам Другого. Это метод эстетического вхождения в действительность. Это вхождение в объект, предмет, процесс, не осуществляющее насилия над живым телом, а мягкое, милующее проникновение и слияние с его жизненным целым, переживание его внутреннего состояния, позволяющее при выходе из него осмыслить логику его внутреннего движения, законы и сущностное своеобразие. На этом уровне отношения предмет предстает как ценностная завершенность, как сплошь законченная, наличная жизнь, освобожденная от цели и предстоящего смысла и его осуществления. Предмет вовлекается в пространство эстетической событийности, где движение в прошлом имеет свою ценность помимо будущего. Предмет становится интересным вне его смыслового проявления, тем, каков он предо мной в полноте бытия, в данности настоящего единства. И тогда каждый жизненный момент Другого становится значим, он желает утвердить свою значимость и уникальность, готов перестроиться, уложиться в структуру оформления, воплощения.

Человек, воспроизводя методологию эстетического отношения, порождает вокруг себя универсальное пространство гармонизированной со-бытийности, куда вводит все сопровождающее его в бытии, прежде «чужое», но теперь пережитое – сжившееся со «мною», влившееся в «мое» существо и продолжающее жить своей жизнью теперь уже в преобразованном состоянии. Мир, входящий в пределы «моего» бытия, будучи приведен в гармонизированное состояние со «мною», органично вплетается в ткань «моего» самоосуществления.

Важное место в развитии марксистской гносеологии по праву принадлежит П.В. Копнину, развивавшему диалектический вариант ее существования. В данной статье мы будем опи­раться на результаты, отраженные в его монографиях и изданные под названием «Гносеологические и логические основы науки» (1974).

По понятным причинам весь спектр интересов П.В. Копнина к логико-методологическим и философским проблемам науки представить в озаглавленной нами работе невозможно. Обратим лишь внимание на концептуальную сторону идей, развиваемых П.В. Копниным и представителями философии науки. Спорными были и остаются сегодня, а значит, нуждаются в переосмыслении основополагающие идеи: практика, истина, отражение. Реанимация взглядов П.В. Копнина обусловлена как кризисным состоянием марксизма, так и поиском новых сторон рациональности, способствующим выходу философии науки из тупика, очевидность которого стала явной к концу XX в. в исследованиях П. Фейерабенда.

Как известно, установки позитивизма определяли «лицо» философии науки. Против них и против догматически-созерцательного материализма была направлена критическая мысль П.В. Копнина. Дискуссионным полем явились проблемы источника знаний, соответствия структуры языка и структуры знаний, развития, функционирования и обусловленности знаний, их соответствие действительности и т.п. Актуальность этих проблем для философии в целом и философии науки в частности очевидна. А их решение диктуется отказом от классической формы европейской рациональности, реальным выражением которой явились глобальные проблемы современности.

Лейтмотивом полемических суждений П.В. Копнина являлось положение К. Маркса о «вплетенности» мышления человека в практическую деятельность. Это способствовало более глубокому пониманию структуры знания, чем представляемая многими мыслителями его двухчленная структура. Например, у праотцов позитивизма Дж. Беркли и Д. Юма – «знаковые системы – ощущения», а в созерцательном материализме индивидуальное познание рассматривалось в границах «чувственное – рациональное». Даже у Канта, обнаружившего недостаточность диадичности отношений «субъект – объект», знания формируются в границах «знаковые системы – ощущения». Непреодоленность диадичности познавательного отношения «субъект – объект» в русле философии науки проявила себя в отказе от принципов отражения, практической достоверности, истинности научных знаний.

Последовательное проведение П.В. Копниным идей практической обусловленности познания, его историчности и детерминированности внешними условиями позволяло находить оригинальные решения в границах классического типа рациональности. Они вселяли оптимизм и веру в объективный характер человеческих знаний, истинность научных теорий и их практическую ценность. Достаточно посмотреть на решение им проблемы истины и ее критериев, развитие представлений об объективной истине и о связанной с ней проблеме относительного и абсолютного характера практики как критерия истины. Разработка положения о диалектике абсолютной и относительной истины спасало классический вариант концепции истины, а учение о сложном, общественно-историческом характере практики и ее возможностях как критерия истины давали возможность П.В. Копнину рассматривать научное знание «изнутри» и «снаружи», в статике и динамике.

Такую возможность не имели представители философии науки того времени, оставаясь на позиции логического эмпиризма и релятивизма. Осознание ими узости принципов верификации и фальсификации произошло позднее, в работах Т. Куна, И. Лакатоса, П. Фейерабенда. Но в этом процессе отрезвления постпозитивисты отказались от идеи соответствия знаний действительности. Ликвидация проблемы истины означала отказ от каких-либо научных дискуссий и установления достоверности нашего мышления. Научное познание уподоблялось смене одних теоретических инструментов другими. Полный произвол в поведении и абсолютный релятивизм в познании – таков итог эволюции философии науки к концу XX в.

Необходимо отметить, что в отечественных философско-методологических исследованиях гносеологический оптимизм П.В. Копнина был реализован в работах В.С. Степина. Введенные им представления о предметных структурах практики позволяли вычленять объективную сторону научных теорий, являющихся сложным процессом схематизации указанных структур. Категория «предметные структуры практики» снимала дихотомию отношений «предмет – объект», неразрешимую представителями философии науки и созерцательного материализма.

Современная ситуация, связанная с отказом от классической рациональности в изменившейся социокультурной реальности заставляет сопрягать гносеологические и аксиологические аспекты знаний. Онтологическая основа истины расширилась, и положительный опыт анализа издержек догматического или релятивистского понимания объективной истины, осуществленный П.В. Копниным, представляется нам весьма актуальным.

Эта актуальность обнаруживает себя в его исследованиях взаимосвязи истины, красоты и свободы в процессе научного познания. Причем он не констатирует, как многие представители философии науки, значимость активности субъекта, методологических регулятивов, расширения понятия «истина» на основе идеи личностного знания, а исторически и логически обосновывает то, что сегодня связывается с многомерным понятием истины. Достаточно указать на анализ роли идеи и веры в познавательном процессе, чтобы убедиться в новаторском таланте П.В. Копнина, предопределившего сдвиг многих проблем философии науки.

О.А. Жукова

Человечество вступило в информационную эру. «На рубеже новой цивилизации именно образование должно рассматриваться как стратегический фактор решения проблем интеллектуализации и информатизации общества, а его развитие иметь опережающий характер по сравнению с другими факторами» [1, с. 27]. Особо важное значение приобретает научное образование.

Наука имеет многовековую историю. Ученым пришлось бороться за свободу научного творчества и доказывать обществу важность и высокую ценность для его развития научной рациональности, научных методов познания, научной картины мира, научно-технического прогресса. Процесс секуляризации теоретического мышления – особенно в период средневековой схоластической учености и в эпоху Возрождения – отмечен жизненными подвигами так называемых «мучеников науки».

Значительные усилия были предприняты для создания на принципах научной рациональности и рационализма системы образования, которая по праву является главным основанием высокой динамичности и процветания ведущих стран мира в начале третьего тысячелетия.

Характерной чертой современности является смена парадигм как в науке, так и в образовании. В науке осуществляется переход от неклассической науки к постнеклассической, а в образовании – от традиционной его модели, разработанной на основе классической научной рациональности, к синергетической модели открытого типа.

На протяжении всего пространства социального института образования – как по вертикали, так и по горизонтали – сегодня наблюдается борьба «старого» и «нового» мышления («старых» и «новых» образовательных ценностей, мировоззрений, теоретико-концептуальных представлений об образовании, обучении, воспитании, образовательном знании и др.). Это происходит на фоне снижения контроля государства за содержанием образования. Ввиду того, что образовательная политология пока остается недостаточно разработанной дисциплиной и существует «дефицит» высококвалифицированных политологов, специализирующихся на исследовании данной предметной области, политика государства в сфе­ре образования отстает от потребностей быстро меняющейся в связи со становлением информационного общества практики. Эта политика не обладает высокой степенью эффективности, в ней неправильно расставлены акценты, нет четко разработанной ценностной системы. Она опирается на некоторые концептуальные основания, но у нее отсутствует серьезная теоретическая база. Ее еще предстоит создать.

Такие понятия, как «гуманизация образования», «демократизация образования», «гуманитаризация образования» и т.п. превратились в расхожие слова. Они по-прежнему оказываются приемлемыми для написания диссертаций и иных исследований, в реальном же образовательном процессе эти понятия опять начинают терять свое значение и ценность, что начинает напоминать эпоху «застоя».

Двадцатый век был отмечен серьезным изучением социокультурного контекста науки, жизни научного сообщества, языка науки, проблемы демаркации науки. Интенсивно развивались такие дисциплины, как философия науки, история науки, социология науки, психология науки, науковедение и др. Это положительные моменты, но вместе с тем обоснование того, что нет четкой границы между наукой и ненаукой, для содержания образования оказывается зачастую разрушительным.

Сегодня наблюдается, на наш взгляд, ряд опасных, деструктивных тенденций, которые вновь актуализируют привлечение внимания научно-педагогического сообщества к проблеме формирования образа науки в образовании и обусловливают необходимость внесения соответствующих изменений в политику нашего государства в сфере образования. Прежде всего речь идет о поверхностном понимании специфики постнеклассической науки немалым числом отечественных педагогов, их низком образовательном уровне в области науковедения. Переход к постнеклассической науке требует значительного повышения качества образования научно-педагогических кадров.

Постнеклассическая наука более терпимо относится к иррациональному и нерациональному. В ней серьезное внимание уделяется этическому аспекту науки, социокультурным ценностям Востока и Запада. «Постнеклассическая наука значительно расширяет поле возможных мировоззренческих смыслов, с которыми согласуются ее достижения. Она включена в современные процессы решения проблем глобального характера и выбора жизненных стратегий человечества. Постнеклассическая наука воплощает идеалы «открытой рациональности» и активно участвует в поисках новых мировоззренческих ориентиров, определяющих стратегии современного цивилизационного развития» [2, с. 713]. Сегодня эти моменты используются нередко для неправильной интерпретации постнеклассической науки. Это способствует проникновению в содержание образования сомнительных знаний, прежде всего псевдонаучных и антинаучных. Бывает, обучающиеся оказываются, образно говоря, «заложниками» религиозных интересов своих преподавателей, которые, например, обязывают их изучать учебные пособия, созданные на основании псевдонаучных идей деструктивных сект.

Академики Н. Лаверов, В. Кудрявцев, В. Гинсбург, профессора С. Капица и В. Садовничев особо подчеркивают: «В нашем обществе возник определенный вакуум в духовной жизни, который быстро заполняется извращенными представлениями, примитивными предрассудками, антинаучными и псевдонаучными идеями... Мы считаем, что распространение и пропаганда мракобесия во всех его формах и проявлениях представляют серьезную угрозу духовным, нравственным и социальным ценностям нашего общества и опасность для физического и психического здоровья людей» [3]. Идет разрушение образа науки, происходит «девальвация» ценностей научного познания. Наука утрачивает свой смысл? Необходимо называть вещи своими именами. Отвергая четкий, понятный, привычный, но, увы, устаревший образ классической науки, общество не торопится широко утверждать в культуре образ науки современной, постнеклассической.

Отмеченному способствует и ценностная инверсия, наблюдаемая сегодня. С точки зрения О.Д. Олейниковой, которой мы придерживаемся, «ценностная инверсия (от лат. inversio – перестановка) – тип ценностной мутации, заключающийся в разрыве традиций, разрушении ценностной иерархии, сопровождающейся кардинальным изменением комбинаторики, когда «низовые ценности» начинают играть роль ценностей определяющих, а ценности изначально подлинные оттесняются на культурную периферию» [4, с. 69]. Ценностная инверсия обусловлена трудностями ускоренной модернизации страны и, хотелось бы верить, носит временный характер.

Из вышесказанного ясно, что особо актуальной для современного образования становится «сциентизация». Сциентизация должна стать одним из ведущих оснований ценностно-целевой системы новой, синергетической модели образования, мощным фактором интеграции науки и образования.

Первоочередными задачами в области сциентизации современного вузовского образования, с нашей точки зрения, должны стать:

1) утверждение в нем ценности науки и научного познания;

2) целенаправленное формирование у обучающихся позитивного образа современной науки, ознакомление их с ролью и задачами науки в информационном обществе;

3) модернизация содержания образования, чтобы дисциплины гуманитарные, общественные, естественные и технические соответствовали нормам постнеклассической науки;

4) развитие интеграции науки и образования;

5) повышение научной образованности научно-педагогических кадров;

6) разработка междисциплинарного, интегративного курса о науке для обязательного изучения студентами первых курсов;

7) утверждение сциентизации как одной из важнейших доминант политики государства в области высшего образования.

Особое значение при этом приобретает создание адекватного потребностям современности образа науки в образовании. Для решения этой проблемы необходимо объединение усилий преподавателей, ученых, философов.

А.С. Кравец, говоря об образе науки, особо подчеркивает [5, с. 186 – 187], что конструируемый научным сообществом, он представляет собой типично идеологическое образование, существенный системообразующий элемент идеологии научного сообщества. Он выполняет две важнейшие функции – внешнюю (защита интересов научного сообщества) и внутреннюю (направлена на формирование идеологического консенсуса внутри научного мира). Образ науки является идеализированным (и нередко мифологизированным) представлением, как бы визитной карточкой науки в глазах общественного мнения. Он выступает некоторой ценностной парадигмой, разделяемой большинством ученых относительно общественного статуса науки.

Новый постнеклассический образ науки должен сменить, вытеснить устаревший ее образ из системы образования как не отвечающий более самому духу нашего времени. Создание правильного, постнеклассического образа науки в образовании может стать мощным стимулом для роста числа и профессионализма молодых ученых, а также для повышения престижа научного образования и научных профессий.