Российский гуманитарный научный фонд

Н.А. Иванова

Всякая теория познания находится в зависимости от той точки зрения, которая принята относительно природы и роли психических феноменов в жизнедеятельности человека – в учении об ощущении, восприятии, представлении, в учении о чувстве, воображении или фантазии. Именно эти проблемы подвергались наибольшей переработке и пересмотру как в истории философии, так и в истории психологии. Понимание психики, предложенное А.А. Ухтомским, в свое время было оценено как важнейший шаг на пути разработки «антиредукцио­нистских" представлений о психике как реальности особого рода, при описании и объяснении которой следует воздержаться от характеристик уровней сознания в терминах «высший – низший», «главный – подчиненный». Каждый из них выполняет свои функции, и при решении различных задач может доминировать либо один, либо другой. Выделение в особую группу каких-либо познавательных процессов признается сегодня неудовлетворительным, поскольку мешает увидеть познавательное содержание и в других психических актах, например в эмоциях, воображении, в переживаниях. Между тем позитивистски ориентированная гносеология ограничивалась поиском надежного фундамента истинности научного знания, а психологическое исследование знания превращалось при этом в объяснение заблуждений. Тем самым, продолжали тенденцию, на которую обратил внимание Б.Л. Пастернак: «Древ­ние прошли мимо психологического сознания, мимо его своеобразности sui generis. Оно еще не получило для них характера чуда, полного противоречий; они слишком заставали его за работой, за научным делом; они знали его объективным, и субъективность самого переживания осталась скрытой от них» [1, с.17]. Общим гносеологическим фундаментом такого положения было понимание рационального как естественного подлинно разумного, простого, логичного, в то время как не- или иррацио­нальное предполагало объяснение через указание конкретных причин отклонения от рационального и приводило к тому, что одни аспекты абсолютизировались, а другие игнорировались вовсе. Современная когнитив­ная психология говорит о необходимости вернуть теории познания всю сферу психологического в качестве объекта исследования, ее нельзя рассматривать только как причину заблуждений, иллюзий, ошибок, предрассудков и веры, полагая, что основания истинности научного знания являются общедоступными. Она указывает на активность и субъективную нагруженность восприятия, показывает, что конфликтующие точки зрения, альтернативные способы восприятия, интерпретаций и объяснений имеют свои собственные основания, которые не могут быть оценены однозначно как истинные или ложные.

Недостаток пассивно-отражательной парадигмы состоит в том, что в ней нет источника самодвижения системы субъективного опыта, она построена на постулате воздействия внеш­него стимула и неправомерности отождествления абстрактных понятий и реальности. Между тем деятельность, в том числе научная, – это по природе своей открытая система, открытая не только для воздействия мира на человека, но и человека на «среду», система, находящаяся в постоянном движении и поэтому никогда не тождественная себе. Научная деятельность начинается не с обмена информацией, а с познавательного и одновременно страстного, аффективного, волевого действия, которое в конце концов ведет к «умному деланию». В данной статье мы не будем останавливаться на имеющихся точках зрения на ощущения, восприятия и представления вообще. Познакомиться с состоянием этих проблем можно, обратившись, прежде всего, к работам И.С. Нарского, А.М. Коршунова, В.С. Тюхтина, В.И. Дубровского, Н.И. Губанова и др. Коснемся лишь моментов, связанных с ролью и значением чувств, эмоций, воображения и фантазии в научном познании. Нужно отметить, что эти феномены обладают рядом особенностей. Первой и, пожалуй, главной особенностью их является «смутность», что означает невозможность сосредоточить внимание на этих феноменах. Это точка зрения эмпирической психологии, которая говорит, что чувства находятся вне области сознания, или отодвигает их на окраины сознания. Однако ряд психологов и философов указывает на противоположную черту чувств, эмоций, а именно на то, что чувства всегда сознательны (З. Фрейд, У. Джеймс). Следовательно, чувства, эмоции, с одной стороны, лишены сознательной ясности, с другой стороны, не могут быть целиком отнесены к бессознательному.

Самыми яркими проявлениями чувств являются аффекты и страсти. В научном же мире широко распространен взгляд, согласно которому познание достигается холодным умом, свободным от адептов и пристрастий. Хотя ученый как личность, имеющая свою нравственную, политическую, социальную позицию, а также свой эстетический вкус, не может не относиться положительно или отрицательно к изучаемому им явлению, но это его индивидуальное отношение должно оставаться за пределами его исследования и не должно сказываться на результатах. Однако хорошо известно, что в процессе открытия и познания вспыхивают эмоции и чувства, но считается, что на результаты открытия они не влияют. Науку считают чем-то устанавливаемым объективно, независимо от ее эмоциональных корней. Подчеркивая значение эмоционального фона в познании, очень верно по этому поводу сказал Н. Бердяев: «... я всегда сознавал, что познаю не одним интеллектом, не разумом, подчиненным собственному закону, а совокупностью духовных сил, также своей волей к торжеству смысла, своей напряженной эмоциональностью. Бесстрастие в познании, рекомендованное Спинозой, мне всегда казалось искусственной выдумкой, и оно не применимо к самому Спинозе» [2, c. 236]. М. Полани писал о том, что страстность и эмоциональность в науке – это не просто субъективно-психологический эффект, но логически неотъемлемый элемент науки. Это делает объекты эмоционально окрашенными: они становятся для ученого притягательными или отталкивающими. Имеет место оценка ощущений, восприятий, представлений, определение их значимости и незначимости для научных исследований. По признанию самих психологов, включение в когнитивные модели значений и смыслов – дело будущего. Современная психология много знает о формировании отдельных понятий и умственных действий, о формировании зрительных образов, о структуре деятельности и действия, но «почти ничего не знает о структуре и оперировании знаниями в полях значений, смыслов, метафор, не редуцируемых к понятиям» [3, c. 18]. В информационном поле имеется разрыв, «зазор», заполненный значениями и смыслами.

Интересы ученого определенным образом окрашивают изучаемые объекты. Если эмоции позитивны, то объекты приобретают исключительность. Страстность ученого, делающего от­крытие, приобретает интеллектуальный характер, который свидетельствует о наличии интеллектуальной, в частности научной, ценности. Любой процесс исследования, не руководимый интеллектуальными эмоциями, неизбежно потонет в тривиальности. Лишь небольшая часть известных фактов представляет интерес для ученых, и эмоции могут слу­жить ориентиром для оценки того, что представляет больший интерес, а что – меньший. Как писал М. Полани: «Живые существа интереснее, чем их трупы; собака интереснее мухи; человек интереснее собаки. В человеке его духовная жизнь интереснее пищеварения; а в человеческом обществе опять-таки интереснее политика и история, которые суть сцены для великих моральных ре­шений, и в то же время огромный внутренний интерес имеют также темы, затрагивающие человеческое восприятие Вселенной, понятие человека о самом себе, о своем происхождении и назначении» [4, c. 197]. Быть может, точность и систематичность физики компенсирует относительную унылость ее неодушевленных объектов, в то время как научная ценность биологии удерживается благодаря большому интересу к объектам ее исследований – живым существам, хотя ее методы менее точны и систематичны. Согласно «теории вчувствования», ведущей начало от И.Г. Гердера, и нашедшей свое высшее развитие в работах Т. Липпса, чувства не пробуждаются в нас внешним миром, а дело происходит как раз наоборот. Мы изнутри себя вносим, вчувствуем в него те или иные чувства, которые поднимаются из глубины нашего существования. Такова природа нашей души, что она всецело вкладывается в явления нашей природы или формы, созданные человеком.

Научная познавательная ситуация требует не только умения логично мыслить, легко оперировать абстракциями, но и свободно ориентироваться в мире образов и символов. Человек «живет, скорее, среди воображаемых эмоций, в надеждах и страхах, среди иллюзий и их утрат, среди собственных фантазий и грез» [5, c. 4]. Умение вырваться из плена сложившихся стандартов, способность к воображению, позволяющая человеку расширить представление о той реальности, которая доступна его актуальному существованию, присуще далеко не каждому ученому. Однако без этого невозможно развитие науки. «...Развитие научной мысли никогда долго не идет дедукцией или индукцией, – писал В.И. Вернадский, – оно должно иметь свои корни в другой более полной поэзией фактами области: это или область жизни, или область ... философии» [6, c. 130]. Один из центральных вопросов научного творчества – как возникают новые идеи? Луи де Бройль отмечал, что развитие теории было бы невозможно, если бы основы науки были чисто рациональными. Он убедился в неизбежном влиянии на научное исследование индивидуальных особенностей мышления ученого, имеющих не только рациональный характер. «При более внимательном исследовании этого вопроса легко заметить, что как раз эти элементы имеют важное значение для прогресса науки. Я, в частности, имею в виду такие сугубо личные способности, столь различные у разных людей, как воображение и интуиция.

Воображение, позволяющее нам представить себе сразу часть физической картины мира в виде наглядной картины, выявляющей некоторые ее детали, интуиция, неожиданно раскрывающая нам в каком-то внутреннем прозрении, не имеющем ничего общего с тяжеловесным силлогизмом, глубины реальности являются возможностями, органически присущими человеческому уму; они играли и повседневно играют существенную роль в создании науки» [7, c. 293]. Благодаря интуиции и смелому воображению осуществляются великие завоевания разума. Ибо «воображение» требуется не только для выдумывания новых идей, но также для их критической оценки. Нужно вообразить себе новые ситуации, чтобы попытаться приложить к ним новые идеи, а также ситуации, которые неблагоприятны для этих новых идей. Мы не будем останавливаться здесь на вопросах интуиции. Из работ, посвященных интуиции, можно выделить работы А. Бергсона, монографию В.А. Асмуса, труды психолога Я.А. Пономарева и др. Отметим только, что интуиция обнаруживает свою значимость не только в процессе мышления, который приводит к открытию, а, как справедливо отметил М. Полани, «следует признать интуицию внутренне присущую самой природе рациональности, в качестве законной и существенной части научной теории» [4, c. 37].

Современная проблематика, связанная с человеком, как бы по-новому опрашивает философию и методологию науки. Продолжение давней дискуссии по поводу соотношения логического и психологического в научном познании свидетельствует сегодня в пользу того, что выделение в особую, отдельную группу логических, формальных познавательных структур является неправомерным. Необходимо признать познавательное содержание и в других психологических актах, явлениях, деяниях. Целостность человеческого мышления особенно проявляется в процессе научного поиска и творчества.