Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия

труда и благоразумным употреблением его» .

Российские помещики-рационализаторы отнюдь не ограничивались теоретическим знакомством с передовым немецким аграрно-промышленным опытом, а стремились внедрить его в практику хозяйствования. Заметных успехов достигли на этом пути члены учрежденного в 1843 г. Ярославского общества сельского хозяйства¹⁶⁹. Секретарь общества Е.С. Карнович, посетивший ряд германских государств в 1833-1834 гг. и подробно описавший немецкий хозяйственный опыт в своих работах, одним из первых в России ввел в хозяйство травосеяние (эту идею он, вероятно, заимствовал из немецкой агрономической литературы начала XIX в.), с успехом использовал многопольные севообороты и новейшую технику. По свидетельству немецкого экономиста А. Гакстгаузена посетившего Россию в 1843 г., имение Е.С. Карновича являлось одним из лучших в стране, представляя собой рационально построенный хозяйственный механизм с четкой организацией труда °. Ярославский рационализатор еще в 30-х гг. XIX в. организовал в своем имении фермерское хозяйство. А. Гакстгаузен отмечал, что это был первый в России опыт изменения крепостных отношений на отношения арендаторов; причем Е.С. Карнович неизменно подчеркивал, что русский крестьянин отлично понимает, что для него выгодно, и со временем его фермерский опыт широко распространится в России¹⁷¹.

В то же время отечественные специалисты-аграрники, как правило, призывали использовать немецкий опыт творчески, с учетом исторических особенностей России. Так, в 1837 г. на страницах «Земледельческого журнала» публикуются отрывки из сочинения «Общие правила науки сельского домоводства»¹⁷². В примечании члены редакции журнала отмечали: «Расчетливость русского хозяина... гораздо обширнее: в нее входит много таких начал, которых немецкий агроном не имеет надобности и знать. Он помещик земли и хозяин мертвых орудий и денежного капитала ...Русский хозяин должен соединять

167

См.: Крейсиг В.А. О разведении свиней // Земледельческая газета. 1837. № 4 (12 янв.). С. 25-27; и

Характерно, что в условиях российской действительности рациональные идеи Германии нередко трансформировались до неузнаваемости, превращаясь в свою противоположность. «Наши купцы заняли образ счетоводства от купцов немецких, и вместе с ними заняли от них же и всю счетную терминологию, - отмечал в 1837 г. рационализатор Личинин. — Они объяснили ее на свой лад и так исказили, что в ней ничего нельзя понять» . Перегибы наблюдались и в сельском хозяйстве. Не случайно известный отечественный рационализатор Ф.Х. Майер (немец по происхождению), решительно боровшийся с неоправданным подражательством иностранцам, а вслед за ним и другие сельские хозяева называли большую часть нововведений из Западной Европы, появлявшихся в русских деревнях, немечиной.

Внимание россиян привлекали рациональные элементы, проявляющиеся в национальном характере не только сельских жителей самой Германии, но и живших в Российской империи немецких колонистов. Наследник престола, цесаревич Александр Николаевич, в возрасте 19 лет совершивший путешествие по стране в 1837 г., в своих письмах Николаю I отмечал «нищету народа», грязь и неопрятность в избах русских крестьян, и, напротив, чистоту, порядок и организацию немецких колоний на левом берегу Волги. Он писал: «Весело смотреть на их благополучие, этот добрый народ сделался совершенно русским... но в них осталась их почтенная аккуратность немецкая, живут они чисто, пасторы у них преумные, и они меня принимали с удивительным радушием, точно как настоящие русские...»¹⁷⁵. Однако не только указанные черты поражали россиян; их восхищали также удивительная общественная организованность, дисциплина и законопослушание немецких колонистов, которые одновременно позволяли добиваться и отличных хозяйственных результатов. В российской деревне дела обстояли по-иному. Секретарь МОСХ С.А. Маслов (внесший огромный вклад в развитие крестьянского сельскохозяйственного образования дореформенной России) с горечью отмечал, что «крестьяне наши любят делиться и не понимают пользы соединения сил для направления их к одной общей цели в земледелии, промышленности и торговле. Всякий хочет действовать отдельно, т.е. таит свое состояние и свои капиталы... так что идея общественных запашек, общественных выгод... и проч. совершенно чужда нашему народу, и Сарептская колония, где все благосостояние основано на идее общественности, стоит как оазис в степях африканских»¹⁷⁶.

В 30-50-х гг. XIX в. понятие «авось», ставшее своеобразным символом

173

российской неорганизованности и беспечности¹⁷⁷ рационализаторами наиболее часто в тех случаях, когда речь шла о сравнительной характеристике русского и немецкого крестьянина. Так, известный тамбовский помещик X. Козлов отмечал: «Для нашего народа нужна немецкая точность, расчетливость, прилежание и опрятность, без чего крестьяне не сделаются такими сведущими и промышленными людьми, как жители Германии. Нашему мужичку незнакома бережливость ни во времени, ни в работе, ни в житве и ни в торговле; повсюду и везде он действует на авось»¹⁷⁸. Для подобного вывода имелись веские основания. Сельское хозяйство переживало упадок. Природа России серьезно страдала от бесконтрольной хозяйственной деятельности. Уже в 40-е гг. XIX в. огромный ущерб был нанесен лесным массивам центральной России; во многих губерниях наблюдалось нарушение естественного плодородия почв. Известный рационализатор и писатель Д.П. Шелехов признавал: «Мы сами навлекли на себя частые неурожаи, голодные годы и неслыханное в свете непостоянство цен на хлеб, единственно плохим своим сельским хозяйством: оно не озарено светом науки, не знакомо с правилами искусства» . Он подчеркнул необходимость скорейшего использования зарубежного опыта хозяйствования, внедрения в российской деревне «порядка, отчетности и спасительной бережливости». Это не означало полного отрицания отечественных аграрных традиций: «Просвещенный земледелец применяет общие правила земледелия, - писал он — по времени, месту, силам... и обстоятельствам своего народа»¹⁸⁰.

Поэтому вполне закономерно, что, начиная со второй половины 40-х гг. XIX в., в трудах российских рационализаторов и ученых на передний план выходит проблема социальной совместимости тех или иных немецких новаций с национальными ценностными установками и этническими стереотипами поведения и мышления. В центре внимания оказались вопросы добровольного усвоения крестьянами аграрных усовершенствований. «Вздумаете ли делать каких опытов по хозяйству? — писал барон Боде. — Пусть мужики знают, что это только опыты... Русский мужик любознателен и понятлив; он охотно выслушает ваши доказательства и поймет, ежели они будут изложены с потребною ясностью и простотою; и как скоро он поймет превосходства нововведения над стариною, то переймет его охотно и без принуждения»¹⁸¹. Значительный интерес представляет и вывод известного тульского помещика А.Д. Тейльса о немецком и французском культурных влияниях на Россию: «Петр Великий, как истый хозяин в душе, очень понимал недостаток в характере и обычае народа, вверенного ему Богом. Этот недостаток — неаккуратность и склонность все делать как-нибудь, на-авось. Вводя обычаи и привычки голландцев и немцев... он думал исправить сказанный

¹⁷⁷ В. Даль приводит 27 (!) русских пословиц со словом «авось», в том числе: «Авось — вся надежда
наша»; «Авось не бог, а полбога есть»; «На авось мужик и хлеб сеет»; и др. См.: Даль В. Толковый
словарь живого великорусского языка М., 1989. Т. 1. С. 3-4.

¹⁷⁸ Козлов X. Ответы на хозяйственные вопросы // Земледельческая газета 1848. № 20 (9 марта). С.
157.

¹⁷⁹ Шелехов Д. Старые и новые понятия о сельском хозяйстве. СПб., 1842. С. 3-4. См. также: Straube
F,, Zeil W. Geschichte Ruslands 1789-1861. Der Feudalismus in der Kriese. Berlin, 1978. S. 101-118.

¹⁸⁰ Шелехов Д. Указ.соч. С. 6.

¹⁸¹ Боде А. Средство заслужить уважение, любовь и доверенность крестьян // Эконом. 1846. № 47. С.
371-372.

недостаток... Немцы принесли нам много добра, много заняли мы от них;

1 QiJ

аккуратность и расчетливо умное хозяйство стало прививаться к нам...» . По мнению А.Д. Тейльса, введенные затем в России французские обычаи «перепортили все достигнутое». Теперь же, учтя этот опыт, россиянам следует вновь вернуться к более близкой им по характеру «степенности германцев».

Отнюдь не все помещики-предприниматели разделяли в это время вывод о превосходстве немецкого национального менталитета в деле усовершенствования хозяйства. Помещик Мясоедов писал в 1847 г.: «Примеров брать из Германии, относительно к нашим крестьянам нам никак нельзя, и даже не в чем... Работник средней полосы России обрабатывает с господскою 12800 кв. сажен распашной земли, а с сенокосом до 15 тысяч в какие-нибудь 5 месяцев; в то время, немец ухаживает со всею семьею около каких-нибудь 3000 кв. сажен от 8 до 9 месяцев... Но кто более работает... русский или немец? Задача нерешенная! Если бы двинуть колониста поближе к северу, да наложить на него обязанности русского мужика, то можно было бы посмотреть, как он выдрался бы из кожуха!»¹⁸³. Автор отмечал, что необходимо прежде всего облегчить труд русского крестьянина, «образовать его, смягчить упрямое свойство, развернуть способности, отклонить крайности...»¹⁸⁴. «Помещикам же и владельцам следовало бы позаимствовать от немцев единодушия и больше внимания к делам общим... потому что в руках их

1 R^

наибольшие средства» . Пока же русское дворянство, проявляя беспечность, уступает хозяйственную инициативу более предприимчивому и оборотистому купечеству.

Отрицательно относились к идеям рационализма и многие славянофилы, видевшие в нем наследие языческого Рима, которое привело к искажению европейской цивилизации, ее высокой духовной культуры. По мнению А.С. Хомякова и И.В. Киреевского, для рационально-опытной науки характерно одностороннее развитие отвлеченного рассудка, который не требует «ни сочувствия, ни общения, ни братства», превращая сердце ученого в «собрание бездушных струн», а его ум — в «счетную машину».

Четвертый, последний этап рассмотрения проблемы немецкого «ratio» и русского «авось» в дореформенной печати — это вторая половина 1850-х — начало 1860-х гг. В этот период значительно возрастает немецкое влияние на процесс модернизации России¹⁸⁶. В условиях подготовки крестьянской реформы на передний план выходят вопро-связанные с применением вольнонаемного труда, что предполагало более активную и самостоятельную роль крестьянина в процессе улучшения хозяйства. Российские рационализаторы обращают повышенное

182

внимание на борьбу с крестьянскими суевериями. Накопленный в Германии опыт решения этих проблем часто оказывался очень полезен для российских землевладельцев. Особое место отводилось соблюдению крестьянами личной и хозяйственной гигиены; при этом в качестве примера для подражания рассказывалось о высокой культуре труда и быта живших в России немецких колонистов¹⁸⁷.

Изменяется и отношение рационализаторов к народной культуре, крестьянскому деревенскому быту. А.В. Рачинский отмечал: «Нередко удавалось слышать о мужике такие речи... мужик — лентяй, с усадьбой в собственность, он ляжет на печь». Автор подчеркивал, что «если в такой оценке крестьянина и есть доля правды, то не виноваты ли в сущности сами господа, которые смотрели доселе на крестьянина, как на рабочую силу, — ничуть не более. Не естественно ли, что крепостной... крестьянин старался подделаться под барское воззрение, или ленясь от изнеможения, или обманывая от нужды»¹⁸⁸.

Иным становится и отношение российских землевладельцев к природной среде, традиционному крестьянскому аграрному опыту. «Земледелие, соприкасаясь... с условиями среды и быта каждого народа, особенно должно носить на себе печать своеобычности народного развития»¹⁸⁹, — писал накануне крестьянской реформы помещик А. Кашкаров. Отмечая вредные бытовые привычки русских крестьян, происходящие от физических условий существования (то есть климата), он подчеркивал, что «народ, привыкший к лености и беспечности, нерадивый к хозяйству, не может по мановению волшебной палочки, исправиться к лучшему. Переработка натуры дело поколений»¹⁹⁰. В результате автор пришел к важным в условиях крепостнической России выводам: «Только победа над гнетом общественных условий дарует возможность победы над климатом... Гнет же общественных условий... производит дурное, то есть нерадивое хозяйство... Климат наш несомненно противится той системе рационального хозяйства, какую выработала Западная Европа. Задача наших обществ сельского хозяйства — проложить новый путь, сообразный к климатическим условиям»¹⁹¹. Это относилось и к формированию нового хозяйственного мышления российских помещиков и крестьян.

Однако суровая реальность деревенского и усадебного быта давала не так уж много поводов для оптимизма. Рационализаторы отмечали, что неудачи многих аграрных новаций происходят оттого, что, в отличие от Германии, усилия их внедрения ограничиваются лишь отдельными попытками; помещики же ожидают «громадных доходов» в короткие сроки, и не имеют решимости и энергии для борьбы с устаревшими методами хозяйствования и упорным желанием крестьян жить и трудиться «постарине»¹⁹². Впрочем, основную вину рационализаторы

¹⁸⁷ См.: Советы поселянам на случай повальных болезней // Земледельческая газета. 1855. № 35 (1
мая). С. 273-275.

¹⁸⁸ Рачинский А. В. Крестьянский вопрос не с одной помещичьей точки зрения // Сельское
благоустройство. 1858. № 9. С. 137.

¹⁸⁹ Кашкаров В. О некоторых условиях, препятствующих развитию сельского хозяйства в России //
Сельское хозяйство. 1860. Т. 3. Отд. 2. С. 43-44.

¹⁹⁰ Там же. С. 53.

¹⁹¹ Там же. С. 50, 54.

¹⁹² См.: Блахин В. Несколько слов к развитию крестьян-земледельцев // Экономические записки.

возлагали уже на своих пассивных соседей, а не на крестьян: «При нововведении... надобно руководить исполнением до тех пор, пока успех уже не скажет сам за себя; тогда, поверьте, наш сметливый мужичок сейчас же возьмет дело в толк, и, усвоив его себе, может быть, и усовершенствует ваше предположение: на го широка и гибка природа русского простолюдина» ⁹³.

Идеи рационализма с огромным трудом внедрялись в сознание российского общества. Характерно, что даже в 1872 г. сочинение англичанина В.Э. Гартполя Лекки «История возникновения и влияния рационализма в Европе» было запрещено российской цензурой, а тираж второго тома уничтожен. Министр же внутренних дел А.Е. Тимашев в представлении Комитету министров отмечал, что в указанной книге «проводятся начала революционных учений и доказывается, что под благодетельным влиянием рационализма человечество идет к освобождению от старых деспотизмов»¹⁹⁴. Неудивительно, что в дореформенную эпоху даже отдельные элементы рационального учения, используемые российскими помещиками-рационализаторами, встречали глухое, но ощутимое сопротивление основной массы дворянства, упорно защищавшей традиционные устои жизни и формы сословного самосознания. В этих условиях активное проявление рационального, «хозяйского» начала являлось делом исключительной важности.

Во многих дореформенных трудах российских рационализаторов и ученых нашло отражение и исследование глубоких отличий между русским и немецким народами не только в методах хозяйствования, но и в области национальной психологии, семейного и домашнего быта¹⁹⁵. Тем самым была во многом подготовлена почва для будущего восприятия пореформенным российским обществом теории Н.Я. Данилевского о культурно-исторических типах, включая отличия славянского и германо-романского типов¹⁹⁶. Однако, в отличие от Н.Я. Данилевского, отмечавшего чужеродность перенесения на российскую почву «немецких бюрократических порядков»¹⁹⁷, многие рационализаторы дореформенной эпохи указывали на необходимость внесения в традиционную отечественную культуру труда и быта элементов немецкого рационализма, четкой организации труда, внутренней самодисциплины.

Проблема «ratio» и «авось» затрагивалась и в сочинениях россиян, посещавших Германию в первой половине XIX в. На многих из них произвело глубокое впечатление знакомство с немецким семейным и хозяйственным бытом, с

198

1857. № 36. (7 сент.) С. 283; и др.

Но отмечались и неприятные для большинства россиян черты: жесточайшая конкуренция, диктатура общественного мнения, ограниченность в понятиях и

требованиях .

Характерно, что многие рационалистические элементы немецкого менталитета, подмеченные отечественными рационализаторами, сохранили свое

"У ПО

значение и в позднейшей истории Германии XIX-XX вв.

В ряде случаев, сравнивая хозяйственный и социально-политический строй Германии и России, отечественные предприниматели поднимались до уровня глубоких философских обобщений. Так, понятие «космополитизм» связывалось у них именно с немецкой теоретической мыслью. Накануне реформы 1861 г. помещик Орловской губернии Н.П. Данилов отмечал: «Все гуманные начала» умозрительного германского космополитизма химеры: в практической людской жизни они никогда не победят частногосударственных интересов, интересов национальностей... Торжество космополитизма над национальностями невозможно, как невозможно торжество коммунизма над интересами человеческих личностей» . Неизвестный помещик-рационализатор в 1859 г. писал: «Без личной инициативы не может быть никакого преуспеяния. Все обратится в застой и спячку. Коммунист подчиняет лицо целям общественным: совершенно справедливо. Без этого никакие человеческие права... не обеспечены. Но несправедлив коммунизм, что инициативу общественного действия предоставляет всему... обществу. Идеал коммунистического устройства есть механический прибор... Идеал индивидуализма — стая зверей. Однако полное осуществление ни той, ни другой системы невозможно. Истина заключается в развитии духовно-

202

Таким образом, проблема немецкого «ratio» и русского «авось» нашла достаточно полное освещение на страницах отечественной печати дореформенной эпохи. Ее обсуждение всегда носило не отвлеченно-теоретический, а практический характер. Не случайно авторами большинства публикаций являлись помещики-рационализаторы, обращавшиеся к этой теме с целью коренного усовершенствования сельского хозяйства России, улучшения условий сельского труда и быта. В итоге были сделаны важные выводы, позволившие не только выявить положительные и отрицательные стороны менталитета сельского населения России конца XVIII — первой половины XIX в., но и начать целенаправленную работу по устранению выявленных недостатков. Это была сложнейшая задача: культурно-исторический процесс происходил в дореформенной России не эволюционно, а путем чередования этапов преобразований и застоя, отсюда — и размытость, незавершенность структуры

199

203

Итак, попытка анализа и решения проблемы немецкого «ratio» и русского «авось», предпринятая в дореформенной России, по своему значению выходила за границы своей эпохи. По существу, это был важный шаг в решении задачи перехода от традиционного общества к обществу индустриальному, от патриархального замыкания в сфере внутренней жизни и узких рамках натурального хозяйства к строительству внешних форм жизнеустройства, свободной рыночной экономике и новой, созидательной личности. Несмотря на то, что в условиях крепостнической России эта попытка не привела к серьезным социокультурным и хозяйственным сдвигам в обществе²⁰⁵, она все же имела огромное значение для будущего развития страны, став одним из главных факторов не только подъема производительных сил в сельском хозяйстве России, но и в изменении хозяйственного мышления помещиков и крестьян. Тем самым были созданы условия для возникновения новой культуры деревенского и усадебного труда и быта пореформенной эпохи.

203

III. РОССИЯ И АМЕРИКА В КОНЦЕ Х1Х-НАЧАЛЕ XX ВЕКА

РУССКАЯ ТЕМА В АМЕРИКАНСКОЙ ПРЕССЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

Вторая половина XIX в. была поворотной в истории Соединенных Штатов. За короткий период в Америке произошли коренные изменения в политической, экономической, социальной, общественной и повседневной жизни. Это коснулось также процесса накопления знаний. В этот период наблюдается своеобразный информационный взрыв, связанный в первую очередь со своего рода революцией в сфере средств массовой информации.

Для Америки всегда был характерен повышенный интерес к новостям. С одной стороны, изолированность всей страны от Старого Света, с другой — американских городов и поселений друг от друга, вызывала своего рода информационный голод среди американцев. Любознательность можно назвать отличительной чертой американской нации. Русский путешественник, посетивший Америку в начале рассматриваемого периода, отмечал, что американец своими манерами, поступками и даже одеждой заметно отличается от европейца, так как он «гораздо проще и моложе... По дороге из Ковингтона в Лексингтон у меня был случай убедиться в его неисчерпаемой, подчас крайне утомительной любознательности. Вопросам не было конца... о том как живут люди в России и какое там правительство»¹.

Особенно велико было значение печатного слова. В романе известного американского писателя, основоположника социальной прозы США У. Хауэллса (1831-1920) «Возвышение Сайласа Лафэма» один из персонажей говорит: «Вся цивилизованность сегодня приходит через литературу, особенно в нашей стране. Древний грек получал ее через беседы и созерцание, в какой-то степени парижанин сегодня все еще может поступать так же. Но мы живущие в стороне от истории и памятников, мы должны читать или станем варварами...»².

Для Америки, начинавшей новую жизнь после Гражданской войны, вопрос о приобретении знаний был чрезвычайно важным. Таким образом появлялась возможность преодолеть оторванность от внешнего мира, приобщиться к кругу цивилизованных государств, сломать стереотипное представление об Америке как стране без собственных корней и культуры, а об американцах как о народе далеком от цивилизации.

Надо отметить, что речь в данном случае не идет о системе государственного образования, развитие которого шло своим чередом, а о распространении информации и популяризации научных знаний в широкой среде американского

¹ Цит. по: Lakier A. A Russian Looks at America. Boston, 1969. P. 161.

² Howells W.D. The Rise of Silas Lapham. Boston, 1957. P. 96.

общества. Марк Твен, с иронией сквозь которую пробивалось патриотическое чувство, писал: «Мы не жалеем усилий, дабы приобрести знания. И достигли некоторых успехов. Кое-чему мы выучились; быть может, в глазах людей сведущих это пустяки, но нам наши познания доставляют радость, и мы так же гордимся своими незначительными достижениями, как и те, кто знает гораздо больше, и точно так же любим их показывать»³.

Знания и информация распространялись в обществе различными путями: через разнообразную литературу, как художественную, так и научно-популярную, выпуск которой резко увеличился в 1860-70-е гг., через публичные лекции, чрезвычайно популярные в Америке в середине прошлого века, и, конечно, главным образом, через прессу, игравшую ведущую роль в информационном буме второй половины XIX в.

Для данной работы наибольшее значение имеет вопрос о том, какое место занимали международные новости вообще, и о России в частности, в этом общем потоке разнообразных сведений, обрушившихся на голову рядового американца. Что мог узнать американский обыватель о России того времени, не выезжая из своей страны, каковы были основные источники информации, создавшие представления о русских во второй половине XIX в. и ставшие основой для достаточно устойчивых стереотипов восприятия России в Америке и в более позднее время?

Прежде всего отметим, что большинство исследователей обращает внимание на относительно небольшой интерес, проявляемый американцами в Х1Х-начале XX в. к международным новостям вообще. Внутренние проблемы волновали их гораздо больше, причем особое внимание уделялось местным новостям, касавшихся жизни своего населенного пункта, затем уже штата, далее страны в целом. Реагируя на этот интерес и в тоже время стимулируя его в соответствии со своими задачами, местная пресса подробно рассматривала каждое незначительное событие местного масштаба, порой только вскользь упоминая о крупных международных новостях.

Согласно более поздним опросам, проведенным в начале XX в., на вопрос о том, какие темы больше всего интересуют их в газетах, американские бизнесмены ответили следующим образом: для 70% наибольший интерес представляли общественные проблемы (public affairs), для 18% — местные новости, для 16% — политические, для 11% — финансовые, для 9,5% — международные, для 7% — общие новости, для 9% — редакционные статьи.

В отношении студентов колледжей результат был следующий: 67% -общественные проблемы, 20% - общие новости, 15% - редакционные статьи, 12% -политические 8% — финансовые, 6% - международные, 3,5% -местные новости, 3% - новости бизнеса⁴. Как видно из этого опроса, международные новости занимали далеко не главное место в интересах американцев. Во второй же половине XIX в. цифры, касающиеся международных новостей, скорее всего были бы еще ниже.

Американские исследователи, занимавшиеся проблемами общественного мнения в начале XX в., дали теоретическое обоснование этому явлению в своих

3

работах, где говорится, что «общество всегда лучше информировано относительно внутренних дел, чем международных, так как в последнем случае почти полностью отсутствует прямое наблюдение. Международные проблемы находятся в области «невидимого окружающего мира», и знания о них поступают только через средства массовой информации, которые в свою очередь также находятся в отдалении от происходящих событий... Поэтому международная информация обращена главным образом к воображению человека, однако воображение широких демократических масс будоражат только случайные и сенсационные события, а, следовательно, нельзя рассчитывать на то, что таким образом сформируется устойчивое общественное мнение»⁵.

Существовали и другие, более конкретные причины. Так, эмигранты, начиная новую жизнь, часто подчеркнуто игнорировали свое прошлое и оставляли без внимания события, потрясавшие Старый Свет.

Вместе с тем, генетическая связь с Европой безусловно не могла не влиять на американцев и прямо противоположным образом. Там оставались родные и близкие, корни и истоки, и порвать эту связь было не так-то просто. Новоиспеченные американцы привозили с собой частицу старого мира, а с ней вместе и определенный набор сведений. Историки отмечают, что «даже в относительно изолированных североамериканских штатах жители, и городские и сельские, были неплохо знакомы с внешним миром, что было результатом их эмигрантского прошлого, недорогих средств связи - пароходной, железнодорожной и телеграфной, преобладания грамотности и распространения конкурирующих между собой ежедневных газет»⁶.

К тому же, как отмечалось выше, знание мировой культуры расценивалось как приобщение к цивилизованной жизни, как знак принадлежности к культурному обществу, признак воспитания, что было крайне важно для активно нарождающегося после окончания гражданской войны класса «новых» американцев. Не случайно в книгах о правилах хорошего тона, издававшихся в 20-е гг., именно международная тематика рекомендовалась для светских бесед во время обеда: «Всегда существуют художественные редкости, изображения иностранных предметов, картин или статуй, чтобы ими восхищаться, и разговор может постепенно сосредоточиться на египетской пирамиде или лондонском Тауэре»⁷.

Таким образом, если в плане интереса к новостям мир стоял для американцев на втором месте, то в отношении приобретения знаний, безусловно, занимал первое. Этим объясняется популярность публичных лекций, посвященных жизни различных стран и народов, огромный интерес к литературе о путешествиях, большие тиражи популярных книг, рассказывающих о европейской культуре.

Россия занимала свое место в общей картине. С одной стороны, дружеские отношения между странами подогревали интерес к этой загадочной далекой державе. С другой — интерес этот вспыхивал главным образом в связи с крупнейшими событиями русско-американских отношений. Так, визит русской эскадры в Америку в 1863 г. повлек за собой ряд публикаций, посвященных государственному и общественному устройству России, а также быту и нравам

⁵ Ibid. Р. 1174.

⁶ SaulN.T. Distant Friends. The United States & Russia, 1763-1867. Kansas, 1991. P. 329.

⁷ Maxwell S.B. Manners & Customs of Today. Des Moines, 1890. P. 194.

русских. Затем внимание публики на некоторое время привлекли другие события вплоть до нового визита в США русского флота под командованием великого князя Алексея Александровича в начале 1870-х гг.

Симпатии и интерес к России в Америке были велики, что отмечали и русские, путешествовавшие по заокеанской республике. Так, один из них, побывавший в Соединенных Штатах в середине XIX в., писал: «Любой, кто подобно мне путешествовал по Америке, может подтвердить, что русское имя вызывает у американцев самые нежные чувства и самые сердечные приветствия» . Характерно, что американский писатель Марк Твен вынес из своего посещения России очень похожие впечатления касательно отношения русских к американцам. Он отмечал, что «еще ни в одной стране нас не принимали с таким радушием — здесь мы чувствовали, что достаточно быть американцем, никаких других виз нам уже не требовалось»⁹.

Вместе с тем сведения о России в Америке были достаточно скудными, малосодержательными и редко достоверными. Она оставалась тайной, и все попытки приподнять завесу над этой тайной приносили неутешительные результаты. Россия по-прежнему была для американцев самой малознакомой и малопонятной среди остальных европейских стран. Причин тому было много: и удаленность, главным образом культурная, хотя, безусловно, и географическая тоже, ведь чтобы попасть в сердце России, надо было пересечь океан и проехать через всю Европу и западную часть России; и отсутствие прямых контактов — американские журналисты добирались до России крайне редко и в своих статьях использовали главным образом европейские материалы, а американские предприниматели в этот период лишь начинали «отвоевывать» русский рынок у европейцев; и тот факт, что активная эмиграция из России началась только в 1880-е гг. Россия не попадала в сложную систему отншений «любви-ненависти» между Америкой и Европой, не была включена она в европейское «большое турне» столь популярное в Америке с конца 1860-х гг. Однако главным все-таки оставались культурные различия - в широком смысле понятия «культура». Государственная система, общественные отношения, социальная структура, быт и нравы русских были чужды и непонятны американцам. Европа отличалась, но так, как могут отличаться друг от друга кровные родственники, Россия же была членом другой семьи.

Вместе с тем дружеское отношение к русским подогревало интерес американцев к России и способствовало распространению знаний о ней, пусть поверхностных и не всегда точных. Русское было в моде. Так, например, книги об этикете всячески рекомендовали «обед по-русски» в качестве новшества и признака современного образа жизни: «Чтобы уменьшить чувство неудобства и у принимающего и у принимаемого, стали правилом обеды a la Russe». Во время таких обедов «и хозяева и гости освобождены от всякой ответственности. Блюдо следует за блюдом как по волшебству; и единственное, что всем остается — это угощаться и быть счастливым»¹⁰. Не совсем понятно, в чем же «чудесность» и

⁸ LaUerA. Op. cit. P. 249.

⁹ Твен М. Указ. соч. С. 367.

¹⁰ Schlesinger A.M. Learning How to Behave. A Historical Study of American Etiquette Books. N.Y.,
1946. P. 41-42.

«русскость» такого обеда, но важен сам факт проникновения пусть даже псевдорусских традиций в американский образ жизни.

Посланник США в России Т. Сеймур еще в 1856г. писал госсекретарю Марси, настоятельно рекомендуя обратить внимание на Россию не только с сентиментальной точки зрения, но и по чисто практическим причинам: «До сих пор Россия была лучше знакома Великобритании, чем любому другому правительству, за исключением, может быть, только Пруссии. Вследствие этого Англия, через своих консулов и торговцев в России, в какой-то степени контролировала всю международную торговлю этой страны. Пришло время, когда мы должны взять в свои руки то, что скорее всего потеряла Британия, вступив в необдуманную, если не в ненужную, воину с Россией. Поэтому чем больше мы приумножаем свои знания о России посредством книг и особенно карт, тем легче нам будет внедриться в эту более широкую, чем ранее известные нам, и новую область коммерции. Какие бы памятники искусства, которые создал гений этой страны, мы ни сохранили бы для наших общественных учреждений, они продемонстрируют, помимо всего прочего, что Россия не является варварской страной, как ее пытаются представить ее бывшие противники»¹¹.

Почти через десять лет новый посланник Куртин обратился с тем же призывом к госсекретарю Сьюарду (1864 г.): «Совершенно необходимо, чтобы Россия и Соединенные Штаты хорошо узнали друг друга. Мы знаем наших сегодняшних врагов, и самое малое, что мы можем сделать, это узнать наших друзей»¹².

Это мнение разделяли и многие рядовые американцы: «При существующем положении вещей, — писал американский священник в конце 1850-х гг., представляя читателям свою книгу, — американцам было бы хорошо самим изучить Россию, не доверяя прежним представлениям, пришедшим к нам через источники, склонные искажать и извращать правду. Нам не повредит взглянуть на великую северную державу с американских позиций; и издание этой книги было предпринято с надеждой, что может быть она заставит хотя бы кого-нибудь из моих соотечественников изучить положение и ресурсы, характер и политику этой европейской державы, которая до сих пор всегда оставалась верным другом Америки»¹³.

Подобное отношение в сочетании с дружеским интересом публики и общим информационным бумом не могло не повлечь за собой попыток «открыть» Россию для американцев. Хотя в общеевропейском потоке информации Россия и занимала относительно небольшое место, в сравнении с предыдущими и многими последующими периодами «русская» тема в американской жизни рассматриваемого периода была достаточно заметна. Каковы же были основные каналы, по которым информация о России поступала в Америку, и те источники, из которых рядовой американец мог почерпнуть сведения о далекой дружественной стране?

Бесспорно, со второй половины XIX в. важнейшим фактором, определяющим общественное мнение в Америке стала пресса. Этот период характеризуется

^п SaulN.T. Op. cit.P.294.

¹² CurtinJ. Memoirs. Madison, 1940. P. 12.

¹³ Boynton Ch. B. The Russian Empire. Cincinnati, 1856. P. IV.

огромным взлетом популярности прессы в Соединенных Штатах, названным американским историком журналистики «одним из чудес того времени»¹⁴. К 1860 г. тираж газеты «Нью-Йорк Геральд» составил 77 тыс. экземпляров и стал самым большим в мире. В 1870 г. в Америке выходило около 4500 газет (т.е. почти в 3 раза больше, чем в Англии) и более 1000 других периодических изданий, и число их продолжало расти. Освоение новых земель, приток иммигрантов, новые условия жизни после окончания гражданской войны, развитие коммерции и предпринимательства в невиданном до сих пор масштабе — все это вызвало необходимость как увеличения тиража уже существующих изданий, так и появления новых. Еще в 1830-е гг. начинают издаваться так называемые «грошовые газеты» (penny papers), своей низкой ценой и вниманием к местным новостям и сенсациям существенно увеличившие число читателей. В 1860-70-е гг. эти тенденции углубляются, и к ним добавляется коммерческий фактор в виде рекламы, заполняющей страницы газет. Исследователь истории американской журналистики писал, что в 1870-е гг. «американская газетная пресса походила на огромный поток, распространяющий просвещение, миллионы слов, содержащих информацию о делах важных и тривиальных, поощряющий коммерцию путем рекламы»¹⁵.

Если первоначально американские газеты были рассчитаны в первую очередь на избранную публику и четко разделялись по партийной принадлежности, то с середины XIX в. они обращаются к широким массам и ориентируются главным образом на вкусы и интересы рядовых американцев. Газета становится неотъемлемой частью американской жизни. Американский писатель Оливер Вендел Холмс писал в 1861 г.: «Хлеба и газет» — это новая версия римского Pattern et Circenses (хлеба и зрелищ — Авт.}— Мы должны иметь пищу, чтобы есть, и газеты, чтобы читать. Без всего остального мы можем обойтись... Газета обладает той же властью, что и русский указ; она будет получена и она будет прочитана. Все прочее должно уступить дорогу»¹⁶.

Пресса становится важнейшим источником информации для американцев, через нее приобретаются знания, восполняются пробелы образования, составляется представление об окружающем мире. Исследователь в начале XX в. отмечал, что пресса в Америке имела больше влияния на умы, чем в любой другой стране когда бы то ни было. Никакая другая «неофициальная сила, кроме религии, не имела и половины ее власти»¹⁷. Вместе с тем, формируя общественное мнение, пресса одновременно являлась и выразителем его. Следуя за интересами публики, журналисты чутко реагировали на настроения в обществе, передавая его в газетных статьях. С этой точки зрения, пресса представляет несомненный интерес для исследователя и как важнейший фактор формирования общественного мнения, и как выразитель его.

Первоначально европейские новости доставлялись в Америку через трансатлантическую пароходную службу, отсюда и название международной рубрики в большинстве газет «Две недели спустя из Европы» (именно столько

^uMottF.L. American Journalism. N.Y., 1950. P. 303.

¹⁵ Ibid. P. 411.

¹⁶ Atlantic Monthly. 1861. September. Vol. VIII. P. 346.

¹⁷ Irving W. «The American newspaper» // Collier's. 1911. January 21. P. 18.

времени уходило в середине прошлого века на дорогу между Англией и Америкой). Таким образом Америка волей неволей всегда отставала от европейских новостей, к моменту их прибытия в страну они уже устаревали. В какой-то мере это тоже оправдывает невнимание американцев к международным известиям, ведь ни одна новость не может восприниматься как сенсация, если она уже отошла в область истории.

С изобретением телеграфа появилась возможность монополизировать сбор и распространение европейских новостей. Отличительной особенностью американской журналистики всегда являлась и продолжает оставаться большая роль местной прессы: огромная слабонаселенная территория, трудности доставки, интерес к местным новостям привели к тому, что каждый даже небольшой городок считал долгом иметь собственную газету. Вместе с тем совершенно очевидно, что в рассматриваемый период ведущую роль играла нью-йоркская пресса. Особенно это справедливо в отношении европейских новостей. На восточное побережье прибывали пароходы из Европы, отсюда информация доставлялась по всей стране. Значит, двухнедельная задержка европейских новостей для восточного побережья, оборачивалась трех, а то и четырехнедельной для других районов Америки в 1850-е и частично 1860-е гг.

В 1848 г. издатели шести крупнейших нью-йоркских газет объединились в независимое корпоративное объединение для сбора и распространения новостей, главным образом поступавших в Нью-Йорк по телеграфу с кораблей, прибывших в Бостон. Несколько позже это объединение получило название «Ассошиэйтед пресс» (Associated Press) и стало крупнейшим телеграфно-информационным агентством в Соединенных Штатах. С проведением трансатлантической телеграфной связи «Ассошиэйтед пресс» в 1866 г. заключило соглашение с телеграфной компанией «Вестерн Юнион» и фактически монополизировало телеграфные новости. Таким образом, самые свежие новости попадали в Нью-Йорк, а затем уже различными путями — в середине века через знаменитый «пони-экспресс», после завершения трансконтинентальной железной дороги в 1869 г. на поездах, а также телеграфом — доставлялась на места. Именно это объясняет тот факт, что информация о европейских событиях в различных американских газетах чаще всего совершенно идентична и ошибка, попавшая в центральные нью-йоркские газеты, как правило, неизбежно обходила все местные издания.

До конца 1860-х гг. большая часть европейской информации поступала в Америку из Англии. Причин тому было много: общий язык, позволявший просто перепечатывать английские статья, генетическая связь, державшая американцев в определенной духовной зависимости от заокеанских сородичей даже в периоды напряженных отношений между государствами, тот факт, что большинство кораблей, прибывавших в Америку, отправлялось из английских портов и именно там можно было получить самые свежие новости. Все это ставило американскую прессу в прямую зависимость от Англии. Большинство сведений о событиях в мире, в том числе и в России, представляли собой просто перепечатки или пересказ английских газет. Можно сказать, что в тот период американцы смотрели на внешний мир глазами английской прессы.

Если вспомнить, что на протяжении второй половины XIX в. Россия находилась в состоянии постоянно сменяющих друг друга конфликтов с Англией,

то становится очевидным, что содержавшаяся в английской прессе информация о России была далеко не самого доброжелательного свойства. Действия правительства, политическая и социальная система, характер и нравы русского народа подвергались постоянной критике со стороны английских журналистов, внимательно следивших за жизнью враждебной державы и не прощавших ей ни одного промаха.

Вместе с тем американская журналистика, учитывая общий дружеский настрой своего читателя по отношению к России, перепечатывая английскую информацию, сопровождала ее комментариями. Так, передав сообщение о смерти Николая I на основании сведений, содержавшихся в ливерпульских газетах, американский журналист осудил радость английского общества по этому поводу. В годы Крымской кампании практически вся информация о ходе военных действий поступала из Англии и Франции, что отнюдь не мешало прорусским симпатиям большинства американских газет.

Более того, американцы хорошо сознавали, что материалы о России, поступавшие из Европы, часто носят необъективный характер и даже видели в этом очередное проявление сходства судеб России и Америки. Американский автор писал в книге о России: «Заявления, которые делают европейские путешественники относительно царской империи, по своей абсурдности и безответственному искажению фактов могут быть сопоставимы только с теми высказываниями, которые исходят из тех же источников относительно Соединенных Штатов. То ли испорченность общества, то ли твердое намерение причинить боль привели к систематическому высмеиванию и искажению фактов, формирующих извращенные литературные средства, с помощью которых обе страны изображаются только в карикатурном виде. Таким образом Западная Европа насмехается над Америкой и янки; таким же образом американцы были