Рудольф штейнер миссия архангела михаила

Так обстоит дело по существу со всяким светом. Так обстоит по существу со всеми действиями. Все действия подлежат закону эластичности, имеющей предел эластично­сти. Те же представления, которые вы ныне находите обще­принятыми и общераспространенными в изложении наших так называемых точных наук, — они слишком мало счита­ются с действительными фактами. Если бы вы были физи­ками, я обратил бы ваше внимание на то, что нынешние люди считаются в физике с пройденными путями и с про­текшим временем. И тогда они именуют скорость, которую обычно обозначают буквой "с" или "у", функцией от пути и времени и выражают это дробью. (На доске пишется "путь", "время" и формула).

Но это — совершенно неверно. Не скорость есть некий результат, но скорость есть нечто элементарное, несущее в себе что-то материальное или духовное; а мы разлагаем скорость на путь, т. е. на пространство, и на время. Мы абстрагируем пространство и время, извлекая их из скорос­ти. Сами по себе они вовсе не реальности. Скорости суть нечто реальное в мире — различные скорости. Это замеча­ние я делаю только для физиков, и меня поймут — поймут что даже в тех вещах, которые теоретически положены в основу современной науки, преобладают шаткие предпо­сылки. Такие предпосылки распространены повсюду и держатся только потому, что люди не в состоянии постичь духовное как конкретное,

Это есть требование эпохи Михаила, чтобы человечество оказалось в состоянии постичь духовное в его конкретности, т. е. считаться со своим окружающим миром таким образом, что, подобно тому, как люди знают в своем окру­жении воздух и воду, они станут знать в своем окружении также элементарных и более высоких существ. Это есть то, о чем идет речь. И это есть то, что снова должно стать неотъемлемой частью человеческого образования, как это уже было в древние времена. Но только люди не хотят теперь это принять. Не хотят признать наличие таких пере­воротов, происходящих в ходе развития человечества, од­ним из которых, например, был совершившийся в середине XV в. Но на конкретных фактах можно доказать, что это имеет место.

Один автор, о котором я в точности не знаю — швед он или норвежец**Теодор Сведберг (1884-1971) - шведский химик. Речь идет о его Работе "Материя", нем. пер. 1914 г. — написал книгу, в которой приводит много цитат из старинных сочинений алхимиков. И вот этот ав­тор, являющийся, как это видно из его книги, превосход­ным современным химиком, говорит, что он совсем ничего не может представить себе, уразуметь из приводимого хи­мического рецепта, почерпнутого у одного из алхимиков. — Он действительно не может тут ничего представить себе по той простой причине, что когда современный химик гово­рит о "Меркурии", т. е. о ртути, то он имеет в виду минерал ртути; а когда современный химик говорит об "антимонии", т. е. о сурьме, то он имеет в виду металл сурьму, и т. д. Однако эти термины в той книге, которую он цитирует, означают нечто совсем другое — не внешние металлы, но известные процессы, происходящие внутри человеческого организма. Это принадлежит к познанию внутренних про­цессов в человеке. Если же написать эти термины в том смысле, в каком они ныне предстают в сознании упомянуто-^Го автора, добросовестно их цитирующего, то их можно Прочесть как запись какого-то химического процесса, про­изводимого в лаборатории с ретортами и т. п. Но тогда в этом нет никакого смысла и эти вещи можно тогда рассмат­ривать лишь как бессмыслицу. Однако они имеют смысл если только знаешь, что именно подразумевалось в те ста­рые времена под "антимонием", под "Меркурием" и т. д. _и что это, правда, в одном из аспектов, имело отношение к внешним минералам, но прежде всего касалось внутренних процессов, происходящих в человеческой природе, для воз­действия на которую тогда располагали другими средства­ми, чем теперь. Поэтому тот, кто читает литературу, проис­ходящую из веков, предшествовавших XV, должен читать ее совсем в другом ракурсе, чем позднейшую. На таких вещах можно также и внешне изучить степень переворота, совершившегося в душевном строе людей. И вот мы живем как раз в такое время, когда надо снова придавать большое значение тем вещам, которыми человечество совсем пренеб­регало в течение ряда столетий.

То, что я говорил вам в течение трех недель, находит свое завершение в том факте, что мы действительно стоим лицом к лицу с вторжением духовного мира в наш совре­менный мир, который в своих существенных чертах есть результат того культурного развития, какое началось около середины XV в. Около середины XV в. все становится другим в этом известном как цивилизованный человечес­ком мире. То самое, что до середины XV в. вносилось людьми в их сознание, касалось больше процессов, проис­ходящих в человеческой организации. Вы можете в старин­ных сочинениях, поскольку они вообще сохранились еще до нашего времени, найти (и я уже говорил об этом вчера) выражения, очень сходные с нашими физическими и хими­ческим терминами. Но современный химик или физик в действительности не понимает тех вещей, которые находят­ся в этих старинных книгах — не понимает по той простой причине, что он думает: там, мол, описаны процессы, про­исходящие во внешнем мире природы. Однако там описаны не эти внешние процессы, а внутренние процессы — про­цессы, происходящие внутри человеческого физического или же эфирного тела. Лишь со времени Галилея, со времени Джордано Бруно человечество начинает обращать больше внимания на мир внешних чувств. И ныне мы ушли в этом направлении настолько далеко, что имеем естествознание, под влиянием которого оказывается все мышление — также мышление и ощущения людей из народа; мы имеем есте­ствознание, которое говорит обо многом, наблюдающемся в минеральном, растительном, животном царствах природы, но которое никоим образом не может дать разъяснений о существе самого человека, также и о физически-телесном существе человека. Однако в наше время человек должен быть уже готов поставить следующий вопрос: в каком отно­шения я сам как человек нахожусь к тому, что меня окру­жает как минеральное, растительное и животное царства — как внешний физический мир с его воздухом и водой, с его теплом и облаками, с его солнцем, луной и звездами? В каком отношении я как человек нахожусь ко всему этому?

Подумайте еще раз о том случае, который я часто при­водил в качестве примера. Один человек, которого я знал очень хорошо и который занимал довольно высокий пост, однажды внезапно почувствовал потребность пойти — не имея никаких оснований для этого — на железнодорож­ный вокзал, купить там билет и поехать в неведомые края без всякой нужды. Но в то время, когда он туда ездил, сам он ничего не знал, где он был, и он опять пришел в себя только в Берлине, обнаружив, что находится в приюте для бедняков на Курфюрстенштрассе. Из его сознания выпал весь предшествовавший промежуток времени, начиная с момента посадки в поезд на Дармштадтском вокзале. По­том из показаний различных лиц удалось установить, что он побывал в Будапеште и во Львове, а из Львова приехал в Берлин; и он снова очнулся, находясь в берлинском приюте для бедняков. Между тем его рассудок был в пол­ном порядке, никаких нарушений не было. Во все время от его посадки на поезд в Дармштадте и вплоть до его поступления в приют для бедных в Берлине он делал в точности все, что надо для приобретения железнодорожно­го билета и т. д., — все, о чем ему надо было позаботиться в течение означенного промежутка времени. Но в это вре­мя, когда он все это проделывал, он не имел никаких воспоминаний о своей остальной жизни. А после того, как к нему опять вернулось воспоминание об его прежней жиз­ни до момента отъезда из Дармштадта, у него не осталось никакого воспоминания обо всей поездке; то, что тогда с ним происходило, можно было установить только по сви­детельствам других лиц. Вот один такой пример. Я мог бы рассказать о многих подобных случаях. Этот пример дол­жен обратить ваше внимание на то, какова была бы наша жизнь, если бы непрерывный поток воспоминаний не про­низывал бы все наши переживания. Подумайте о следующем: если бы о каком-то времени (за исключением того, когда вы погружены в сон и лишены воспоминаний о вре­мени сна) вы не имели бы никаких воспоминаний, то что тогда вы могли бы думать как люди о своем Я? То, что относится к впечатлениям наших чувств и что принадле­жит нашему интеллекту, — это есть наше личное дело. Но с того момента, как эти вещи начинают выступать в воспо­минании, душевные переживания человека становятся его взаимодействием с окружающим миром, с универсумом. Не располагая нужной силой, современное человечество еще не знает, что то, о чем я сейчас веду речь, есть факт. Но это станет составной частью образования людей в буду­щем, приводя к памяти через эфирное человека, — отно­ситься к воспоминаниям не как к личному делу, но как к тому, за что человек несет ответственность перед всем миром.

Когда я начинал здесь эту серию лекций, то мною было сказано, что прежде у людей (например, еще у населения древней Греции) было "областное сознание", которое не шло дальше той географической области, где проживало данное общество людей. Затем это сознание превращается в общеземное сознание; но только в новейшее время может выступить для будущего, предстоящего человечеству, некое космическое, общемировое сознание, когда человек снова сможет (как это имело место в доисторические времена) знать себя как гражданина всего космоса. Путем к этому становятся обретение способности с полной ясностью и отчетливостью чувствовать свою ответственность за все то помысленное, что может стать воспоминанием.

Но то, что я до сих пор вам описывал, принадлежит, собственно, не всему существу человека, а лишь его большей части. И чтобы характеризовать вам, что тут происходит, я схематически обозначу вот здесь область внешних чувств, включая сюда и область рассудка (белый); затем Мы некоторым образом имеем в человеческом организме (красный) то самое, что отбрасывает обратно (стрелы, крас­ный) те мысли, которые мы питаем, так, что они могут стать воспоминаниями, т. е. тем, что в человеке сталкивается с объективным бытием космоса. Я однажды уже указывал вам на те места в человеческом теле, какими человек сталкивается с космосом.

Если вы проследите, скажем, нерв, идущий от какого-либо места человеческого тела к спинному мозгу (я рисую схематически), то вы найдете для каждого такого нерва (по меньшей мере, почти для каждого нерва) некий другой нерв, идущий куда-то обратно. Специалист по физиологии внешних чувств один из этой пары нервов называет сенси­тивным, а другой — моторным.

Относительно этой бессмыслицы, что якобы существуют так называемые сенситивные и моторные нервы, я ведь уже неоднократно говорил.* *См., например, "О загадках души" (Глава "Физические и духов­ные зависимости человеческого существа"). ПСС, т.21. Однако важным является то обстоятельство, что каждый нервный проводящий путь исходит от периферии человеческого тела и опять к ней возвращает­ся, но при этом где-то прерывается, подобно электрическо­му проводу, у которого в месте разрыва проскакивает ис­кра. Тут происходит нечто подобное с сенситивным флюи­дом, словно перепрыгивающим от сенситивного нерва к моторному нерву. А этих мест бесчисленное множество, по меньшей мере очень много, например, в нашем спинном мозгу, а также и в других частях нашего тела; находятся также те места пространства, где человек не принадлежит одному себе, но где он принадлежит вселенной. Если вы свяжете друг с другом все эти места, присоединив к ним также ганглии симпатической нервной системы, тогда вы получаете эту границу — также и телесно-физиологически получаете эту границу, Так что вы можете сказать тогда следующее. Вот, мы делим человека, так сказать, надвое (тут мы имеем больше, чем половину человека, но примем сначала, что мы разделили человека пополам) и трактуем одну его половину как некий большой орган чувств, тракту­ем восприятие посредством внешних чувств в целом как чувственную восприимчивость, переработку рассудком как дальнейшую, более тонкую чувственную деятельность, воз­никновение образов воспоминаний как возникновение послеобразов, но таких, которые остаются для жизни человека между рождением и смертью, ибо они при образовании воспоминаний претерпели столкновение с мировым эфиром и имеют место взаимодействия между ними и мировым эфи­ром. Другая половина человека есть та, которая имеет сво­им крайним органом конечности, — все, что суть конечнос­ти. Подобно тому, как первая часть человека имеет своим крайним органом сферу внешних чувств (вписываются слова "сфера внешних чувств"), так другая часть его имеет, так сказать, примкнувшие к ней конечности (продолжение ри­сунка): вырастают руки, ноги. Все это нарисо­вано, конечно, грубо и схематично.

Все то волевое, что есть в человеке, связано с этой дру­гой частью его существа. Это волевое образует другой по­люс человеческого существа, противоположный первому, интеллектуальному, полюсу. Между обоими пролегает граница — внутренняя граница, которую вы получаете, соеди­нив между собой все окончания нервов и все ганглии. Эту границу, так сказать, в разрезе можно мыслить подобной ситу, через дырочки которого, с одной стороны, проникает воля (рис. на стр. 140: оранжевый), а с другой — разум (зеленый); так вы получаете посредине человеческого су­щества его душевную сферу, сферу чувств. Ибо все то, что принадлежит к чувствам, собственно, есть наполовину воля и наполовину разум. Воля проникает снизу, разум — сверху, в совокупности это и дает чувствование. В чувствах всегда находится, с одной стороны, в сновидческом состоянии ра­зум, а с другой — погруженная в глубокий сон воля.

После того, как мы некоторым образом препарировали человека духовно-научно, найдя в его существе, с одной стороны, полюс разума, а с другой — полюс воли, мы можем теперь поставить вопрос: с чем в окружающем мире внешних чувств, собственно, совпадает то, что мы теперь научились распознавать как два полюса, как две стороны человеческого существа? — Ни с чем, совсем ни с чем в действительности! Во внешнем мире мы имеем минеральное царство, растительное царство и царство животных. Ни с одним из этих царств мира природы поистине не совпадает то, что есть внутри человека, а также и телесно.

Однако теперь вы могли бы сделать важное возражение, которое выглядит лежащим на поверхности. Вы скажете следующее: ведь мы состоим из тех же веществ, что и окружающий внешний мир, ибо мы принимаем в себя эти вещества при питании и таким образом соединяемся с веще­ствами минерального царства хотя бы тогда, когда солим наши кушанья; мы принимаем в себя и другие минеральные вещества наряду с веществами растительного происхожде­ния. Существуют также мясоеды, которые соединяются также с субстанциями животного происхождения и т. д. Но в этой вере, что мы, мол, в нашей собственной телесности действи­тельно имеем нечто от веществ внешнего мира, на самом деле заключается страшное заблуждение. То, что наша те­лесность, собственно, делает, есть не что иное, как не­престанная оборона против влияний внешнего мира, также и против тех его влияний, которые проникают в нас с пищей. Этот факт в наше время очень трудно доступен пони­манию современников, ибо существенным для нашего тела оказывается не то, что мы принимаем в себя пищевые про­дукты, а то, что затем мы опять удаляем их из себя. Многое мы удаляем из себя очень быстро, остальное же только за семь-восемь лет. Но ничто из того, что вы сегодня съели, не окажется еще в вас по прошествии восьми лет. Ибо все это заменяется другим, и деятельность вашего тела состоит не в принятии в себя веществ внешнего мира, а в удалении их из себя.

То, что вы должны принимать пищу, — это для вашего тела не имеет никакого другого значения, как то, что вы должны иметь твердую почву под ногами, чтобы ходить. Если бы вы не имели никакой почвы под ногами, то вы не могли бы ходить, но вы как люди не имеете с почвой ничего общего — она должна лишь служить вам опорой. Таким образом, ваша телесная деятельность просто долж­на иметь противодействие, она должна постоянно от чего-то отталкиваться; поэтому мы нуждаемся в еде, чтобы наша телесная деятельность постоянно от чего-то отталки­валась. Подобно тому, как вы упали бы без опоры под ногами, так и ваша телесная деятельность также упала бы до нуля, если бы она не наталкивалась на некую опору — на сей раз в виде веществ, проникающих с пищей во все тело. Вы едите не для того, чтобы соединиться с пищевы­ми продуктами, но для того, чтобы способствовать той деятельности, которая необходима для удаления съеден­ных пищевых продуктов. Ибо в деятельности удаления этих пищевых продуктов и обнаруживает себя ваше чело­веческое существо. И столь же мало, как почву, по кото­рый вы ступаете, вы можете причислить к подошвам ва­ших ног, — столь же мало можете вы то, что содержится в вашей пище, и вообще все то, что наличествует как-либо в мире внешних чувств, причислить к вашей человеческой природе, если вы хотите думать в соответствии с истиной. Человек в целом есть не что иное, как некая реакция на окружающий мир. Противодействие этому миру есть чело­век, чистое противодействие. Ибо человек, посуществу, есть преимущественно действие.

То, чего я теперь коснулся, происходит в человеке весь­ма различным образом для органов сферы внешних чувств и разума, с одной стороны, и для органов волевой сферы — с другой. Постольку, поскольку человек есть существо с двумя полюсами. Но с тем, что есть во внешнем мире, то, что происходит в этих двух полюсах биполярного челове­ческого существа, имеет не слишком много общего.

Мы имеем во внешнем мире минеральное царство, растительное царство. Эти царства, минеральное и расти­тельное, внутренне слабо сродни нашему собственному су­ществу. Если мы хотим отыскать то, чему сродни это мине­ральное и это растительное царства, то должны направить свой взгляд в тот мир, который переживаем перед нашим рождением, через который мы проходим, когда благодаря рождению, вернее, зачатию, сходим из духовного мира в физический мир. Когда мы направляем свой взор на расти­тельный мир и на мир минеральный, тогда мы должны, собственно, сказать себе следующее: перед моим рождением я был в некотором духовном мире. Этот духовный мир я не лицезрю посредством моих внешних физических чувств, я не мыслю его посредством моего физического рассудка. Однако этот мир, который сокрыт от меня словно некоторой завесой, пока я являюсь человеком мира внешних чувств, внешним образом открывается в растительном мире и в его основе — минеральном мире. — Минеральный мир и расти­тельный мир имеют гораздо больше общего с нашей потус­торонней жизнью, чем с нашей жизнью между рождением и смертью, но, разумеется, не те растения, которые мы видим нашими глазами, которые являются здесь нам; ибо они суть порождения тех сил, с которыми мы связаны между смер­тью и новым рождением. И царство животных также не очень много имеет общего с нами как земными людьми; гораздо больше оно связано с нами во время, непосред­ственно следующее после нашей смерти, — внешним, по­лярно противоположным проявлением чего оно и есть. Так что мы можем сказать: то, что есть в человеке, мы не учимся познавать, когда учимся естественно-научно позна­вать мир, окружающий человека на земле. Потому так слу­чилось, что та самая наука, которой обладает современность и которую она особенно ценит, оказывается наукой, в какой на самом деле нет ничего о существе человека.

Между тем за последние четыре столетия все наши обще­распространенные представления обязаны популяризации естественно-научных методов. В наше время даже крестьяне у себя на земле думают, в сущности, естественно-научно, хотя и выражают это пока еще по-своему. Естественно-науч­но думает даже католицизм с его догматическим материализ­мом. Естественно-научное мышление господствует по суще­ству во всем. А ведь мы теперь пришли к такому времени, когда стало необходимостью заново создавать социальный строй. Большая часть современного цивилизованного мира — и эта часть становится все больше и больше и в конце концов станет всем цивилизованным миром — ныне стремит­ся к созданию нового социального строя. Люди размышляют о социальных проблемах. Социальные требования живут ныне в среде цивилизованного человечества. Каково их происхож­дение? Они возникли из глубоко подсознательных импуль­сов, действующих в человеческой натуре. И с помощью ка­ких средств их хотят удовлетворить? — С помощью резуль­татов естественнонаучного мышления. И эти естественно-на­учные результаты называют теперь в самых широких кругах людей "социальным мышлением", поскольку эти результаты прилагают к социальной жизни людей.

Вот так и произошло, что на востоке Европы новый госу­дарственно-социальный строй должен создаваться, исходя из чисто естественно-научного материалистического мышления. Те люди, которые творят в России большевизм, воплощают собой естественнонаучные методы; те мужи, которых доктор Гельфанд, именующий себя Парвусом, под руководством Людендорфа и Гиденбурга экспортировал в Россию, дабы они там устроили большевизм, — эти мужи есть воплощение естественнонаучных методов. Можно даже сказать, что прак­тическую проверку того, чем становится естественно-науч­ный метод, когда он коренится в головах известных социал-революционеров, являют нам мужи от большевизма. Вопло­щенный в них естественно-научный метод обитает теперь в России, куда мужи от большевизма были доставлены через Германию в запломбированном вагоне при посредничестве социалиста Гельфанда, известного под псевдонимом Парвус**Александр Гельфанд (умер в 1924 г.), называвший себя Парвус-Гельфанд, — русский социалист, временный политический беженец в Германии и главный редактор "Саксонской рабочей газеты" в Дрезде­не. Играл видную роль в 1-й мировой войне и в возникновении больше­вистской революции, а также в Брест-Литовском мире (1918). См. Георг Вольф "В ожидании последнего боя", Кельн, 1961 г., под эгидой Людендорфа****Людендорф — см. примечание к пятой лекции. и Гинденбурга******Пауль фон Гинденбург (1847-1934) - во время 1-й мировой войны генерал-фельдмаршал, с 1916 — начальник Генерального штаба; в 1925 — 1934 президент Германии..

Не следует упускать из вида значимость этого воплощен­ного в людях естественнонаучного метода. Я уже обращал ваше внимание на некоторые факты. Есть два философа, образцово обывательских философа. Один из них, Авена­риус, преподававший в Цюрихском университете, был чело­веком, полностью придерживающимся установки, приводя­щей к развитию буржуазно-филистерского мышления. Дру­гой, Эрнст Мах, преподавал в Праге, в Вене. Я сам слышал его в 1882 г. в Венской академия наук********Эрнст фон Мах (1836-1916), физик и философ. Лекция "Об экономической природе физического исследования" имела место 25 мая 1982 года, содержится в книге: Эрнст Мах "Научно-популярные чтения", Лейпциг, 1896, стр. 208-230. Написал, в частности "Анализ ощущений и отношение физического к психическому", Йена, 1900 г.. Он всегда казался мне самим воплощением буржуазной обывательщины и законопослушности — этот Эрнст Мах. И вот, если вы теперь зададите вопрос о "государственной философии" боль­шевизма, то это не случайность, но внутренняя необходи­мость, что сей государственной философией является фило­софия Авенариуса и Маха. Ибо эти вещи сопричастны друг другу: крайняя последовательность естественнонаучного метода превращается через метаморфозу в социальное мыш­ление. Поэтому надо отнестись к этим вещам со всей серьез­ностью. Поначалу естественнонаучное мышление расцвело социальным цветом на востоке Европы. Оно будет расцве­тать и дальше, если не ухватить его под корень — за сам естественнонаучный, материалистический источник.

Дело в том, что ныне по миру идет некая волна мыслей и ощущений. Поднята эта волна социально-экономическим материалистическим мышлением. Вследствие того, что эта волна распространяется, она захватывает с собой ставшее необходимым социальное мышление и тут становится раз­рушительной силой для человечества, абсолютно разруши­тельной силой. А правящие, руководящие круги людей не имеют ни силы, ни способности влить в человеческое мыш­ление действительно весомую духовную науку. Поэтому в широких массах пролетариата, в социальном мышлении широких масс пролетариата поднялась материалистическая волна и марксизм, который столь гротескно ожил в после­дние четыре-пять лет, есть социальный цвет и плод приме­нения материалистического естественнонаучного метода в социальном мышлении. Нельзя недооценивать того, что та­кова ныне конфигурация современного цивилизованного мира. Если этого не замечают, то, значит, просто закрыва­ют глаза на важнейшие явления и симптомы этой жизни. Нельзя быть вполне человеком современности, закрывая глаза на эти явления.

Отдельные люди поднимаются над общим мнением. Эти отдельные люди ныне уже в какой-то мере чувствуют: если мы будем так мыслить и так ощущать и дальше, то ничего не сможем достигнуть; мы все более и более будем впадать в состояние хаоса. Поэтому раздаются призывы такого рода, как следующий; они хотя ныне и являются еще редкими, но все же они уже есть, такие призывы. Один из них я позво­лю себе прочитать вам.

В 31/32 тетради культур-социалистического еженедель­ника "Новая земля" в Вене появилась интересная статья под названием "Мировоззренческий кризис" Карла Поля-ного. В ней говорится, что налицо всеобщее противодей­ствие капиталистическому хозяйственному порядку одно­временно с откатом от марксистского социализма.

"Поныне еще властвует сопряжение марксизма и социа­лизма — наперекор всем современным идеям. Любой порыв к интеллектуальным требованиям жгучих социальных про­блем времени тонет в болоте этой духовной деградации..."

"...Вспышка мировой войны стала поворотным пунктом Для всех капиталистических, а тем самым и марксистских идей. Вождям человечества стало ясно, да и массы смутно ощутили, что никогда так называемые жизненные интересы не управляли миром, но силы совершенно другого рода и другие существа. Ведь вездесущие экономические интере­сы, которые преследовали империалисты и с которыми вое­вали социалисты, как с ветряными мельницами, оказались не просто ирреальными и абстрактными до фразерства, но к тому же еще всего лишь экономическим суеверием и пус­той химерой. Бросилось в глаза, что двигателем является не материальное, но представление об этом материальном, и ладно бы эти представления не были бы столь фальшивы­ми и столь превратными — что представления, а не матери­альное правит массами. Но ведь и представления матери­альных интересов, якобы конкретнейшие и реальнейшие, становятся только тогда исторически действенными, когда их возводят в ранг веры, когда несть числа приносимым жертвам и исключительно их самоценность служит возме­щением и оправданием всего того иррационального, что творится во имя них. Эпоха вопиющих парадоксов верует в эгоизм. Его больше не отрицают, не перекрашивают в идеа­лизм — наоборот! Человечество толкают к смерти во святое имя экономических жизненных интересов, окруженных си­яющим нимбом, а также священного эгоизма, превознесен­ного им же до небес. Материальное провозгласило себя единственным идеальным, и тем материалистический мир завершил свой путь. И эту идеализацию материального как единственно реального и сущностного капиталисты уже на­рекают Родиной, а марксисты в открытую — социализ­мом!"

"Утилитаристская этика, исторический материализм, по­зитивистская теория познания, детерминистская философия — в новой атмосфере они более нежизнеспособны. Марк­сизм же как мировоззрение построен на этих столпах. Его время прошло".

Это призыв одной души, которая в хаосе нашего времени замечает прежде всего и больше всего негативное. И она даже ставит вопрос, страшный судьбоносный вопрос: "Что же должно наступить вместо него?"

Этот вопрос ставит тот же самый, написавший то, что я вам прочитал. Далее он говорит: "Ответ на этот вопрос для судеб марксизма не является решающим. Для истинных и тянущихся к ясности умов это вопрос второстепенный. По­гасни солнце, надо скорее устраиваться во тьме, нежели блуждающий огонек выдавать за солнце."

"Что нашему поколению застит солнце — это новое, еще более светлое и сияющее, что восходит на горизонте. Осво­бодившись от кошмара эволюционного учения, приводными ремнями коего мы были приговорены без передышки и без приюта прозябать на вечных общих работах в нашем бес­смысленном существовании, пробудившись от миража извращенного историзма, который бредил в мировых сверше­ниях внимать не звуку призыва к битве, а в ее зове пустому эху мировых свершений, переросши навязчивые представления юродствующего детерминизма, свободу нашей воли представлявшего случайной игрой закулисных сил, возрож­денные, наконец, от веры в мертвенные массы к вере в самих себя, мы найдем в себе силу и призвание требования социализма о справедливости, свободе и любви сделать бы­лью для человечества."

Да, взыскующая душа, которая видит, как мы несемся навстречу хаосу, которая ставит тяжкий судьбоносный воп­рос: "Что должно заступить на его место?" — и продолжает затем ответом и приподносит старые фразы, ставшие пус­той словесной шелухой: справедливость, свобода и любовь. Их про поведывали достаточно давно. Конкретного пути в этой фразе на самом деле не содержится.

"Марксистский социализм просто затемняет сегодня сто­ящий перед человечеством судьбоносный вопрос, сковывает свободные силы радикального решения, держит мышление в потемках изжитой догматики, отказывается от действия в пользу туманных пророчеств, сомнительных авторитетов и мистических символов. Он искривляет человечеству свобод­ную перспективу".

Верно: "Искривляет человечеству свободную перспекти­ву", — но через фразы эта перспектива не откроется! И далее автор продолжает: "Церковь пережила свое призва­на тысячу лет. Марксизм может пережить наше поколение, но тот новый дух, который порожден у человечества бедствиями мировой войны, — он, наверное, переживет марксизм".

Так говорит автор, который, похоже, восприимчив к ничтожности нашего времени, к тому, что привело к хао­су. Но где же есть этот новый дух? Так вот один из наших друзей, уже давно находящийся в поле нашего мировоз­зрения, написал следующие строки в добавление к только что оглашенным мною, автор которых, хотя и усматрива­ет, что должно придти нечто новое, однако в отношении этого нового остается в плену старого фразерства. Наш же друг добавляет следующее: "Здесь мы встречаемся с кон­цепцией, что марксизм, который ныне выступает в боль­шевизме как в своей самой последовательной форме, при­надлежит к старому мышлению. Он — полная противопо­ложность старого капиталистического мира. Но он одина­ково болен в сфере духовной жизни, как и капитализм. Будучи его противником в сфере народного хозяйства, он, тем не менее, заодно с ним в своей духовной основе. На его место и на место современного естественнонаучного мировоззрения должно придти повое антропософское ми­ровоззрение, ведущее снос происхождение от "Философии Свободы".

Лишь эти немногие строки добавлены другом — участни­ком нашего движения. Однако тому человеку, который может заглянуть в механизм нынешних событий, происходящих с человечеством, ясно, что эта антропософическая духовная на­ука должна тут выступить, ибо — таково положение самих вещей. И пока не будет признано, что процесс болезни, по­стигшей нашу современную жизнь, может быть исцелен толь­ко антропософически ориентированным духовным исследова­нием, людям не выбраться из состояния хаоса.

Поэтому можно без ложной скромности сказать следую­щее: если бы только нашлось достаточно много людей, ко­торые па вопрос: "Что же должно заступить на его место?" могли бы ответить, как доктор Колиско**Доктор Эугсн Колиско (1893 Века -1939 Лондон) - врач и учи-гель и Сносюдмои Вальдорфской школе и Штутгарте. ответил этому Карлу Поляиому! Пока будут думать, что благополучие антропософского движения можно обеспечить сектантством какого-либо рода, до тех пор не распознают смысла этого движения. Мели же захотят узреть, что тут мы имеем дело с фактом мирового значения, тогда только распознают смысл этого движения.

Лишь тот может быть действительно носителем антропо­софского мировоззрения, кто не только распознает его смысл таким образом, но и сделает его самым внутренним импуль­сом собственной воли. Я не намерен многими словами рас­писывать то, что я хотел бы сказать в этой лекции. Мы встретимся для подобных обсуждений в ближайшем време­ни. Нам нет нужды прощаться, ибо на этот раз это продлит­ся недолго.

Однако я еще должен сказать, что глубокой потребности моего сердца отвечало бы, если бы многие из вас как раз в ближайшие недели достаточно сильно приняли бы к сердцу те слова, посредством которых я хотел указать на самое важное в нашем теперешнем мировом положении вещей.

Нами было сказано о многочисленных пагубных влияни­ях, исходящих из элементарного мира в наше нынешнее время. Вы знаете, что одно древнее истинное воззрение, которое надо лишь верно понять, гласит о том, что с на­ступлением конца гражданского года, когда приближается Рождество, приходят те дни, в которые становится самым интенсивным духовное влияние, какое может быть оказано «а человека внутри земной сферы.

Так может быть, как раз в этот промежуток времени, [который на протяжении столетий был для людей столь (лажным и существенным (а в наше время стал не более чем [поводом делать "подобающие подарки"), мы будем, следуя древнему душевному обычаю, искать прибежища у тех так-же древних, духовных Властей, которые все еще могут оказать свое влияние на наши человеческие судьбы, если мы дадим воспринять своим душам всю серьезность того, то заключается в общении духовного мира с человеческим миром!

Вот, что я сегодня хотел сказать вам.