часть бытия. Бытие, таким образом, всегда уже у самого себя и не может быть включено во что-то еще. Ясно тогда, что и человек не может располагаться по соседству с бытием, но может лишь включаться в него. Как античность выполняет это включение? Логически очень просто, а именно, через тривиальную операцию родо-видового обобщения, имеющую, к примеру, следующую структуру – «человек» есть вид рода «млекопитающее», «млекопитающее» есть вид рода «животного», последнее, в свою очередь есть вид рода «биологического существа» и т.д. Восхождение заканчивается тогда, когда мы упираемся в то, превышение чего уже невозможно – в бытие. Неклассическая философия работает с несколько иным включением человека. Для начала она подчеркивает (вслед за Гегелем), что бытие как таковое есть пустая бессмысленная абстракция; это не более, чем слово, не имеющее значения, сродни, например, таким словам как «зелюки» или «мюмзики»62. Его бессмысленность проистекает из его бессодержательности, а именно отсутствия реального референта «бытия», предмета, которому это слово соответствует. Если меня кто-то спросит «что такое бытие?», я не смогу его предъявить тому, кто спрашивает – это невозможно ни физически, ни логически63. Однако, невозможность указать на всё бытие не означает, что мы не можем указать на фрагмент бытия. Например, я могу сказать, что для меня сейчас реально существует некая конкретная комната с определенным интерьером, столом и компьютером, с клавиатуры которого я набираю этот текст. Все эти объекты не являются абстракциями, но являются конкретными чувственно воспринимаемыми реальными вещами. Таким образом, желая указать на бытие вообще, или, если угодно на всё бытие, мы сможем указать только на здесь-и-сейчас-бытие (Хайдеггер), т.е. конкретное бытие (Гегель), и, если еще конкретнее, - на бытие-о-котором-Я-говорю (Кожев) или которое-Я-вопрошаю (Хайдеггер). Можно сказать, впрочем, что сказанное мало, чем отличается от традиционной философской проблемы соотношения абстрактного понятия и реальной вещи – проблемы, питающей многовековые споры реалистов и номиналистов. В конечном итоге, никто никогда не встречался с Человеком, Кошкой или Треугольником-Вообще, что побуждало радикальных номиналистов считать все общие понятия фикциями («мюмзиками» в терминологии Л. Кэрролла или «пустыми означающими» в терминологии Ж. Деррида). В свою очередь, то обстоятельство, что мы, встречаясь с «рыжей-кошкой-съевшей-мою-сметану» и «черной-кошкой-прыгнувшей-на-забор», загадочным образом опознаем (узнаем) и то, и другое существо как «кошку», заставляло все крыло реалистов настаивать на субстанциальной реальности общих понятий. Но, при всем своем внешнем сходстве дискуссия о бытии не может быть сведена к данному спору. Речь идет не о том, что в античности бытие было только общим понятием, а в 20-м веке стало конкретным единичным и чувственно переживаемым опытом наличности. Речь идет о том, что в 20-ом веке64 бытие человека или, правильнее сказать, бытие-человеком стало для бытия-вообще конституирующим элементом. В этом смысле, неклассический онтологизм лучше всего понимать как ностальгический возврат к античной онтологии, принявший во внимание опыт гносеологии Нового Времени. Этот опыт, полнее всего реализованный в системе Канта, состоял в том, что человек стал считаться условием возможности бытия-реальности. Человек сам конституирует ту реальность, в которой будет жить. Этот важнейший итог кантовской философии напрямую связан с его положением о двух измерениях реальности. Феноменальная реальность, о которой говорит Кант, – назовем ее реальностью второго порядка, – есть та, которую конституирует субъект актами своего восприятия. Ноуменальная же реальность, реальность первого порядка, напротив никак не обязана своим существованием субъекту. Не желая мириться с кантовским представлением о двух реальностях и настаивая на том, что реальность может быть только первой и последней, неклассическая философия соглашается с конституирующими полномочиями субъекта, но отказывается от удвоения мира. От античного онтологизма, таким образом, неклассика берет тезис о единстве бытия, а от трансцендентальной философии Канта представление о конститутивной природе субъекта. Результатом этого синтеза становится неклассический, т.е. отличный от античного, способ включения человека в бытие. Человек (сознание) не просто бытийствует в бытии (тезис античности) и не просто рефлексирует бытие (общий тезис Нового Времени), конституируя реальность для-себя и отгораживаясь от реальности в-себе (особый тезис Канта). Человек (сознание) экзистирует - позволяет самому бытию осознать себя во всей своей непосредственности. Таким образом, экзистенция – это, понимающее себя, бытие.
Этот вывод есть единственно возможный итог соединения двух тезисов: 1. о включенности конституирующего сознания в бытие и 2. о наличии лишь одного измерения бытия. В свою очередь, этот вывод плохо согласуется с греческой философией65, ввиду того, что она не работала с идеей конституирования, и, кроме того, начиная с Платона, перешла к идее удвоенной онтологии66. Также этот вывод не слишком близок новоевропейским системам, в которых сознание противостоит бытию, а бытие предстает перед сознанием, т.е. нет идеи инкорпорированности сознания в бытие. Единственная философия, с которой этот вывод прекрасно согласуется – это философия Гегеля, и об этом пойдет речь в главах 5,6 и 7.
Таким образом, в своем онтологическом повороте неклассическая философия ищет не фундаментальные эссенциалы бытия (например, роды сущего), а фундаментальные экзистенциалы бытия, которые понимаются как базовые способы пребывания субъекта в мире и, что то же самое, базовые способы данности мира субъекту.
Таковы вкратце те пунктирные линии, по которым, с определенной долей условности, можно отделить неклассический проект философии от классического. Как видим, они отличаются скорее стратегиями решений, нежели постановкой проблем. Если вернуться теперь к тому вопросу, которым открылась эта глава: о границах, разделяющих период классической философии и неклассической, то, в сугубо историческом смысле и со значительным числом оговорок, которые мы, впрочем, опускаем, можно сказать следующее: первые, еле уловимые ростки неклассической революции при желании можно обнаружить в философии И. Канта. А. Шопенгауэра допустимо считать переломной фигурой, и, наконец, последующий период, от Г. Гегеля и далее, можно смело считать эпохой свершившейся неклассики. При этом очень важно отметить, что неклассический период в философии, ни в коем случае не означал тотального его распространения. Правильнее будет сказать, что в период рождения, роста и расцвета неклассической философии были те философы, которые зачарованно устремлялись к ней и те, которые предпочитали оставаться в лоне доброй классики.
Итак, после всего сказанного здесь, мы можем приступить к более детальному рассмотрению стратегий неклассической философии, составляющих круг ее основных интеллектуальных достижений.
Достарыңызбен бөлісу: |