И в числе первых авторов, к которому мы намереваемся обратиться далее,будет Симонид Кеосский. Он был современником Греко-персидских войн и оставил нам литературное наследие, в котором тема борьбы греков против Персии была очевидно доминирующей. Начнем с того, что в 1992 г. были опубликованы папирусные фрагменты элегии Симонида «Спартиаты при Платеях», которые продолжают вызывать неугасающий интерес современных исследователей (Sim., F. 11–14 IEG2)14. Фрагментарный характер дошедшей до нас элегии, разумеется, препятствует наиболее полному анализу этого литературного памятника, однако, некоторые замечания все же представляется возможным сделать. Примечательно, что элегия начинается с «гимна Ахиллу» (стрк. 1-22) (прославление его военных качеств, упоминание его достижений и смерти), который вводит основное повествование о самом сражении15. Это первый по хронологии случай появления непосредственных аллюзий на события Троянской войны16.
О том, что в период представления Симонидом своей элегии уже были популярны среди греков сравнения Греко-персидских войн с Троянской войной свидетельствует коммеморативная надпись на одной из трех Герм, воздвигнутых на Портике по случаю афинской победы при Эйоне над персами около 476 г. до н.э. (её автором также часто считают Симонида). Здесь проводится непосредственно параллель войны против персов с походом легендарного афинского царя Менесфея вместе с Атридами против Трои (Sim., XL Page = Aesch., III, 185 = Plut. Cim., 6), параллель явно гипертрофированная, поскольку Гомер не проявляет интереса к роли Менесфена и афинян в Троянской войне (всего четыре краткие ссылки на Менесфея, сына Петея, в том числе и в «каталоге кораблей», где тот назван предводителем афинян: Il., II, 552; XII, 331; XIII, 195, 690).
В других фрагментах той же элегии Симонида с большой вероятностью восстанавливаются строки, в которых автор называет своим намерением сочинить песню, чтобы «всякий впоследствии вспомнил мужей, которые Спарты и Эллады отвратили день рабства…»17. Вслед за этим Симонид описывает выступление спартанцев из своего города «вместе с сыновьями Зевса и с укрощающими коней героями Тиндаридами и могучим Менелаем, старинными предводителями полиса, которых выводит доблестный Павсаний, сын Клеомброта» (F. 11, сткк. 29–34)18. В одном из фрагментов прочитывается фраза, что некто (вероятно, как обычно считают, бог Арес) изгонит персов из Азии - ][] (F. 14, стк. 7). Очень соблазнительно видеть в этой строке намек на то, что греческая идея вторжения греков в Азию получила свое рождение уже после освобождения Греции от персидских войск в 479 г. до н.э. По мнению М.Л. Уэста, Азия здесь означает Ионию и говорится об изгнании персов из этой части мира19. Это заключение поддерживают и другие комментаторы элегии Симонида, предпочитая видеть в указанных строках аллюзию на освобождение Ионии силами Делосского союза20. Это мнение, однако, оспорил М. Флауэр. Он обратил внимание, что во время написания элегии Симонидом Азией называли земной массив, сопоставимый по размеру с Персидской державой, кроме Египта, который был значительной частью Африки. Надо заметить, что М. Флауэр первым обратил внимание на эти строки Симонида как свидетельство в пользу того, что «идея вторжения вглубь Персидской державы уже была озвучена в 470-е гг до н.э.»21. С предположением М. Флауэра, разумеется, следует согласиться, однако, необходимо вспомнить, что основной целью Делосского союза как раз и было перенесение военных действий на территорию Азии (Thuc., I, 96), однако действия по продолжению войны против Персии предполагали только осществление акций возмездия, а не непосредственное завоевание Востока.
Симониду Кеосскому приписываются также многочисленные эпиграммы и эпитафии по случаю сражений при Марафоне, Саламине и Платеях. Большинство их сохранилось в литературной обработке последующего времени (главным образом, в «Палатинской антологии»), немногие представлены в эпиграфических документах, но даже тогда они обычно имеют вид надписей, которые сохранились до нашего времени в более поздних копиях. Поэтому, в этом случае проблема аутентичности и достоверности материала является ключевой для интерпретации текста эпиграммы времени Греко-персидских войн22. Однако, среди них есть и такие, аутентичность которых практически не вызывает никакого сомнения по эпиграфическим основаниям. В них не только прославляются достижения отдельных греков (эпитафия афинянину Каллимаху: Tod., I, 13) или граждан греческих полисов, но и наглядно представлены, во-первых, идеи борьбы за свободу в период Греко-персидских войн, а, во-вторых, представления о войне греков не только за свой собственный полис, но и за всю Элладу в целом, т.е. идеи панэллинского единства в борьбе с общим врагом всех греков – Персией. Восприятие Греко-персидских войн греками как борьбы за свободу отражает традиционные представления греков об этих войнах, известные нам из декрета Фемистокла (ML., 23) и «Платейской клятвы» (см. об этом далее)23.
Но обратимся к свидетельствам. В одной афинской эпиграмме, приписываемой Симониду, сообщается, что афиняне сражались «пешими и на быстроходных судах, чтобы никто не увидел день рабства всей Эллады» (IG. I3, 503 = ML, 26, I = Sim., XXa Page: [ ] [ )24. Вообще, нужно заметить, что это единственная строка из эпиграммы, в отношении прочтения которой не возникает разногласий у эпиграфистов. Хотя эту эпиграмму исследователи считают вполне аутентичной и синхронной Греко-персидским войнам, однако более точная ее датировка, как и событие, которому она была посвящена, остаются дискуссионны в историографии25.
Первые издатели фрагментов надписи полагали, что в них празднуется афинская победа при Марафоне (общепринято название – «эпиграммы Марафона»). Ф. Якоби, в частности, интерпретируя эту эпиграмму, замечает, что афиняне в реальности верили, что победой при Марафоне они не только спасли свой собственный город, но и свободу Греции от общего врага, который уже поработил греков Малой Азии26. Другие исследователи, однако, полагали, что строки эпиграммы ссылаются на сражение при Саламине. Эта последняя точка зрения находит в настоящее время почти всеобщее признание. Например, У. Вэст, аргументированно отстаивая указанную точку зрения, полагает, что не существует никаких свидетельств от начала V столетия до н.э., которые бы поддержали идею, что Афины своей победой при Марафоне спасли всю Грецию от порабощения (впервые такая идея присутствует только в суждениях афинских ораторов IV в. до н.э.)27. Р. Мейггз и Д. Льюис также придерживались указанной точки зрения (ML., 26). К. Раафлауб, в частности, замечает, что «после многих споров, кажется достигнуто общее соглашение, что поэмы были помещены на монументе афинским героям, которые сражались при Саламине и Платеях»28. В контексте нашего рассмотрения темы «свободы» эта дискуссия имеет не столь принципиальное значение: важнее, что документ относят к периоду 490-480 гг. до н.э. Подобные же мотивы звучат в мегарской надписи, согласно которой «мегаряне доставили день свободы Греции и самим себе» (Tod. I, 20, 5 = IG. VII, 53 = Sim., XVI Page). Документ сохранился в копии римского времени (IV или даже V в. н.э.); в самой надписи присутствует его аттрибутация Симониду Кеосскому: (стк. 4). Симонид Кеосский предоставляет наиболее раннее свидетельство о воздвижении алтаря Зевса Элевтерия (Освободителя) в Платеях в эпиграмме, которая была помещена на этом алтаре (Sim., XV Page).
В других эпиграммах Симонида Греко-персидские войны также представляются как борьба за свободу () всей Эллады (Sim., VIII; X; XV Page) и противостояние тягостному рабству () (Sim., XVIII Page). Однако, наряду с выражением идей свободы, Симонид Кеосский, разделяя панэллинские настроения своих современников, часто ссылается на греков при защите не только своего родного полиса, но и всей Эллады в целом (афиняне: Sim.,XXa; опунтские локры– : Sim., XXIII Page).
Подобные идеи разделял и Пиндар, который был уроженцем Фив, занимавших в период Греко-персидских войн персофильскую позицию. Однако, знаменитый поэт очевидно находился в числе тех, которые не разделяли политический курс сотрудничества с персами, который проводили фиванские олигархи – Аттагин, сын Фринона (Hdt. IX. 15-16, 86, 88; Athen. IV. 30; Paus. VII. 10. 2; Plut. De Her. malign. 864 F) и Тимегенид, сын Герпия (Hdt. IX. 38, 86-87; Paus. VII. 10. 2). В одном из фрагментов Пиндара битва при Артемисии определяется как событие, где «сыны афинян заложили сияющее основание свободы» ( ) (Pind., fr. 76 Maeler). В 8-й Истмийской оде (478 г. до н.э.) в честь победы Клеандра Эгинского Пиндар дает аллюзию на Греко-персидские войны словами: «Из великих мы вышли бед», «некий бог отвел Танталову глыбу от наших глав, непереносимую для Эллады тягость, страх ушел…», «и только со свободой, - , – излечение смертных» (Pind., Isthm., 8, 9–15). Дж. Финли полагал, что в этих строках поэт непосредственно ссылается как на«Танталову глыбу» ( ) на мидизм фиванцев и последующюю акцию возмездия со сторону греков, приведшую к осаде и взятию города греками под командованием Павсания29. Это мнение поддерживает Б. Айзек30. Однако, К.Раафлауб справедливо считает, что в этой оде Пиндар вероятно отражает не «узкий фиванский взгляд» на события, но более широкий, что греки рассматривали свое спасение от угрозы Ксеркса и опасности персидского порабощения как милость, поскольку не ожидали избавления от своей тягостной участи31. В 1-й Пифийской оде (470 г. до н.э.) в честь победы Гиерона Этнейского в колесничьем беге Пиндар сравнивает победы сиракузского тирана Гелона над этрусками при Куме и карфагенянами при Гимере в 480 г. до н.э. со сражениями Греко-персидских войн – Саламином и Платеями: «Пусть же в домах остается финикиец, / смолкнет тирренов военный клич! / Вспомнят пусть Кумский морской / бой многостонный. / Что претерпевали они в тот день, / когда сиракузский вождь / их расцветающую юность поверг / с кораблей быстроходных в пучину морей, / спас Элладу от тяжких рабских оков ( ). Я хотел бы / теперь / дружбу афинян стяжать, воспев Саламин, / Спарте же песню сложу я про бой Киферонский, / где пал перед ней / строй криволуких мидийских стрелков. / Огласится / пусть полноводной Гимеры берег / новой победы хвалой / в честь Дейномена храбрых сынов. / Эта песнь - им награда за то, / что бежали дружины» (Pind., Pyth., I, 71–80; пер. М.Грабарь-Пасек с изменениями). Таким образом, Пиндар считает победы при Гимере и Кумах избавлением от «тяжелого рабства», которое выступает здесь антитезой «свободе». Причем, поэт следует греческой традиции, выраженной также Симонидом (frg. 141 Berkg), что Гелон в этих битвах, особенно с варварами - карфагенянами, которые считались союзниками Ксеркса (Diod., XI, 1, 4; Schol. Pind. Pyth., I, 146b), оказал большую помощь эллинам в их освобождении Греции в 480–479 гг до н.э.32. Но, следует заметить, что в поэзии Пиндара тема Греко-персидских войн не была основной, и в этом его отличие от Симонида и драматургов.
Воздействие Греко-персидских войн на общественное сознание греков было столь значительным, что первые афинские драматурги Фриних и Эсхил посвятили их событиям свои «исторические драмы». Именно у Эсхила впервые в сохранившейся до нашего времени греческой литературной традиции непосредственно заявлена идея персидского господства над Азией33. Эсхил называет Ксеркса «неистовым владыкой многолюдной Азии» ( ) (73), объявляет Азию «страной царя» ( , ) (929) и отмечает претензии персидских царей управлять этой землей по «божественному праву»: «Такого разоренья в городе Сузах не было / С тех пор, как Зевс - владыка ниспослал закон, / Чтоб всей землей стада растущей Азии /Всего один лишь правил жезлоносный царь ( )" (762–764). Именно этот драматург первым из греческих авторов классического периода представляет Греко-персидские войны не иначе как столкновение Азии и Греции, о чем можно судить по присутствующим в драме замечаниям: «вся мощь азиатская выступила в поход» ( ) (12-13); «вооруженный народ из всей Азии выступил по зову царя» ( ) (56–58); «земля Азии выступила против страны Эллады» ( … ) (270)34. У Эсхила в «Персах» можно обнаружить и идею взаимосвязи Троянской войны с войной Персидской35. Здесь следует вновь обратиться к такому довольно колоритному сюжету как «сон Атоссы» (Pers., 179–192), где Эллада и Азия представляются родными сестрами. Примечательно, что при изложении «сна Атоссы» Эсхил отмечает распрю () двух женщин (Эллады и Азии), которая произошла еще до похода Ксеркса против греков (188). Персидский царь, желая их унять и успокоить ( : 190) , впряг в одну колесницу и одел ярмо на шею. Далее результат известен: женщина в персидском одеянии послушно согласилась быть под ярмом, тогда как в дорийской одежде сломала ярмо и сбросила упряжь. Таким образом, очевидно, что драматург намекал на какой-то более древний конфликт, произошедший ранее Греко-персидских войн. Несомненно, текст драматурга содержит скрытую аллюзию на события Троянской войны, которые, как это особенно выразительно прослеживается на материале более поздней греческой исторической традиции, воспринимались как начало конфронтации Запада и Востока. Кроме того, в «Персах» Эсхила наиболее ярко отражается панэллинские тенденции, выраженные в частности, в том, что драматург представляет победу над персами как достижение всех греков. В драме часто упомянуты определения «эллины» (Pers., 334, 351, 355, 358, 362, 369, 790) и «Эллада» (Pers., 2, 50, 234,271,758,796,809,824, 875).
В то же время налицо также афиноцентризм Эсхила, поскольку из всех непосредственных участников войны с Персией названы только Афины (231, 285-286, 348, 355, 474, 716, 824). Именно афиняне, по мнению Эсхила, стяжали славу победы при Саламине (285, 286), и драматург, предвосхищая Геродота (VII, 139), заявляет в диалоге царицы Атоссы и хора персидских старейшин, что в случае победы над афинянами вся Эллада подчинилась бы царю Персии (234). По мнению Эсхила, Афины уцелели и победили благодаря своим «мужам» (349: «У них есть люди. Это щит надежнейший»). Некоторые намеки на Спарту, тем не менее, также присутствуют в тексте «Персов» Эсхила в виде упоминания «дорийской одежды», в которую одета одна из женщин, олицетворяющая Грецию (аллюзия на спартанское предводительство греками в войне с Персией), а также «дорийского копья» ( ) (817), которое сокрушит персов в битве при Платеях. Однако, эти намеки столь редки, что по неволе создается впечатление, что во главе всех эллинов в борьбе с персами стоят именно Афины, как, впрочем, и было на самом деле во время постановки драмы Эсхила «Персы» в 472 г.до н.э., когда афиняне во главе со стратегом Кимоном предводительствовали Делосской симмахией36.
Эсхил также явно демонстрирует, что греки в период Греко-персид-ских войн борются за свою свободу, следовательно – против персидского порабощения. Драматург упоминает намерения персов «наложить рабское ярмо на Элладу» ( ) (50). Вообще же, по справедливому замечанию М. Андерсона, периодически повторяющийся образ, значение которого в «Персах» уже давно было признано, – это метафора ярма ()37. Кроме названного примера (50, 594), афинский драматург употребляет слово в связи с упоминанием составленного из лодок моста, посредством которого Ксеркс соединил оба берега пролива Геллеспонт (72)38. Однако даже намного более выразительна метафора ярма в представлении драматургом знаменитого сна Атоссы: Ксеркс поместил под ярмо ( -) и впряг в одну колесницу женщин, олицетворявших Элладу и Азию; одна из женщин послушно согласилась находиться под ярмом, другая же сбросила конскую упряж и сломала ярмо (181–197). Показателен содержавшийся в пэане греков призыв сражаться за свое отечество и свою свободу: «О сыны эллинов! Идите, / освободите родину, освободите / детей, жен, богов отеческих храмы, / могилы предков, бой идет теперь за все» (Pers., 402–405)39.
Эсхил не только недвусмысленно формулирует идею возмездия, но уже вполне ясно выражает призыв к возмездию. В произведении драматурга обнаруживаются следы той самой греческой, главном образом, афинской, идеологии, согласно которой поводом к возмездию выступает святотатство персидского войска в Греции, и эта идея выражается в следующих строках, вложенных им в уста тени Дария: «И где в расплату за мечты безбожные / И за гордыню горе ожидает тех / Кто в Грецию явившись, позволял себе / Кумиры красть святые и храмы жечь / До основания алтари разрушены, / С подножий сбиты и разбиты статуи. / Так вот не меньшим злом за это воздано / Теперь злодеям будет. Не исчерпана / страданий чаша. Бед еще полным-полно / И возлиянье совершат кровавое / Копьем дорийским греки под Платеями…Возмездье это видя, вечно помните / Элладу и Афины» (Aesch. Pers., 808–824). Эти строки Эсхила нуждаются в некоторых комментариях. В частности, драматург полагает, что возмездие совершается не только в результате поражения и гибели персов в сражении при Саламине, но оно ожидает их и в будущем, и с этой целью автор трагедии упоминает битву при Платеях40.
Теперь следует обратиться к вопросу о том, каким видел Эсхил завершение конфликта греков и Персии. Можно ли найти в «Персах» уже отголоски той самой идеи греков об их походе на Восток, завоевании Азии, которая была одним из основных элементов греческой идеологии панэллинизма? Надо заметить, что такая идея в трагедии Эсхила не просматривается41. Гибель Персидской державы предстает только как следствие поражения при Саламине. Это поражение представлено как катастрофа для персов вселенского масштаба, приведшая к обезлюдению Персии (60, 730, 915, 927), проигрышу всей войны (904–907) и гибели Персидской державы (1016). Возмездие, как уже говорилось, за преступления ожидает персов и в будущем, но Эсхил не идет далее упоминания сражения при Платеях. Нет даже намека на перенесения военных действий на территорию врага, задачу, которые греки продолжали осуществлять в год постановки драмы Эсхила. Итог поражения персов наиболее выразительно изложен драматургом в восклицаниях Хора: население Азии более не живет по персидским законам ( ) и не приносит подати по принуждению господ ( ), не падает ниц ( )42; люди перестали держать язык в узде ( ), стал народ говорить свободно, так как освободился от ярма ( / ) (Aesch., Per., 584-594). Таким, образом, указанные строки предполагают, что население Азии в результате победы греков выберет свободу вместо персидского деспотизма и пребывания «в рабстве». Следует также задаться вопросом: могут ли данные строки указывать на мнение Эсхила, что население Персидской державы должно было поднять восстание против персов и свергнуть их господство, или же жители Азии будут освобождены греками. Надо думать, что первый вариант несомненно может выглядеть гораздо более предпочтительным. Драматург мог подразумевать события, подобные тем, которые потрясли Персию в первые годы царствования Дария I, или даже новое «Ионийское восстание», предпосылки к которому стали заметны уже непосредственно с 479 г. до н.э.43
Достарыңызбен бөлісу: |
