С. Е. Никитина устная народная культура и языковое сознание введение предлагаемая книга


ЯЗЫКОВОЕ САМОСОЗНАНИЕ И "НАРОДНАЯ ФИЛОЛОГИЯ"



бет4/74
Дата09.02.2022
өлшемі1.96 Mb.
#455243
түріКнига
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   74
[Nikitina S.E.] Ustnaya narodnaya kultura i yazuek(BookSee.org)

ЯЗЫКОВОЕ САМОСОЗНАНИЕ И "НАРОДНАЯ ФИЛОЛОГИЯ"

Переходя к проблеме народного языкового самосознания, мы попа-


даем в малоизученную область. Существует множество исследований,
посвященных народному миропредставлению, выраженному в тради-
ционных текстах и традиционном поведении, но на то, что сам
народ говорит о своем языке и культуре, какие вопросы ставит и как
отвечает, обращается мало внимания. Как правило, в исследованиях
народной культуры сведения о народной рефлексии являются сопут-
ствующей информацией, не имеющей самостоятельной ценности.
Между тем Н.С. Трубецкой писал о том, какой важной и неотъемле-
мой частью народной культуры является пласт самопознания [Тру-
бецкой, 1927].

В языкознании о языковом самосознании упоминалось не раз, од-


нако вопрос был четко сформулирован лишь Н. Хенигсвальдом и сра-
зу же привлек к себе большое внимание. Н. Хенигсвальд предложил
назвать этот объект "народным языкознанием" [Hoenigswald, 1966].

С тех пор появилось довольно много работ на эту тему [Exploration,


1974; Hymes, 1975; Bugarski, 1980; Key, 1987; см. об этом обзор:
Ромашко, 1987], где были сформулированы существенные методологи-
ческие утверждения — о неверифицируемости народных высказыва-
ний о языке, о склеенности высказываний о языке с высказываниями
о его носителях, о преобладании оценочного компонента в этих вы-
сказываниях, о необходимости различения "вненаучного" (термин
С.А. Ромашко [1987]) и собственно "народного языкознания".

В нашей стране "народное языкознание" не стало самостоятельным


объектом исследования; исключение составляют работы по народ-
ной этимологии [Блинова, 1989] и этимологической магии [Толстой,
Толстая, 1988]. Принципиальные вопросы самосознания поставлены
в этнографии и истории, и это не случайно: самосознание этноса
естественным образом должно быть включено в объект науки [см.:
Развитие этнического самосознания... 1982]. Тем не менее и здесь
очевидные лакуны.

"Как это ни покажется странным, но вопрос об исторических зна-


чениях и представлениях крестьянства менее всего интересовал исто-
риков. В конкретной характеристике этой части крестьянской культу-
ры можно опереться почти исключительно на исследования фолькло-
ристов" [Громыко, 1988]. Приведенное высказывание М.М. Громыко
весьма примечательно. С одной стороны, оно говорит о том, что
одна наука, занимаясь собственной проблематикой, прямым или кос-
венным образом дает материал для другой. В данном случае фоль-
клористы при изучении исторических песен прежде всего исследовали
механизмы художественной трансформации исторических событий
в фольклорных текстах, а не чистое историческое сознание, однако
их результаты оказались полезными для историков. С другой сто-
роны, это высказывание хорошо согласуется с тем фактом, что
фольклористы — филологи и музыковеды — вольно или невольно,
но довольно много занимались тем, что по аналогии с "народным
языкознанием" можно назвать "народной фольклористикой".

Действительно, многие фольклористы — филологи и музыковеды —


вполне понимают ценность высказываний исполнителей о текстах
и стараются их зафиксировать. Так, необходимым материалом для
фольклористического исследования являются рассказы информантов
о функции текстов в обряде. Известны также случаи, когда выска-
зывания исполнителей о музыкальном тексте помогали исследовате-
лю-музыковеду понять структурные признаки напевов [см. Енгова-
това, 1988]. Осознание традиционных текстов присутствует при вос-
произведении повествовательной народной прозы, особенно сказки.
Именно материал сказок давал богатые возможности фольклористам
для работы с народным самосознанием [Никифоров, 1930; Azadowski,
1926]. Однако в основном сведения о народном самосознании рас-
сыпаны по множеству публикаций и, может быть, еще более —
по неопубликованным отчетам и дневниковым записям полевых ис-
следователей. Последние особенно важны, потому что исследования
народного самосознания могут проводиться главным образом на
основе полевых материалов.

Отметим, что в культурной антропологии информаторы привлека-


ются к исследованию в качестве соавторов — тем самым народное
самосознание объективируется в научных текстах.

Исследование самосознания носителей традиционных текстов в со-


временную эпоху ставит много вопросов. Например, как миропонима-
ние, выраженное в традиционных текстах, соотносится с сегодняшним
сознанием народа, т.е. как сами исполнители относятся к тому, что они
поют и рассказывают; возрастает или угасает рефлексия над текстами
во время умирания традиционных культур; какие объекты осознания
стабильны во времени, а какие изменчивы и т.д. Интересен вопрос
о том, как соотносятся между собой народное и научное знание о пред-
мете, т.е. насколько мнение представителей народной культуры о сво-
их традиционных текстах и языке расходится с научными представ-
лениями. Так, если в научном языкознании "народное языкознание"
практически не учитывается (вспомним, что термин "народная эти-
мология" значит 'неправильная, ненаучная этимология'), то в русской
фольклористике используется довольно большое количество народных
терминов, особенно в названиях жанров.

Осознание традиционных текстов в народной культуре неотделимо


от осознания языка и языковых форм. В том и другом случае
мы имеем дело с осознанием вербального поведения. И дело не толь-
ко в том, что рефлексия над текстами предполагает понимание язы-
ковых выражении и способность их интерпретировать. Трудно от-
делить высказывания о языке от высказываний о текстах, в том числе
традиционных, например: «Она смешная старуха. — А почему? — Да
вот говорить больно любит, да много, да складно, и слова-ти выго-
варивает, будто песни поет, а песен-то, песен-то знает, все пригова-
ривает: "Без песен рот тесен"». В народном толковании житий,
поучений и других христианских текстов предметом толкования яв-
ляются как отдельные слова, так и фрагменты текста и текст в целом.
Эту область народного самосознания можно назвать народной
герменевтикой.

Отметим характерную особенность русского народного языка:


слова слово и речь являются синонимами, о чем говорит текст
песни: Он умел слово молвити он умел речь говорити. Про кол-
дунью, умеющую заговаривать, говорят: "Она слова знает".

Неразрывное соединение слова и текста характерно и для тради-


ционного народного обучения грамоте, где усвоение текста Псалтыри
означало овладение церковнославянским языком.

Итак, в традиционной народной культуре, в данном случае в


русской, народное языкознание, народная фольклористика и народная
герменевтика составляют единую область — народную филологию,
имеющую свой метаязык (терминологию) и метатексты, в подавля-
ющем большинстве устные. Поскольку к устной культуре относится
и музыкальная, а текст и напев в сознании тесно слиты (хорошие пев-
цы обычно не могут вспомнить текст отдельно от напева, а сбив-
шись, всегда начинают "с краю"), то и высказывания о музыкальном
тексте обычно неотделимы от высказываний о слове. Поэтому
народная филология тесно связана с народным музыкознанием и

шире — с народной эстетикой. Недаром отмечалось, что суждения


о языке в "народной лингвистике" носят чаще всего характер эс-
тетической оценки (см.: Ромашко, 1987]. Поэтому в своем описании
состава и структуры "народной филологии" мы будем неоднократно
обращаться к высказываниям и о музыке, и о самом народном
творчестве.

Предлагаемый здесь подход к "филологическому" сознанию наро-


да рассматривается автором как некоторый способ упорядочивания
фактов, добытых в полевых исследованиях.

Поставим следующие вопросы: о чем говорит народ, что говорит,


какими средствами для этого пользуется и какие условия стимули-
руют интерес к метаязыковой деятельности.

Вопрос "о чем говорит" весьма существен. В отличие от научного


языкознания народное языкознание или народная филология изби-
рательны (ср. с избирательностью народного исторического самосоз-
нания [Громыко, 1988]). У нее есть популярные темы для обсуж-
дения и есть закрепленные в языке средства для называния объектов
самосознания. Это в равной степени относится не только к народ-
ной филологии, но и к народному музыкознанию, и к народной
эстетике. Так, замечено, что народные исполнители хорошо различают
звуковысотный контур песни, фиксируют в терминах степень напря-
женности, характер звукоизвлечения и слоговые распевы; существуют
термины "вывод" или "выводить", "подымать", "выносить": "это пес-
ня на вынос"; "одна не смогу, эту песню подымать надо" и т.д.
Другой же конституирующий признак — ритмическая структура
обычно не замечается, для нее нет никаких специальных слов или
выражений, а между тем для музыковеда-фольклориста ритмическая
структура — одно из главных оснований классификации народной
песни. Некоторую аналогию можно усмотреть в осознании языка.
В нем рефлексии подвергается прежде всего фонетика, правда чаще
чужая; носители говоров обычно охотно указывают, где говорят
на "и", а где на "я", определяют по фонетическим признакам гра-
ницы говора и его отношение к литературному языку (насколько
правильно — другой вопрос). Морфология и синтаксис становятся
предметом осознания значительно реже. Поэтому в изучении на-
родного языкознания и народной фольклористики существует проб-
лема выяснения объектов самосознания.

Начнем с центрального, с нашей точки зрения, вопроса — отно-


шения к слову, имени. В традиционной культуре это отношение иное,
нежели в современной цивилизации. Античный спор об имени — по
природе или по установлению — решается здесь в пользу первого
члена альтернативы. Об отношении народа к слову, о вере в
магическую силу слова в научной филологии написано много [см.:
Ветухов, 1907], здесь мы сделаем только несколько замечаний.

В народном восприятии любые звуковые сходства сигнализируют


о сходстве смысловом, различия во внешней форме слов, употреб-
ляющихся как синонимы, указывают на различия в денотатах
[см., например: Толстой, Толстая, 1988]. Интересны в этом смысле
интерпретации смысла слов старообрядцы и староверы. Ономаси-

ология этих слов по-разному расставляет смысловые акценты на об-


щем концепте: на приверженности либо к старой вере, либо к старым
обрядам. Но в обоих случаях речь идет об одном и том же объекте
(денотате). Представители старой веры, употребляя оба этих слова,
указывают на их несинонимичность, причем в разных старообряд-
ческих регионах референционная соотнесенность этих имен различна.
Так, старообрядцы-поморцы Черниговской обл. (пос. Радуль) считают,
что их правильно называть только старообрядцами, поскольку они
исполняют старые обряды христианской веры, но сама христианская
вера — новая по сравнению с иудейской, поэтому староверами нужно
называть людей иудейской веры. Представители поморского согласия
на Северном Кавказе (г. Ессентуки), противопоставляя себя старо-
обрядцам белокриницкого согласия, считают, что именно поморцев
следует называть староверами, а белокриницкие, приняв сомнительное
священство, фактически перешли в новую веру, оставив только старые
обряды, поэтому они старообрядцы. Различие в интерпретациях про-
исходит от разного смысла, вкладываемого в противопоставление


Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   74




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет