С. Е. Никитина устная народная культура и языковое сознание введение предлагаемая книга
жүктеу/скачать 1.96 Mb.
|
разделении посуды, в отделении своего стола. Слова проявляют свою силу в тексте. Тексты, обладающие маги- ческой силой, подвергаются обсуждению, но далеко не всегда осуж- дению в народной культуре. Так, народное прагматическое миро- понимание оценивает заговоры прежде всего по функции: вредные или полезные. "Полезные" заговоры очень часто соседствуют в руко- писных сборничках с молитвами. Существенное изначальное различие в модальностях заговоров и молитв в поздних текстах полезных, "белых" заговоров стирается; употребление и молитвы, и заговора для одних и тех же целей функционально сближает эти виды текстов и нередко отождествляет их в глазах носителей народной культуры. Правда, в локальных культурах существуют различия в отношении к заговорам, обусловленные конфессиональными факторами. Как известно, церковь осуждала любые заговорные тексты, считая, что и "белые", и "черные" заговоры одинаково дьявольского происхож- дения. В локальных культурах: с сильным влиянием церковного христианства заговор считается грехом; очевидно, бесовского проис- хождения считаются слова других языков или глоссолалии, входящие в текст заговора, а также непонятные знаки в письменных текстах. Там же, где давления церкви нет (например, в среде молокан и духоборцев), все заговоры четко разделяются на молитвы (полезные) и чародейство (вредные). Интересно сосуществование двух взглядов на заговоры и сакральные сопровождающие их действия: старооб- рядцы-некрасовцы и молокане, живущие в одном селе, одинаково льют свинец, заговаривая у ребенка испуг. Этот акт молокане рассмат- ривают как проявление добра и блага и искренне не понимают, почему казаки-некрасовцы то же самое считают грехом. Что касается заговоров, то они различаются в народном пред- ставлении по своей ценности в зависимости от предмета/области заговаривания и по силе: заговоры, направленные на один и тот же предмет, различаются по действенности, которая связана как с харак- тером текста, так и с личностью заговаривающего и даже с его воз- растом и состоянием здоровья (у колдуна должны быть целы все зубы). Сфера заговаривания различается степенью сакральности, при этом, чем больше она связана с душевной сферой, тем "сильнее" дол- жен быть колдун и сам текст заговора, тем больше осуждается акт заговаривания и тем менее этот текст доступен остальным членам общества. Действительно, заговоры от зубов и грыжи знают мно- гие женщины на русском Севере; любовные заговоры — присушки или отсушки — известны единицам. В Сибири мне приходилось слышать о так называемых "прямых словах" — универсальном заговоре, излечивающем любые болезни. Согласно рассказам, его применение отнимало столько сил у заго- варивающего, что делало его на несколько недель больным. Известно также, что колдун, не передавший свои знания другому, умирал мучительной и долгой смертью, и, чтобы помочь ему, поднимали крышу или матицу (потолочную балку). В Вологодской обл. рас- сказывали про колдуна, придумавшего оригинальный способ изба- виться от груза колдовского знания, которого он не смог никому отдать: он наговорил "слова" в консервную банку, которую потом закопали вдали от деревни, в месте, которое все старательно обходили. Заметим, что в народе есть твердое убеждение в том, что знание
Как мы отмечали, самосознание реализуется не только с помощью вербальных средств. В случае с заговорами их оценка выражается и в цене. Цены на заговоры в одном из полесских сел в начале 80-х го- лов нашего века колебались от трех до десяти рублей: так ценилось разрешение переписать текст. Обратившись к веку XVIII, видим, что колебание цен было более значительным: от 1 коп. до 10 руб. Вот какие данные по судным делам середины XVIII в. приводит в своей диссертации Е.Б. Смилянская: "Лечение с наговором — 10 коп. за сеанс; дал списать заговор — совместная попойка; наговорный воск — 10 коп.; волшебный отворот — 10 руб.; на умилостивление властей — шелковый платок и наговорный корень + совместная попойка" [Смилянская, 1987, 180]. "Слова" нельзя "напустить" на безымянного человека. Адресат должен иметь имя. Поэтому, например, считается, что нельзя ис- портить ребенка во чреве матери — у него еще нет имени. Зато напущенная на определенное лицо порча, будучи не в силах в него вселиться (если человек ведет праведный образ жизни и всякое дело начинает, перекрестясь), через три дня с момента "напущения" все- ляется в любого человека с тем же именем. Многие личные беды и несчастия представители народной куль- туры, особенно женщины, склонны объяснять напущением "злых слов". Так, рассказ о том, как от нее ушел муж, женщина неожидан- но закончила словами: "А ты думаешь, слов нет? Слова-ти есть! Вот так наговорят лихие люди, и уйдет мужик!" С верой в магическую силу слова связано использование в фольклорных текстах довольно большого круга глаголов в качестве перформативов. Слово, вызывающее те же последствия, что и действие, им обозна- ченное, становится само действием. Когда в заговоре говорится: "Загрызаю грыжу пуповую, подпуповую, коленную, подколенную..." или "Ссылаю болезнь и немочи, куда люди не ходят, собаки не бродят...", то глаголы сослать и загрызать выступают в роли перформативов, ибо никакого действия при этом может не произ- водиться — произнесение этих слов уже есть действие. Особо отметим веру в силу матерных ругательств. При встрече с колдуном лучшим способом оградиться от возможного губитель- ного воздействия (напущения порчи) считается произнесение матер- ных слов [ср.: Успенский, 1983, 1987]. Однажды мне пришлось быть свидетелем такой сцены: по улице старообрядческой северной деревни шел пьяный мужчина, который горько плакал и бил себя кулаком в грудь. Попадавшиеся ему навстречу люди громко ругались матом, а потом ласково, с сочув- ствием говорили: "Бедный Ведениктушка!" Мне разъяснили: Веденикт (Венедикт. — С. Н.) бывший ветеринар, ныне колдун. Обучался в бане по черным книгам. Но не прошел последнего испытания — войти в пасть беса, явившегося в виде огненной собаки, и стал колдуном самого низшего разряда: он портит только скот. Со временем одумался и раскаялся в содеянном. Но злая сила не оставляет его, поэтому в отчаянии он часто напивается. Люди сочувствуют ему, однако вынуж- дены оберегаться. Ругательства, которыми его встречают, направлены не на него как личность, а на независимую от его воли злую силу. С описанным выше отношением к слову связан интерес носителей народной культуры к структуре и семантике слова, к его внутренней форме. Народная этимология, с которой в лингвистике связано пред- ставление о ненаучности, оказывается источником глубоких семанти- ческих сдвигов в понимании слов [Блинова, 1989], порождает новые мифологемы в народном поэтическом творчестве [Кумахов, Кума- хова, 1986], "приобретает функцию одного из наиболее продуктив- ных приемов организации мифопоэтического и ритуально-магичес- кого текста и превращается в особый вид магии" [Толстой, Толстая, 1988]. Интерпретация внутренней формы слова — один из способов его толкования. Структура народных дефиниций, выбор слов для толковния — все это неисследованная область языкового самосозна- ния. В конфессиональных обществах она связана с сознательным стро- ительством своей духовной культуры. К этой проблеме мы вернем- ся во второй части работы, а здесь приведем только несколько примеров из текстов духоборских псалмов, где игра со словами — отталкивание и притяжение на основе звукового сходства — входит в объяснение важнейших духовных концептов и своего места в мире: — Что ты — мужик или казак? — Казак. — Почему ты казак? — Смею Божье слово сказать, сатану связать [Материалы...
— Что есть престол? — Престол есть пристанище истинных христиан [Там же, 44]. В первом случае сближаются слова казак и сказать, этимологи- чески никак не связанные, то же во втором примере со словами жүктеу/скачать 1.96 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|