С. Е. Никитина устная народная культура и языковое сознание введение предлагаемая книга
жүктеу/скачать 1.96 Mb.
|
| озлобился (стих), шибко разозлился (толкование). Приведем фрагмен-
ты из соответствующих текстов:
Приказал он его на мученье взять, На мучение на великое, Приказал он наносить в котел Свинцу, смолы, и олова, Разжигать жаром-огнем-пламенем. Наносили в котел свинцу, смолы и олова, Разжигали жаром-огнем-пламенем, Заревал-закипел котел, ровно гром загремел, Слышно было на тридцать верст [Л.1 76]. О герменевтической функции стихов говорит тот факт, что в старообрядческой беспоповской среде они имеют очень высокий статус. В отсутствие священства и соответственно проповедей, выполнявших функцию доведения до народного сознания основ христианского учения и христианской этики, стихи становились в определенной степени заменой этих проповедей. Не случайно в сборниках беспоповцев поморского согласия духовные стихи соседствуют с литургическими текстами, поучениями Иоанна Златоуста или Ефрема Сирина. В стихах представлена та система запретов и предписаний, которая сложилась в старообрядческой среде, была выражена в многочислен- ных полемических текстах и до определенного времени неукоснительно проводилась в жизнь [см.: Никитина, 1982, 113—115]. Это осознают сами старообрядцы, потому что в подтверждение правильности своего образа жизни и образа мыслей они ссылаются не только на древние книги, но и на тексты стихов. Так, рассказав о том, что "соборные" женщины должны ходить только в темных дубасах (особого покроя сарафанах), старообрядка поморского согласия тут же привела текст стиха: Скидавай-ко ты, человече, ризы-те цветныя, аллелуя, Одевай-ко ты, человече, ризы-те черяыя, аллелуя; говоря о необходимости сохранять традиционный покрой одежды, вспомнила другой стих: В латинское платье наряжались, В погибельную яму собирались. Основная герменевтическая функция духовного стиха — посредника и переводчика — проявляется в его языковой структуре и форме бытования. Как мы отметили, духовный стих существует в устной и письменной форме. Носителями и инициаторами расширения устного репертуара за счет письменного являются люди, грамотные "по-стариц- ки", и одновременно певцы с прекрасной памятью и творческим отношением к текстам. Поддерживая имеющийся круг поющихся стихов и расширяя его путем приложения напевов-формул к "читным" стихам, грамотные певцы становятся центрами-личностями, от которых репер- туар расходится в разные стороны. При этом оказывается, что территориальные границы устной и письменной традиций одних и тех же текстов не совпадают, а внутри одной старообрядческой традиции складываются и территориально распределяются мини-репертуары, различающиеся набором стихов н вариантами напевов и не совпада- ющие с границами светского устного репертуара. Интересно в этом смысле рассмотрение соотношения устных и письменных текстов духовных стихов в конкретных локальных репертуарах. Заметим, что, говоря об устных формах, мы имеем в виду стихи, которые поются, и тем самым мы должны принимать во внима- ние функционирование двух типов текстов — словесных и музыкаль- ных. От музыкальных текстов мы пока отвлечемся. Рассмотрим четыре логические возможности соотношения объемов понятий: совпадение, включение, исключение и пересечение применительно к объемам репертуаров духовных стихов. Экспедиционный материал, полученный при исследовании различных старообрядческих согласий в разных регионах страны, хорошо иллюстрирует эти возможности. Первая ситуация — полное совпадение устных и письменных репертуаров стихов — означает, что все стихи, имеющие письменную форму, поются и нет ни одного текста в певческом репертуаре, которого не было бы в письменной традиции. Эта ситуация практически нигде не реализуется. Вторая ситуация — включение — может реализоваться в двух разновидностях: а) певческий репертуар составляет часть письменных текстов, которые потенциально также поют, т.е. известно, что в других регионах они входят или входили в певческий репертуар, и нет ни одного устного текста, который не был бы одновременно зафиксирован письменно. Такая ситуация характерна, например, для Верхокамской традиции старообрядцев поморского согласия; б) все письменные тексты составляют только часть тех, которые поются, т.е. ситуация, обратная первой. Она возможна там, где не было письменной традиции в духовном стихе и тексты начали фиксироваться письменно с недавнего времени. Для старообрядчества такая ситуация не является характерной. Третья ситуация — исключение — реализуется в полном несовпадении устных и письменных репертуаров; она может быть вызвана особыми условиями, например уничтожением традиционных книг и недавним возникновением тетрадочных записей, практически не исполняемых, а только переписываемых. Наиболее распространена четвертая ситуация — пересечение устного и письменного репертуаров, когда часть письменных текстов поется, но, кроме этого, поются стихи, не зафиксированные письменно. Так сложилось, например, у старообрядцев Сибири. У представи- телей часовенного согласия, пришедших туда из разных мест, довольно много расхождений в репертуаре. Записывая индивидуальные репертуары, мы отмечали, что они складываются из двух частей: стихов устной традиции, как правило не имеющих соответствующей письменной формы (так и говорят: "это не по стиховнику, а от мамы"), и стихов из тетрадок или печатных стихарников начала века, часть которых поют, а часть читают или хранят как память о пении в прошлом (именно таким стихом, распевавшимся когда-то семейным ансамблем на Алтае, оказался найденный в старой тетрадке "моряцкий" кант петровских времен). Устная традиция у переселенцев угасает, зато репертуар стихов, переписываемый и исполняемый по стиховнику, даже несколько увеличился в связи с новыми контактами с представителями своего же согласия, приехавшими из разных мест. Основой нового общего репертуара является не пересечение, а соединение разных репертуаров, осуществляющееся на основе печатных стиховников, до сих пор имеющихся в обращении. Отсюда очевидно, что репертуар стихов довольно поздний (наиболее распространенными являются стихи "Слезы ливши о Сионе", "Поздно-поздно вечерами", "Жил юный отшельник" и т.п.), хотя в индивидуальном репертуаре встречаются тексты, близкие к фольклорным, — стихи устной традиции: "На Сиянской горе древо выросло" (о трех гробах), "В чистом поле при долине" (об иноке), "По лугу-лугу" (о расставании души с телом). Отсутствие письменной традиции в бытовании духовных стихов может объясняться двумя основными причинами: традиционным вхождением их в фольклорный репертуар наряду со "светскими" жанрами — тогда это общерусские стихи (например, стихи о Егории Храбром и Федоре Тироне) — или прекращением письменной традиции стиха в связи с переменой образа жизни или массовой миграцией, при которой сохраняются только самые необходимые книги. Рассмотрим, как проявляется в текстах духовных стихов скрещение фольклорного и книжного стилей. Мы начнем с наиболее известной и исследованной стороны духовного стиха — отражения в нем народного православия, соединившего в себе христианские, до- и а-христианские элементы. Исследованию древних мифологических сюжетов и представлений, отражению в духовных стихах дуалисти- ческого богумильского миропонимания посвящены знаменитые "Ра- зыскания в области духовного стиха" А.Н. Веселовского [1879—1891]. Наиболее глубоко народное религиозное сознание описано Г. Федото- вым [1935, издано в СССР в 1991]. Мы не будем подробно останавливаться на этом вопросе, укажем только на некоторые особенности текстов стихов, свидетельствующие об отклонении от ортодоксального христианского учения и включающие языческие элементы. Так, была замечена текстовая близость фрагментов не- которых духовных стихов и заговоров. Классическим примером является стих и апокриф "Сон богородицы", который кончается текстом, близким к заговорной формуле: Кто мой сон переймет, От огня того сохраню и помилую, От огня от палящего, От гада ползящсго, От червей от сыпучиих, От смолы от кипучией [Б. 6, 618] или
Кто трижды в день проговаривает, Тот избавлен от муки, Кто на пути-дороге проговорит, Не нападет на него Ни татя грядушшева, Ни зверя съядушшева, Ни лихого человека [Б. 6, 605]. Известно, что этот стих и апокриф, на основании которого он возник, использовались и до сих пор используются как обереги, т.е. выполняют магическую функцию. А ведь это колдовство, которое в других духовных стихах расценивается как большой или даже смертный грех. В стихе "Галактион и Епистимия" проступают элементы любовного заговора: Аще просит раб моим именем (именем Богородицы. — С. Н.) Да раба (имя рек) возлюбят его любовью огнепальною, То и будет тому рабу по прошению [Б. 1, 247]. Егорий Храбрый едет по земле "светлорусской", утверждаючи святую веру, и заклинает то, через что проехать не может: дремучие леса, высокие горы, широкие реки. Элементы заклинания встречаются и в стихе об Иосифе Прекрасном, который плачет на могиле своей матери: Подымитеся, ветры буйные, Раздуйте вы пески желтые, Ты ускройся, ускройся, гробова доска. Развернись и ты, золота парча. Ты устань, устань, Рахиль мати моя. Правда, здесь скорее можно говорить о связи с плачами, нежели с заговорами: именно через плачи пришли в стихи эти заговорные формулы. Приведем еще пример. Существует стих о трудничке и Пятнице, которая является к нему в пустыню. В стихе перечисляются грехи, которым нет прощения. Среди них — нарушение запрета на некоторые виды работ в среду и пятницу. Вот как это звучит в стихе, записанном несколько лет назад в Полесье. Не будет выпущена из ада душа, которая: Что во середу золь золила, А во пятницу пыль пылила. Что это такое? Известны пятничные запреты на прядение, чтобы не засорить кострицею глаза предкам на том свете, — это дохристиан- ские запреты, связанные с культом предков [Толстой, 1990]. Некоторые пятничные запреты могли быть перенесены на среду (например, в пятницу и в среду по той же причине нельзя было варить щелок — "золь золить"). Таким образом, непростимым грехом в духовном стихе объявлялось нарушение языческих запретов. Двойственность духовного стиха как произведения устно-письмен- ного и книжно-фольклорного отчетливо видна на всех языковых уровнях. Это смешение двух языков — русского и церковнославян- ского — от лексики до фонетики, это и смешение двух стилей (см., например, анализ "Стиха о пьянице" в [Соболева, 1987]). Однако это не простое смешение, но сплав, в котором выработаны свои нормы. Соотношение церковнославянских и русских элементов в различных стихах различно — от книжных стихов, написанных на славянском языке (таков, например, популярный в старообрядческой среде стих Стефана Яворского "Взирай с прилежанием, тленный человече"), до фольклорного стиха о Егории Храбром, во многих вариантах которого как будто бы нет церковнославянизмов. Однако в любом тексте они встретятся — если не на уровне лексики, то на уровйе морфологии или орфоэпии. В частности, в совершенно народном, былинном тексте стиха о Егории Храбром книжные церковнославян- ские элементы все-таки есть: Георгий проговаривал, Святый Храбрый проглаголивяал: Гой еси пастухи красные девицы! Вы скажите, не утайтеся, Которого вы сами города, Которого отца-матери? [В. 107]. Здесь форма проглаголивал — от глаголити — славянского глагола, чрезвычайно употребительного в текстах духовных стихов. И здесь же типичная эпическая формула былин и баллад; ср. недавнюю запись баллады о братьях-разбойниках: Ты каких-то земель, ты каких городов, Ты какого отца, какой матери? В том же стихе — типичные эпитеты, имеющие книжное происхожде- ние: Змеиное стадо — лукавое, окаянное. В большинстве стихов, бытующих в устной традиции, нередко соединенной в письменной, количество самых различных церковно- славянских форм гораздо больше, чем в приведенном варианте стиха о Егории Храбром. Это, кроме полнозначных слов типа жүктеу/скачать 1.96 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|