С. Е. Никитина устная народная культура и языковое сознание введение предлагаемая книга
ЯЗЫКОВОЕ САМОСОЗНАНИЕ И "НАРОДНАЯ ФИЛОЛОГИЯ"
жүктеу/скачать 1.96 Mb.
|
ЯЗЫКОВОЕ САМОСОЗНАНИЕ И "НАРОДНАЯ ФИЛОЛОГИЯ"Переходя к проблеме народного языкового самосознания, мы попа- даем в малоизученную область. Существует множество исследований, посвященных народному миропредставлению, выраженному в тради- ционных текстах и традиционном поведении, но на то, что сам народ говорит о своем языке и культуре, какие вопросы ставит и как отвечает, обращается мало внимания. Как правило, в исследованиях народной культуры сведения о народной рефлексии являются сопут- ствующей информацией, не имеющей самостоятельной ценности. Между тем Н.С. Трубецкой писал о том, какой важной и неотъемле- мой частью народной культуры является пласт самопознания [Тру- бецкой, 1927]. В языкознании о языковом самосознании упоминалось не раз, од- нако вопрос был четко сформулирован лишь Н. Хенигсвальдом и сра- зу же привлек к себе большое внимание. Н. Хенигсвальд предложил назвать этот объект "народным языкознанием" [Hoenigswald, 1966]. С тех пор появилось довольно много работ на эту тему [Exploration, 1974; Hymes, 1975; Bugarski, 1980; Key, 1987; см. об этом обзор: Ромашко, 1987], где были сформулированы существенные методологи- ческие утверждения — о неверифицируемости народных высказыва- ний о языке, о склеенности высказываний о языке с высказываниями о его носителях, о преобладании оценочного компонента в этих вы- сказываниях, о необходимости различения "вненаучного" (термин С.А. Ромашко [1987]) и собственно "народного языкознания". В нашей стране "народное языкознание" не стало самостоятельным объектом исследования; исключение составляют работы по народ- ной этимологии [Блинова, 1989] и этимологической магии [Толстой, Толстая, 1988]. Принципиальные вопросы самосознания поставлены в этнографии и истории, и это не случайно: самосознание этноса естественным образом должно быть включено в объект науки [см.: Развитие этнического самосознания... 1982]. Тем не менее и здесь очевидные лакуны. "Как это ни покажется странным, но вопрос об исторических зна- чениях и представлениях крестьянства менее всего интересовал исто- риков. В конкретной характеристике этой части крестьянской культу- ры можно опереться почти исключительно на исследования фолькло- ристов" [Громыко, 1988]. Приведенное высказывание М.М. Громыко весьма примечательно. С одной стороны, оно говорит о том, что одна наука, занимаясь собственной проблематикой, прямым или кос- венным образом дает материал для другой. В данном случае фоль- клористы при изучении исторических песен прежде всего исследовали механизмы художественной трансформации исторических событий в фольклорных текстах, а не чистое историческое сознание, однако их результаты оказались полезными для историков. С другой сто- роны, это высказывание хорошо согласуется с тем фактом, что фольклористы — филологи и музыковеды — вольно или невольно, но довольно много занимались тем, что по аналогии с "народным языкознанием" можно назвать "народной фольклористикой". Действительно, многие фольклористы — филологи и музыковеды — вполне понимают ценность высказываний исполнителей о текстах и стараются их зафиксировать. Так, необходимым материалом для фольклористического исследования являются рассказы информантов о функции текстов в обряде. Известны также случаи, когда выска- зывания исполнителей о музыкальном тексте помогали исследовате- лю-музыковеду понять структурные признаки напевов [см. Енгова- това, 1988]. Осознание традиционных текстов присутствует при вос- произведении повествовательной народной прозы, особенно сказки. Именно материал сказок давал богатые возможности фольклористам для работы с народным самосознанием [Никифоров, 1930; Azadowski, 1926]. Однако в основном сведения о народном самосознании рас- сыпаны по множеству публикаций и, может быть, еще более — по неопубликованным отчетам и дневниковым записям полевых ис- следователей. Последние особенно важны, потому что исследования народного самосознания могут проводиться главным образом на основе полевых материалов. Отметим, что в культурной антропологии информаторы привлека- ются к исследованию в качестве соавторов — тем самым народное самосознание объективируется в научных текстах. Исследование самосознания носителей традиционных текстов в со- временную эпоху ставит много вопросов. Например, как миропонима- ние, выраженное в традиционных текстах, соотносится с сегодняшним сознанием народа, т.е. как сами исполнители относятся к тому, что они поют и рассказывают; возрастает или угасает рефлексия над текстами во время умирания традиционных культур; какие объекты осознания стабильны во времени, а какие изменчивы и т.д. Интересен вопрос о том, как соотносятся между собой народное и научное знание о пред- мете, т.е. насколько мнение представителей народной культуры о сво- их традиционных текстах и языке расходится с научными представ- лениями. Так, если в научном языкознании "народное языкознание" практически не учитывается (вспомним, что термин "народная эти- мология" значит 'неправильная, ненаучная этимология'), то в русской фольклористике используется довольно большое количество народных терминов, особенно в названиях жанров. Осознание традиционных текстов в народной культуре неотделимо от осознания языка и языковых форм. В том и другом случае мы имеем дело с осознанием вербального поведения. И дело не толь- ко в том, что рефлексия над текстами предполагает понимание язы- ковых выражении и способность их интерпретировать. Трудно от- делить высказывания о языке от высказываний о текстах, в том числе традиционных, например: «Она смешная старуха. — А почему? — Да вот говорить больно любит, да много, да складно, и слова-ти выго- варивает, будто песни поет, а песен-то, песен-то знает, все пригова- ривает: "Без песен рот тесен"». В народном толковании житий, поучений и других христианских текстов предметом толкования яв- ляются как отдельные слова, так и фрагменты текста и текст в целом. Эту область народного самосознания можно назвать народной герменевтикой. Отметим характерную особенность русского народного языка: слова слово и речь являются синонимами, о чем говорит текст песни: Он умел слово молвити он умел речь говорити. Про кол- дунью, умеющую заговаривать, говорят: "Она слова знает". Неразрывное соединение слова и текста характерно и для тради- ционного народного обучения грамоте, где усвоение текста Псалтыри означало овладение церковнославянским языком. Итак, в традиционной народной культуре, в данном случае в русской, народное языкознание, народная фольклористика и народная герменевтика составляют единую область — народную филологию, имеющую свой метаязык (терминологию) и метатексты, в подавля- ющем большинстве устные. Поскольку к устной культуре относится и музыкальная, а текст и напев в сознании тесно слиты (хорошие пев- цы обычно не могут вспомнить текст отдельно от напева, а сбив- шись, всегда начинают "с краю"), то и высказывания о музыкальном тексте обычно неотделимы от высказываний о слове. Поэтому народная филология тесно связана с народным музыкознанием и шире — с народной эстетикой. Недаром отмечалось, что суждения о языке в "народной лингвистике" носят чаще всего характер эс- тетической оценки (см.: Ромашко, 1987]. Поэтому в своем описании состава и структуры "народной филологии" мы будем неоднократно обращаться к высказываниям и о музыке, и о самом народном творчестве. Предлагаемый здесь подход к "филологическому" сознанию наро- да рассматривается автором как некоторый способ упорядочивания фактов, добытых в полевых исследованиях. Поставим следующие вопросы: о чем говорит народ, что говорит, какими средствами для этого пользуется и какие условия стимули- руют интерес к метаязыковой деятельности. Вопрос "о чем говорит" весьма существен. В отличие от научного языкознания народное языкознание или народная филология изби- рательны (ср. с избирательностью народного исторического самосоз- нания [Громыко, 1988]). У нее есть популярные темы для обсуж- дения и есть закрепленные в языке средства для называния объектов самосознания. Это в равной степени относится не только к народ- ной филологии, но и к народному музыкознанию, и к народной эстетике. Так, замечено, что народные исполнители хорошо различают звуковысотный контур песни, фиксируют в терминах степень напря- женности, характер звукоизвлечения и слоговые распевы; существуют термины "вывод" или "выводить", "подымать", "выносить": "это пес- ня на вынос"; "одна не смогу, эту песню подымать надо" и т.д. Другой же конституирующий признак — ритмическая структура обычно не замечается, для нее нет никаких специальных слов или выражений, а между тем для музыковеда-фольклориста ритмическая структура — одно из главных оснований классификации народной песни. Некоторую аналогию можно усмотреть в осознании языка. В нем рефлексии подвергается прежде всего фонетика, правда чаще чужая; носители говоров обычно охотно указывают, где говорят на "и", а где на "я", определяют по фонетическим признакам гра- ницы говора и его отношение к литературному языку (насколько правильно — другой вопрос). Морфология и синтаксис становятся предметом осознания значительно реже. Поэтому в изучении на- родного языкознания и народной фольклористики существует проб- лема выяснения объектов самосознания. Начнем с центрального, с нашей точки зрения, вопроса — отно- шения к слову, имени. В традиционной культуре это отношение иное, нежели в современной цивилизации. Античный спор об имени — по природе или по установлению — решается здесь в пользу первого члена альтернативы. Об отношении народа к слову, о вере в магическую силу слова в научной филологии написано много [см.: Ветухов, 1907], здесь мы сделаем только несколько замечаний. В народном восприятии любые звуковые сходства сигнализируют о сходстве смысловом, различия во внешней форме слов, употреб- ляющихся как синонимы, указывают на различия в денотатах [см., например: Толстой, Толстая, 1988]. Интересны в этом смысле интерпретации смысла слов старообрядцы и староверы. Ономаси- ология этих слов по-разному расставляет смысловые акценты на об- щем концепте: на приверженности либо к старой вере, либо к старым обрядам. Но в обоих случаях речь идет об одном и том же объекте (денотате). Представители старой веры, употребляя оба этих слова, указывают на их несинонимичность, причем в разных старообряд- ческих регионах референционная соотнесенность этих имен различна. Так, старообрядцы-поморцы Черниговской обл. (пос. Радуль) считают, что их правильно называть только старообрядцами, поскольку они исполняют старые обряды христианской веры, но сама христианская вера — новая по сравнению с иудейской, поэтому староверами нужно называть людей иудейской веры. Представители поморского согласия на Северном Кавказе (г. Ессентуки), противопоставляя себя старо- обрядцам белокриницкого согласия, считают, что именно поморцев следует называть староверами, а белокриницкие, приняв сомнительное священство, фактически перешли в новую веру, оставив только старые обряды, поэтому они старообрядцы. Различие в интерпретациях про- исходит от разного смысла, вкладываемого в противопоставление жүктеу/скачать 1.96 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|