С. Е. Никитина устная народная культура и языковое сознание введение предлагаемая книга
жүктеу/скачать 1.96 Mb.
|
| престол и пристанище. В следующем примере, наоборот, игра идет
на смысловом противопоставлении близких по звучанию слов: — Что ты — соль земли или сор земли? — Я соль земли, я Божьим словом просолен, а именем про-
Если объектами "народной лингвистики" являются структура, се- мантика и функция слова, то объекты "народной фольклористики" структура, семантика и функция фольклорного текста. Остановимся сначала на том, как осознается содержание фольклор- ного текста. Мы будем говорить об осознании, когда свое понима- ние слушатель может выразить, пересказав текст другими словами. Назовем такой текст текстом-интерпретацией. Очевидно, что современ- ный, носитель фольклора далеко не всегда знает фольклорную сим- волику. Не до конца он может осознавать текст и в его непосред- ственном прочтении (например, если не знает значений некоторых слов древнерусского языка, которых нет в его говоре). Это может обнаружиться при воспроизведении текста. Полевые исследования должны включать в себя фиксацию случаев народной этимологии и ошибок исполнителя, связанных с "темными" местами, которые могут стимулировать изменение смысла текста. Тексты-интерпретации отражают понимание текста на самых раз- личных уровнях, начиная с грамматического. Иногда неверное пони- мание на уровне грамматики дает толчок к изменению всей струк- туры текста. Ю.М. Соколов [1910], исследуя текст духовного стиха "Разговор царевича Иоасафа с пустыней", показал, что первона- чальный текст был не диалогом, а монологом Иоасафа, прославля- ющего пустыню. Но слова строфы "... придет весна... тогда я выйду навеселюся" были интерпретированы исполнителем как намерения Иоасафа выйти из пустыни, хотя имелось в виду "выйти в пустыню" (был найден текст, который это подтверждал), в результате чего возник диалог, где слова "...ты из пустыни выйдешь, меня, мати прекрасную, покинешь" были отданы пустыне, убеждающей Иоасафа, что он не может прожить в ней. Таким образом, сам фольклорный текст может нести в себе печать его осознания исполнителем. Интерпретация текста может осуще- ствляться путем добавления к нему комментариев исполнителя, суммирующих смысл текста, выводящих из него какое-либо следствие, лающих символическое толкование словам или всему тексту, соот- носящих элементы текста с обрядовыми предметами или действи- ями. Например, исполнив свадебное причитание по воле, певица может сказать, что "воля" — платок или лента из косы невесты — ведь с ними она прощается во время свадебного обряда. Спевши балладу о царе Дадоне и дочери Алене с инцестуальным мотивом брака брата и сестры, исполнительница сказала: "Вишь, грех какой учинить хотели! С тех пор цари берут жен из других стран". Испол- нив стих о девице, ушедшей из мира в пустыню от гонений, певица-старообрядка прокомментировала его следующим образом: "Эта наша вера. Из мира ее прогнали, вот она во пустыню и ушла". Интерпретации могут выражать коллективные представления, а мо- гут быть индивидуальными. Приведенная последняя аллегорическая интерпретация является коллективной: так воспринимает стих о деви- це и пустыне сообщество старообрядцев-беспоповцев. Многочисленные тексты-интерпретации возникают при разрушении фольклорных текстов. Пересказы былин и эпических стихов являются текстами, где перемешаны индивидуальные и коллективные интер- претации. В ситуации "исполнитель—слушатель" интерпретация тек- ста, включающая комментарии исполнителя, несет информацию не только о восприятии текста исполнителем и оценке его содержания, но и о его отношении к слушателю. Если слушатель — человек дру- гой культуры (а таким воспринимается обычно полевой исследо- ватель), тo исполнитель может включить информацию, необходи- мую, по его мнению, для такого слушателя. Вот отрывок из стиха об Алексее человеке Божием, включающий комментарий исполнительницы-старообрядки и пересказ стиха там, где букварный текст был забыт (пересказ и комментарий заключены в скобки): Во городе было нашем во Рыме (при Никоне было патриархе), Жил-был там батюшка Ефимьян — князь (шибко богатый он был), Молился он Господу, трудился: Создай ты мне, Господи, сына либо дочерь (не было ни сына, ни дочери, а они уже старики были старые). Замечательно упоминание в тексте имени патриарха Никона: время
Предметом осознания может стать не только содержание текста, но и сам текст как структурная единица, членящаяся на части, относящаяся к определенному корпусу текстов и занимающая свое место в жизненном распорядке и структуре обряда. Мы назовем это квалификацией текста, а соответствующие метатексты — текстами- квалификациями. Известно, например, что сказочники хорошо осознают некоторую структурную автономность зачина и конца сказки. Как показал Никифоров [1930], осознание членения структуры сказки позволило появиться сказкам-пародиям, состоящим только из зачина и конца типа "Жили-были два гуся (зачин), вот и сказка вся" (конец) или "Жили-были два братца, кулик да журавль, наносили они стожок сенца, поставили посреди кольца, не сказать ли сказку опять с конца". Хорошо осознается членение заговорного текста. Особенно часто говорят о конце заговора, называемом "закрепкой" или "замком", — при воспроизведении заговора для полевой записи "замок" исполни- тели стараются опустить. Это не случайно, по мнению многих ин- формантов, именно в "замке" сосредоточена заговорная сила, поэтому его не следует обнаруживать. Одна из информанток рассказывала, как ее в бане заговаривал от порчи колдун: "А заключительное слово (т.е. конец. — С.Н.) не сказал, он про себя его сказал. Нам знать не должно". Безусловно, самостоятельным исследованием могла бы быть пробле- ма жанра в народной фольклористике. Устная народная культура дает целый корпус высказываний о формальных, содержательных и функциональных признаках жанра. Например, "песня — суть жизни, рассказанная наяву" (запись музыковеда Б.И. Рабиновича). Сюжетные песни-баллады зовут "жизненными песнями". Про колыбельные го- ворят: "Окать ребенка (баюкать — уральск.) — разве это песня?", про плясовые: "Всякая сборица под пляс", про свадебные плачи: "Вытье — не песня, оно к слезам ближе" и т.д. Устная народная культура для определения жанровой принадлеж- ности располагает сложной и тонкой системой терминологии. Вспом- ним разделение чукотских сказок-мифов на "времен творения вести" и "времен раздоров вести" [Богораз, 1934; Мелетинский, 1979]. Народная терминология, относящаяся к сфере духовной культуры, — отложившаяся в языке форма народного самосознания — достаточ- но редко пользовалась вниманием исследователей в качестве само- стоятельного предмета исследования. Между тем, как показала С.М. Толстая, народная терминология может быть очень важным источником реконструкции духовной культуры. В этом отношении существенны такие функции народной терминологии, как консерви- рующая, конденсирующая, архаизирующая, сакрализирующая, интер- претирующая, продуцирующая [Толстая, 1989]. Обратившись к терминологическим названиям жанров русского фольклора, мы подчеркнем их квалифицирующий характер. Эти тер- мины, консервирующие и конденсирующие народные знания о своем музыкальном и словесном творчестве, являются ядром соответствую- щих текстов-квалификаций. Многие народное термины, например кру- говые, карагодные, петровские, качельные песни, частушки, коро- тушки, припевки, псальмы, вошли в научную фольклористику. При описании локальной культуры исследователь вынужден пользоваться местной народной терминологией. Во многих названиях жанров или их разновидностей содержатся признаки, маркирующие главные элементы коммуникативного акта: говорящего с его намерениями, слушающего с его реакцией, пере- даваемый текст, цель сообщения, время и место, сопутствующие пред- меты и действия. Так, в названиях свадебных песен маркируется тип иллокутивного акта (песня — "корить сваху", "величать жениха"). Отмечается тембр, тип звукоизвлечения у исполнителя (например, "толстый" или "тонкий" голос) и эмоциональная реакция слушателя ("сердцебит- ные" частушки). Маркируется место действия (песни "луговые", "ка- чельные"), время ("весновые", "осенние", "масляничные", "петровские"), обрядовые предметы ("веночные" песни — о весеннем обряде с вен- ками), общая ситуация ("бесёдные", т.е. в избе, за каким-либо заня- тием, например прядением; "прохожие", или "проходёночные", — при ходьбе); маркируется и тип движения ("плясковые", "рассыпуха"). Большое количество специальных слов называет структурные особенности словесного и особенно музыкального текста: термин "долгие" песни указывает не на длину песни, а на тип соединения текста с напевом — длительность слогового распева. "Долгие" песни обычно "проголосные", т.е. требуют силы голоса, мастерства в ве- дении напева. "Алелёшные" песни указывают на наличие определен- ного рефрена, т.е. отмечают структурные особенности текста. На- звание может указывать на относительное время возникновения песни: "вековечные", "досюльные" песни противопоставлены "нонешним". Суждения о статусе и функциях отдельных текстов и целых жанров обычно реализуются в высказываниях-квалификациях классифицирую- щего и оценочного характера: эта песня улишная (т.е. относится к классу уличных), эти песни поют, когда невесту выводят к же- ниху (объединяющим признаком является определенный момент сва- дебного обряда). Отчетливо различаются сложность усвоения какого-либо текста и сложность его воспроизведения. Сложность воспроизведения музы- кального текста связана с голосовыми данными певцов, структурной сложностью напева и характером полифонии; сложность усвоения — с музыкальной и словесной памятью. Характерен в этом смысле диалог двух певиц: "Я заведу, а ты подтягай. — А я ее не знаю. — Чего не знать — песня легкая, враз поймешь, а вот одна я не смогу — тяжелая она, на сдым" (т.е, с подъемом звуковысотной линии и напряженным звукоизвлечением. — С.Н.). Объектом осознания и оценки — и очень популярным — явля- ются нормы речевого поведения и нормы исполнения фольклорных текстов. Нормы речевого поведения стали темой многих пословиц, поговорок и частушек, т.е. языковое самосознание отпечаталось в фольклорных формах. Наиболее популярная тема — способ рече- производства: говорит что родит; языком что помелом возит; говорит что плетень плетет; содержательность: мелет день до вечера, а послушать нечего; и красно, и пестро, а пустоцветом. Осуждению подвергается говорливость: поменьше говори, побольше услышишь; ешь пирог с грибами, держи язык за зубами; ср. библейское: слово — серебро, молчание — золото. Большинство пословиц связывает речь с ее носителем; иногда объектом становится процесс порождения речи сам по себе: к пиву едятся, к слову молвится; слово слово родит, третье само бежит [Даль, 1904]. Параллельно с оценкой манеры речевого поведения можно при- вести оценки манеры исполнения песен: "Усть-цилёма поют, ровно с полатей падают — все ой да ой. А у нас на Пижме не так, голоса мягкие, окатные" (из записей автора на Печоре); о плаче: "Хорошо вопит, тревожно, хорошо, и чисто все слова принадлежат к этому делу" (Средняя Волга). Особенно часто противопоставляется манера петь у стариков и молодых: "Старики поют с протяжкой, а молодые круто заворачивают", "Постарше кричат — расслухаешься, а моло- дые — так, верещать" (пример В.М. Шурова [1983]). Некоторые высказывания о песне, как мы упоминали, становятся клиширован- ными текстами, характерными для локального социума, т.е. наряду с фольклорными они являются коллективными текстами. Большинство высказываний о речевым поведении и певческой манере являются текстами-квалификациями, главным образом оце- ночными. Однако пословица "Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами" может быть истолкована как рекомендация, как правило. В конкретных социумах существуют правила, регулирующие речевое поведение, исполнение песен, правила разрешающие и запрещающие. (Яркий образец тому дает Р. Бауман в упоминавшейся работе о народной лингвистике и фольклоре квакеров.) Обращаясь к запретам и рекомендациям, существующим в народной среде по отношению к фольклорным произведениям, мы вступаем в область текстов-инструкций2. Тексты-инструкции очень разнообразны по форме и приложимы к самым разным объектам. Много текстов-ин- струкций встречается в высказываниях о нормах речевого поведения и об исполнительском искусстве — области, осознаваемой в очень боль- шой степени. Осознание фольклора, особенно музыкального, формиру- ет сферу народной эстетики, и высказывания на этот счет указывают на норму или отступление от нее. При этом в высказываниях о нормах ис- полнения часто даются точные и тонкие признаки исполняемого жанра. Высказывания об исполнении фольклорных произведений, особен- но тексты-инструкции, содержащие в себе модус долженствования, имеют прямое отношение к области обучения словесным и музыкаль- ным текстам. Большинство фольклорных текстов, по-видимому, усваивается бес- сознательно в обрядовом и бытовом контексте вместе с фоновыми знаниями, необходимыми для правильного функционирования тек- стов. Однако в народной культуре существовало и обучение текстам определенного вида. Как известно, в разных культурах были школы сказочников и сказателей. Кроме того, были тексты, которые обя- зательно заучивались наизусть, — молитвы и заговоры. Безусловно, большим вниманием пользуются в народном восприя- тии письменность, книга, грамотность и соответственно грамотные люди. В русских былинах и духовных стихах герой "поклоны кладет по-ученому, говорит он все по-писаному". В знаменитом стихе "Голу- биная книга" царь Давыд Осеевич характеризует содержание упавшей с неба книги "по памяти как по грамоте". В "Пословицах рус- ского народа" В.И. Даля [1904. Т. 4] приводится несколько десятков пословиц и загадок, посвященных грамоте. Некоторые из них описывают процесс писания: "Расстелено по двору белое сукно: конь его топчет, один ходит, другой водит, черные птицы на него садятся". Другая загадка, описывая процесс письма, дает оценку этому виду деятельности: "Семя плоско, поле гладко, кто умеет, тот и сеет, семя не всходит, а клад приносит". Объектом загадки становятся и атрибуты письма: "Голову срезали, сердце вынули, дают пить, велят го- ворить (перо)". Отношение к традиционному обучению также отразилось в посло- вицах: "Пророк Наум поставил на ум" (обучение обычно начина- лось с первого декабря), "Фита да ижица, к ленивому плеть дви- жется", "Азбука — наука, а ребятам бука", "Сперва аз да буки, а там и науки", "Ер да еры упали с горы, ерь да ять — некому под- нять". Для того чтобы лучше запомнить, азбуку пели. Все проявления самосознания становятся особенно обостренными в ситуации "свое—чужое". Это ситуация межэтнического общения, наличия локальных территориальных границ внутри одной культуры, конфронтации между двумя конфессионально далекими или, наобо- рот, конфессионально близкими социумами, между "деревенской" и "городской" культурой. В моей практике встретились старообрядческие деревни, где сами жители указывали на то, что в одной деревне все ругаются матерно
Заметим, что иногда языковые наблюдения очень точны, а иног- да неверны, поскольку за реально существующий принимается не- кий идеальный образец. Так, старообрядцы, живущие в Восточном Полесье, противопоставляя себе исконным жителям Полесья, харак- теризуют свой говор как московский, хотя он от этого очень далек (пос. Радуль Черниговской обл.). Когда-то меня поразило высказывание одной деревенской жен- щины: "Вот нашу песню мужик в радиве поет, а все не так, врет голос, всю песню переворачивает". Говорила она о песне "Прощай, жизнь, радость моя", а "мужик в радиве" был Ф.И. Шаляпин. Шаля- пин пел не так, как они, — его пение было чужим и потому не нравилось. Выражение "переворачивать" мотив или песню термино- логично. По мнению многих информантов, узнававших свои песни по радио или телевизору, их (песни) обязательно "переворачивали" — обычно больше мотив, чем слова, причем это "перевернутое" всег- да было хуже. В исполнении фольклорного произведения могут присутствовать элементы знаковости, адекватно воспринимаемые только в узкой локальной культуре. По наблюдениям М. Мазо, при исполнении вологодских плачей знаковыми являются поза и жесты плакальщицы. Самое проникновенное исполнение того же плача с прекрасным текстом плакальщицей из другой деревни, где руки при этом ставят на стол другим образом, не вызовет соответствующих эмоций, и это пони- мают и исполнители, и слушатели. Им кажется, что чужие делают не так "жалостно" [Мазо, устное высказывание]. В этом смысле интересны попытки музыковеда З.Я. Можейко изучить "этномузыкальные предпочтения" народных исполнителей методом "звучащих анкет", которые показали очевидное предпочтение всего "своего" [Можейко, 1985, 63—66]. Рассматривая проблемы самосознания на материале русской народ- ной словесной культуры, мы можем задать вопрос: насколько пере- численные объекты народной рефлексии являются универсальными, не сказывается ли в выборе объектов осознания тип культуры, языка. Думается, что указанные приоритеты — язык в целом, фонетика и лек- сика, речевое поведение — как объекты осознания достаточно универ- сальны (см. сходные выводы в обзоре Ромашко [1987]), однако тип языка и языковых данных может быть стимулятором привлечения особого внимания носителей народной культуры к какому-либо одному феномену. Так, в палеоазиатских языках, особенно в чукотском, бога- тый материал для народной лингвистики дают собственные имена с прозрачной внутренней формой. По наблюдениям автора, в чукотском поселке всегда найдется хотя бы один человек, для которого тол- кование собственных имен — неотъемлемая часть его интереса к своей культуре. Универсальны и условия, при которых языковое и культурное самосознание становится обостренным. Это исторические переломы, ситуации контакта и противостояния культур, а также ситуация обучения языку и текстам. Как справедливо заметила Т.В. Цивьян, "человек может не замечать язык в том же смысле, в каком он не думает о своих руках и ногах — но это пока с ним все бла- гополучно" [Цивьян, 1990, 51]. Однако, пишет далее Т.В. Цивьян, не только неблагополучие, но и высокая степень духовной культуры заставляет обратить на язык особое внимание. Ситуация неблагопо- лучия в соединении с высокой степенью духовной культуры харак- терна для многих конфессиональных групп, где противостояние господствующей культуре необходимо для языкового и культурного самосохранения, а обучение текстам, неизбежно порождающее реф- лексию, есть средство передачи религиозной традиции. жүктеу/скачать 1.96 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|