открывать в
три часа ночи Гугл и вводить «что делать, если
ребенок…» (подавился, перегрелся на солнце, бьет маму, не ест, не
хочет есть, икает, не может покакать, дерется, не слушается – и это я
вам сейчас реальные запросы перечислила, которые всплывают при
введении этой фразы).
При этом не все детский плач выдерживают спокойно, многим
выносить его просто физически больно, чаще мужчинам. Им сложно
допустить мысль, что порой плач – это просто разрядка психики, а не
сигнал тревоги, когда нужно срочно бежать и спасать.
Если дать
ребенку время «выплеснуться», он уснет, успокоенный. Папам такое
выдерживать сложно. Многие мрачно уходят пережидать рев в
соседнюю комнату, оставляя растерянную женщину в одиночестве. А
некоторые зло бросают: «Да успокой ты его уже, сил никаких нет!» и,
демонстративно треснув дверью, идут на улицу или к соседу. Как
будто это мама виновата, что у ребенка режутся зубы, колики или
температура. Самое паршивое в этот момент – не сам факт ухода, а
чувство
вселенского одиночества, которое накрывает: словно ребенок
нужен только тебе, его проблемы – это только твои проблемы. «Родила
– получай».
Это сильно подкашивает отношения. Потому что вы сейчас не в
том состоянии, чтобы думать ясно и чувствовать только красивое.
Недосып, тревоги, огромная физическая усталость – все это заставляет
жить на пределе своих возможностей, крайне скупо расходуя
эмоциональные ресурсы друг на друга, поскольку они практически все
уходят на заботу о ребенке.
И оттого так ценятся в этот период поддержка, добрые слова и
хорошая шутка, способная дать хоть немного тепла и света. Помню
эпохальное событие, когда сын впервые за десять месяцев проспал всю
ночь – и я вместе с ним (тоже впервые). Говорю утром мужу: «Слушай,
у меня какие-то мешки под глазами». А он мне: «Это,
наверное, от
высыпания».
Я рассмеялась и в тот момент с грустью поняла, что не помню,
когда смеялась в последний раз.
Сегодня много говорят о том, как важно контейнировать детские
эмоции, вбирать их, позволяя маленькому человеку выплакаться,
накричаться и слить нервное напряжение в тебя. Я всегда это
представляю и ощущаю так:
ты накрываешь собой гранату.
Если постоянно
накрываешь собой гранаты, не удивительно, что
иногда разрываешься на лоскуты: потому что это невероятно сложно –
накрывать собой гранаты.
Это изматывает. Без конца перерабатывать детскую злость и
фрустрацию тяжело. Поэтому нормально, что «правильно» отвечать на
недовольство и раздражение партнера («как делают взрослые люди»)
сил просто не остается. Мы либо взрываемся, либо просто
отключаемся и переводим себя в режим концентрации только на
ребенке, говоря партнеру: «Делай что хочешь», – подразумевая: «Нет у
меня сил
еще и на тебя».
Понятно, что проблема в этот момент не решается, – ее комкают и
заталкивают под ковер, а обиду проглатывают, – и она оседает внутри
грязным твердым налетом. Отношения теряют прозрачность и радость,
мутнеют и из питательных и безопасных превращаются в ранящие и
отбирающие. Часто решение видится в одном:
развестись. Потому что
ребенок «подсветил» то,
что никакой любви, оказывается, и нет, что
каждый сам за себя, что никто не хочет делить никакую
ответственность – хочет только сделать так, чтобы ему было легче.
Тогда люди, которые когда-то были гораздо терпимее друг к другу,
начинают оценивать происходящее в категориях крайностей: «всегда»,
«никогда», «ни разу», «все время», «вечно». Условно хорошее и
условно плохое приобретает угрожающий контраст. И никто не хочет
вспоминать классическое «почему мы друг друга полюбили» – хочется
просто друг друга добить.
От бессилия. От усталости. От того, что «такая сейчас серия», в
которой героям предписано мучаться и страдать, через эту боль расти
и узнавать о себе и своих пределах много нового. Но это время,
которое нужно пережить. Не «собраться и пережить», а просто
пережить, как получится. С соплями, слезами, злостью, ненавистью.
Позволяя «некрасивым» чувствам проходить
через себя строем по
несколько раз за день, но твердо приняв решение отказаться от резких
движений: «Уходи», «Тогда я сама уйду», «Давай разведемся».
Достарыңызбен бөлісу: