С. В. Букчин. Ревнитель театра 5 Читать Легендарная Москва Уголок старой Москвы 48 Читать Мое первое знакомство с П. И. Вейнбергом 63 Читать М. В. Лентовский. Поэма
жүктеу/скачать 3.73 Mb.
|
* * *Театральная тема органично входит в круг фельетонных обозрений, заметок, рассказов, которые молодой Дорошевич во второй половине 80 х – начале 90 х гг. публикует в тех изданиях, которые недавно традиционно относили к «развлекательной» или «бульварной» прессе. Речь идет о московских журналах «Будильник» и «Развлечение», газетах «Новости дня» и «Московский листок». Отдавая должное тому обстоятельству, что эти характеристики устоялись в определенных идеологических условиях советского времени и справедливы лишь частично, следует, наконец, сказать о том, что эта пресса народилась как следствие определенной демократизации общественной жизни, как ответ на тягу прежде всего городского простонародья к знанию и культуре. На страницах этих изданий с читателем шел бойкий, живой разговор о разных разностях окружающей жизни. Сами эти издания были тем ежедневным или еженедельным чтением, в котором уже нуждался и к которому уже приучен был читатель самого что ни на есть «демократического происхождения». Театр очень интересует этого читателя, ибо он его завсегдатай. Дорошевич публикует в «Развлечении» и «Будильнике» рассказы, в которых читатель встречает знакомых ему персонажей — смешных и несчастных провинциальных актеров, маленьких и постоянно унижаемых служителей сцены. Это среда, безусловно, очень хорошо знакома автору. Вот характерный ее тип из рассказа «Актер», которого знали только по «выходным ролям»: Со времени его поступления на сцену прошло много, много лет.
Кто интересуется фамилией человека, стоящей в афише против слова «слуга»? Конец героя закономерен: «Чудак спился»1. В рассказе «Ниль-Адмирари» бедствующие супруги-актеры идут на обман: дают объявление об «опыте отрубления живой головы», а показывают жалкие фокусы. Исправник прячет их на съезжей от разгневанной публики. Ранним утром они выходят из города. «Их никто не бил. Целые две недели они будут сыты»2. Дорошевич полон сочувствия к бедному, униженному человеку. Но он может и жестоко посмеяться над провинциальной актерской фанаберией, которую олицетворяют любовник Петров-Сапожковский, считающий «Гамлета» «заезженной пьесой», и антрепренер Неплатилов-Стрекач, «из экономии» хоронящий одновременно Полония и Офелию (рассказ «Гамлет Завихрывихряйского уезда»3). Театральные «реплики» встречаются в его обозрениях «Картинки общественной жизни» и «Письма к бабиньке» (не случайно подражание щедринским «Письмам к тетеньке», ибо Щедрина он считал «великим и недосягаемым учителем русского журналиста»). Он напоминает о юбилее известного театрального деятеля С. А. Юрьева, сумевшего «в течение такой долгой жизни не растерять ни одного из своих идеалов и не состариться душой, — это подвиг, возможный только для людей сороковых годов»1, о том, что исполнилось сто лет со дня рождения автора «Юрия Милославского» М. Н. Загоскина, бывшего директором Малого театра, а между тем никто не пришел на его могилу, и нет посвященной ему памятной доски на здании театра2. Работа в ежедневной газете «Новости дня», где Дорошевич с июля 1889 г. стал вести рубрику «Злобы дня», а затем «За день» под хлестким псевдонимом Сын своей матери, давала больше возможностей для обращения к театральной теме. Точнее к новостям театральной жизни, поскольку само амплуа театрального рецензента было занято А. И. Соколовой. Можно представить себе, каково было почтенной писательнице встречаться на одной газетной полосе с Сыном своей матери. Псевдоним, конечно, был местью, но, как вспоминает В. А. Гиляровский, никто в редакции тогда не знал об их родстве. И в «Московском листке», куда Дорошевич перешел летом 1890 г., рубрику «По театрам» вел П. И. Кичеев. {19} Речь не о том, что Дорошевич чувствовал себя отчасти тематически стесненным. Он ощущал себя прежде всего фельетонистом, газетчиком, скажем так, «широкого отклика». Для него «фельетонист хорошего типа» — это журналист «живой, подвижный, всем интересующийся и во все вникающий»3. И поддержка чеховского «Иванова» в тех же «Злобах дня» для него прежде всего акт общественной справедливости: «Ан. П. Чехов — замечательно талантливый человек. С этим согласны все. У Г. Чехова есть только один неприятель — это “Иванов”… Что же такое “Иванов” на самом деле? Несомненно одно: что это произведение все-таки выдающееся»4. На фоне продолжавшегося и два года спустя после премьеры «Иванова» в Театре Корша непонимания публикой и критикой проблем, волновавших Чехова, грубых нападок на пьесу и ее автора в «Русском курьере» и «Московском листке» отзыв Дорошевича был по-своему важен. Сам жанр фельетонного обозрения не давал возможности для развернутого анализа социального явления, с которым он выступил значительно позже, накануне первой революции, в фельетоне «Прогрессивный паралич жизни»: «Русская жизнь похожа на прогрессивный паралич… Жизнь русского человека начинается буйным периодом. Он призван, чтобы спасти всех. Личной жизни нет. И в жилах бьется только общественная жизнь… Но зато кончен университет, — кончена и жизнь… Если бы условия русской жизни были другими, если бы сорок, — сорок! “поколений” университета хоть наполовину сохранили и в жизнь внесли ту живую душу, которой полны они в университете, — наша жизнь давно бы уже стала такой “прекрасной, изящной, интересной”, какая не снилась в мечтах даже чеховским героям. Откуда же, откуда “Ионычи”? Откуда “Люди в футлярах”?.. Университет кончен. Вступил в жизнь… Это самый тяжелый, самый мучительный период жизни русского человека. Этот переход от: — Надо переделать мир! До: — Надо тянуть лямку!»1 Достаточно сопоставить этот фельетонный монолог с признаниями чеховского Иванова о том, как в молодости он «любил, ненавидел и {20} не верил так, как все, работал и надеялся за десятерых, сражался с мельницами, бился лбом об стены», а затем «надорвался», утомился, разочаровался… Для Дорошевича очевиден драматизм нравственных исканий чеховского героя. Видимо, отсюда наряду с осуждением «прогрессивного паралича» русской жизни берет начало несомненное сочувствие этим исканиям, лучшим порывам человеческой души, что нашло подтверждение в характеристике творчества замечательного актера Н. П. Рощина-Инсарова: «Но одной из лучших его ролей был “русский Гамлет”. Чеховский Иванов. Он был поэтом рыхлого, слабого русского человека. Это был:
— Актер Чехова. В чеховских ролях он достиг вершин своего творчества. Когда он играл Иванова, дядю Ваню, Тригорина в “Чайке”, — чувствовалась чеховская душа» («Рощин-Инсаров»). Что же касается восприятия чеховской драматургии и публикой и критикой, то за два года до смерти писателя Дорошевич бросил в их адрес: «Сколько кричат: — Ах, пьесы Чехова невозможно тяжелы! Почему?
Потому что его герои и героини не женятся в конце концов друг на друге, и лакей не выносит на подносе шампанское, когда опускают занавес» («Режан»). жүктеу/скачать 3.73 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|