Саня Турист, 20 лет. Иван Троянов, 43 года. Гришка

Турист (передразнивая). Значит. Ага. Куда надо.

Баба Нюра. Ну, это-то понятно. Вам там видней, ага. Ты бы хоть рассказал, как там всё. В целом. Коммунизм-то уже всё? Построили?

Турист. Всё-всё. Коммунизм ваш давно уже всё.

Баба Нюра. Ох, ты. Посмотреть бы, хоть одним глазком. Красиво, небось. А у вас там эти – тран-зи-сте-ры – есть?

Картина шестая

Крыша клуба. На крыше стоит Сергеич. Над ним огромное звёздное небо. Сергеич курит беломор, стряхивает пепел себе под ноги, смотрит на звёзды. Одна звезда срывается и падает. Сергеич усмехается, зажмуривается и что-то шепчет себе под нос. Открывает глаза – звезда всё ближе. Сергеич трёт глаза, смотрит, достаёт из кармана лупу, рассматривает звезду. Та всё ближе и ближе, больше, ярче. Сергеич снова зажмуривается, закрывает от страха лицо руками. Замирает. Ничего не происходит. Открывает глаза и видит – мимо него летит ракета. Из иллюминатора смотрит Гагарин и машет ему рукой. Сергеич растеряно машет ему в ответ. Ракета летит дальше. Сергеич машет уже обеими руками и с удивлением обнаруживает, что взлетает. Сначала робко, затем всё смелее Сергеич машет руками, поднимаясь всё выше и выше. Он летит над посёлком и смотрит на улицы, дома, в окна. Вот баба Нюра сидит на кухне, пьёт чай. Вот Ежов в своей сторожке чистит ружьё. Три старухи вместе спят на огромной кровати. Гришка играет с котёнком. Сергеич счастливый машет им всем рукой, но его никто не видит. Все занимаются своими делами. Не успев затормозить, он врезается в ракету Гагарина. Раздаётся взрыв. Сергеич, охваченный огнём, вместе с останками ракеты летит вниз. Разбивает окно в клубе и влетает внутрь. Внутри от прежнего бардака не видно и следа. Стены просто слепят своей белизной. Всё помещение залито солнечным светом. Весь хлам убран. Транспаранты развешены по стенам, ярко-красные знамёна гордо реют в глубине сцены. За трибуной стоит Ежов. За столом, рядом с трибуной, три старухи. Чуть поодаль на лавочке сидят Гагарин, баба Нюра и Брежнев. Напротив них на стуле Сергеич. Один. Остальные жители посёлка сидят в зале.

Ежов. Подсудимому вменяется порча социалистической собственности, в виде межпланетного звездолёта (смотрит на осколки стекла) и разбитого окна в поселковом клубе. А также препятствие освоения космических просторов и покушение на жизнь при исполнении. Предлагаю расстрелять.

Баба Нюра. Будут ещё предложения?

Брежнев. Некоторые ошибки может исправить только время.

Баба Нюра. Слово предоставляется герою планеты Земля, заслуженному нумизмату и почётному члену астрономического кружка имени Джордано Бруно! Прошу любить и жаловать, товарищи – Гагарин, человек и луноход!

Гагарин. Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов! Через несколько минут могучий космический корабль унесет меня обратно – в далекие просторы Вселенной. Что я могу сказать напоследок? Всё, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано зазря, благодаря преступной халатности этого, простите меня, товарища! Пока вся страна в едином порыве работает на благо покорения космических пространств – он бессовестно бьёт окна! По совокупности преступлений, путём частичного сложения предлагаю – 15 лет расстрела с конфискацией имущества в пользу трудящихся марсиан. Кто за, товарищи?

Сергеич. Москва? На контакт? Так и сообщил?

Сергеич. Не спишь? Ты уж извиняй, что это, без стука, на ночь глядя.

Баба Нюра. Да что ты, Сергеич? Проходи, вот чайку попей. У меня, значит, от начальства секретов нету.

Сергеич. Нагрузил, смотрю Ежов тебя?

Баба Нюра. Ты только это, тише разговаривай. Спит, московский гость наш.

Сергеич (шёпотом). Нагрузил, говорю, тебя Ежов?

Баба Нюра. Ну. (кивает на Туриста.) Умаялся, поди, с дороги-то, ага. Вдаль такую приехал.

Сергеич. Да и Ежов ещё этот. Совсем замордовал человека. На фабрику ведь хотел ещё запереть. Ладно хоть к тебе вот привёл.

Баба Нюра. Вот и я говорю. У меня хоть тепло, поспать можно, ага. А я что? Мне не сложно. Хоть с человеком с Большой земли покалякать. Всё вперёд. Давно ж вестей из Центра не было… Сны небось видит. Я люблю сны смотреть. Телевизор, зараза, не фурычит, так хоть сны посмотреть, значит.

Сергеич. Вот о птичках. Я собственно, что зашёл-то. Помощь мне твоя нужна. Сон бы мне растолковать.

Баба Нюра. Сон?

Сергеич. Ну. Приснилось мне, будто я летаю над посёлком вместе с Гагариным.

Баба Нюра. Это ты растёшь, значит, Сергеич.

Сергеич. Как это?

Баба Нюра. Обыкновенно. Может на пару сантиметров, а может и того (показывает пальцем наверх.) на повышение пойдёшь.

Сергеич. О как, повышение... А потом я в ракету врезался. И меня судили за порчу социалистического имущества. Прямо у нас в клубе, святая наша троица судила.

Баба Нюра. Так это что – тебя после повышения того (проводит большим пальцем по горлу.) разжалуют?

Сергеич. Сплюнь ты! Не успели повысить и сразу разжаловать!..

Баба Нюра. А может и к дождю. Осень скоро. Дожди, значит, пойдут.

Сергеич. А свидетелем был Леонид Ильич.

Баба Нюра. Это какой Леонид Ильич? Макаров что ли, тракторист наш? Покойники – это к деньгам, ага.

Сергеич. Да какой там Макаров? Товарищ Брежнев.

Баба Нюра. Брежнев? Чтой-то он зачастил в поселковые сновидения. Вон и Гришке, придурку лагерному нашему, он тоже являлся.

Сергеич. И Ваньку Троянова привёл…

Баба Нюра. Так тебе и Троянов приснился?

Сергеич. Да не. Я что думаю – может это, неспроста всё. Ну, сначала этот появился откуда не возьмись. Потом сон непонятный. Гость-то что говорит?

Баба Нюра. Так это. Ничего не говорит (смотрит на Туриста.) А Кляп… Так это он сам выпал. Я тут не…

Сергеич. Кляп? Какой ещё кляп? Ну, Ежов, подведёт меня под монастырь!

Турист. Ни к какому придурку лагерному я не пойду! Лучше сразу, тут – солью! А я с места не сдвинусь!

Сергеич. Ой, вы уж нас простите. (Бабе Нюре.) К нам, можно сказать, из Москвы приехали, а он… Ты что – не знала? (Туристу.) За утренний инцидент, говорю, нас простите. Ну, и за то, что разбудили.

Баба Нюра. Чего не знала?

Сергеич. Это же фотокор. Из журнала… Как он там называется? Интер… Интер… Не интернационал точно (Туристу.) Как он, бишь, называется? Ну, журнал этот. Интеграл, кажется?

Турист. Что? (Пауза.) А! Да-да. Интеграл, интернационал, интернет – какая разница.

Сергеич. О, как! Интернет! Видимо, аббревиатура какая-то. А вы ему кляп. Подведёте меня под монастырь, ей богу.

Баба Нюра. А я что? Я простая баба. Мне что сказали, то я и… А кляп это я ему достала, ага. Не того, говорю, человека придурком лагерным назвали, не того. А он главное молчит, что кляп-то у него в роте торчит. Так это что, Сергеич, фотокор, значит?

Сергеич. Так он нам, с Ежовым, мол, так-то и так, фотографирую, мол, для журнала. Ну ты же Ежова знаешь – он же не человек, катастрофа ходячая. Я как-то мимо ушей информацию и пропустил. А потом меня как обухом по голове – фотокор. Скажи спасибо, что на фабрику не отправили, а то ведь сраму бы не обрались, как с геологами.

Баба Нюра. Так и я говорю – хорошо, что не на фабрику. Там-то и сыро и темно, а у меня тепло, значит.

Турист. Ну, так что? Вы меня того? Я свободен?

Сергеич. Конечно-конечно, товарищ журналист. Вы уж извиняйте. Это у нас, как сами понимаете, перегибы на местах. Но мы боремся, по мере сил, так сказать.

Турист. Ну, вы это, проследите там…

Сергеич. Проследим-проследим. А вы располагайтесь, отсыпайтесь, набирайтесь сил. Вот, чайку испейте. Чай не пил – какая сила. Верно? А завтра мы вам всё тут покажем.

Турист. Что покажете?

Сергеич. Как что? Всё. Вы ведь фотографировать к нам приехали?

Турист. А. Так это. Ну да.

Сергеич. Ну, вот и отдыхайте. А случившееся будем считать недоразумением. Заверяю вас – больше такого не повторится. (Бабе Нюре.) Знак! Вот тебе истинный крест (крестится) – знак это!

Баба Нюра. Чудны дела твои господи!.. (тоже крестится, плюёт через левое плечо.)

Картина девятая

Пустырь перед поселковым клубом. Посреди пустыря облупившаяся скульптура пионеров. Здание клуба одноэтажное покосившееся. Окна замызганные, покрыты пылью слоем с палец. Краска на рамах облупилась. Над входом табличка. Несколько букв обвалилось, так что можно прочитать только «К..Б». У входа три старухи копошатся – сажают цветы. Гришка таскает из клуба на улицу транспаранты, знамёна. Трибуна уже вытащена, стоит у входа в клуб. Рядом с ней стоит Сергеич.

Сергеич (весело). Ну, что команда ух – работает до двух. Готовы к выполнению поставленных перед вами задач?

Вторая старуха. Я всё никак понять не могу – чего ты от нас, сердешный, ждёшь?

Сергеич. Ну, что вы за бабы за такие бестолковые? Я же вам говорил – фотокор к нам приехал, из Москвы. Будет фотографировать наше житьё-бытьё. А мы что ему покажем? Ведь срам один сплошной.

Гришка. А я говорил, говорил. Жизнь возвращается! Жизнь налаживается! Говорил!

Первая старуха. Ага. Скажи ещё – жить стало лучше, жить стало веселей. Одно слово – дурачок, а с боку бантик.

Баба Нюра. Да, ладно вам, бабоньки. Раз в пятилетку на лавочке своей не посидите, значит, так хоть что-то доброе сделаете. И то ведь недовольные.

Первая старуха. Это тебе, Нюрка, хорошо говорить. Ты, смотрю, неплохо устроилась, ничего не скажешь – метёлкой-то махать, а мы тут кверху сракой полдня корячимся.

Баба Нюра. Чистота – залог здоровья, ага. В здоровом теле, значит, здоровый дух.

Сергеич. А что вы там корячитесь?

Первая старуха. Здрасьте, приехали. Как что?

Третья старуха. Цветы вот сажаем, что. Сам же говорил – чтоб перед гостем московским не стыдно было.

Сергеич. Ёжки-матрёшки, подведёте вы меня под монастырь.

Третья старуха. Что опять не слава богу?

Сергеич. Ну, какие, к чёртовой бабушке, цветы? Когда они ещё расцветут, эти ваши цветы?

Первая старуха. Да что у них в Москве что ли как-то по-другому цветы растут?

Сергеич. У них там, в Москве, небось уж и коммунизм наступил. Там цветы поди по разнарядке цветут. А мы что – свою темноту будем демонстрировать? Так, бросайте все эти пережитки. Говорил же, красьте траву – вон, какая пожухшая.

Третья старуха. Так осень на дворе. Конечно, она пожухла. У неё своя разнарядка.

Сергеич. Так, разговорчики. Разнарядку мы ей свою сладим. Красьте, говорю.

Первая старуха. Хоть бы снег выпал – посмотрим, как Нюрка с метёлкой со своей здоровье будет укреплять.

Вторая старуха. А цветы?

Сергеич. А цветы… А цветы вон пусть Гришка из цветной бумаге состряпает.

Третья старуха. А не лучше ли клуб покрасить? Вон, какой страх божий. В гроб краше кладут.

Сергеич. Краски мало. На весь клуб не хватит.

Вторая старуха. Ну, может быть тогда хоть рамы?

Сергеич. Рамы? Зелёным?

Третья старуха (достаёт кисточку из банки, смотрит на свисающую густую массу). Да какой же это зелёный? Это цвет морской волны.

Баба Нюра. Какая же это морская волна? Бирюза это, ага, бирюза.

Первая старуха. Бирюза у тебя на балконе стоит, пылится, а это – цвет наваринского дыму.

Сергеич. Да хоть серо-буро-малиновый в крапинку. Другого всё равно нет. Красьте уже. У вас ещё репетиция впереди.

Вторая старуха. Что у нас впереди?

Сергеич. Репетиция. Вечером смотр поселковой самодеятельности.

Первая старуха. Смотр чего?

Сергеич. Поселковой самодеятельности.

Третья старуха. А она у нас есть?

Сергеич. Будет. У меня тут всё записано (достаёт из кармана блокнот, листает.) Сначала ознакомительная экскурсия по достопримечательностям посёлка, далее смотр поселковой самодеятельности, затем торжественный митинг и праздничное чаепитие.

Первая старуха. А у нас, стало быть, и эти – до-сто-при-ме-ча-тельности есть?

Сергеич. У меня и это записано (листает блокнот.) Вот. В одна тысяча шестидесятом году в нашем посёлке гостил Сергей Павлович Королёв.

Вторая старуха. Это который главный инженер фабричный что ли? Так он же наш, тутошний.

Сергеич. Какой ещё главный инженер? Королёв, конструктор который, ракеты строил. Потом вот ещё – первый камень в строительстве фабрики имени Надежды Константинны был заложен Бросом Титом, во время визита в нашу страну.

Гришка достаёт кирпич с надписью «От братского народа Югославии».

Сергеич. Так, Марка Бернеса пропустим – неоднозначная фигура. А, вот – на открытии нашего клуба выступал сам Леонид Утёсов!

Третья старуха. Ну, Сергеич! Ну, фантазёр! Не помрёшь – много горя примешь!

Первая старуха. Ежова на тебя нет.

Сергеич. Так! Раз не нравится – сами садитесь и пишите! А я к сестре, в Горький! Надоели вы мне, хуже горькой редьки!

Баба Нюра. Да перестань ты, а то будет как в прошлый раз. Нравится нам, всё нравится.

Ежов. Всё читаешь?

Вторая старуха. Как вспомнишь – так и всплывёт.

Сергеич. Что – опять?

Ежов. Всё читаешь, говорю. Смотри, кого я к тебе привёл.

Сергеич. Откуда ты их только берёшь?

Первая старуха. Ну, Ежов! Ну, даёт! План перевыполнил на пятилетку вперёд!

Сергеич. Слушай, кто ты такой? Я тебя спрашиваю – кем ты себя возомнил? Сторож? Ну, вот и сторожи, сиди в своей коморке, мух дави.

Ежов. А я сторожу, Сергеич, сторожу. Будь покоен. Если б не сторожил – фабрику давно бы уже по камушкам разнесли.

Сергеич. Ежов, едрить твою налево! Ты мне мероприятие срываешь!

Ежов. У меня свои, понимаешь, мероприятия. Ну-ка, посунься, Сергеич. (залазит на трибуну.) Товарищи! Братья и сестры! Я собрал вас в этот грозный для родины час…

Третья старуха. Не тяни кота. Давай уже по существу. Нам ещё репетировать.

Ежов. По существу. Вчера в нашем посёлке произошло чэпэ республиканского масштаба. Как вам известно, при обходе вверенной мне территории, мною, чрезвычайноуполномоченным сторожем, Ежовым Игнат Фёдоровичем, был изловлен подозрительный тип. Предположительно шпиён и диверсант…

Сергеич. Ежов, едрить твою налево!...

Первая старуха. Покороче можно?

Ежов. Покороче? Пожалуйста. Сегодня, без четверти по полудню, при обходе вверенной мне территории, мною черзвычайноуполномоченным сторожем, Ежовым Игнат Фёдоровичем, был пойман ещё один подозрительный тип, что наводит на мысль о том, что мы имеем дело с диверсионной группой.

Сергеич. Слушай, Ежов. Хватит уже. Я говорю тебе, хватит уже играть в юных бериевцев. Песок ведь сыпется, а всё туда же.

Ежов. А ты не ёрничай, Сергеич, не ёрничай.

Сергеич. И кто на этот раз? Дай-ка угадаю – шпиён. А нет-нет – грибник. Или выше брать? Начальник партии.

Ежов. Следствие установит.

Картина десятая

Турист. Ты где, мать твою, пропадал? Сказал, что пошёл отлить, а сам пропал. Ты охренел, да? Ты где, я тебя спрашиваю, пропадал?

Иван. Я действительно ходил отлить.

Турист. Ходил он отлить. Я уснуть успел, пока ты ходил.

Иван. Ну ты тоже придумал – спать. Нашёл ещё где.

Турист. Ты ващще куда меня привёл? Чё здесь происходит? Кому расскажешь – не поверит ведь никто. Ты же говорил, что город заброшенный, что нет здесь никого, а он просто кишит какими-то коллекционными идиотами.

Иван. Я всё объясню. Я действительно думал, что он заброшенный.

Турист. Меня тут чуть не пристрелили, в твоём заброшенном городе.

Иван. Ну, не пристрелили же.

Турист. Спасибо, блин, большое. Успокоил. Мне так гораздо легче.

Турист. Они, понял, думают, что я типа журналист из Москвы, приехал фотографировать их дыру. Типа фотокорреспондент.

Иван. Журналист?

Турист. Прикинь? Я – журналист! Сдохнуть можно. Короче, я им залечил, что я блогер, все дела. А они ващще не в курсах за интернет. Я им про ЖЖ, а они – о, раз журнал, значит журналист. Да они здесь, по ходу, ващще не врубаются, что Совок давно загнулся. Прикинь, да? При Совке живут. До сих пор. Чувак, это просто атас, машина времени какая-то. Реально же как в Совке побывал.

Турист. Сначала, когда мне этот дядя стволом стал тыкать, я думал убью тебя, как увижу. Ну, за то, что кинул меня.

Иван. Да я в натуре ссать ходил, ты достал!

Турист. А потом, когда они начали плясать вокруг меня… как туземцы какие-то. Я для них большая шишка из Москвы, понял, да? Фотокор, блин. А сами даже не чухнули, что без фотоаппарата. Вот вам то, вот вам сё. Ол инклюзив, короче. Как в Турции, понял. Обслуживание, конечно, ни к чёрту, а так – красота. Прям человеком себя почувствовал.

Иван. В общем, ладно. Давай сейчас побырому на фабрику, делаем свои дела и сматываемся отсюда.

Турист. Ты чё? Ты не слышал, что я тебе говорю? Я для них большой дядя. Какие дела?

Иван. Я один должен медь тащить? Тебе же тоже деньги нужны были. Её там, я отвечаю, во! Толкнём – почувствуешь себя человеком.

Турист. Да какая медь – тут такие дела. Слушай, а может мне здесь остаться? Буду у них начальником, а? Прикинь – я начальник. А если я им ещё и тебя сдам, воришку мелкого, так ващще авторитетом стану… Шучу! Не бзди – зэк ребёнка не обидит. Не пори горячку, Иваныч – дай покайфовать вдоволь. Кто меня ещё так на руках носить будет?

Иван. Я, когда они правду узнают и тебе ноги переломают.

Турист. Кто? Они? Это ж старики, их соплёй перешибёшь.

Иван. А вариант солью из ружья в задницу тебя устраивает?

Турист. Да ладно тебе. Дед старый, глухой. Глазомер по-любому барахлит. Да и откуда они узнают?

Иван. С глазомером у него всё в порядке. У него разряд в молодости был.

Турист. Так это в молодости… Погодь, ты откуда знаешь? (Пауза.) Ты знаешь его что ли? (Пауза.) Знаешь?!

Иван. Я не знал, что Ежов до сих пор ещё небо коптит. Я думал, вымерли они уже все как мамонты, как динозавры. Ан нет смотри – шевелятся ещё, ходят. Живучие. Из наших-то, которые убежали отсюда, и то мало кого осталось, я да пара-тройка ещё – кто спился, кто скололся, кого убили, кто сам… А эти – шевелятся. Живучие, мать их. Даже удивительно. Как в заповеднике сохранились… Машина времени, тоже, скажешь… (Пауза.) Нет, они раньше другими были. Улыбались, смеялись. Было в них что-то, что улыбалось, смеялось, радовалось, верило. А теперь ходят такие же чёрные, как и дома эти, бараки чёртовы, как фабрика эта. И нет в них ни смеха, ни счастья. Оболочка одна осталась.

Турист. Ты же говорил, что просто лазил сюда на фабрику, медь таскал, а ты оказывается отсюда родом. Во дела.

Иван. Я вот думаю – останься я тогда здесь, я бы таким же стал? Я ведь не хотел отсюда убегать, понимаешь? Все бежали, а я не хотел. И не думал даже. Меня здесь всё устраивало. Это ж меня они, депутаты поссовета, делегировали. Съезди, узнай, что в мире творится, куда это все наши запропастились. Ничего лучше придумать не могли – отправить сопляка двадцатилетнего чёрте знает куда. Я ж ни хрена не понимал тогда в жизни. Увидел большой город, магазины все эти, женщин… Вот она, думаю, жизнь-то. Короче, узнал, куда наши запроспастились, потому что сам... А теперь вот вернулся – с родной фабрики цветмет тырить (Пауза.) А может это не они изменились, а? А я? Может это я изменился?