Сборник докладов XX юбилейных Международных Кирилло-Мефодиевских чтений (24 мая 2014 г.) Минск «Ковчег» 2015

Принято утверждать, что белорусский народ в процессе своего существования находился на рубеже «европейского и российского» влияния, причем «европейский» подразумевается как заведомо более прогрессивный, чем «российский». Нам представляется, что подобная трактовка существенно упрощает и искажает исторические реалии данного процесса. При подобном подходе происходит смешение цивилизационного понятия «европейское» и аксиологической оценки «хорошее, правильное, передовое». Фактически одна из форм цивилизаций заведомо рассматривается как превосходящая все остальные формы.

На самом деле граница «Европы», используемая в данном подходе, не совпадает ни с одной из принятых в различные периоды истории, начиная еще с Древней Греции (Европа – страна заката, Азия – страна восхода Солнца). По сути дела, и это четко показал С. Хантингтон в работе «Столкновение цивилизаций», при подобном подходе цивилизационная граница «Европы» проводится по исторически сформировавшемуся разделу между западными христианскими народами и народами православными и мусульманскими. Начало данного раздела было положено в IV веке н.э. при распаде Римской империи на Западную и Восточную и фактически завершено в Х веке при формировании Священной Римской империи.. Поэтому, начиная рассмотрение процесса социокультурного формирования белорусской нации, расположенной вдоль границы данного раздела, с данного исторического периода, нам представляется, что более конструктивным является разделение факторов, действовавших в истории, на восточно- и западноевразийские.

Истоки зарождения белорусской культуры относятся к IX-X вв. – времени появления первых государственных образований на территории современной Беларуси и вхождение их в состав Киевской Руси. В этот период начинается постепенная христианизация Руси в ее византийской направленности. В 988 г. христианство принимает Киев, а затем постепенно и все находящиеся под его началом земли. Это оказывает ключевое влияние на культуру восточнославянских народов, в том числе и населяющих территорию современной Беларуси. Данное влияние выражается в распространении письменности и активном восприятии византийской культуры в гражданской, военной и культовой архитектуре, живописи (в первую очередь, иконописи), в развитии ремесел, прикладном искусстве, в медицине, в государственном строительстве. Таким образом, на данном этапе развития белорусского этноса ведущим фактором является восточноевразийский.

В период феодальной раздробленности в XIII веке при татаро-монгольском нашествии Полоцко-Минские земли, Черная Русь (Новогородок, Слоним, Волковыйск), Гродненские, Турово-Пинские и Берестейско-Дорогиченские земли пострадали, но не остались в дальнейшем под властью Орды. В результате существовавшая на данной территории культура не понесла таких потерь, как на захваченных землях. В последствии они были включены в состав Великого Княжества Литовского (ВКЛ). (Показательным в данном случае является судьба Гродненских земель, расположенных на западе современной Беларуси. В 1241 году Койдан, военачальник Батыя, осадил город, последний гродненский князь Георгий Глебович погиб в битве, город и окрестности были опустошены. В дальнейшем сын Миндовга занял опустошенные земли и присоединил их к ВКЛ.)

Данные земли, вместе с коренными литовскими, составили политическое и экономическое ядро будущего Великого Княжества Литовского, которое представляло в тот период достаточно странное объединение, в котором древнерусское население составляло абсолютное большинство (80%), древнерусский язык был государственным, и православие являлось государственной религией. Опираясь на это ядро, великий князь литовский Гедемин и его потомки сдерживают агрессию Ордена, громят татар при Синих Водах (1362 г.) и осуществляют широкую территориальную экспансию: присоединяют Черниговско-Северскую землю, усиливают свое влияние на Волыни и в Подолии, в Киеве, на смоленских землях, дважды осаждают Москву. Можно констатировать, что в данный период социально-культурное развитие происходит, в основном, в рамках ранее сформированных традиций, наблюдается некий исторический баланс в действии восточно- и западноевропейских векторов цивилизационного развития.

Качественно новое этап западноевразийского влияния начинается после окончательного формирования ВКЛ во второй половине ХIV в. Заключение личной унии с Польшей в 1385 г. придает новый импульс распространению западно-евразийского влияния, что реализуется, в первую очередь, с интенсивным проникновением католической церкви на земли, составляющие территорию современной Беларуси. Однако преобладание восточно-славянских земель в его первоначальном составе, а также последующее включение все большего числа собственно русских земель заметно тормозят распространение элементов культуры данного типа. Более того, против процесса распространения западно-евразийского влияния выступали многие православные князья, поэтому в государстве на протяжении ста лет произошли три гражданских войны: Гражданская война в ВКЛ (1381-1384 гг.), Литовско-русская гражданская война (1389-1392 гг.) и Польско-литовско-русская гражданская война (1432-1437 гг.). За время последней в границах ВКЛ на протяжении трех лет фактически существовало государство – Великое княжество Русское.

В этот же период нарастает и восточноевразийское влияние на земли современной Беларуси. Победа на Куликовом поле в 1380 г. дало мощный толчок формированию общерусской духовности и государственности. Была одержано не только важнейшая военная и политическая победа, но произошло осознание глубокого внутреннего единства всех исконно русских земель.

Необходимо отметить, что данное влияние проявлялось не во второстепенных, а именно в существенных, жизненно важных для дальнейшего существование славянских народов, факторах.

Для примера целесообразно сравнить две эпохальные битвы того времени, – сражение на Куликовом поле и сражение под Грюнвальдом, - которые оказали огромное влияние на судьбы всей средневековой Европы.

Перед предстоящей битвой на Куликовом поле Дмитрий Донской посетил Сергия Радонежского и получил благословение последнего. Можно предположить, что именно данная встреча существенно изменила мировоззрение князя, так как в ходе Куликовской битвы он принципиально изменил воинскую традицию, которой сам придерживался всю свою предшествующую жизнь. А иных факторов, которые бы привели к подобным изменениям, не зафиксировано. Возможно, именно данная беседа и явилась толчком, который положил начало новой общерусской духовности, с которого начали формироваться фундаментальные черты русского характера. Первым ее проявлением стал зафиксированный в летописях факт совершенно невиданного до этого времени действий Дмитрия Донского перед началом Куликовской битвы

Перед началом сражения на поле Куликовом Дмитрий Донской выезжает перед войсками, меняется доспехами с боярином Михаилом Бренком и становится в общий строй с простыми посошными ратниками. Тем самым Дмитрий проявил не только мужество и отвагу, но и, по словам Ю. М. Лошица, "... это еще и великий образец смирения. Первый захотел уравняться с последним, стать как все, чтобы на всех поровну разделилась честь победителей или слава мучеников". Тем самым он решительно порывает со средневековой рыцарской традицией, согласно которой битва длится до тех пор, пока реет княжеское или королевское знамя. Становясь в общий строй, он, по сути, требует от воинов сражаться до тех пор, пока они живы. Потому что, возможно, рядом с ними сражается их князь, а значит битва не проиграна. Данная традиция была в дальнейшем присуща именно русскому (российскому) воинству. Активно участвовавшие в битве смоленские полки также стали носителями данной традиции, именно такого поведения в сражениях.

Данная традиция оказалась привнесенной на территорию соседних Литвы и Польши через ее одного из ее носителей – смоленских полков. И именно она обеспечила победы в битве под Грюнвальдом.

И именно данная традиция, привнесенная из Московского государства, четко прослеживается в действиях русских (смоленских) полков в ходе Грюнвальдской битвы. Остановимся на ходе битвы подробнее, чтобы были понятны различия в действии смоленских полков и остального польско-литовского войска.

15 июля 1410 г. между прусскими селениями Грюнвальд и Таненберг произошла встреча двух огромных армий. Правым крылом польско-литовских войск командовал Витовт, левым - Мечник Зындрыма, общее командование осуществлял король Ягайло. По сути дела, польско-литовская армия состояла из двух самостоятельных частей, поэтому на стыке их боевых порядков нужно было поставить наиболее устойчивые полки. Крепкий центр нужен был и потому, что пресловутая тактика «немецкой свиньи» предполагала нанесение главного удара именно здесь, чтобы расчленить противника и добить его по частям. По предложению Витовта, который за десять лет борьбы за Смоленск убедился в боеспособности и мужественности смолян, в центре поставили смоленские полки. Командовал ими молодой мстиславльский князь Юрий Лугвениевич (Семенович). Во главе немецких войск стоял сам великий магистр Ульрих фон Юнгинген.

За три часа до полудня Витовт бросил легкую литовскую кавалерию на левый фланг немецких войск. Немцы огнем из пушек отбили атаку и сами перешли в наступление. Первый удар они обрушили на правый фланг обороняющихся, на литовцев. Те не выдержали натиска хорошо вооруженных и организованных рыцарей и начали отступать. Не устояли и поляки на левом фланге. Королевское знамя упало на землю. Рыцари с победным гимном преследовали отступающих.

В этот критический момент в центре, где стояли смоленские полки, происходила кровопролитная битва. Смоляне приняли на себя наиболее мощный удар врага. Передний смоленский полк был почти целиком изрублен, но никто не сделал и шага назад. Два следующих полка сдержали наступательный порыв рыцарей, и смоляне начали их теснить. Это заставило немцев прекратить преследование поляков и литовцев и направить все свои силы в центр. Польские войска оправились и начали наступать, угрожая окружить рыцарей. Витовт также собрал свои полки, перестроил их, ударил по левому флангу врага и вышел в его тыл. Рыцари были зажаты в клещи. Великий магистр ввел в бой резервы, но они уже не смогли спасти положение.

В Грюнвальдской битве погибло 50 тысяч немцев. Был убит и великий магистр. Оставшиеся в живых рыцари разбежались.

Разгром немецких рыцарей под Грюнвальдом имеет большое историческое значение. Он сказался на всех последующих событиях в Прибалтике и на дальнейшем развитии Литвы и Польши. В этой битве не только была спасена независимость Польши и Литвы. Польша, вернув себе Поморье, а Литва – Жмудь, получили выход к морю. Рыцарский же орден, потеряв самостоятельность, сделался вассалом Польши

Следующим важнейшим шагом в усилении восточноевразийского влияния на территорию современной Белоруссии явилось признание незаконности Флорентийской унии (1439 г.) при Василии III. Русская государственность становится охранительницей Вселенского Православия. И не случайно именно в этот период старец Псковского Елизарового монастыря Филофей в послании к Великому князю Василию III формулирует концепцию «Москва – Третий Рим», в которой обосновывает не только принципиально новый политический статус Московского государства, но и его роль как наследника подлинного христианства. Распространение данной концепции явилось мощнейшим фактором духовного развития всех православных земель.

Кроме того, именно в этот период зарождается идея самостоятельности русской монархии, ведь старец Филофей ставил Московского Великого князя в один ряд с Императором Константином Великим и называл его Царем. Восприятие преемственности византийской имперской традиции московскими Великими князьями дало мощный толчок развитию русской монархической традиции, юридическое и религиозное начало которой утвердил Иван IV Грозный, ставший первым русским Царем, первым Божиим Помазанником на Руси. В годы правления Ивана IV русское государство в известном смысле восстановило свой статус державы европейского значения, которым обладало в период правления Ярослава Мудрого, и закрепило его. Это дало дополнительный импульс и социокультурному развитию земель, входивших в сферу его влияния. Можно сделать вывод, что на данном этапе развития белорусской народности восточноевразийское влияние было преобладающим, затрагивая в первую очередь фундаментальные структуры народной духовности.

Последующее вхождение ВКЛ на основе Люблинской унии 1569 г. в состав Речи Посполитой вновь способствует усилению «западного» (польско-католического) влияния на социокультурные ценности народностей, проживающих на этих землях. Но и в данный период этот процесс не становится главным и определяющим. Этому препятствуют несколько факторов. Во-первых, одним из социокультурных последствий унии (при фактическом доминировании Королевства Польского) является возникновение и развитие внутри ВКЛ движения за самоидентичность, за сохранение своей самобытности в противовес польскому влиянию. Во- вторых, шляхта и высшие слои собственно Королевства Польского активно подчеркивают различие (и даже собственное превосходство) между собою и дворянством ВКЛ (польская шляхта якобы ведет происхождение «от сарматов», литовская – от менее развитых «готов»). В-третьих, сама объединенная Речь Посполитая, включающая сейчас большое количество исконно русских земель, начинает испытывать мощное влияние (культурное и социально-политическое в первую очередь) Московского государства, которое, как было указано выше, в этот период становится важным субъектом европейской политики. Несмотря на длящееся более трехсот лет военное противостояние, отношения между данными государствами не становятся антагонистическими. Так, в период Смуты московские бояре отправляют посольство к королю Сигизмунду, чтобы просить у него сына, королевича Владислава, на русский трон; русские города по доброй воле присягали Владиславу, а польско-литовская шляхта не раз выдвигала кандидатуру московского царя на престол Речи Посполитой. В-четвертых, и на это, как правило, не обращают должного внимания, происходит усиление личностных, родственных связей между правящими сословиями Речи Посполитой и Московского государства. Русские по происхождению магнаты (Острожские, Вишневецкие, Ходкевичи, Чарторыйские, Сапеги) входят в высший слой польской аристократии, оттеснив чисто польских по происхождению Пястов; до трети всех боярских и дворянских родов Московии происходят от выходцев из Литвы и Польши (Гедеминовичи превращаются в князей Патрикеевых, Голицыных, Куракиных, заняв место лишь на ступеньку ниже Рюриковичей). Зачастую граница разделяла одни и те же семьи и роды (князья Мосальские служили и Варшаве, и Москве). Такое постоянное противоречивое, часто взаимоисключающее, но реально существующее в конкретно-исторических условиях воздействие приводит к закреплению самых разнообразных черт восточно- и западноевразийских культур у населения этих земель, при уже заметном доминировании именно восточно-евразийской составляющей.

Еще одной принципиально важной причиной такого возрастания была общая политическая линия, выработанная в Московском государстве и реализуемая им на протяжении всей истории. Данный подход был первоначально определен уже Иваном IV, в дальнейшем нормативно зафиксирован Петром I в требованиях такого важного документа, как воинский устав. Он состоял в том, что «Каковой ни есть веры или народа они суть, между собою христианскую любовь иметь».

Данный подход был прямо противоположен национально-религиозной политике на территории Речи Посполитой, где православие находилось вне закона, был официальный запрет на занятие государственных должностей некатоликами и др. (о действиях такой одиозной исторической личности, как униатский епископ Полоцкий Иосафат Кунцевич, которого сам канцлер ВКЛ Лев Сапега должен был «вразумлять», даже говорить не имеет смыла).

После включения белорусских земель в состав Российской империи в конце XVIII – начале XIX вв. западноевразийская культурная традиция какого-то особого влияния не оказывала. Она воздействовала в той же мере, что и в остальных регионах империи.

В результате в первой половине XIX века была зафиксирована такая существенная национальная социально-психологическая черта белорусов, как «памяркоунасць». В этом, в итоге проявилось взаимное воздействие как восточно- , так и западноевразийского влияния.

Данное диалектический процесс хорошо прослеживается на появлении термина «белорус». Данного термина не существовало в средневековье. Впервые он появляется в середине XXVII века (во время русско-польской войны 1654-1667 гг.) в записях московских военных писцов, которые использовали его при регистрации пленных подданных Речи Посполитой, исповедовавших православие, например, «литвин-белорусец»..В XIX веке в книгах известного русского фольклориста и этнографа И.П.Сахарова в 1836 году употребляется термин «славянские литовцы» или «литовские славяне», в 1849 г. – «литовцо-руссы», в 1885 г. почти везде вместо «литовцо-руссы» стоит «белоруссы».

Активная национальная самоидентификация белорусского народа начинается в конце XIX – начале XX вв. в составе Российской империи. Данный процесс заметно активизируется после свержения самодержавия. Основные трансформации связаны здесь с установлением Советской власти и создания первого жизнеспособного белорусского государства – БССР, с одной стороны, и советско-польской войной 1920 г. и последующим вхождением в состав буржуазной Польши Западной Белоруссии.

Реализация советской политики белоруссизации обеспечивает ликвидацию массовой неграмотности населения БССР, создание первого белорусского научного института – Инбелкульта (в дальнейшем – Академии наук БССР), развитию изобразительного искусства, театра, музыки, появлению кинематографа. А национальная литература произведениями Я.Купалы и Я.Коласа вышла на европейский уровень. В качестве негативных аспектов следует отметить агрессивную антирелигиозную пропаганду и репрессии, уничтожившие значительную часть нарождающейся национальной интеллигенции.

В то же время на западно-белорусских землях проводилась политика полонизации, которая выражалась в запрете белорусского языка, запрете занятия государственных должностей белорусами, крайне низким уровнем школьного образования.

Великая Отечественная война, принеся огромные беды и разрушения, в то же время способствовала напряжению духовных сил белорусского народа и подъему национального самосознания. Поэтому послевоенный период характеризуется стремительным развитием белорусской советской культуры, которая в ряде направлений художественной культуры (литературе, музыке, архитектуре, изобразительном искусстве, театре) и науке (математике, физике твердого тела, химии, философии) заявила о себе как о культуре европейского и мирового уровня.

Определенные изменения в культурной жизни происходят во время «перестройки» и последующего распада СССР. Смена формаций не стимулирует активного позитивного развития культуры. В результате образовавшегося определенного идеологического вакуума происходит, с одной стороны, активное восстановление православия и одновременного распространение протестантизма и сектантства, ранее практически не представленных на территории Беларуси, а, с другой стороны, активное внедрение западной «массовой» культуры, которая оказывает однозначно негативное воздействие на существующую белорусскую культуру.

Образование независимого белорусского государства в 90-е годы XX века способствует самоутверждению и развитию социокультурных идеалов и ценностей белорусов. Такие традиционные идеалы белорусского народа как социальная справедливость, равенство, свободолюбие, патриотизм, национальное достоинство, гуманизм формируются и развиваются составляющими частями национально-государственной идеологии. Восстанавливается и получает новую оценку вклад белорусских мыслителей, писателей, поэтов XV- XIX вв. в формирование мировосприятия белорусов и развитие социокультурной самобытности белорусского народа.

История развития белорусского этноса, государства представляется в новой интерпретации. Консолидация белорусского общества вокруг идеала независимой сильной и процветающей Беларуси способствует решению задач модернизации социальной и духовно-культурной сфер жизнедеятельности белорусского народа.

Рассматривая три основных направления христианства в исторической перспективе, следует отметить, что они сформировались в разные эпохи как своеобразный духовно-нравственный ответ на вызовы социокультурного развития общественной системы. В определённый период они встретились на землях Беларуси, где, преодолев внутренние разногласия, обрели в конечном итоге положительный опыт уважительного диалога и взаимной толерантности, полезный в настоящее время для всего человечества.

Рационалистическую линию в христианстве реализовала этика католицизма (на основе схоластики как религиозно-философской доктрины). Исторически после распада Римской империи и образования средневековых феодальных королевств возникла ситуация, когда большинство населения было неграмотно и говорило на простых народных языках, а остатки латиноязычной письменности как наследие античности частично сохранялись лишь в стенах монастырей. Между тем, в неблагоприятных природных условиях занятие земледелием возможно только при использовании технических достижений, хотя бы самых примитивных. Поэтому, в дополнение к античным, появляются новые города, центры ремёсел и торговли, со своим самоуправлением (по образцу древнегреческой полисной демократии) и университетами. Однако, поскольку всякая интеллектуальная деятельность находится в ведении христианской церкви, зарождающиеся научные структуры тоже подчиняются ей. Приёмы научной аргументации, разработанные ещё в рамках аристотелевской силлогистики, пытаются применить для обоснования и разъяснения религиозных догматов. Появляются афоризмы, согласно которым «знания должны укреплять веру», «философия есть служанка богословия» (причём в положительном для «философии» смысле, делающем её чем-то возвышенным и духовным, приближающем её к Богу). Нравственный принцип коллективизма сохраняется: он связан с цеховой структурой средневековых ремесленных корпораций и сословно-феодальными отношениями вассалитета и ленного землевладения. Более того, – даже упрочивается: католическая церковь образует сложную иерархию во главе с Римским понтификом и начинает осуществлять административную функцию, претендует на светскую власть («дар Костантина»). Вместе с тем, на смену фидеизму христианской патристики приходят методы рационализма, научной аргументации. В этом выражается суть католической схоластики как этико-философского направления.

В качестве примера можно привести пять доказательств бытия Божьего, сформулированные Аквинатом, его рассуждения о проблеме универсалий, а также предпринятые им попытки церковной теодицеи, которые затрагивают проблему добра и зла, и строятся по схеме университетского диспута, обмена тезисами и контраргументами: «Отвечаю: как явствует из вышесказанного, зло, состоящее в несовершенстве действия, неизменно обусловливается несовершенством действователя. Но в Боге нет никакого несовершенства, напротив, Он… обладает наивысшим совершенством. Следовательно, зло, которое состоит в несовершенстве действия или… действователя, не может быть возведено к Богу как к своей причине» [12, с. 69]. С трактовкой Аквината созвучна этика Абеляра, целенаправленно акцентирующая рационализм как теоретикопознавательный принцип: «Таким образом, очевидно, что ничто не происходит иначе, как с изволения Бога… Несомненно, кроме того, что Бог не дозволяет ничего… беспричинно, и все совершается только разумно, ибо как дозволение, так и действия Его рациональны… Итак, зло есть соблазн, но благо – что соблазн есть. Так, благо, что есть некое зло, хотя, однако, никакое зло – не благо» [1, с. 408 - 409]. Подобная усложнённая аргументация вносит важный вклад в развитие логики и научной методологии. Тем не менее, она не решает проблему в принципе: для развития ремёсел, технического прогресса нужны не схоластические абстракции, а позитивные знания о законах природы. Чисто психологически любая попытка что-либо доказывать вызывает раздражение оппонента и скептицизм самого познающего субъекта, что для религии недопустимо.

Поэтому с началом промышленного переворота Нового времени наука и религия вновь разделяются: первая из них обращается к экспериментальному естествознанию и метафизическому материализму, вторая вновь акцентирует тенденции мистицизма (причём, в отличие от ранней патристики, – на индивидуалистической основе, этому способствует выросший уровень грамотности населения). От католицизма отделяется протестантизм, который декларирует принцип индивидуальной религиозной веры; предлагает перевести библейские книги со средневековой латыни на простые народные языки, растиражировать их типографским способом и дать каждому человеку возможность самостоятельно осмыслить своё отношение к вопросам вероучения на основе мистического мировосприятия (что хорошо согласуется с демократическим требованием свободы совести, принятым в современном технократическом социуме).

Философско-теоретические предпосылки реформации создала немецкая мистика 14 века: «Бог всех истинно духовных людей… приглашает… более примером, чем словом. А для того чтобы этот переход был совершенен, необходимо оставить действия разума, преобразить и перенести в Бога высший порыв души. Но это мистический и тайный дар… Если ты спросишь, каким образом достичь этого, то вопрошай благодать, а не учение, желание, а не разум, воздыхание молитвы, а не исследование… Этот огонь и есть Бог» [4, с. 155-157]. Схоластическая учёность, доказательная этико-философская методология подвергаются всесторонней критике: «В университетах… единолично властвует – затмевая Христа – слепой языческий наставник Аристотель… Моё сердце скорбит, что проклятый, высокомерный, лукавый язычник своими лживыми словами совратил и одурачил столь многих истинных христиан. Так Бог изводит нас Аристотелем из-за наших грехов» [6, с. 68]. Наука уже не «служанка теологии», а обычный вид светской деятельности, её задача - экспериментально изучать природу и развивать промышленное производство, создавать новые материальные блага.

К сожалению, трагический разрыв научно-технического прогресса и духовно-нравственных первопринципов через несколько веков с неизбежностью вызвал глобальные техногенные проблемы. Религия оказалась «не нужна», стремительно утратила общественное влияние, а научный разум, агрессивный и бесконтрольный, начал столь хищническое разграбление окружающей природы, что почти исчерпал её полезные ресурсы, породил экологическую проблему и глобальное потепление климата. Он перенёс потребительское отношение и на другого человека; столкнувшись с недостатком ресурсов, начал эксплуатацию менее успешных народов в колониях, развязал мировые войны, ракетно-ядерное противостояние, породил практику международного терроризма, поставил технократическую цивилизацию на грань самоуничтожения.

В столь сложных кризисных условиях моральный субъект вновь вспомнил о религиозной вере, обратился к ней за индивидуальным утешением, а также, как к некому беспристрастному арбитру, способному по-справедливости разрешить конфликт интересов на международной арене, вернуть человечеству утраченное чувство общности, призвать его к добру и милосердию, поставить научно-технический прогресс «общества потребления» в некие пристойные рамки. На наших глазах христианская церковь возвращает своё общественное влияние, три её основные конфессии пытаются на этико-философском уровне ответить на глобальные вызовы современности.

Католицизм связывает решение техногенных проблем с установлением конструктивного диалога, восстановлением на общечеловеческом уровне духовного авторитета и административной функции церковной огранизации и Римского папы как её главы: «Папа – Вікары Рымскага Касцёла, а праз яго – усіх касцёлаў, якія маюць з ім супольнасць – супольнасць веры і супольнасць інтуіцыйную, кананічную… Менавіта таму, што Касцёл – каталіцкі, ён адкрыты для дыялогу з усімі іншымі хрысціянамі, вызнаўцамі нехрысціянскіх рэлігій, а таксама з людзьмі добрай волі… Ён хоча ўсім указваць шляхі вечнага збаўлення, г.зн. асновы жыцця ў Духу і ў Праўдзе… Гэта стыль экуменічны, вялікая адкрытасць дыялогу… Бо праўда не прызнае ніякіх межаў» [13, с. 27, 106, 118]. Философия неотомизма, ставшая в 20 в. официальной доктриной римской католической церкви, пытается приспособить рационалистическую методологию Фомы Аквинского, ведущего представителя средневековой схоластики, к запросам современности. Используя ресурс риторики и искусство убеждения, обращаясь к научному интеллекту и здравому смыслу, представители этики неотомизма призывают другие конфессии и всё человечество забыть прошлые распри, объединиться для совместного преодоления техногенного кризиса. Они считают, что «в первую очередь, вместо счетов с прошлым нужно слышать голос своего времени и стремиться не только исповедовать кафоличность… , но и осуществить ее в жизни нашего разорванного, разделенного мира» [8, с. 285]. При этом они имеют чёткую позицию по ряду конкретных вопросав технократического развития (по проблемам эвтаназии, абортов, синтетических наркотиков, генной инженерии и других, в их морально-этическом приложении). Они также выступают против массовой культуры, эксплуатирующей в целях личного обогащения (за счёт рекламы и т.п.) первичные низменные человеческие инстинкты, погружающей потребителя в иллюзорный «виртуальный мир», проповедующей культ секса и насилия: «Сродкі масавай інфармацыі прывучылі розныя грамадскія колы слухаць тое, што “лашчыць слых”… Горш, калі тэолагі і, асабліва, маралісты, заключаць саюз са сродкамі інфармацыі… Хрыстус запэўніў нас, што шлях да збаўлення вузкі і стромы і не можа быць шырокі і лёгкі… Мы не маем права ані адыходзіць ад такой перспектывы, ані яе змяняць. Гэта абавязак… маралістаў» [13, с. 124 - 125]. Так католический неотомизм интерпретирует роль христианской этики в современных условиях.

Однако затруднение состоит в том, что далеко не все общественные круги готовы формально признать приоритетную роль церковной организации, её административную функцию (всем памятен печальный опыт средневековой инквизиции, за что католическая церковь даже сочла возможным официально принести покаяние). «Следует отметить: ортодоксальное христианство обладает мудростью… Но оно не в силах помочь современным людям – отчасти потому, что… его нравственность выражается в форме догматических и авторитарных моральных кодексов» [7, с. 376]. Кроме того, за всем уследить невозможно, сомнительные научные исследования, запрещённые в передовых странах, переносятся в регионы «третьего мира» и т.п. Поэтому этика неопротестантизма обращается к индивидуальной религиозной вере, предлагает на этой основе пробудить голос совести учёного, способный добровольно удержать его от общественно опасных разработок. «В такие времена вера, претендующая на обладание Светом, … могла бы стать источником озарения для своего века, так прискорбно лишённого понимания смысла жизни и логики современной истории» [7, с. 376]. Тем самым заложенный в эпоху реформации эвристический потенциал через этику неопротестантизма наполняется новым смыслом в контексте глобальных проблем современности.

Русская религиозная философия, идейно связанная с этикой православия, тоже критикует тупиковый путь западноевропейского технократизма. Ещё на рубеже 19 – 20 вв. русские мыслители ощущали грядущие проблемы, обвиняли научно-технический прогресс в бездуховности, в отвлечённом рационализме, в утрате фундаментального христианского первопринципа «возлюби ближнего» (Л.Толстой). Построенное на его основе общество они называли «небратским», «сиротским» (Н.Фёдоров), утратившим связь человека с природой, с другим человеком и с прошлыми поколениями. Технократизм в самом себе несёт зародыш самоуничтожения, всё новые проблемы появляются по мере решения предыдущих. Поэтому особое нравственно-философское значение, считает русский философ Н.Бердяев, приобретает проблема творчества, способности создавать что-то новое, чего не было раньше, находить ответы на вопросы, которые кажутся неразрешимыми: «В Евангелии постоянно говорится о плоде, который должно принести семя, когда оно падает на добрую почву… Это Христос… говорит о творчестве человека, об его творческом призвании… Творчество есть величайшая тайна жизни, тайна явления нового, небывшего, ни из чего не выводимого… Тайна творчества и есть тайна свободы» [3, с. 189]. Феномен творчества выводится из безграничной свободы, поскольку предполагает фактор новизны, создания чего-то, никогда не существовавшего до этого. Из того, что уже есть в этом мире, нельзя создать новое, небывшее; возможно только количественное перераспределение. Творчество же представляет собой экзистенциальный прорыв из небытия, из «ничто», в мир бытия и свободы. Иллюстрацией служит, по мнению Бердяева, библейско-христианское сказание о Божественном творении мира из пустоты (акт креацианизма). Мир был не эманацией, а именно творением, т.е. абсолютной новизной, небывшим до этого. Религиозный аспект очень важен: творчество в мире существует только потому, что сам мир сотворён, что есть его Творец. И человек сотворён этим Творцом по его собственному образу и подобию, поэтому он также есть творец и призван к творчеству. Из материального мира он только берёт для этого материал. «Человек не сам виновник своего дара и своего гения. Он получил его от Бога и потому чувствует себя в руке Божьей, орудием Божьего дела в мире… Творческий акт есть… взаимодействие благодати и свободы, идущих от Бога к человеку и от человека к Богу» [3, с. 189 - 194]. Только полностью реализавав свой творческий потенциал, человек сможет перейти на уровень «богочеловечества», обрести подлинное «всеединство» и «соборность» (В.Соловьёв). Таким образом, этика православия вносит достойный вклад в философское осмысление техногенных проблем современности и в поиск путей эффективного преодоления их глобальных последствий.

Что касается духовной культуры Беларуси, то христианская этика составляет её неотъемлемую часть. Ещё Ф.Скорина отмечал: «И что ест, чего в псалмох не найдешь? … Там ест справедливость. Там ест чистота душевная и телесная. Там ест наука всякое правды. Там мудрость и разум досконалый. Там ест милость и друголюбство без льсти; и вси иншии добрые нравы, яко бы со источника, оттоле походять» [9, с. 17]. Исторически так сложилось,что на белорусских землях пересекались самые разные конфессии, и все они внесли достойный вклад в развитие белорусского языка и письменности. Ещё в 11 – 13 вв. здесь появилось православие; с началом эпохи Возрождения и Нового времени (16 в.) свой вклад внёс протестантизм; в составе Речи Посполитой (17 в.) проявилось польское католическое влияние, была осуществлена контрреформация и церковная уния; после вхождения в Российскую империю (18 – 19 вв.) опять активизировалось православие. Между ними осуществлялся идейный обмен, велась белорусскоязычная полемика, все они оказали значительное влияние на процессы этногенеза и последующее обретение населением Беларуси самостоятельной государственности. Об этом подробно рассказывает известный западнобелорусский публицист и общественный деятель первой половины 20 века ксёндз Адам Станкевич: «Хочучы гаварыць аб беларускай мове ў школах Беларусі ў мінуўшчыне, бяром XVI і XVII сталецьці… Розныя былі прычыны такога буйнага разьвіцьця нашай культуры ў гэтым часе ў Беларусі. Аднак галоўныя зь іх – гэта гуманізм, дзяржаўная самастойнасьць, магдэбурскае права, рэлігійныя сваркі… Спрачаючыся між сабой, каталікі і праваслаўныя, каталікі і пратэстанты, праваслаўныя і ўніяты стараліся прадусім навучыць сваей веры шырокія народныя масы, а навучыць жа іх… найлягчэй у роднай мове» [10, с. 126]. Известно, что А.Станкевич активно участвовал в белорусском общественном движении, избирался депутатом Польского сейма, защищал права коренного населения от политики полонизации, после присоединения Западной Беларуси к БССР с началом Второй мировой войны был необоснованно репрессирован советскими властями.

В конечном итоге основные христианские конфессии научились сотрудничать между собой, и эта готовность к диалогу тоже стала важной чертой белорусского национального характера.

1. 
   Абеляр, П. Этика, или Познай самого себя / П. Абеляр.- М., 1995.
   
2. 
   Августин Блаженный. О граде божием: В 4 т., Т.2.- М., 1994.
   
3. 
   Бердяев, Н.А. Опыт парадоксальной этики.- М.; Харьков, 2003.
   
4. 
   Бонавентура. Путеводитель души к Богу.- М., 1993.
   
5. 
   Иоанн Златоуст. Полн. собр. творений: В 12 т., Т.1., Кн.1.- М., 1991.
   
6. 
   Лютер, М. Время молчания прошло: Избр. Произведения 1520 – 1526 гг.- Харьков, 1994.
   
7. 
   Нибур, Р. Опыт интерпретации христианской этики // Христос и культура.- М., 1996.
   
8. 
   Ратцингер, Йозеф. Введение в христианство.- М., 2006.
   
9. 
   Скорина, Ф. Творы: Прадмовы, сказанні, пасляслоўі, акафісты, пасхалія.- Мн., 1990.
   
10. 
    Станкевіч, А. З Богам да Беларусі: Збор твораў.- Вільня, 2008.
    
11. 
    Тертуллиан. Избранные сочинения.- М., 1994.
    
12. 
    Фома Аквинский. Сумма теологии. Ч.1, Вопросы 44 – 74.- Киев, 2003.
    
13. 
    Ян Павел ІІ. Пераступіць парог надзеі.- Рым; Люблін; Мінск, 1997.