Сборник докладов XX юбилейных Международных Кирилло-Мефодиевских чтений (24 мая 2014 г.) Минск «Ковчег» 2015

Церковный историк В. Костюк в исследовании, посвященном истории Полесской епархии, представил особенности преподавания Закона Божьего в общеобразовательных школах Полесской епархии [10]. Белорусский историк Л. Кулаженко затрагивает отдельные аспекты просветительской деятельности Православной церкви, в том числе и преподавание Закона Божьего [11]. Российские исследователи Ю. Лабынцев и Л. Щавинская анализируют православную литературу межвоенной Польши, в том числе и учебники по Закону Божьему [12]. Цель данной статьи – выявить специфику процесса преподавания Закона Божьего на территории Западной Беларуси в 1921-1939 гг.

В общеобразовательных школах и гимназиях Второй Речи Посполитой Закон Божий являлся обязательным предметом, объединял целый ряд религиозных, нравственных и филологических дисциплин, включая начала церковнославянского языка, а также церковное пение. В первой половине 20-х Православная церковь находилась в процессе возрождения и нормализации церковно-приходской жизни. Закон Божий преподавался преимущественно в городах и крупных местечках по российским дореволюционным программам и учебникам [12 , с. 23]. В сельской местности преподавание основ православия зависело во многом от возможностей приходских священников. Новый этап начался в связи с утверждением 23 июля 1926 г. программы по изучению православной религии, включённой в общую “Программу обучения в общеобразовательных семиклассных школах”, подчинённых министерству исповеданий и народного просвещения [8, с. 663].

Программа изучения основ православия, рассчитанная на семь лет, ставила следующие цели: 1) укрепление и развитие в дуще ребёнка, заложенных в ней основ христианской моральности; 2) объяснение религиозных чувств, знакомство с церковными обрядами и объяснение их значения; 3) развитие воли и сознания, направленных к уяснению земной жизни христианина; 4) пробуждение чувства сознания принадлежности к материнской церкви и гармонической солидарности её целей с целями других христианских церквей [12, с. 23].

В соответствии с программой в первом классе изучали основные молитвы, десять заповедей, преподавались сведения о Боге, Троице, Богородице, грехах, важнейших праздниках, таинстве исповеди и причастии. Во втором – “Символ Веры”, историю Ветхого Завета, главные события жизни Исусса Христа. В третьем – историю Нового Завета и краткие сведения из богосужения. В четвертом рассматривали науку о богослужении, сведения о сектах. В пятом и шестом классах подробно изучали Катехизис. В седьмом изучалась церковная история [4, л. 4]. На территории Западной Беларуси существовали различные типы общеобразовательных заведений: от одноклассных до семиклассных. В связи с этим законоучитель самостоятельно, в соответствии с программой, распределял материал для изучения по классам.

При Священном Синоде существовал особый орган, учебный комитет, непосредственно курировавший все вопросы, связанные с преподаванием основ православия во всех типах учебных заведений. Учебный комитет, кроме постоянного контроля за процессом, разрабатывал проекты и мероприятия для улучшения преподавания Закона Божьего [12, с. 23]. В 1927 г. по решению Священного Синода были учреждены должности двух наблюдателей за преподаванием Закона Божьего в общеобразовательных школах и гимназиях. Наблюдателем в Виленской, Полесской, Гродненской епархиях являлся протоиерей И. Дзичковский [15, с. 63]. Непосредственно в приходах процесс преподавания контролировали благочинные.

Церковные власти огромное внимание уделяли личности законоучителя, так как именно от его влияния на детей, авторитета, личных качеств, культурной позиции и зависел результат обучения и воспитания. Законоучитель А. Абрамович, автор методического пособия по Закону Божьему данного периода, подчеркивал, что законоучитель на уроках должен создать особую духовную атмосферу, «проникнутую религиозностью и набожностью» [1, с. 45].

Законоучителем, согласно постановлению Священного Синода от 8 июля 1923 г., мог быть исключительно приходской священник. В его обязанности, кроме аккуратного посещения уроков, внесения соответствующих записей в школьную документацию, входило также наблюдение за посещаемостью учащимися храмов во время праздников и воскресных дней [13, с. 45]. В храме отводилось особое место, как правило, у солей, чтобы детям были видны все движения и действия иерея. В зависимости от индивидуальных способностей и навыков учащиеся исполняли различные обязанности во время богослужений: пели в хоре, читали на клиросе, прислуживали священнику [2, л. 34]. В городах для православных школьников в воскресные и праздничные дни выделялись отдельные храмы.

В сельской местности к одному приходу могло относиться несколько школ, располагавшихся на значительном расстоянии друг от друга. Такое положение негативно сказывалось на посещаемости законоучителем школ, находящихся в отдалённых деревнях, особенно в зимний период [12, с. 23]. В таком случае преподавание Закона Божьего становилось обязанностью псаломщика, при наличии необходимого образования [4, с. 533]. В противном случае священник должен был подобрать достойного законоучителя из прихожан [5, л. 66]. Всю ответственность за преподавание Закона Божьего перед церковными властями нёс приходской священник [9, л. 766].

Духовные власти совершенствовали процесс преподавания Закона Божьего. Начиная с 30-х гг. все законоучителя, не имевшие среднего либо высшего богословского образования, иерейского либо диаконского сана были обязаны сдать соответствующий экзамен. В епархии организовывались специальные экзаменационные комиссии из лучших законоучителей [6, л. 45]. В Полесской епархии в 1931 г. 42 законоучителя не имело достаточного образования для преподавания основ православия в школах. Из них 23 кандидата выдержали экзамен, остальным разрешили повторно сдать экзамен через год [7, л. 35].

Для улучшения качества преподавания основ православия в различных типах школ по инициативе митрополита Дионисия синодальный миссионерский комитет организовал общемитрополитальные курсы в 1932 г. в Почаево-Успенской Лавре для законоучителей. Программа курсов была достаточно обширна и затрагивала наиболее важные проблемы законоучительства. Каждый участник мог высказать своё мнение по тому или иному вопросу. В результате этого курсы фактически носили характер законоучительского съезда, на котором был принят ряд постановлений относительно улучшения преподавания Закона Божьего [14, с. 337]. Курсы привлекли внимание православной общественности к многочисленным проблемам законоучительства. В частности, в благочиниях регулярно организовывались законоучительские конференции, на которых слушались и разбирались пробные уроки начинающих преподавателей Закона Божьего [16, л. 176]. В журнале «Воскресное чтение» появился специальный раздел «Страница законоучителя», где размещались статьи по методике преподавания, планы отдельных уроков.

Православные иконы, крестные знамения и молитвы на церковнославянском языке по традиции являлись неотъемлемой частью процесса преподавания Закона Божьего. Периодически возникали недоразумения и конфликты на почве того, что школьные власти самовольно устраняли православные иконы даже в тех учебных заведениях, где православные учащиеся составляли большинство. Священный Синод вынужден был отстаивать их права в министерстве исповеданий и народного просвещения совершать ежедневные молитвы перед православными иконами. Изучение церковнославянского языка позволяло глубоко и осознанно воспринять сущность православного вероучения и культа. По запросу Священного Синода министерство издало особый документ, в котором подтверждалось, что с его стороны нет препятствий для ознакомления учащихся с церковнославянским языком на уроках Закона Божьего [8, с. 663].

Качество преподавания Закона Божьего во многом зависело и от субъективных причин. Архимандрит Филипп в отчёте «О состоянии законоучительского дела в Виленской епархии в 1927-28 гг.» акцентировал внимание на том, что успешность работы законоучителя зависела от отношений со школьным руководством. На территории Западной Беларуси школами в большинстве своём заведовали поляки из центральных областей, не знавшие культурных особенностей местного населения. Если с подобным руководителем школы не удалось наладить нормальные отношения, то труд законоучителя становился особенно тяжёлым: уроки Закона Божьего назначались в самое неудобное время и их количество под разными предлогами сокращалось [9, с. 766].

В соответствии с «Временными правилами об отношении правительства к Православной церкви в Польше» обучение Закону Божьему во всех типах школ должно было проходить на родном языке учащихся [3, л. 22]. В Виленской епархии обучение Закону Божьему повсеместно проходило на белорусском языке. В 1923 г. архиепископ Феодосий лично обращался в Священный Синод в связи с нарушением права преподавания Закона Божьего на родном языке белорусов. Виленское епархиальное собрание в августе 1923 г. высказало протест правительству в связи с нарушением прав местного населения по вопросу обучения на родном языке. Культурно-просветительская комиссия собрания во главе с протоиереем В. Недельским ходатайствовала перед властями об открытии в приходах начальных белорусских школ, где бы кроме белорусского и польского преподавался церковнославянский язык, а также преподавании Закона Божьего во всех школах исключительно на белорусском языке [11, с. 43]. В Виленскую консисторию с мест приходило множество сообщений от священнослужителей и прихожан о желании обучать детей религии на родном языке и различных препятствиях со стороны школьных властей.

Изучение Закона Божьего в школах обладало значительным воспитательным потенциалом, содействовало нравственному совершенствованию, глубокому и всестороннему усвоению церковных правил и традиций, осознанию своей принадлежности к Православной церкви подрастающим поколением. В преподавании основ православия в школах Западной Беларуси можно выделить несколько этапов: 1) 1921-1926 гг.; 2) сер. 20-х – нач. 30-х; 3) нач. 30-х – 1939 г. На первом этапе Закон Божий преподавался только в отдельных городах, на втором – преподаванием охвачены все школы с православными учащимися, на третьем – церковные власти стремились повысить уровень преподавания.

Церковные власти совершенствовали процесс преподавания основ православия: создавали органы контроля; организовывали экзамены, курсы и конференции для законоучителей; издавали специальную литературу. Преподавание Закона Божьего проходило преимущественно в польских учебных заведениях и сопровождалось значительными трудностями из-за различного рода недоразумений и даже открытого противодействия со стороны школьной администрации и учителей. В связи с этим церковные власти были вынуждены обращаться в министерство исповеданий и народного просвещения для получения разрешения на изучение церковнославянского языка, совершения молитв и крестных знамений перед иконами.

Закон Божий часто являлся единственным предметом школьной программы польских школ, в рамках которого учащиеся изучали кирилличный алфавит. Изучение основ православия проходило на родном языке учащихся и тем самым во многом способствовало формированию национального самосознания.
Литература.

1. Абрамович, А. Методика Закону Божого (виклади науки релігії в початковій школі) / А. Абрамович; Накладом Волинського Эпархіяльного Місійного Комітету. – Кременец: Drukarnia Cwika. – 148 с.

2. ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 7. Указы Полесской духовной консистории за 1930 г.

3. ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 28. Указы Полесской духовной консистории за 1933 г.

4. ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 527. Заявления священников и псаломщиков о разрешении им преподавания религии в школах.

5. ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 549. Переписка со священниками о разрешении им преподавания в школах Закона Божьего и предоставлении им работы.

6. ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 2977. Списки лиц, подлежащих экзамену на звание законоучителя.

7. ГАБО. – Фонд 2059. – Оп. 1. – Д. 2978. Дело об организации курсов по повышению качества преподавания религии в школах.

8. Законоучительское дело // Воскресное чтение. – 1928. – № 44. – С. 663.

9. Извлечение // Воскресное чтение. – 1928. – № 50. – С. 766.

10. Костюк, В. История Полесской епархии (1922–1944 гг.) / В. Костюк – Брест : Брестская областная типография, 1999. – 114 с.

11. Кулажанка, Л. З вопыту асветніцкага служэння Праваслаўнай Царквы (Заходняя Беларусь у 1920-я – 1930-я гг.) / Л. Кулажанка // Праваслаўе. – № 8, 1999. – С. 38–57.

12. Лабынцев, Ю., Православная литература Польши (1918–1939 гг.) / Ю. Лабынцев, Л. Щавинская. – Минск: Нац. б-ка Беларуси, 2001. – 304 с.

13. Официальные церковные ведомости // Воскресное чтение. – 1930. – № 2. – С. 45.

14. Резолюции принятые участниками первых митрополитальных законоучительских курсов, состоявшихся 8-14 августа 1932 г. // Воскресное чтение. – 1933. – № 27. – С. 337.

15. Сессия Священного Синода // Воскресное чтение. – 1928. – № 5. – С. 63.

16. Скурат, А.В. История Поместных Православных церквей / А. В. Скурат. – М. : Крутицкое патриаршее подворье, 1995. – 260 с.
В.А. Можейко

магистр управления,

аспирант НМУ «Национальный институт образования»

Министерства образования Республики Беларусь
ВОСТРЕБОВАННОСТЬ МЕХАНИЗМОВ МЯГКОЙ БЕЛАРУСИЗАЦИИ ДЛЯ ФОРМИРОВАНИЯ КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ

В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Существование в условиях глобализации остро ставит для любой страны вопрос о том, каким образом в ситуации внешнего культурного влияния (а зачастую и попыток осознанного доминирования) сохранять свою культурную идентичность.

Особое значение этот вопрос приобретает в следующих случаях:

• 
  для малых стран, не сопоставимых по ресурсам и уровню влияния с крупными соседями;
  
• 
  для стран цивилизационного пограничья («цивилизационного разлома» по С.Хантингтону [6]), где вопросы культурной идентичности исторически обострены;
  
• 
  для молодых стран, где отсутствуют многовековые стабильные традиции государственности и все еще достаточно велико влияние бывших метрополий;
  
• 
  в условиях локальных и глобальных геополитических кризисов, когда обостряются внешние угрозы и риски.
  

К сожалению, в Беларуси на сегодняшний день отсутствует единая государственная политика в сфере культуры как официальный базовый документ, его принятие лишь запланировано в отдаленной перспективе [1].

Так, согласно ст.10 проекта Кодекса о культуре, «Президент Республики Беларусь определяет единую государственную политику и осуществляет государственное регулирование в сфере культуры» [2]. Статья 7 проекта Кодекса также содержит в себе основные направления государственной политики в сфере культуры [2]. Однако Кодекс о культуре пока не принят и лишь поступает на рассмотрение парламента в апреле-мае 2015 года.

В отсутствии этих документов отдельную информацию, касающуюся культурной политики, можно найти в законе «О культуре» и в Конституции Республики Беларусь (ст. 15, 51, 54). Также, согласно ст. 107 Конституции, правительство «обеспечивает проведение единой … государственной политики в области науки, культуры, образования …». Отдельные цели и приоритеты культурной политики обозначаются также в пятилетних программах «Культура Беларуси» и в послании президента народу и парламенту.

Таким образом, нынешнее отсутствие нормативно-правового документа (концепции либо стратегии государственной культурной политики) вносит дезорганизирующий характер в осуществление государственной политики в сфере культуры в Республике Беларусь.

С одной стороны, такое положение имеет очевидные минусы (размывание приоритетов деятельности, отсутствие единых стратегических целей, упомянутая выше дезорганизация). С другой стороны, это позволяет сразу учесть все существующие факторы при формировании будущей стратегии культурной политики.

Исходя из этого, можно сделать два вывода:

1. 
   на данном этапе развития белорусского государства сложились все предпосылки для формирования единой государственной политики в сфере культуры;
   
2. 
   с учетом проекта Кодекса о культуре и общих традиций государственного управления Беларуси, ключевая роль в процессе формирования государственной культурной политики принадлежит президенту Республики Беларусь.
   

Сам термин «мягкая сила» (soft power) ввел профессор Гарвардского университета Джозеф Най [4], подразумевая под ним концепцию такого политического воздействия, которое добивается результатов за счет не применения прямолинейной грубой силы, а на основе добровольного участия, симпатии и привлекательности определенных идей, проявлений культуры [5].

Таким образом, под мягкой беларусизацией следует понимать постепенное, в значительной степени добровольное расширение практики использования белорусского языка, поддержку развития и распространения белорусской культуры, историко-культурного наследия через построение культурной политики в формате мягкой силы.

Использование такого подхода мягкой беларусизации при формировании государственной политики в сфере культуры является для Республики Беларусь на настоящем этапе, в условиях глобализации и других вызовов, исключительно востребованным.

1. Можейко, В.А. Формирование стратегии государственной культурной политики как основа успешного социально-экономического развития сферы культуры // Актуальные проблемы и направления социально-экономического развития Республики Беларусь и ее регионов: материалы IV Междунар. науч. конф. молодых ученых (Минск, 30 мая 2014 г.) / редкол.: А.В. Червяков [и др.]. – Минск: НИЭИ М-ва экономики Респ. Беларусь, 2014. – 300 с. – С. 176-177. – ISBN 978-985-6762-74-4.

2. Проект Кодекса Республики Беларусь о культуре [Электронный ресурс] Точка доступа: http://kultura.gov.by/news/ab-kodekse-respubl-k-belarus-ab-kultury

3. Стенограмма встречи с представителями белорусских и зарубежных СМИ [Электронный ресурс] Точка доступа: http://president.gov.by/ru/news_ru/view/stenogramma-vstrechi-s-predstaviteljami-belorusskix-i-zarubezhnyx-smi-10760/

4. Nye J. Bound to Lead: The Changing Nature of American Power. New York: Basic Books, 1990

5. Nye J. Soft Power: The Means to Success in World Politics. New York: Public Affairs Group, 2004

6. Samuel P. Huntington. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. New York: Simon & Schuster, 1996

В.Ф. Чуркова

магистр гуманитарных наук, преподаватель

ГУО «Гродненский государственный университет

имени Янки Купалы»
КУЛЬТУРНОЕ ПРОСТРАНСТВО БЕЛАРУСИ В КУЛЬТУРНОМ

ПРОСТРАНСТВЕ МИРА
Наша культура стала выделяться в особый тип в рамках христианской цивилизации в IX-XI вв. в ходе образования государства у восточных славян и приобщения их к православию.

Большое влияние на формирование этого типа культуры оказывал геополитический фактор – срединное положение Беларуси между цивилизациями Запада и Востока, служившее основой ее маргинализации, т.е. возникновения таких пограничных культурных районов и слоев, которые, с одной стороны, не примыкали ни к одной из известных культур, а с другой – представляли собой благоприятную среду для разнообразного культурного развития. Белорусская культура – понятие историческое и многогранное. Она включает в себя факты, процессы, тенденции, свидетельствующие о длительном и сложном развитии, как в географическом пространстве, так и в историческом времени.

Пространство и время, определяя координаты культуры, раскрывают её временное назначение и пространственное восприятие. Бытие культуры во времени представлено через систему «прошлое-настоящее-будущее», которая раскрывает смысл культурное преемственности. Если характеристика культуры во времени имеет свои исторические реалии, то пространственная только мыслима. Пространственное восприятие формирует «пространства культуры», в частности, и «культурное пространство», в целом, через образы, которые представлены, например, в языковых фактах. Если временная характеристика культуры даёт возможность рассматривать её, например, через соотношение первобытных, архаических, древних культур, то пространственная раскрывает уровень и степень взаимопроникновения разных культур, что актуально в эпоху унификационных процессов, трансформирующих культурные проявления. Согласимся с мнением Ляпкиной Т.Ф., что «специфика пространства в культуре состоит в том, что оно, в отличие от находящихся в нём материальнх предметов, не может быть воспринято с помощью органов чувств, а потому его образ соединяется с определёнными метафорами и обусловлен ими» [9, с. 18]. Несомненно, что формируя культуру, человек формирует и себя самого. Однако, люди, как правило, не рефлексируют по поводу собственных культурных архетипов (устойчивых и неосознанных), которые «работают» на сохранение культурного генотипа того или иного народа.

Культурные архетипы дают о себе знать во всех сферах жизнедеятельности человека, но более всего они проявляются в его повседневной жизни. При этом, как отмечал Юнг, «когда представляется ситуация, которая соответствует данному архетипу, архетип активизируется, и развивается принудительность, которая, подобно силе инстинкта, прокладывает себе дорогу, вопреки разуму и воле» [20, с. 18].

Люди разные, человек меняется, но чтобы представить логику и смысл их поведения, надо изучать их культурные архетипы. Именно поэтому культурный архетип иногда рассматривают как «информацию, обладающую социально-управляющей ценностью».

Следует различать понятия культурного архетипа, менталитета и национального характера. М. А. Барг пишет, что менталитет – это «совокупность символов, необходимо формирующихся в рамках каждой данной культурно-исторической эпохи и закрепляющихся в сознании людей в процессе общения с себе подобными, т.е. повторения». Если культурные архетипы складываются «in factum» и носят неосознанный и устойчивый характер, то менталитет как осознанная система символов и смыслов - «post factum», и поэтому обладает тенденцией к диверсификации.

Менталитет как способ выражения знаний о мире и человеке в нем служит в повседневной жизни онтологическим и функциональным объяснением и содержит в первом случае ответ на вопрос, что это; а во втором, - как и зачем это. Атрибутом менталитета выступает идентичность, обусловленная среди его носителей в конечном счете общность социальных условий, в которых формируется сознание. Идентичность проявляется в способности людей наделять одинаковыми значениями одни и те же явления объективного и субъективного мира, т.е. тождественным образом их сознательно интерпретировать и выражать в одних и тех же символах.

Национальный характер, по определению некоторых исследователей, – это генотип плюс культура. Генотип – то, что каждый из нас получает от природы, через гены, а культура – то, к чему мы приобщаемся, начиная от рождения. Поэтому национальный характер, кроме неосознанных культурных архетипов, которые человек опосредует в процессе социа­лизации, включает в себя наиболее повторяющиеся природные этнопсихологические черты индивидов.

Культурные архетипы имеют символическую природу и обнаруживаются в области смысловых, ценностных ориентации. Это позволяет истолковывать и типизировать архетипы через «постижение» области символического. Большое влияние на формирование белорусского культурного архетипа оказало принятие в Х в. христианства, которое пришло на Русь из Византии в православной форме. Принятие той или иной религии в качестве государственной и национальной влечет за собой далеко идущие последствия не только в сфере веры, но и во всей духовной жизни.

Развитие гуманитарного знания, как аналитического, так и обобщающего современные унификационные, цивилизационные, интеграционные процессы, показало, что Человек, как единственная ценность бытия, определяет антропологизм современной науки. Развитие мировой экономики привело к последствиям, результатом которых стал выход локальных культур за пределы территориальных границ. Первым проявлением этого процесса стала массовая культура, которая первоначально была заявлена как вид американской, а в последующем – европейской, в том числе – белорусской, культур. Вторым показателем явилась тенденция «стирания» традиционного этнического культурного своеобразия. Здесь необходимо обозначить два уровня. Первый, по мнению А.Г. Букина, характерезует доминирующие (в государственном устройстве) традиционные культуры, которые, сохраняя свою самобытность, со-существуют с глобальной культурой [5]. Второй уровень раскрывает природу локальных культур народов, имеющих меньшую численность по сравнению с титульной нацией доминирующей культуры. Они испытывают на себе опосредованное влияние господствующей, доминирующей культуры через её механизмы (образование, наука, техника и т.п.). С другой стороны, давно замечено, что любая национальная культура заимствует только те элементы чужих культур, к восприятию которых она уже подготовлена всем ходом собственного развития, то есть имеет некий горизонт культурных ожиданий.

Национальное культурное пространство – это «форма существования культуры в сознании человека, это культура, отображённая сознанием, это, если угодно, бытие культуры в сознании её носителей» [12, с. 10]. И если так, то, говоря о национальном культурном пространстве, мы по сути имеем дело с сознанием, и в первую очередь – с массовым сознанием представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества. По своей природе национальное культурное пространство – это «информационно-эмоциональное («этническое») поле, виртуальное и в то же время реальное пространство, в котором человек существует и функционирует и которое становится «ощутимым» при столкновении с явлениями иной культуры» [12, с.11]. Национальное культурное пространство включает в себя все существующие и потенциально возможные представления о феноменах культуры у членов национально-лингво-культурного сообщества.

Что касается нашей культуры, следует отметить, что православие, включив в свою сферу все слои белорусского народа, все общество, не захватывало человека целиком. Проникновение православия в толщу народной жизни не было всеобъемлющим. Оно руководило лишь религиозно-нравственным бытом белорусского народа, регулировало времяпрепровождение и праздничное настроение, семейные отношения, слабо отражаясь в ежедневном обиходе, не оставляя заметных следов в его будничных привычках и понятиях, предоставляя во всем этом свободный простор самобытному национальному творчеству, основанному на языческой экзальтации почвы и духа. Восточно-христианское влияние в большей степени обнаружилось в Московский период русской истории, в XV-XVI вв., когда сама Византия уже пала под ударами турок. Это воздействие осуществлялось прежде всего через культуру, «Византия, утонченная и порочная, соединявшая в себе богословие с оргиями, создала уникальную культуру, взяв важнейшие моменты человеческого бытия - рождение, смерть, обращение души к богу, -она окружила их такой высокой поэзией, возвела их к такому великому смыслу, к какому они дотоле нигде не возводились» [11, с. 18].

В восточно-христианской культуре, например, земное существование человека, рассматривавшееся как эпизод на пороге вечной жизни, не представляло самоценности. Поэтому жизненно основной задачей была подготовка человека к смерти, которая расценивалась как начало этой жизни. В качестве смысла земного существования человека признавались духовные стремления к смирению и благочестию, ощущение собственной греховности и аскетизм. Отсюда в православной культуре появилось пренебрежение к земным благам, поскольку земные блага ничтожны и скоротечны, отношение к труду не как к средству созидания и творчества, а как к способу самоуничижения и самодисциплины. На основе противопоставления божественного (скрытого) и земного (доступного непосредственному восприятию) в византийской культуре особенно отчетливо обнаруживалось стремление к вскрытию истинного (мистического) смысла явлений. Из иллюзорного обладания истиной вытекала нетерпимость, закрепленная в православном культурном архетипе, ко всякого рода инакомыслию, которое трактовалось как ересь, как уклонение от благого пути.

Культурное пространство – это также «пространство реализации человеческой виртуальности (задатков, возможностей, способностей, желаний и т.п.), осуществления социальных программ, целей и интересов, распространения идей и взглядов, языка и традиций, верований и норм и т.д.» [4, с. 39]. Культурное пространство, создаваясь человеком, получает самостоятельное существование. Оно имеет свою структуру, функции, динамику. Культурное пространство воплощает образную модель окружающей действительности. Культурное пространство — это «Дом», среда повседневного обитания людей. Оно приобретает значение Вторичного мира — иллюзорного, с одной стороны. Но этот иллюзорный мир играет большую значимость для субъекта, чем реальный природный. С другой стороны, культурное пространство воплощается в реальных действиях человека, его творчестве [1].

Человек наполняет духовным содержанием культурное пространство. Оно несет на себе «печать» человека, вне которого не существует. Оно превращается в абстрактный язык, способный выражать различные содержательные понятия. «Пространство дано ему (человеку) как распределительная структура, и через контроль над пространством он держит в своих руках все варианты взаимоотношений…» [3, с. 31].

Формируя культурное пространство, человек осуществляет свой способ видения мира. В свою очередь культурное пространство воздействует на человека. И не только через создание внешних знаковых форм (архитектура, интерьер, костюм и т.д.), но и через изменение образа жизни, конструирование его нового облика. «Будучи живым существом человек растет, функционирует, видит как перед ним раскрывается пространство, неподвижные координаты которого пересекаются в нем самом» [17, с. 370].

1. 
   Бабаева, А.В. Современная философия как феномен культуры: исследовательские традиции и новации. Материалы научной конференции. Серия «Symposium», выпуск 7. СПб. - СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001. – С.14– 17.
   
2. 
   Библер, В. С. Культура. Диалог культур / В. С. Библер // Вопросы философии. 1989. – № 6. – С. 32.
   
3. 
   Бодрияр, Ж. Система вещей. – М., 1999.
   
4. 
   Быстрова, А. Н. Культурное пространство как предмет философской рефлексии / А. Н. Быстрова // Философские науки. – 2004. – №12. – С. 39- 36.
   
5. 
   Букин, А.Г. Культурное пространство и пространство культур: (региональный аспект): автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата философских наук: 09.00.13. – Чита, 2006. – 22с.
   
6. 
   Власова, С. В. Образование XXI века: каким ему быть? // Общественные науки и современность. – 1999. – №2. – С. 190.
   
7. 
   Грушевицкая, Т.Г., Попков, В.Д., Садохин, А.П. Основы межкультурной коммуникации: Учебник для вузов / Под ред. А.П. Садохина. - М.:ЮНИТИ-ДАНА, 2002. – 352с.
   
8. 
   Люббе, Г. Наука и религия после Просвещения: об утрате культурной значимости научных представлений о мире // Сб.: Наука в культуре. – М.: Эдиториал УРСС, 1998. – С. 278-292.
   
9. 
   Ляпкина, Т.Ф.Архитектоника культурного пространства Восточной Сибири (конец XVII – начало XX вв.). – Санкт-Петербург, 2007. – 41 с.
   
10. 
    Мерло-Понти, М. В защиту философии. – М., 1996.
    
11. 
    Розанов, В. В. Около церковных стен. – М., 1995.
    
12. 
    Русское культурное пространство/ Под. ред. И.В. Захаренко и др. Вып. 1: Зооморфные образы. Прецедентные имена. Прецедентные тексты. Прецедентные высказывания/ И.С.Брилева и др. – 315 с.
    
13. 
    Смоляк, О.А. Европейский дискурс другого: культурологические модели ориентирования человека в современном жизненном мире: Автореф. дис. На соискание учёной степени. канд. культурологии: 24.00.01 / Перм. гос. техн. ун-т. - Екатеринбург, 2004. – 23 с.
    
14. 
    Соколов, Б. Г. Культура и традиция / Б. Г. Соколов // Метафизические исследования. 1997. – №4. – С. 32.
    
15. 
    Финк, Э.Основные феномены человеческого бытия // Проблема человека в западной философии. М.: Прогресс, 1988. – 361с.
    
16. 
    Фомина, М. Н. Философская культура: онтологический диалогизм / М. Н. Фомина. Чита: Поиск, 1999. 160 с.
    
17. 
    Фуко, М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1980. – 370 с.
    
18. 
    Хоруженко К.М. Культурология: Энциклопедический словарь. – Ростов н/Д.: Феникс, 1997. – 640 с.
    
19. 
    Четверов, И. Г., Ивлева, А. Ю. Феномен культурного пространства // Материалы II Международной научной конференции «Межкультурная коммуникация в современном обществе». – Язык. Культура. Общество. – Выпуск 3.– 2011 г.
    
20. 
    Юнг, К.Г. Архетип и символ / К.Г.Юнг. – Издательство "Ренессанс" СП "ИВО-СиД", 1991