ВЛИЯНИЕ БИБЛИИ НА СТАНОВЛЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНЫХ ЯЗЫКОВ В АРЕАЛАХ SLAVIA ORTHODOXA И SLAVIA LATINA

ВЛИЯНИЕ БИБЛИИ НА СТАНОВЛЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНЫХ ЯЗЫКОВ В АРЕАЛАХ SLAVIA ORTHODOXA И SLAVIA LATINA

Естественен тот факт, что в первые века христианства Священное Писание активно переводилось, поскольку миссионерство является одной из задач религии. Распространение христианской миссии было временем формирования догматики, которое сопровождалось борьбой с еретическими толкованиями христианских идей. Ошибки перевода, расхождения в толковании слов – все это порождало нешуточные богословские споры и даже гонения. Охранительные тенденции по отношению к тексту Священного Писания, базирующиеся на неконвенциальном отношении к знаку, привели к возникновению предубеждения против перевода, появление которого, мыслилось, только преумножало проблемы Церкви. Противоречащие друг другу установки – стремление к переводу и, напротив, неприятие перевода Библии – легли в основу двух различных тактик миссионерства. «Настороженное отношение к переводам Писания привело к тому, что христианизация Европы, рассмотренная в аспекте языка, шла по двум основным моделям:1) христианство принималось на языке, который требовал постоянного перевода (как латынь у романских и особенно германских народов); 2) христианизация шла на родном языке (как армянский язык с начала армянской церкви в 301г.) или в языке близком, не требующем перевода (как старославянский язык в миссии свв. Кирилла и Мефодия 863г. В Моравском княжестве, а затем в распространении литургии и книг на старославянском у остальных славян)» [3, 339].

Таким образом, мир Slavia Orthodoxa выстроился на миссии, которая велась на знакомом славянам языке. Но моравские братья Кирилл и Мефодий, выполнив перевод Библии, не только подарили славянам письменность, они приобщили их всему ее духовному богатству, и литературному, и философскому. Славяне приобрели не только искусный инструмент для выражения сложных богословских мыслей, но и наследовали арсенал стилистических приемов, риторических ходов и логических принципов организации текстов, не говоря уже о значительном обогащении словаря. Так церковнославянский язык, ввиду его функциональной значимости – язык Откровения Божьего, был воспринят как язык высокий, способный отразить ценные духовные смыслы. Р.Пиккио считает, что он стал литературным языком для Slavia Orthodoxa. Такого же мнения придерживался и Н.И.Толстой, полагавший, что «возникши в качестве литературного языка, старославянский язык оказался тем эталоном-моделью, который определял формальную, в значительной степени лексическую и даже стилистическую сторону древнеславянского литературного языка в течение почти всей его истории» [5, 69]. Итальянский исследователь в качестве главного стилистического приема этой «литературной цивилизации» выделяет принцип подражания уже существующим авторитетным переводным текстам, пришедшим из Византии. «Это связано с тем, что для писавших на нем <церковнославянском> было привычно следовать правилам словесного искусства, чьи критерии отражали не разнообразие разговорного языка, а желание пишущих оставаться верными устойчивым схемам выражения, освященным религиозной традицией» [4, 26].

Соответсвенно, литературность в Slavia Orthodoxa понималась не как прикраса текста, а как способ донести достоверную информацию, максимально обеспечив ее истинное понимание. Для правильного понимания созданного текста, считает Р.Пиккио, использовались «тематические ключи», т.е такие цитаты из авторитетных текстов, которые, будучи общеизвестными, за фактической стороной исторического повествования, могли передать духовный смысл произошедшего. Эта теория итальянского исследователя очень удачно объясняет постоянные повторы и референции в древнерусской литературе, ищущей соответствие истине, а не художественность хотя она присутствовала в соответствии с усвоенными канонами поэтики греческой культуры [подробнее см. 2].

Тот факт, что древнеславянский язык был понятен славянам различных ареалов и был наделен высокой миссией – язык Откровения и богослужения – обусловил его специфическое положение по отношению к местному народному языку. Б.А.Успенский характеризует сложившуюся языковую ситуацию как дисглоссию, когда устанавливается функциональный параллелизм между языком высоким – церковнославянским, и языком вульгарным – языком местного народа. По мнению ученого, в литературе феномен дисглоссии отразился следующим образом: «если текст пишется лично от себя, но не претендует на высшую, объективную значимость, следует ожидать применения русского, а не церковнославянского языка; если же описываемые события как-то соотносятся с высшей реальностью, если раскрывается или подразумевается духовный смысл этих событий, язык будет церковнославянский» [6, 48].

Таким образом, для сознания славян церковнославянский язык и местное наречие представлялись как различные стилистические регистры единой языковой системы.

Н.И.Толстой в этой связи писал: «эта письменность может быть схематически представлена как фигура с рядом иерархически подчиненных ярусов, отражающих различные жанры, в которой за каноническими (евангелие, псалтырь и др.) и литургическими текстами следует литература аскетическая, проповедническая («слова» и т. п.), агиографическая, повествовательная (повести, «романы» и т. п.), апокрифическая, историческая (хронографы, летописи), паломническая («хождения» и т. п.), художественно-поэтическая, публицистическая и др. Безусловно, внутри этой фигуры соотношение ярусов по жанрам требует детализации и является значительно более сложным, чем приведенный нами порядковый перечень. Однако при определении норм древнеславянского литературного языка следует учитывать в принципе хорошо известный факт, что тексты верхнего яруса оказываются более консервативными и более четко нормированными, дающими меньшее число отклонений от устанавливаемой для каждой эпохи модели, а в текстах нижнего яруса строгость нормы оказывается более свободной, более подверженной влиянию народно-разговорного «субстрата» [5, 70].

Именно стремление разделить сферу профанного и сакрального послужило отправной точкой для дифференциации языковых средств по функциональному и экспрессивному критериям, что полагает начало стилистики и становлению жанровой иерархии. Тот факт, что церковнославянский язык стал литературным языком Slavia Orthodoxa, а народным языкам отводился нижний ярус в жанровой классификации, надолго задержал развитие собственно местных народных языков.

В отличие от стран Западной Европы и территории Slavia Latina, где латынь и народный язык следовали каждый своей линии развития, восточнославянские народы смешивали язык книжности и простого народа, что порождало его гибридные формы. Это является причиной того, что до сих пор не утихают споры о природе того или иного языка в важных исторических документах. К примеру, язык Библии в переводах Франциска Скорины литературоведы расценивают как белорусский, а лингвисты – как церковнославянский. Естественно, в истории каждого национального языка были свои значимые события и процессы, повлиявшие на установление кодифицированных форм языка. Но важнейшие из них – два: «в истории формирования общенациональной (наддиалектной) формы этнического языка всегда важно, какие тексты становятся общепринятыми образцами речи. В качестве языковых эталонов обычно называют тексты двух родов: 1) перевод Библии; 2) произведения классиков национальной литературы» [3, 352].

Что касается русского литературного языка, то, по мысли Б.А.Успенского, особо важным для его развития стало творчество Пушкина, заслуга которого состояла в гениальном сочетании богатств церковнославянского и русского языков. Ученый замечает, что у Пушкина «славянизмы выступают как стилистически маркированные элементы – становятся изобразительным средством, т.е. получают особые художественные функции» [6, 174]. Таким образом, считает ученый, именно благодаря церковнославянскому языку, который был усвоен из конфессиональных текстов, «русский язык обладает особыми стилистическими возможностями для выражения абстрактного, а также возвышенного, поэтического содержания» [6, 188].

В ареале Slavia Latina языковая ситуация сложилась иначе. Латинская миссия, опирающаяся на текст Вульгаты, проникнув в славянский регион, укрепилась среди поляков, чехов, словаков, хорватов, словенцев. Сильное отличие языка народного и латинского языка Библии естественным образом порождало стремление к переводу Писания. Эти порывы долго сдерживались Католической церковью, но с возрастанием секуляризации в обществе, новаторскими идеями протестантизма и, особенно, с изобретением книгопечатания, их было не удержать. Естественно, первой печатной книгой была Библия, это была Вульгата, изданная Гуттенбергом в середине 1450х годов, за которой последовала череда изданий Библии на национальных языках государств Европы, в том числе и Восточной: чешский – 1488г., польский 1561г., словенский – 1584г. Для сравнения, церковнославянская печатная Библия появилась в 1581г., с отстоянием почти в триста и более лет были изданы переводы языков Slavia Orthodoxa: болгарский – 1864г., сербский – 1868г., русский – 1876г., белорусский – 1973г. [источник: 3, 348].

Именно значительное различие латыни от славянских языков привело к тому, что у народов Slavia Latina переводы Писания появляются на несколько столетий раньше (Мечковская: на 375 [подробнее 3, 348]), чем у народов Slavia Orthodoxa. По мнению Р.Пиккио, «плебейские» языки в Slavia Latina могли постепенно развиться до настоящих литературных языков (в свою очередь, представляющих локальные типы койне) именно потому, что им отводилась определенная социально значимая роль как элементам общей системы. «Эта система, действовавшая в Slavia romana, определяла четкие границы действия народных наречий, апостольских диалектов, языковые средства, свойственные каждому «типу функционирования» на «плебейском» уровне, а также устанавливала постоянные нормативные отношения между языковыми пластами и латынью» [4, 72]. В частности, народный язык использовался в церковных целях – для проповеди, и в административных целях. Таким образом, «в ареале Slavia Latina книжно-письменное развитие пошло по пути создания двух относительно автономных литературных традиций – на латинском и народном языке (Н.И.Толстой назвал такую ситуацию двулитературность)» [3, 349].

Н.И.Толстой усматривал следующие особенности языкового двуязычая в мире Slavia Orthodoxa и мире Slavia Latina: «Эти ареалы различались как характером и свойствами литературных языков, так и особенностями язы­ковой ситуации и типами литературно-языкового двуязы­чия (гомогенного и гетерогенного). В мире Slavia Latina славянские литературные языки разделяли свои функции (иногда по жанрам, иногда в части жанров) с языком латин­ским; в мире Slavia Orthodoxa происходило иерархическое соподчинение: церковнославянский занимал главенствую­щую позицию. Соподчинение тоже зависело от жанров, и ряд жанров, например летописи, допускал смешение двух стихий, что при латинско-славянском двуязычии или ди­глоссии было в принципе невозможным (исключение состав­ляла сфера синтаксиса и отчасти лексики). Латинский язык в мире Slavia Latina осуществлял единство культурное (и религиозное), церковнославянский в мире Slavia Orthodoха — единство культурное (и религиозное), затем литера­турное и, что для нас существенно, — языковое» [5, 26-27].

Если пытаться подводить итоги о роли перевода Писания в формировании литературных норм народного языка, то очевидно различие пути регионов Slavia Orthodoxa и Slavia Latina. Безусловно, перевод Библии – это поиск форм для выражения нового содержания, а значит источник обогащения лексики, фразеологии и синтаксиса народных языков. Но западноевропейские переводы Священного Писания легитимировали скорее один из наиболее универсальных диалектов, имеющий свой исторический путь становления без явной интерференции латыни, в то время как языки православных народов претерпели значительные изменения именно в силу влияния церковнославянского. Так, русский перевод Библии появляется после того, как в «произведениях Пушкина сложилась современная нормативно-стилистическая система русского языка» [3, 353], насквозь проникнутом языком церковнославянским в результате их без малого девятисотлетнего сосуществования в сознании людей как стилистических разновидностей одного языка.

Таким образом, очевидно, что именно взаимоотношение церковнославянской Библии и народного языка стало ключевым процессом в становлении славянских литературных языков Slavia Orthodoxa и Slavia Latina.
Литература.

1. 
   Алексеев А.А. Текстология Славянской Библии. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. - 256 с.
   
2. 
   Верещагин, Е. М. История возникновения древнего общеславянского литературного языка: Переводч. деятельность Кирилла и Мефодия и их учеников. - М.: Мартис, 1997. - 315 с.
   
3. 
   Мечковская, Н.Б. История языка и история коммуникации: от клинописи до Интернета / Н.Б.Мечковская. – М: Флинта: Наука, 2009.- 584 с.
   
4. 
   Пиккио, Р. Slavia orthodoxa: Литература и язык/ Р.Пиккио. – М.: Знак: Кошелев, 2003. - 703 с.
   
5. 
   Толстой, Н.И. Избранные труды / Н. И. Толстой Т. 2: Славянская литературно-языковая ситуация. – М.: Языки русской культуры. – 544 с.
   
6. 
   Успенский, Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (ХІ-XIX вв.): Языковая ситуация Древней Руси и ее эволюция/ Б.А.Успенский. – М.: Гнозис, 1994. – 239 с.