Литература:
-
Патриотизм и национализм: ментальные репрезентации и поведенческие стратегии населения современной России / под. общ. ред. С.Г. Максимовой. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2013. - 321 с.
АНАЛИЗ СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЕЙ КАК МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ МЕЖЭТНИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ МОЛОДЕЖИ
Шилкина Н.Е., г. Барнаул (Россия)
Разрабатывая сетевое направление в выявлении тенденций межэтнических отношений мы сталкивается с проблемой, которая обусловлена отличительной особенностью анализа социальных сетей и природы данных, которыми можно оперировать. Данные, характеризующие реляционные отношения, популярны и значимы в социологии прежде всего потому, что могут раскрыть специфику социальных взаимодействий, являющихся основанием социальных изменений. Однако не менее важной исследовательской задачей является поиск пути объединения реляционных и атрибутивных данных, что является особенно важным когда определенные реляции социальных субъектов могут быть интерпретированы только при наличии сопутствующих характеристик атрибутивного характера. В этой связи рассмотрим основные теоретические постулаты анализа социальных сетей и вытекающие из них возможности анализа межэтнических отношений.
Анализ социальных сетей изначально стал развиваться, преимущественно в концептуальной форме далекой от техник исследования, в рамках структурной теории антрополога А. Рэдклифф-Брауна, выпустившего в 1952 г. труд о структуре примитивных обществ. В 1930–1970-е гг. все большее число социальных антропологов и социологов стали придавать значение изучению «социальной структуры» как некоей «ткани» или «паутины» социальной жизни. Посредством подобных метафор, созданных для того, чтобы лучше изучить и осмыслить «переплетение» и «взаимосмыкание» взаимоотношений через которые организованы социальные действия. Начиная с 1950-х по 1970-е гг. были разработаны основные понятия техники анализа социальных сетей.
Данное направление научной мысли ассоциируется: во-первых, с социометрическим анализом, предполагающим изучение малых групп и породившим множество техник совместно с теорией графов; во-вторых, с гарвардскими исследованиями, в 1930-х гг. акцентированными на паттернах межличностных отношений и формировании «клик»; в-третьих, с манчестерскими антропологическими исследованиями, изучавшими структуру общин и взаимоотношений в них в племенных и сельских поселениях. В 1930-е гг. XX в. в США изучение в лабораторных условиях структуры групп и циркуляции информации в них в рамках когнитивной и социальной психологии под влиянием гештальт-теории В. Кёлера определило начало развития теории социометрии и групповой динамики. В это же время в Гарвардском университете развивались некоторые из антропологических идей А. Рэдклифф-Брауна, а именно велась работа по изучению предприятий и общин, которая привела к пониманию важности неформальных, межличностных отношений в социальных системах. В Великобритании, преимущественно в университете Манчестера, идеи А. Рэдклифф-Брауна развивались параллельно, но с акцентом на анализе конфликта и ограничений. В качестве эмпирической базы использовались материалы изучения африканских племенных сообществ и, немного позже, сельских и небольших городских поселений Великобритании. Так или иначе, но все эти исследования внесли свой вклад в развитие анализа социальных сетей, объединяя современные им социальные теории и возможности математических методов. В 1960-е гг. в Гарварде Х. Уайт начал развитие своего направления исследований социальной структуры с использованием математического аппарата [1].
Гештальт-традиция в психологии в основном связывается с работами В. Кёлера, делавшего акцент на том, что существующие паттерны структурируют идеи и восприятия. Эти паттерны, называемые «гештальтами» или «неделимым целым», являются некими системами, которые обладают способностью дифференцировать свои «части», и как следствие определяют природу этих частей. Отдельные объекты, которые воспринимают люди, видятся им определенным образом, так как они есть, другими словами можно сказать, что они представлены заранее в рамках сложных и предорганизованных понятийных схем, находящихся в человеческом сознании. Социальная психология, в рамках данной исследовательской традиции, акцентировала внимание на социальной детерминированности этих концептуальных схем, которые имеют определяющее влияние на групповую организацию и связанный с ней социальный климат на уровне индивидуальных восприятий [1, 2].
Другим ответвлением когнитивной психологии, которое уделяло большое внимание развитию теории групповой динамики, была работа Ф. Хейдера. Одна из его первых работ была по социальной психологии аттитюдов и восприятия. В особенности он обращал внимание на то, как различные аттитюды личности в отношении других приводятся в состояние баланса. Различные аттитюды, имеющиеся у индивида, сбалансированы в сознании индивида в том случае, когда не продуцируют у него состояния психологического напряжения. Психологический баланс, следовательно, основан на такой фиксации аттитюдов, когда они не противоречат друг другу. Особенное внимание Ф. Хейдер уделял межличностному балансу, который может характеризоваться конгруэнтностью или недостатком конгруэнтности в аттитюдах к другим людям. В своих поздних работах Ф. Хейдер утверждал, что аттитюды в самом общем виде могут характеризоваться как позитивные или негативные. Баланс существует между совокупностями аттитюдов, когда они схожи друг с другом по своему знаку, то есть все позитивные или все негативные. Если личности А нравится личность В, а личности В нравится личность С, то состояние баланса будет существовать только если А также нравится С и все аттитюды позитивные. Здесь важно отметить, что для Ф. Хейдера, как и для К. Левина, такой вид анализа связан с образом восприятия мира с точки зрения фокусного индивида: Ф. Хейдер перенял очевидную феноменологическую установку. С этой точки зрения наиболее важным является не текущее взаимоотношение между В и С, а установка А по поводу этих взаимоотношений. Баланс связан с неким психологическим феноменологическим состоянием, а никак не с существующими взаимоотношениями в социальной группе [1, 2].
Хотя теория поля как теоретическое направление социального анализа было доведено до логического завершения, но, все же, обоснованные К. Левином математические модели групповых взаимоотношений были существенно дополнены последующими исследователями. В частности развитие взглядов К. Левина продолжил Д. Картрайт, который вместе с математиком Ф. Харари впервые осуществил применение теории графов к описанию группового поведения. Впервые теория графов была сформулирована Д. Кенигом, но в момент своего рождения в 1930-е гг. существенного влияния на научный мир не оказала, а была востребована только в 1950-х гг. Эти математические идеи сделали возможным решающий прорыв в теории групповой динамики. Этот прорыв заключался в движении от понятия «когнитивный баланс в индивидуальном сознании» к понятию «межперсональный баланс в социальных группах». Первым исследователем в этом направлении был Т. Ньюкомб. Он обосновал, что для двух людей близких друг к другу, причем для каждого по отдельности, существует тенденция в принятии сходных аттитюдов по отношению к третьему лицу или какому-либо событию. У исследователей появилась возможность строить модели систематизированных взаимосвязей взаимозависимостей между аттитюдами, которых придерживаются различные индивиды в группе. Основываясь на работах К. Левина, Д. Картрайт и Ф. Харари добавили в модели социальных сетей понятия «групповой сплоченности», «социального давления», «кооперации», «власти» и «лидерства». В 1956 г. эти авторы дополнили базовые идеи Я. Морено о социоматрице как множестве точек, соединенных линиями понятием «граф», репрезентирующем сеть имеющихся межперсональных взаимоотношений между членами группы, которые теперь можно было анализировать с помощью математического аппарата теории графов. Граф был представлен как совокупность линий, соединяющих точки, а составляющие теорию графов математические аксиомы и формулы позволили описывать свойства паттернов, изображенных этими линиями. Точки в графе соответствовали индивидам, а линии показывали взаимоотношения их друг с другом. Линии в графе могут быть обозначены знаком «+» или «–», чтобы показать обозначают ли они позитивные или негативные взаимоотношения. Также точки могут быть соединены стрелкой, направление которой указывает направление во взаимоотношениях. Направление, приданное линии это способ установления различий во взаимоотношениях. Добавление этих обозначений: знака и направления, позволило Д. Картрайту и его коллегам анализировать групповую структуру одновременно для каждого члена группы, а не только для центрального индивида. Это был мощный прорыв в теории социологических исследований. Д. Картрайт и Ф. Харари обосновали мысль о том, что сложные социальные структуры могут рассматриваться как состоящие из простых структур, в частности, они могут просто состоять из триад. Простые триадические структуры это кирпичики больших социальных структур, а потому свойства сложных сетей социальных взаимоотношений могут, по их мнению, быть выведены из анализа этих кирпичиков. Поэтому, например, можно утверждать, что в целом сеть сбалансирована, когда сбалансированы все составляющие ее триады. Любой сбалансированный граф, не важно, насколько большой или сложный, может быть разделен на две подгруппы в зависимости от интересующих исследователя свойств. Взаимоотношения в каждой из этих подгрупп могут быть позитивными, в то время как взаимоотношения между подгруппами могут быть негативными. Поэтому сбалансированная социальная сеть, определяемая, например, взаимоотношениями солидарности может состоять из двух сопряженных подгрупп, между которыми существует конфликт и антагонизм. Определение социальной сети как сбалансированной или несбалансированной является первым шагом для разделения сети на подгруппы. Удачное разделение сбалансированной сети позволит исследователю увидеть структуру сети из информации о взаимоотношениях между индивидами [1, 2, 3].
Теоретическая работа в русле социометрической традиции привнесла возможность декомпозиции сетей на составляющие их подгруппы. Такие подгруппы принято называть: клики, кластеры или блоки. Такая терминология была отличительной чертой исследовательской традиции Гарвардского университета в 1930–1940-х гг. Данное направление работы, а именно изучение неформальных взаимоотношений в крупномасштабных системах, привело к эмпирическому открытию о том, что фактически эти системы содержат в себе сплоченные или связанные подгруппы. Следующей задачей, с которой столкнулись исследователи, и только отчасти ее решили, была разработка техник, которые бы могли раскрыть подгруппы структуры любой социальной системы, и о которых возможно собрать реляционные данные. А. Рэдклифф-Браун, а за ним и Э. Дюркгейм, оказали наибольшее влияние на эту традицию исследования. Влияние идей А. Рэдклифф-Брауна сказалось на работах У. Уорнера и Э. Мэйо, которые изучали производственную и общинную жизнь в Америке и рассматривали свои прикладные исследования как применение структурных идей А. Рэдклифф-Брауна. Э. Мэйо развивал в 20-е гг. XX в. исследовательскую программу собственной бизнес-школы. Суть связи его работ с социологией заключалась в использовании идей В. Парето. Психологические соображения Э. Мэйо были дополнены в значительной степени тем, что В. Парето называл нерациональными компонентами деятельности. Экономическое действие для Э. Мэйо является не только рациональной формой действия в чистом виде, но оно структурировано также нерациональными чувствами, например, групповой солидарностью. В. Парето также известен как значимый представитель теории элит и, вслед за ним, Э. Мэйо утверждал, что управленческая элита, которая осознает влияние нерациональных составляющих группового поведения на экономическую мотивацию, может наиболее успешно контролировать групповой поведение. Влияние У. Уорнера на гарвардскую исследовательскую программу показало большую значимость подробного изучения действующих паттернов группового поведения, которые могут быть обнаружены в определенных социальных параметрах. В теоретические соображения Э. Мэйо У. Уорнер привнес эмпирическое измерение [1, 2, 3].
С работы исследователей кафедры социальной антропологии Манчестерского университета, в основном Дж. Барнса К. Митчелла и Э. Ботт начался новый поворот в изучении социальных сетей. Эта группа антропологов была еще больше подвержена влиянию идей А. Рэдклифф-Брауна, чем их Гарвардские коллеги, но вместо акцента на изучении интеграции и сплоченности, они сконцентрировались на конфликте и изменении. Центральной фигурой в манчестерской группе был М. Глакман, который сочетал интерес к комплексному изучению африканских обществ с развитием теоретического структурного подхода, в котором акцент делался на роли конфликта и власти, как для поддержания, так и для трансформации социальных структур [1, 2].
Преобладание подхода Т. Парсонса в социологии и культурной антропологии в 1950-х гг. было важным фактором, направлявшим работу манчестерской школы как очевидно критического направления. В то время как классические социологи делали акцент на том, что действия могут быть поняты в терминах их местоположения в структуре социальных отношений, Т. Парсонс утверждал, что действия могут быть объяснены как выражения интернализованных ценностных ориентаций. Работа манчестерских антропологов, рассматривавших структуры как сети взаимоотношений, привела к появлению формальных техник анализа социальных сетей, содержащих социологические понятия. Группа манчестерских исследователей уделяла меньшее внимание формально институционализированным нормам и институтам обществ, а большее – реальным структурам взаимоотношений, возникающим в результате конфликтов и власти. Поэтому теоретические идеи, доставшиеся в наследство от предшественников и созданные для того, чтобы понять простые, основанные на родстве сообщества, были не способны объяснить эти феномены. Поначалу эти исследователи использовали понятие сети в качестве метафоры, но, к примеру, Дж. Барнс превратил данную идею в аналитический инструмент. Его подход имел существенное влияние на работу Э. Ботт и позволил ей выработать адекватные понятия для понимания сложных обществ. Позже К. Митчелл на основании этих идей и математической теории графов создал основу для анализа структурных свойств социальной организации [1, 2].
Дж. Барнс в конце 1940-х гг. провел исследование в рыбацком поселении юго-западной Норвегии. Несмотря на то, что это было небольшое сельское поселение с изолированной локальной структурой и исключительно родственными отношениями между членами, оно все же являлось объединяющей частью сложной дифференцированной национальной общности с присущими только ей экономическими, политическими и другими институтами, которые неполным образом интегрировались в общую систему. Дж. Барнс преимущественно исследовал части, составляемые родственными, дружескими и соседскими отношениями в создании общинной интеграции. Эти изначальные взаимоотношения были не прямым образом связаны с территориальными образованиями или формальными экономическими или политическими структурами. Скорее, они формировали особую и относительно интегрированную сферу неформальных, межперсональных взаимоотношений. Дж. Барнс утверждал, что целостность социальной жизни может быть рассмотрена как совокупность точек, часть из которых соединена линиями взаимоотношений и, таким образом, они формируют общую социальную сеть взаимоотношений. А неформальная сфера межперсональных взаимоотношений может быть рассмотрена как одна из частей неполной социальной сети от этой общей социальной сети [1, 2].
Вклад К. Митчелла заключается в развитии идей Дж. Барнса и определении социальной сети как сферы межперсональных взаимоотношений в контексте персонального порядка. Персональный порядок это определенный паттерн персональных связей индивидов имеющихся в совокупности людей, а также их взаимосвязей между собой. Понятие «межперсональный порядок» более удачное, чем понятие персональный порядок, поскольку так напрямую не соотносится с понятием эгоцентрированных социальных сетей. Эти паттерны взаимоотношений для К. Митчелла относятся к сфере социальных сетей. Такие межперсональные социальные сети строятся на основании двух различных типов действия, которые в различном сочетании формируют конкретные социальные сети взаимодействия: это коммуникация, которая предполагает обмен информацией между индивидами, утверждение социальных норм, формирование определенной степени консенсуса. С другой стороны, инструментальный или целевой тип действия, который включает обмен материальными благами и услугами между людьми. Каждое конкретное действие сочетает элементы этих двух идеальных типов и потому конкретная социальная сеть обязательно воплощает в себе потоки обмена информацией, а также ресурсами и услугами. В конкретном исследовании всегда важно выбрать частные аспекты целостной сети и эти аспекты он называл «частной сетью». Существует два основания, которые можно использовать для подобной абстракции: первое – вокруг конкретного индивида существуют общие эгоцентрированные социальные сети социальных взаимоотношений любого вида, второе – глобальные характеристики сетей в связи с частными аспектами социальной деятельности: политическими связями, родственными обязательствами, дружескими и рабочими отношениями и т.д. Для К. Митчелла и представителей манчестерской школы изучения социальных сетей в центре все-таки находился индивидуально обусловленный мир частных социальных сетей. В исследовании такого рода важно определить индивидов и их прямые взаимные и невзаимные связи друг с другом. В подобном исследовании собирается набор эгоцентрированных социальных сетей по одной на каждого индивида. Аналогичный подход использовался Э. Ботт, когда она изучала эгоцентрированные социальные сети супружеских отношений. В центре ее внимания находилась связанность этих сетей и степень пересечения между социальными сетями супругов [1, 2].
Частные, или неполные, социальные сети, изучавшиеся социологами и социальными антропологами, – это всегда эгоцентрированные социальные сети, сосредоточенные вокруг определенных типов социальных взаимоотношений. По мнению К. Митчелла, большая часть таких социальных сетей является разветвленной и имеет сложную структуру: они включают в себя комбинации целого набора значимых взаимоотношений. По мнению Дж. Барнса и Э. Ботт, такие частные или неполные социальные сети, в которых родственные, дружеские и соседские отношения соединяются в единое разветвленное взаимоотношение неприемлемо разделять на составляющие элементы. По мнению К. Митчелла, сети могут быть проанализированы с помощью целого ряда понятий, описывающих качества этих взаимоотношений – это взаимность, частота, устойчивость, что пересекается с понятиями, введенными Дж. Хомансом, о возможности использования в анализе понятий направление, частота и мощность. Некоторые представители Манчестерской школы предлагают рассматривать институциональные ролевые структуры как сети взаимоотношений, которые существуют отдельно от межперсональных сетей. К. Митчелл отделял сети межперсональных взаимоотношений от структур институциональных взаимоотношений и, в результате, пришел к определению социальных сетей как совокупности «остаточных» отношений только межперсональной сферы, остающейся после того как формальные экономические, политические и другие роли исключены [1, 2].
Важное место в истории развития понятий, принципов и методов анализа социальных сетей отводится представителями Гарвардской школы. Их вклад преимущественно заключался в добавлении двух математических нововведений. Первое было развитием алгебраических моделей групп с использованием теории множеств для моделирования родственных и других отношений в духе идей К. Леви-Стросса. Это привело к возрождению интереса к теории графов и к другим математическим методам и к использованию алгебраических методов для осмысления понятия роль в социальной структуре. Второе нововведение было связано с использованием многомерного шкалирования для трансляции взаимоотношений на язык социальных дистанций и расположение их в социальном пространстве. Гарвардская группа развивала математически ориентированный структурный анализ для моделирования социальных структур любого рода. Также значительной частью теории анализа социальных сетей являются разнообразные прикладные исследовательские работы, каждая из которых, учитывая необыкновенную сложность дизайна исследования и применяемых статистических методов, является безусловным вкладом в познание релятивного устройства общества и его различных частей [1, 2].
Литература:
-
Мальцева А.В. Индикативная роль социального института рынка труда в трансформации социальной структуры современного российского общества (на примере социологических исследований в Алтайском крае). Диссертация на соискание ученой степени доктора социологических наук / ГОУВПО "Алтайский государственный университет". Барнаул, 2011.
-
Мальцева А.В., Махныткина О.В., Шилкина Н.Е. Трансформация социальной структуры через призму социальных институтов. М-во образования и науки Российской Федерации, Алтайский гос. ун-т, Фак. социологии. Барнаул, 2012. Том Рынок труда.
-
Мальцева А.В. Методика и результаты изучения социальных сетей безработных // Философия социальных коммуникаций. 2010. № 4. С. 7-15.
ПРОБЛЕМЫ СТАРЕНИЯ НАСЕЛЕНИЯ В ОЦЕНКАХ ЭКСПЕРТОВ АЛТАЙСКОГО КРАЯ10
Вараксина Н.В., г. Барнаул (Россия)
Социально-демографические трансформации, происходящие в современном российском обществе, характеризующиеся изменением численного соотношения различных возрастных групп населения в сторону увеличения доли лиц пожилого возраста, обуславливают необходимость проведения детальных исследований причин происходящего. Осознание необходимости учета данных тенденций, должно стать основой для адаптации функционала различных социальных структур и организаций, имеющих непосредственное отношение к населению «третьего возраста».
При всей актуальности, проблему постарения населения нельзя назвать новой, еще в середине ХХ века французский демограф и социолог Альфред Сови писал о том, что «среди всех значимых современных явлений старение населения является самым достоверным и меньше всего оспариваемым», при этом он утверждал, что увеличение продолжительности жизни не является значимым фактором в данном процессе, отдавая главную роль снижению рождаемости [2]. Актуальной на сегодняшний день остается и типологизация фаз демографического старения общества, предложенная в начале 60-х годов польским демографом Эд. Россетом, в которой он выделял четыре фазы:
-
отсутствие признаков демографической старости («молодое население») - доля лиц в возрасте 60 лет и старше в обшей структуре населения менее 8%;
-
ранняя переходная фаза демографического старения - доля этих лиц от 8 до 10%;
-
поздняя переходная фаза демографического старения – доля лиц в возрасте 60 лет и старше в общей структуре населения - от 10 до12%;
-
состояние демографической старости - 12% и выше;
-
состояние глубокой демографической старости - лиц в возрасте 60лет и старше - 15% и более [1].
Полезной для расчета демографической старости является шкала английского демографа Дж. Сандберга, которая предполагает деление населения на три возрастные группы:
-
от 0 до 15 лет;
-
от 15 лет до 59 лет;
-
от 60 лет и старше.
Учитывая данную градацию, Дж. Сандберг предлагал считать общество «старым», если численность первой группы населения менее 30%, а последней - более 15% [2].
По прогнозам Алтайкрайстата в 2015г. в крае численность населения «моложе трудоспособного возраста» составит 18,2%, населения «трудоспособного возраста» - 56,4%, а доля лиц «старше трудоспособного возраста» - 25,4% [3]. Основываясь на шкале Дж. Сандберга, наше общество является уже не «стареющим», а «старым», что неминуемо влечет к обострению ряда проблем социальной и экономической сфер.
Обращаясь к иным результатам статистических обследований в Алтайском крае, мы можем наблюдать отрицательную динамику показателей естественного прироста населения. Так за период «январь-июль 2013г.» в крае число родившихся составило 18799чел., умерших – 20276 чел., естественная убыль – 1477 чел., а за аналогичный период 2014г. число родившихся уменьшилось до 18598 чел., число умерших увеличилось до 20579 чел, таким образом, естественная убыль населения составила – 1981 чел. Долгосрочный прогноз до 2030г., к сожалению, демонстрирует только еще большее осложнение ситуации [3].
Интересны представленные Алтайкрайстатом данные о распределении населения по возрастным группам, отображают изменение численного соотношения граждан «моложе трудоспособного возраста», «трудоспособного возраста» и «старше трудоспособного возраста». За период 2012-2014гг. мы можем наблюдать увеличение численности лиц «моложе трудоспособного возраста»: 2012г.- 407681чел., 2013г. -417743чел., 2014г. -427234чел. Также за период 2012-2014гг. фиксируется увеличение численности лиц «старше трудоспособного возраста»: 2012г.- 564942чел., 2013г. -577191чел., 2014г. -590703чел. При положительной динамике двух выше обозначенных групп, население Алтайского края «трудоспособного возраста» неуклонно снижается: 2012г.- 1434607чел., 2013г. -1403817чел., 2014г. -1372701чел. [3].
Рассмотренные демографические тенденции позволяют говорить об актуальности проблемы старения населения для Алтайского края, о необходимости комплексной оценки социально-демографических процессов, происходящих на его территории. В рамках реализации Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России», гос.контракт №16.740.11.0109 «Модели новой геронтологической реальности и адаптивные стратегии современных россиян: институциональный, социально-групповой и индивидуально-личностный уровни анализа», автором данной статьи в составе группы социологов под руководством д.с.н., профессора Максимовой С.Г., было реализовано исследование, направленное, в том числе, и на выявление степени актуальности проблемы старения населения различных территорий нашей страны.
Представим анализ результатов экспертного опроса по Алтайскому краю (n=20). Данные представлены в следующем виде ХХ.УУ.ООО, где ХХ –буквенный код секторальной принадлежности эксперта (ЗВ-законодательная власть, ИВ- исполнительная власть, ОО-общественные организации, НП –научно-педагогическая общественность, МС- органы местного самоуправления), УУ- код региона (Алтайский край- 22), а ООО – порядковый номер интервью в пределах региона. Экспертам было предложено оценить, насколько актуальна для нашего региона проблема старения населения и с чем она связана.
Старение населения «для Алтайского края эта проблема очень актуальна, потому что мы сейчас даже, знаем, что у нас трудоспособного населения сейчас от 30 % до 35% в Алтайском крае, т.е. очень много старого значит, ну, имеется в виду пожилых людей пенсионного, предпенсионного возраста. Опять же, это с учетом того, что те же «северяне», которые отработав, выйдя на пенсию по северным коэффициентам, они возвращаются, либо просто переезжают жить вот как раз в Алтайский край» (ЗВ.22.002).
Отмечая, что проблема старения населения « одна из первостепенных», эксперты отмечали, что «у нас основной загвоздкой является то, что трудоспособного населения не так много, нетрудоспособное постоянно растет, население стареет, но при этом и, как правило, смертность очень высокая. Тут, с одной стороны, отказаться от социальной политики ни в коем случае нельзя, надо таким людям продлевать жизнь, а с другой стороны, не хватает элементарных рабочих рук, чтобы их прокормить, т.е. нынешних пенсионеров мы уже не справляемся в обеспечении (ЗВ.22.003).
Одной из ключевых составляющих проблемы старения населения Алтайского края эксперты считают трудовую миграцию, отток молодого населения трудоспособного возраста в регионы с более благоприятным экономическим климатом. Из «Алтайского края уезжает очень много молодежи в регионы западной России, в столичные города на заработки…вот отток именно молодежи, молодого поколения обеспечивает то, что здесь в регионе остаются люди престарелого, либо среднего возраста…. А почему молодежь уезжает? Мы все знаем, почему она уезжает, опять же из тех социальных гарантий,… прежде всего, это заработная плата. Если Алтайский край дотационный, значит он и в Африке дотационный. Значит, мы и будем всё время говорить – «А у него больше, а у меня мало, поеду-ка я туда»» (ЗВ.22.004).
Отмечается существенная роль внутрикраевой миграции граждан трудоспособного возраста в усилении тенденции постарения населения отдельных муниципальных образований на территории Алтайского края, т.к. «уезжают преимущественно молодые и, более того, проблема очень остра для сельской местности. Если мы посмотрим возрастной состав некоторых районов Алтайского края, то можно найти, я думаю, не меньше трети районов, в которых численность населения старше сорока лет составляет преобладающую часть населения. Можно говорить, что в перспективе этим районам грозит неминуемый демографический кризис и при этом, молодежь преимущественно стремится концентрироваться в городах, т.е. тех поселениях, которые дают ресурсы для реализации культурных, духовных, социальных потребностей, которые дают возможность экономически поддерживать себя и собственную семью, которую планируют создать, либо уже создали. А те типы поселений, которые не имеют развитой социальной инфраструктуры, досуговой инфраструктуры, они представляются для молодых людей не привлекательными. Поэтому сельская местность у нас сталкивается, конечно, с демографическим кризисом в большей степени, чем города» (ИВ.22.001).
Изменяется, в связи со старением населения Алтайского края, и объем нагрузки на работников медицинской сферы, т.к. «пожилого населения много, особенно в сельской местности, молодежь уезжает в города. А в деревне условия жизни какие? Пожилому человеку очень тяжело, ни воды, ни отопления, потом вопрос с медицинской помощью…Сейчас ни в каждой деревне, далеко ни в каждой, есть хотя бы фельдшер, а скорая то проехать не может, то вызов от пенсионеров не принимает. Хотя и в городе много позабытых-позаброшенных стариков, которые никому не нужны, даже детям…Социальные службы перегружены работой, не справляются с такой массой нуждающихся, в поликлиниках, опять же, одни бабушки и дедушки, а помощи реальной, отношения человеческого никто не видит. Вроде, как и врачей понять можно, стариков много, врачей мало, на каждого по графику минуты по 3-4 отводится, поэтому все нервные, издерганные, а помощи никакой» (МС.22.004).
Актуализируется вопрос нехватки социальной помощи гражданам пожилого и старческого возраста, т.к. « в плане социального обслуживания граждан пожилого возраста, эта сфера требующая достаточного внимания в нашем регионе, почему… потому что у нас нет, например, геронтологического центра, но это не потому что он не нужен, а потому что, видимо, это сопряжено с определенными финансовыми затратами, человеческими затратами…. Наверное, может создаться иллюзия, что у нас нет нуждающихся в, например, стационарных условиях социального обслуживания граждан пожилого возраста по той простой причине, что, к примеру, не принимаются заявки на стационарное социальное обслуживание у нуждающихся граждан, если нет фактических мест, т.е. число мест в стационарных учреждениях социального обслуживания ограничено и вот, по минимальным нормам и нормативам существующим, вообще на число граждан, эта цифра не очень хорошо соответствует» (НП.22.003). Необходимость изменения качества и номенклатуры, предоставляемых службами социальной защиты, услуг, направленных на престарелых граждан, признается и на федеральном, и на региональном уровнях.
Изменение соотношения возрастных групп в нашем обществе, обостряет проблему нехватки трудовых ресурсов. В частности, в сфере образования, если «в прежние годы обмен шел, т.е. одни учителя уходили, на смену им приходили другие и, в общем-то, не было особых кадровых вопросов, то теперь кадровый вопрос нарастает день ото дня. Не хватает учителей начальных классов, математиков, филологов, учителей труда и т.д. и т.п. Это связано не только с тем, что люди не считают эту профессию престижной, их просто и физически часто нет таких людей, которые могли бы заниматься этим видом деятельности» (ОО.22.001). Подобные проблемы характерны не только для образовательных учреждений Алтайского края, а также и для поликлинического обслуживания, органов социальной защиты (особенно в сельской местности), что в геометрической прогрессии актуализирует необходимость разработки новых алгоритмов развития кадрового потенциала, механизмов стимулирования молодых сотрудников, привлечения трудовых ресурсов других регионов и т. д.
Новая геронтологическая реальность требует переосмысления существующих механизмов социального взаимодействия различных возрастных групп, всестороннего глубокого анализа всех составляющих проблемы, что должно послужить основой трансформации общественного сознания и социокультурных норм в отношении людей «третьего возраста».
Достарыңызбен бөлісу: |