старик раскрывал свою кубышку, пересчитывал свое золото,
9
глядел на него жадно, по целым
часам, взвешивал его на весах, на руках своих, целовал свое сокровище с любовью, с
наслаждением…» (с. 456) – передавая прозаическое перечисление Бальзака: «Là <…> venait le vieux
tonnelier choyer, caresser, couver, cuver, circler son or» (p. 262; в пер. Верховского: «Старый бочар
приходил сюда ссыпать, лелеять, перебирать, пересыпать, перекладывать свое золото» – с. 593),
Достоевский снова вносит акценты, усиливающие ассоциации с пушкинским Бароном. Во всяком
случае, фраза «глядел на него жадно, по целым часам» отдаленно напоминает пушкинское: «Зажгу
свечу пред каждым сундуком, / И все их отопру, и стану сам / Средь них глядеть на блещущие
груды» [2, VII, с. 112], выражение «взвешивал его на весах, на руках своих» вызывает ассоциации
с пушкинским «Так я, по горсти бедной принося / Привычну дань мою сюда в подвал, / Вознес мой
холм…» [2, VII, с. 110], а слова «целовал свое сокровище с любовью, с наслаждением», возможно,
отчасти вызваны пушкинским «Я каждый раз, когда хочу сундук / Мой отпереть, впадаю в жар и
трепет» [2, VII, с. 111].
В то же время г-н Гранде под пером Достоевского не раз стилизован под пушкинского Германна.
Задумав «уничтожить банкрутство» и «спасти честь своего покойного брата» (с. 490), Гранде делает
это, в основном подчиняясь привычке заниматься спекуляциями: «…sa bonne volonté doit etre
comparée au besoin qu’éprouvent les joueurs de voir bien jouer une partie dans laquelle ils n’ont pas
d’enjeu» (p. 298; пер. Верховского: «его благие намерения можно сравнить с потребностью
закоренелых игроков наблюдать ловкую игру, где у них самих нет ставки» – с. 628). Сравнение г-
на Гранде с игроками есть, следовательно, у самого Бальзака.
10
Более того, французский оригинал как
бы задает возможные ассоциации героя с пушкинским Германном. Ведь «Пиковая дама» открывается
разговором гостей конногвардейца Нарумова после игры в карты, в ходе которого, один из них
говорит, «указывая на молодого инженера»: «– А каков Германн! <…> отроду не брал он карты в
руки, отроду не загнул ни одного пароли, а до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру» [2,
VIII, с. 287].
У Бальзака речь идет о проигравшихся игроках, которые с удовольствием наблюдают чужую
игру, у Пушкина — о Германне, который еще никогда не играл, но подолгу и не отрываясь занят тем
же. Достоевский амплифицирует и подчеркивает мотив, звучащий у обоих писателей: «они не
Достарыңызбен бөлісу: |