Сборник статей участников IV международной научной конференции 25-26 апреля 2008 года Челябинск Том 3 Челябинск 2008

Л.Ф. Килина

Ижевск, Россия

В первую очередь необходимо сказать о том, что интересующий нас период времени был ознаменован становлением религиозного (христианского) сознания русского человека. Нас интересует, каким образом в тексте не только на уровне семантики, но и на уровне структурной, смысловой организации репрезентируется языковая картина мира.

Мы рассматриваем уникальное произведение литературы с лингвистической точки зрения, в связи с чем не считаем нужным говорить ни о содержательной стороне ПВЛ, ни о художественных достоинствах (об этом уже очень много сказано), однако не учитывать названных аспектов мы не можем. Попытка взглянуть на хорошо известный текст иначе (под другим углом зрения), безусловно, должна быть обоснованна, и таким обоснованием, по нашему мнению, является принципиально новый подход к изучаемому текстовому материалу.

Существует мнение, что повествование ПВЛ подчинено погодным изложениям, несмотря на то, что в структуре текста выделяются также легенды, жития, предания и т.д. Тогда необходимо обнаружить то связующее звено, которое объединяет эти разножанровые отрывки, и в этом случае, как правило, говорят о том, что в произведении ведется рассказ о русской истории, следовательно, главным и первостепенным является именно отражение значительных событий, происходивших на Руси. Вместе с тем проведенное нами исследование показало, что изначально авторская установка была несколько иной.

Дело в том, что в данном тексте можно выделить несколько уровней (или пластов): во-первых, содержательный, во-вторых, идейно-смысловой, в-третьих, оценочный, в четвертых, структурно-композиционный. На уровне содержания, действительно, в ПВЛ представлен рассказ об исторических событиях и личностях, а вот на уровне идейно-смысловом – рассказ о христианизации Руси, об усвоении людьми христианских догматов, новых для славянского мировоззрения. Что касается категории оценки, то она «работает», в первую очередь, на идейно-смысловой уровень и реализуется за счет особых языковых средств, эксплицитно и имплицитно выражающих три вида этой оценки в зависимости от ее субъекта: теистическая (мистический субъект), обыденная этическая (субъект – земной мир, человечество в целом), субъективная оценка (принадлежит отдельному человеку, субъекту текста) (см. об этом [Ковалев 1997]). Композиция произведения, его структура также подчинены основной идее – идее об обретении блага, коим является христианская вера.

Проанализировав употребление единиц категории оценки в тексте ПВЛ, мы установили, что они могут быть представлены как системно организованные слова, сопряженные семантически, и в этой системе можно выделить две подсистемы – благо (добро) и зло. Обусловлено это представлением об изначальной дихотомии мира: Бог и Дьявол (благо и зло) выступают как две равные сущности, человек же вправе выбрать ту или иную сторону, причем сделать он это может в любой момент своей земной жизни.

В первую подсистему будут входить слова, связанные со сферой божественного, так как Бог и есть благо. Такие единицы называют мистические субъекты, обозначают атрибуты веры, церкви, характеризуют человека, прикоснувшегося к Богу, ведущего праведный образ жизни. Соответственно вторая подсистема состоит из единиц, которые так или иначе можно отнести к сфере дьявола, т.е. наименования темной силы, действий, которые совершает человек, соблазненный дьяволом, а также связанных с ними последствий, характеристика человека, выбравшего путь зла.

Проводя анализ употребления единиц категории оценки в контекстах, мы обнаружили, что система представлений о благе и зле является важным источником получения информации о способах и результатах познания мира древними русичами. Именно эта система, основанная на архаических представлениях об устройстве мира, развернуто репрезентирована в тексте ПВЛ. Каждый поступок человека, каждое происходящее событие оцениваются сквозь призму данных этических категорий, однако существующая система оценки (см. выше) не позволяет однозначно интерпретировать тот или иной факт, а образ того или иного персонажа бывает иногда достаточно сложным.

Так, например, князь Владимир оценивается крайне негативно в ту пору, когда он был язычником (женолюбец, прелюбодей и т.д.), приняв же христианскую веру, Владимир становится праведником, и его образ представляется совершенно иным. В этом случае репрезентирована именно теистическая оценка, а пример наглядно иллюстрирует, что для автора было важно показать не историческую личность, а человека, нашедшего единственно правильный путь в жизни – путь к вере.

Нами был сделан вывод о том, что в тексте ПВЛ употребляются в значимых контекстах определенные слова, реализующие оценочность, причем сема оценки, как правило, обнаруживается в смысловой структуре языковой единицы. Сема положительной оценки реализуется в словах с определенным корнем: -благ- (благо, благыи, блаженьныи, благовЬрьныи, благочьстивыи, благородьныи, благословити, благословенье, благодать, благовЬщенье, благовоньныи, благоуханье, благоизволити, благопотребьныи, благочьстье), -добр- (добро, добрЬ, доброта, добрыи, добродЬтель, добродЬтельныи), -люб- (любы, любити, възлюбити, възлюбленыи, братолюбьство, братолюбье, братолюбивыи), -прав- (правыи, правьда, правьдьно, правьдьныи, правьдивыи, правьдьникъ), -свЬт- (свЬтъ, свЬтильникъ, свЬтло, свЬтлость, свЬтоносьныи, свЬтозарьныи) т.д.

Отрицательная оценка также закрепляется за единицами с определенными корнями: -зъл- (зъло, зълоба, зълобивыи, зълодЬяти, зълыи, злЬ), -грЬх- (грЬхъ, грЬховьныи, грЬшьныи, грЬшьникъ, грЬшити, согрЬшити, согрЬшенье), -бЬс- (бЬсъ, бЬсовьскыи, бЬсованье, бЬсослуженье, бЬшьныи), -блуд- (блудъ, блудити, блудьныи, блуженье) и т.д.

Особо следует выделить слова с начальными не- и без-, которые могут репрезентировать как положительную, так и отрицательную оценку, но последняя все же преобладает: независтьно, безгрЬшьныи, незълобивыи – безаконьныи, безаконьникъ, безаконье, безбожьныи, нечистыи, неправьдьныи, неправьда, нечьстивыи, нечьсть, невЬрьныи, нечисто, нечистота, нечистыи, ненавидЬти, ненавидьно, ненавидимыи, ненависть.

Таким образом, древнерусский автор задает полярные ценностные ориентиры для человека, выбирающего свой путь, и эти ориентиры определяются оппозициями Бог – Дьявол, благо (добро) – зло, вера – отсутствие веры (невЬрныи, поганыи), знание истины – незнание истины, правда – неправда, любовь – ненависть, чистота – нечистота, красота – уродство, свет – тьма и т.д.

Реализация оценки зависит от прагматических установок субъекта и обусловлена ориентацией на канонические тексты, или на мегатекст. Н.С. Ковалев определяет мегатекст как систему нормативных текстов эпохи, которая была воспринята древнерусской культурой, макротекст как «речевое произведение, отвечающее критериям текстуальности и функционирующее в системе жанрово-стилевых форм подобных смысловых образований», а микротекст как «функционально-смысловой или композиционный отрезок макротекста, реализующий частные оценки объекта в конкретной ситуации речи» [Ковалев 1997: 18]. Таким образом, анализируя конкретные микротексты, которые могут входить в определенный макротекст, мы неизбежно должны будем выйти на мегатекст, т.е. на модель смыслообразования.

Выход на мегатекст осуществляется в ПВЛ в ряде случае с помощью цитирования прецедентных текстов, причем иногда цитируемый текст преобразуется (например, выделяются отрывки из разных частей и соединяются в одном контексте) в соответствии с той задачей, которая решается автором. Как правило, цитаты служат для авторитетного подтверждения мыслей и включаются в повествование в особо значимых фрагментах. Однако данный прием нельзя недооценивать, так как цитаты не только искусно вплетаются в смысловую ткань произведения, становясь вполне органичной его частью, но и несут особую нагрузку: выдержки из хорошо известных произведений канонической литературы помогают создать впечатление, что вся русская история – это путь к Богу, к Истине.

Кроме цитирования, а иногда и в дополнение к этому приему, в ПВЛ отмечаем различные библейские реминисценции, т.е. напоминания о сюжете, событиях, героях Библии. Такие напоминания в ряде случаев еле уловимы и при поверхностном прочтении текста не обнаруживаются, поэтому, чтобы найти ту или иную реминисценцию, часто необходимо очень внимательно текст прорабатывать. Однако эти трудности, как нам кажется, связаны лишь с недостаточным знанием текста Библии современным читателем, именно по этой причине такого рода исследования ПВЛ вообще редко встречаются в науке. Нами установлено, что этот аспект является очень важным в изучении указанного памятника письменности, кроме того подобный анализ позволяет лучше понять интенцию адресанта, который является носителем средневекового мышления.

Применение приведенных выше приемов и позволяет создать многоуровневый текст, в котором единицы категории оценки играют ведущую роль, образуя системы и подсистемы слов, близких по семантике. Теистическая оценка является главным смыслообразующим фактором не только в ПВЛ, но и в большинстве древнерусских текстов. Следовательно, возникает необходимость в разработке методологии исследования текстов с точки зрения организации их смыслового пространства.

Список литературы

1. 
   Ковалев, Н.С. Древнерусский литературный текст: Проблемы исследования смысловой структуры и эволюции в аспекте категории оценки [Текст] / Н.С. Ковалев. – Волгоград: Изд-во Волгоградского государственного университета, 1997. – 220с.
   

О.В. Кравченко

Таганрог, Россия

ДЕПРАГМАТИЗАЦИЯ КАК СЕМИОТИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ
ПОРОЖДЕНИЯ АБСУРДА В ТЕКСТЕ
Известно, что одно их основных функциональных предназначений языка состоит в передаче информации, в опредмечивании и трансляции нематериальных смыслов. Выполнение данной функции стало возможно благодаря знаковой сущности языка - органичному соединению звукового (графического) комплекса и идеального содержания. Передача смыслов фактически сводится к процессу означивания (семиозису), а важнейшими свойствами языка являются его свойства семиотической системы. Язык как любая семиотическая система имеет три измерения, которые Ч. Моррис - один из основоположников и крупнейших теоретиков семиотики - назвал семантикой, прагматикой и синтактикой. Под семантикой Ч. Моррис понимал «отношения знаков к их объектам» [Моррис 2001: 50], под прагматикой - «отношение знаков к интерпретаторам» [Моррис 2001: 50], под синтактикой - «синтаксические отношения знаков» [Моррис 2001: 56]. Развивая идеи Ч. Морриса и других семиотиков, современные ученые пришли к пониманию семантики как «отношения между знаконосителем, предметом обозначения и понятием о предмете», прагматики - как «отношения между знаками и тем, кто их использует», синтактики - как «отношения между знаками … в речевой цепи и вообще во временной последовательности» [Степанов 1998: 441].

Жизнь языка, согласно знаменитой метафоре академика Ю.С. Степанова, протекает в «трехмерном пространстве», т.е. в пространстве его семантики, прагматики и синтактики. Именно гармоничное взаимодействие этих трех измерений обуславливает адекватность передачи мыслей и успешность коммуникации.

В нашей статье мы остановимся на некоторых особенностях «аномальной» коммуникации, продуктом которой выступают явления лингвистического абсурда. К лингвистическому абсурду относятся ненормативные, не предполагающие особой знаковой конвенции и не соответствующие реальной дискурсивной ситуации языковые конструкции, состоящие из значимых единиц и семантически противоречащие сложившейся языковой картине мира.

Анализ эмпирического материала, собранного методом сплошной выборки из текстов произведений современных русских писателей, показывает, что явления лингвистического абсурда возникают в результате «разрушения» одного или нескольких семиотических каналов. Иными словами, лингвистический абсурд порождается «аномалиями», затрагивающими одно или несколько семиотических измерений. Нарушая стандартное течение процессов, происходящих в знаковой системе языка, абсурд проявляет себя как своеобразный анти-язык, а механизм абсурдизации имеет ярко выраженную семиотическую природу и заключается в намеренном ненормативном использовании семантических, прагматических или синтаксических ресурсов языка.

Рассмотрим случаи порождения лингвистического абсурда, обусловленные нарушением прагматических ресурсов языковых знаков. Заметим, что в настоящей работе сам термин «прагматика» трактуется широко. К прагматическому содержанию языковых конструкций относятся все смыслы, которые выходят за пределы собственно языковой семантики слов, составляющих те или иные высказывания. В «зоне» прагматики оказываются внеязыковые структуры знаний, представленные разного рода пресуппозициями, фреймами, скриптами, сценариями и формирующие так называемый «когнитивно-прагматический субстрат» текста. Выражаясь словами В.З. Демьянкова, прагматика вбирает в себя информационный аспект высказывания, а сопровождающий аспект высказывания лежит в области семантики [Демьянков 1981: 373]. Практически всякое высказывание обладает ассертивной и презумптивной частями значения. Именно презумптивный аспект значения составляет прагматическое поле высказывания.

Лингвапрагматические процессы и их результаты, приводящие к появлению образцов лингвистического абсурда, мы будем называть депрагматизацией. Депрагматизация охватывает достаточно разнородные языковые явления и способна принимать различные лингвистические формы. Являясь родовым понятием, депрагматизация включает в себя прагмакоммуникативные, прагмакогнитивные и прагмастилистические аномалии, которые приводят к абсурдизации высказываний или целых фрагментов текста.

В следующем примере не получает реализацию пропозициональная функция «где», что является условием абсурдизации фрагмента текста: Вода текла, шумела и ванна постепенно наполнялась, и вот смотритель спросил Трахтенберг: где кран? И старая женщина отвечала ему: у меня есть патефон…(там же). Приведенные выше высказывания представляют собой яркий пример нарушения принципа «Кооперации», который, согласно прагмалингвистической концепции Г.П. Грайса, обеспечивает адекватность коммуникации [Грайс 1985].

Таким образом, механизм порождения явлений лингвистического абсурда в тексте заключается в целенаправленном ненормативном использовании семиотических ресурсов языка. Одним из средств абсурдизации текста выступает депрагматизация, эффект которой основан на разрушении прагматических значений высказываний. Депрагматизация, в свою очередь, может принимать различные языковые формы и охватывает прагмакоммуникативные, прагмакогнитивные и прагмастилистические аномалии.

1. 
   Арутюнова, Н. Д. Фактор адресата [Текст] / Н. Д. Арутюнова // Известия АН СССР. Серия Литературы и языка, Т. 40, 1981, №4. - С. 356-367.
   
2. 
   Грайс, Г. П. Логика и речевое общение [Текст] / Г. П. Грайс // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI. Лингвистическая прагматика. - М.: Прогресс, 1985. - С. 217-237.
   
3. 
   Демьянков, В.З. Прагматические основы интерпретации высказывания [Текст] / В. З. Демьянков // Известия АН СССР. Серия Литературы и языка, Т. 40, 1981, №4. - С. 368-377.
   
4. 
   Моррис, Ч. Основания теории знаков [Текст] / Ч. Моррис // Семиотика: Антология. - М., 2001. - С. 45-97.
   
5. 
   Степанов, Ю.С. Семиотика [Текст] / Ю .С. Степанов // Языкознание. Большой энциклопедический словарь. - М., 1998. - С. 440-442.
   

А.С. Крапивенский

Волгоград, Россия

СЕМАНТИКА И ФОНОСЕМАНТИКА КАК МАРКЕР ВОСПРИЯТИЯ
МЕТОДА УБЕЖДЕНИЯ В РЕКЛАМНЫХ СООБЩЕНИЯХ
Тексты рекламных сообщений, в силу огромной прикладной значимости их социальной природы, представляют собой один из наиболее актуальных предметов для эпистемологического процесса исследования различных аспектов восприятия их читателями. Под «рекламным сообщением» в данном случае понимается “элемент рекламной коммуникации, являющийся непосредственным носителем информационного и эмоционального содержания, передаваемого в процессе рекламной коммуникации” [Головлева 2004: 153].

По своим когнитивно-психолингвистическим характеристикам рекламный текст может быть либо максимально приближен к тексту художественному (в случае, если задействуется потенциал скрытого психологического воздействия на реципиента при манипуляции сознанием), либо может представлять собой вариант адаптированного для целевого потребителя текста технического (при убеждении). Возможен также и вариант синтеза в рекламных сообщениях текста художественного и технического (при внушении). Синтез технического и художественного в рекламном тексте (или же присутствие в нем только какой-либо одной из этих двух составляющих) и есть критерий, позволяющий, с одной стороны, определять соотношение в данном виде словесной культуры рационального и эмоционального аспектов соответственно.

Однако даже в рекламных сообщениях, построенных на основе метода убеждения, то есть максимально приближенных к рациональному воспрятию их потребителем, можно говорить о наличии в них условной эмоциональной окраски. Частично пробудить чувства реципиента при прочтении таких сообщений могут как семантическая окраска его условно-художественных элементов (скажем, имен собственных - названия товара, фирмы, топонимических объектов), так и фоносемантический характер рекламного сообщения в целом, или его отдельных составляющих.

“Коммуникативная эффективность слова-названия определяется потенциалом, заложенным в слове и детерминирующим возможность его использования в качестве коммерческого названия” [Новочихина 2006: 279]. Например, в рекламном сообщении: “Кронштейн (для внешних блоков сплит-систем). Комплект от 190 руб. Фирма «Монтаж-Холод»”, совокупное семантическое значение названия фирмы-продавца («Монтаж-Холод»), должно ассоциироваться у потребителя с профессиональной специализацией, совпадающей с профилем коммерческого предложения (крепежные материалы для монтажа систем охлаждения воздуха), что будет психологически порождать положительные эмоции (чувство доверия). Употребление названий в рекламных сообщениях, основанных на социально-психологическом методе убеждения, может порождать и отрицательные эмоции. Так, в частности, в объявлении: “Кафе «Белая акула», час 306 руб.”, название пункта общественного питания («Белая акула»), напрямую ассоциирующееся с каннибализмом, вряд ли будет способствовать притоку посетителей.

Касательно использования в рекламных сообщениях, использующих социально-психологический метод убеждения, топонимических объектов, следует согласиться с мнением О.В. Кирпичевой, что они также могут быть “функционально нагруженными единицами” [Кирпичева 2006: 292]. Поясним данный тезис на следующих примерах: - “Краснооктябрьский район, ул. Депутатская. Продаю: 5-комнатную квартиру на 1 этаже, S = 124, 1 м², евроотделка, телефон, охранная система, 2 лоджии остекленных, решетки на окнах + Подвал, S = 436,9 м². Собственник – юридическое лицо, документы готовы. цена за все 3 420 700 рублей” (семантическое значение названия улицы – Депутатская, связано в сознании реципиентов с солидным социальным статусом законодателя, что безусловно будет служить привлекательности предложения); - “Дома в Волгограде. Продаю. Вишневая Балка, Камчатский переулок. Обложен кирп., 4 комн., 34/55/9, веранда 7м², газ, АОГВ, вода, туалет, ванна в доме, гараж кирп. 5х6, 4,5 сотки” (в данном случае употребляемое в объявлении название топонимического объекта – Камчатского переулка, будет ассоциироваться с другим объектом – полуостровом Камчатка, и, соответственно, трансформироваться в сознании реципиента в нежелательное для рекламодателя представление о предлагаемой им к продаже недвижимости, как находящейся очень далеко – чуть ли не на краю Земли).

Условную эмоциональную окраску рекламные сообщения, использующие метод убеждения, могут нести и на уровне фоносемантики. Родоначальником оценки эмоционального воздействия фонетики слова и текста на русском языке на подсознание человека является А.П.Журавлев. В основе его теории лежит соответствие между значением слова и его звуковой формой, опирающееся на способность звука вызывать незвуковые представления. Это объясняется изначальной ролью в жизни человека предметов и явлений, связанных с различными звуками. В данном случае речь идет о так называемом синестетическом эффекте - скрытой связи звукового образа с незвуковым.

Подчеркнем, что понятие “звуковой образ” распространяется также и на текст, так как при его прочтении реципиент как бы мысленно проговаривает, то есть “озвучивает” его в своем сознании – в данном случае рассматриваются не просто фонемы, а “звукобуквы”, так как “носителем фонетического значения является звукобуквенный психический образ, который формируется под воздействием звуков речи, но осознается и четко закрепляется лишь под влиянием буквы” [Журавлев 1974: 36]. Кроме того, согласно теории А.П. Журавлева, на фонетическую значимость также оказывают влияние такие параметры, как позиция звука в слове и нахождение его под ударением.

Исходя прикладных результатов исследований А.П. Журавлева и его алгоритма, в 2001 г. В.И. Шалаком была создана компьютерная программа “ВААЛ”, позволяющая автоматически производить фоносемантический анализ как отдельных слов, так и целого текста [Шалак 2001]. Проанализируем с помощью демо-версии данной программы условную фоносемантическую эмоциональную окраску, отличающуюся от семантического значения коммерческих названий, в следующих рекламных сообщениях: - “Компания «Автоимпорт». SUBARU B9 Tribeca от 63 500 у.е.” (название компании - «Автоимпорт» (с ударением на букве “и”), вне зависимости от совокупного семантического значения его составляющих – “авто” и “импорт”, согласно фоносемантического анализа программы «ВААЛ», на эмоциональном уровне производит впечатление чего-то хорошего и простого); - “Примем на работу лицензированных охранников. Охранное предприятие «Серж»” (фоносемантическая эмоциональная окраска названия охранного агентства – «Серж», проанализированная программой «ВААЛ», трактуется как что-то сложное, шероховатое, низменное, тихое, что явным образом не соответствует положительному восприятию данного рекруитерского предложения).

Эмоции на уровне фоносеманики могут рождать не только отдельные слова, но и целый текст рекламного сообщения, причем текст абсолютно технический, то есть на семантическом уровне (на уровне оценки его смыслового содержания) не порождающий никаких эмоций – ориентированный исключительно на рациональное восприятие его реципиентом. Поясним это следующим примером: объявления “Изолон ППЭ-3004, кв.м 31,13 р. (23) 31-35-45” и “Щебень, фракция 5х20. 380 р. 39-62-64”, представляющие собой исключительно набор технического текста, производят абсолютно разное эмоциональное впечатление на уровне фоносемантики. Так, по данным аналитической программы «ВААЛ», объявление о продаже изолона производит впечатление чего-то хорошего, красивого, безопасного, простого, гладкого, округлого, величественного, мужественного, сильного, холодного, громкого, храброго, большого, медленного; а текст объявления о продаже щебня подсознательно воспринимается как что-то страшное, сложное, шероховатое, темное, низменное, слабое, тихое, трусливое, хилое, пассивное, тусклое, печальное.

Тем не менее, еще раз подчеркнем относительность эмоциональной нагрузки, которую несут рекламные сообщения, построенные на методе убеждения. Продиктовано это как психологическим приоритетом семантического значения слова над фоносемантическим, так и социальной доминантой мотивации реципиента при прочтении таких сообщений, его нацеленностью на удовлетворение своих низших (базовых) потребностей. То же самое верно и относительно условной эмоциональной нагрузки, которую придают методу убеждения использующиеся в тексте имена собственные - названия товаров или топонимические объекты.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что эмоциональная нагрузка, которую несут в себе рекламные сообщения, использующие метод убеждения, достаточно низкая (в сравнении с методами внушения и манипуляции сознанием она близка к нулю), однако данный фактор (наличие в таких сообщениях условной эмоциональной окраски), безусловно, надо учитывать в процессе управления дискретным потоком рекламы.