ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ГРАММАТИЧЕСКИХ И ЛЕКСИЧЕСКИХ СРЕДСТВ ВЫРАЖЕНИЯ ТЕМПОРАЛЬНОСТИ В НЕМЕЦКОМ ЯЗЫКЕ

Являясь неотъемлемой частью содержательной стороны языка, время находит выражение в единицах различных языковых уровней: морфологических – в виде глагольной категории времени, лексических – в качестве слов с временным значением, синтаксических – в виде темпоральных синтаксических конструкций. Таким образом, категория темпоральности охватывает все уровни языковой системы, представляя собой единство грамматических и лексических средств выражения времени.

Рассмотрим грамматическую категорию времени глагола с точки зрения функционального подхода, который связан, прежде всего, с понятием «функционально-семантического поля» (ФСП) [Бондарко 1990]. Функционально-семантическое поле – «это группировка разноуровневых средств данного языка, взаимодействующих на основе общности их семантических функций и выражающих вариант определённой семантической категории» [Бондарко 2002: 289].

ФСП темпоральности относится к ФСП с предикативным ядром, поскольку ядро, центр ФСП темпоральности образует грамматическая категория времени глагола, которая «представляет собой систему противопоставленных друг другу рядов грамматических форм, используемых для выражения отношения действия к моменту речи или ко времени другого действия» [Бондарко 1971: 5].

Система категории времени строится на противопоставлении значений одновременности (Praesens), предшествования (Perfekt) и следования (Futur) действия по отношению к моменту речи. Такое время проявления действия принято называть абсолютным временем, а соответствующие формы – формами абсолютного времени. Выражение временной локализации действия по отношению не к моменту речи, а ко времени другого действия, называемое относительным временем, в немецком языке представлено посредством таких грамматических форм, как Plusquamperfekt, Futur II.

Ориентация на момент речи соотносится с понятием «точки отсчёта», что позволяет говорить о дейктичности глагольного времени. Точка отсчёта, или «временной дейктический центр» как отражение внеязыкового момента речи выражена в системе временных форм глагола. «Система временных форм в составе её компонентов и в отношениях между ними – в самом факте существования форм прошедшего, настоящего и будущего времени – обнаруживает ориентацию на определённую точку отсчёта, на дейктический центр, заключённый в построении данной системы, её фокусировке. Каждая форма глагольного времени несёт в своём категориальном значении определённое отношение к этому дейктическому центру» [Теория функциональной грамматики 1990: 44].

Следует всё же отметить, что «в немецком языке, как и во многих других языках, глаголы для выражения временных отношений используются гораздо реже, чем другие средства» [Vater 1994: 23], и, так как «грамматическое время глагола или глагольной связки выражает темпоральный план содержания высказывания очень широко и абстрактно – постоянно возникает коммуникативная потребность конкретизировать время за счёт лексических средств» [Скобликова 1979: 189].

Таким образом, ядро функционально-семантического поля темпоральности, представленное грамматическими формами глагола, окружено периферийной сферой категориальных значений – «сферой лексики на службе грамматики». И, несмотря на то, что лексические средства находятся на периферии функционально-семантического поля темпоральности, именно за счёт них осуществляется временная ориентация.

Итак, основная роль в обозначении лингвистического времени принадлежит глаголу. Однако все грамматические значения могут быть с большей или меньшей точностью названы и интерпретированы при помощи лексических значений. Вряд ли вообще имеется денотат, содержание которого не может быть передано лексическим путём; более того временные формы глагола имеют ограниченные возможности, в то время как темпоральная лексика разных разрядов имеет гораздо более широкие возможности (например, бывший, нынешний, правящий, будущий президент и т.п.) [Ерзинкян 1988: 73].

Рассмотрим, как взаимодействуют между собой ядерные показатели времени (значение глагольных форм) и периферийные средства выражения темпоральности в тексте.

В предложениях без лексических показателей темпоральности основное или частное временное значение грамматической формы глагола выявляется относительно момента речи. В подобных высказываниях время референции представляет собой латентную, имплицитную величину, поскольку не имеет специальных средств выражения.

В предложениях с лексическими показателями темпоральности время референции – эксплицитная величина, которая выражается посредством обстоятельств времени. Мы вслед за Шуваевой Н.Д. считаем, что в таких высказываниях имеется три темпоральных ориентира: 1) время события (ВС), грамматически выраженное глагольной формой; 2) время референции (ВР), репрезентируемое лексическими показателями; 3) момент речи (МР). Учитывая соотношение этих трёх величин, которое позволяет определить контекстуальное время, мы можем выделить следующие типы темпоральных ситуаций:

1) Время референции совпадает с временем события, но не совпадает с моментом речи: а) Время референции и время события предшествуют моменту речи: Die chinesische Regierung rief gestern die internationale Staatengemeinschaft auf. В данном высказывании обстоятельство времени gestern и глагольная форма rief относят событие к прошедшему времени. б) Время референции и время события следуют за моментом речи: In Warschau wird neue Stimmengewichtung naechstes Jahr eingeführt. Обстоятельство времени naechstes Jahr и глагольная форма wird eingeführt относят событие к будущему времени

2) Время референции не совпадает с временем события: а) Время референции предшествуют моменту речи, а время события совпадает с моментом речи: Vor 13 Jahren beenden die USA ihr Handelsembargo gegen Vietnam. В данном примере временное обстоятельство vor 13 Jahren указывает на то, что событие имело место в прошлом, а глагольная форма beenden свидетельствует о настоящем времени. Под воздействием темпоральной лексики значение глагольных форм нейтрализуется в сторону прошлого. Данная ситуация типична для praesens historicum. б) Время референции следует за моментом речи, а время события совпадает с моментом речи: Frankreichs Präsident Nicolas Sarkozy kommt morgen zu einem offiziellen Staatsbesuch nach Berlin. Под воздействием темпорального наречия morgen, которое указывает на следование события за моментом речи, высказывание перемещается в сторону будущего, несмотря на совпадение глагольной формы kommt с моментом речи. Подобная темпоральная ситуация характерна для praesens propheticum (настоящего намерения или запланированного будущего).

Так, временные формы глаголов часто являются недостаточным средством выражения временной соотнесённости момента порождения высказывания и времени протекания события. В зависимости от темпоральной ситуации, лексические показатели могут либо конкретизировать, либо модифицировать значение глагольной формы. Таким образом, именно посредством обстоятельных слов, содержащих временные уточнители, происходит конкретизация (абсолютная или относительная) положения события/действия во времени.

Список литературы

1. 
   Бондарко, А.В. Вид и время русского глагола: Значение и употребление. [Текст] / А.В. Бондарко. – М.: Просвещение, 1971. – 239с.
   
2. 
   Бондарко, А.В. Категория временного порядка и функции глагольных форм вида и времени в высказывании [Текст] / А.В. Бондарко // Межкатегориальные связи в грамматике. – СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1990. – С. 6 – 21.
   
3. 
   Бондарко, А.В. Реальность/ирреальность и потенциальность [Текст] / А.В. Бондарко / Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность / Под общей редакцией А.В. Бондарко. – Л., 1990. – С. 72-79.
   
4. 
   Бондарко, А.В. Теория значения в системе функциональной грамматики: На материале русского языка [Текст] / А.В. Бондарко. – М., 2002. – 595с.
   
5. 
   Ерзинкян, Е.Л. Дейктическая семантика слова [Текст] / Е.Л. Ерзинкян. – Ер.: Изд-во Ереван. ун-та, 1988. – 172с.
   
6. 
   Мыркин, В.Я. Трудные вопросы немецкой аспектологии и темпорологии. [Текст] / В.Я. Мыркин. – Архангельск: ПГПУ, 1993. – 273с.
   
7. 
   Скобликова, Е.С. Современный русский язык. Синтаксис простого предложения [Текст] / Е.С. Скобликова. – М.: Просвещение, 1979. – 236с.
   
8. 
   Vater, Heinz Einfuehrung in die Textlinguistik. Struktur, Thema und Referenz in Texten [Text] / Heinz Vater. – Muenchen: Fink, 1994. – 207s.
   

N. Gatsura

Omsk, Russia

THE EMOTIVE SYSTEM OF THE STORY
“GIOCONDA’S SMILE” BY A. HUXLEY
The purpose of the given article is the analysis of the emotive system and its components in the story “Gioconda’s Smile” by A. Huxley.

L.O. Butakova [Butakova 2001:13], who worked out the category of the author’s consciousness as the combination of the internally structurized cognitive (semantic), semiotic, communicative, emotive structures represented in the text, considers the emotive subsystem as a part of the author’s conceptual system. The intensity of such an emotive system can be defined through the quality of the specially designed for it means (lexemes, morphemes, syntactical constructions) and a number of all textual means conveying one and the same emotive meaning.

According to Babenko L.G and Kazarin Y.V [Babenko 2005: 122] the kernel of the emotive contents of the text is the combination of the dictal-emotive meanings (the level of the characters) and modal-emotive meanings (the level of the author's consciousness.)

Emotivity of the text comprises all emotive meanings, explicit and implicit, dictal and modal.

The author's superevaluation is a domineering factor in the text, and it binds all the semantic components of the text together as well as the emotive meanings, providing the integrity of the contents of the text.

Let us analyze the story of A. Huxley “Gioconda’s smile” with the purpose of tracing what the domineering emotion is and with the help of what means it is expressed.

The emotive function of the text is expressed both through the narrator and the character’s words.

The author uses traditional metaphors and symbols together with creating his own unique means as the result of associations occurred to him.

Unlike poetical works of A. Huxley, which are completely autocommunicative and aimed at self-expression, in the stories of his early years belonging to the gold decade of his career as a writer bright images of the characters are created, which is not the key feature of his "intellectual" novels).

In the story under analysis the author creates the bright image of the spinster Ms Spence, who tries to allure and trap Mr. Hutton, in which she finally succeeds.

The title of the story itself is an intermedia insertion and echoes the well-known picture of Leonardo da Vinci, bringing about the anticipation of some unsolved mystery and enigma. This initial image inspired by the picture is replaced by quite the opposite - the barrel which is about to fire:

And there was something enigmatic about her. Mysterious Gioconda. The smile grew intenser, focused itself, as it were, in a narrower snout.

……that every woman’s small talk was like a vapour hanging over mysterious gulfs. With Janet Spence it was somehow different. Here one could be sure that there was some kind of queer face behind the Gioconda smile and the Roman eyebrows. The only question was: What exactly was there? Mr. Hutton could never quite make out.

She fired off at him.

Miss Spence leaned forward and shot a Gioconda in his direction. “Remember, I expect you to come and see me again soon.”

The white aimed face.

As for the compositional design of the story it is obvious that the interior monologue and descriptions prevail, thus giving the reader full detailed images of Ms Spence and Mr. Hutton. Even the first description of Ms Spence makes the reader be alert as it contradicts the associations connected with Gioconda’s smile.

The verbs Huxley uses to describe her smile are not accidental. The author tries to show her smile was unnatural and artificial, the only thing that resembled da Vinci’s Gioconda was the mystery behind it, the mystery Mr. Hutton will have to face and suffer from later. Huxley uses the linguistic means in a special way, thus he deliberately combines diametrically opposite attributes:

She smiled on in silence while Mr. Hutton shook hands; that was part of the Gioconda’s business.

They were fine eyes, but unchangingly grave. The penholder might do its Gioconda trick, but the eyes never altered in their earnestness. Above them, a pair of boldly arched, heavily penciled eyebrows lent a surprising air of power, as of Roman matron, to the upper portion of the face. Her hair was dark and equally Roman; Agrippina from the brows upward.

Julia Agrippina, a sister of Caligula and the wife of the emperor Claudius, was the mother of the Emperor Neron. The historians characterize her as an ambitious, merciless and powerful woman. She was accused of poisoning Claudius so that Neron could become a ruler. A. Huxley uses the precedent situation with Agrippina deliberately as we come to know at the end that Ms Spence poisoned Mrs. Hutton secretly hoping to take her place.

Another situation when Ms. Spence takes an active part in entertaining Mrs. Hutton:

Spence was loud in sympathy, lavish with advice. Whatever she said was always said with intensity. She leaned forward, aimed, so to speak, like a gun, and fired her words. Bang! The charge in her soul was ignited, the words whizzed forth at the narrow barrel of her mouth. She was a machine-gun riddling her hostess with sympathy. Mr. Hutton had undergone similar bombardments, ….bombardments of Maeterlink, of Mrs. Bezant, of Bergson, of William James. Today, the missiles were medical. Under the bombardment Mrs. Hutton opened out, like a flower in the sun.

The meanings of: gun - barrel - missiles are clearly actualized in the given paragraph. Mystery is interwoven with secret plans and weapons. Here behind the images created are the frames of the process of aiming and shooting and that of what envelops mystery. The names mentioned here are connected with literature, philosophy and psychology.

The author uses the space to contribute to the full image of the characters, their emotions, their feelings, their states. The reader is let into the psychological space (Mr. Hutton’s thoughts when he has a talk to Ms Spence).

There are two spaces contrasted in the story: the green meadow and endless woods where Mr. Hutton with his lover walked; and the closed space of the room, where there is sick Mrs. Hutton. Her illness exhausted her, and her condition made Mr. Hutton tired. This effect is strengthened by the use of personification which is, in fact, a metaphor:

Mrs. Hutton was lying on the sofa in her boudoir, playing Patience. Mrs. Hutton continued to play Patience. Her Patiences always came out. …

The conversation stagnated. The sick woman was usurping the place of the healthy one. He was being dragged back from the memory of the sunlit down and the quick, laughing girl, back to this unhealthy, overheated room with its complaining occupant.

Analyzing this story from the view of the semiotic strategies of the author it is necessary to note that the author uses such a frame marker as a situation of the thunderstorm during the talk of Ms Spence and Mr. Hutton. In this example the author vividly demonstrates the metaphorical cognizing of the world.

The clouds (as something threatening, unpleasant, dangerous) are above Mr. Hutton’s head.

The space plays a great role in the description of the talk with Ms Spence, the situation becomes tense, and this tension finally reaches culmination:

The heat and the silence were oppressive.

A huge cloud was mounting up the sky, and there were distant breathings of thunder. The thunder drew nearer, a wind began to blow, and the first drops of rain fell. Miss Spence and Mr. Hutton sat on in the growing darkness.

Miss Spence spoke louder and louder as the rain came down more and more heavily. Periodically the thunder cut across her utterances.

Anotherflash. She was still aimed, dangerously. The thunder crashed and rumbled, died away, and only the sound of the rain was left. The thunder was his laughter, magnified, externalized (metaphor). Flash and crash, there it was again, right on top of them.

Mr. Hutton perceives the claps of thunder as Ms Spence’s mockery at him exaggerated to such an extent. Miss Spence considers this thunderstorm an embodiment of passion. Such different perceptions of them both built on the counterpoint create a comic effect.

Two spaces – storm one and the physical one of Ms Spence - are joined into one metaphor - one space. One frame is substituted by another. The image of the barrel shot and peal of thunder become one and mean the danger overhanging Mr. Hutton.

Mr. Hutton’s ironical attitude at the beginning is replaced by fear and terror as the result of the realization of serious intentions of Ms Spence.

All this is even emphasized by the threatening picture of thunder and lightning:

The lightning was less frequent now, and there were long intervals of darkness. But at each flash he saw her still aiming towards him, still yearning forward with a terrifying intensity. Darkness, the rain, and then flash! Her face was there, close at hand. A pale mask, greenish white; the large eyes, the narrow barrel of the mouth, the heavy eyebrows. Agrippina, or wasn’t it rather George Robey?

The comparison of Ms. Spence with Agrippina and George Robey as the result of bringing out the analogies highlights such characteristics of Ms. Spence as craving for power and determination to get whatever she wants at any cost.

The comparison of Ms. Spence with the British star of music hall once more emphasizes her authority, power, and ability to mesmerize.

The author gives bright descriptions of the characters applying all possible means.

Mr. Hutton has a flattering opinion of himself, he admires his appearance, which is seen in the following example where the author uses analogy with Shakespeare. In the same way as Shakespeare is not affected by time, his charms and are still appealing to women:

Others abide our question, thou art free…. Footsteps in the sea…Majesty… Shakespeare, thou shouldst be living at this hour.

The play on words and metaphors (the Lady of Christ’s, Christ of Ladies) intensify the effect of Mr. Hutton’s irresistibility according to his own opinion:

No, that was Milton, wasn’t it? Milton, the Lady of Christ’s. There was no lady about him. He was what the women would call a manly man. That was why they liked him….. Lady of Christ’s? No, no. He was the Christ of Ladies.

It is very important to take into consideration the role of a metaphor in the meaning formation.

According to M. Minsky [cit. by Zalevskaya 2003: 58] when the process of metaphorisation takes place, the association between two notions in spoken or mental act occurs due to the substitution of one frame, script, scenario (the circle of notions) by other meanings, as the metaphor points out to something which has no name.

V.A. Maslova [Maslova 2001: 91] stresses that a metaphor is such a way of perceiving the world when the previously accumulated knowledge is for cognizing new things. A new concept is being formed from some yet to be developed notion by using the original meaning of the word and the numerous associations connected with it.

When perceiving bright individual author's metaphor, there appear a number of various associations which are often vague.

The semantics of the words which create the metaphoric sense in the consciousness of the reader evokes purely subjective, additional associations, connected with the peculiarity of the person who perceives, his way of thinking and intelligence.

The linguistic mechanism of a metaphor (when the meaning of one word is explained through another, more comprehensible) penetrates all person’s verbal activity, and in most cases, defines the linguistic picture of the world.

Having considered the definition of a metaphor let us examine some cases of how the author implements it in the text and its emotive system.

Huxley applies the analogy between people’s appearances and animals. Mr. Hutton’s thoughts of Dorris as a sea-mouse and high-flown words and feelings of Dorris towards Mr. Hutton are contrasted:

Doris, you look like the pictures of Louse de Kerouaille.

Doris, Doris, Doris. The scientific appellation of the sea-mouse he was thinking, as he kissed the throat of a victim awaiting the sacrificial knife. The sea-mouse was a sausage with iridescent fur: very peculiar. Or was Doris the sea-cucumber, which turns itself inside out in moments of alarm.

He was a land animal.

He had a protective affection for this little creature.

The opposition: sea animals – land animals is used by Huxley to underline the fact that Mr. Hutton is of higher opinion about himself than of Doris.

In this example the work of associative mechanism of thinking is shown. It is not accidental that Doris is a sea animal since in zoology this is a name for a type of shellfish and in Greek mythology Doris is a sea nymph, whose name means the bounty of sea.

In the following way the author describes the situation when Mr. Hutton is unable to struggle with desire he was overcome with at the sight of the maid- servant:

Today the curiosity defined and focused itself into a desire. An idyll of Theocritus. Here was the woman; he was not precisely like a goatherd on the volcanic hills.

Twelve steps led from the garden to the terrace. Mr. Hutton counted them. Down, down, down, down, down… He saw a vision of himself descending from one circle of the inferno to the next-from darkness full of wind and hail to an abyss of stinking mud.

In this example we come across the traditional symbols of sin. In religion the number 12 has magic characteristics - 12 apostles of Jesus, 12 Christmas days, 12 fruits of the Holy Spirit, East orthodox tradition celebrates 12 religious holidays. In this story twelve steps separate the hero from committing a sin.

Huxley one more time uses foreshadowing and metaphorization as a frame when the main hero sees himself, coming down from one circle of the hell to the other.

Metaphors and similes should be given special attention as by means of metaphors and comparisons the consciousness categorizes the reality.

The parallel drawn with Benjamin Franklin who invented the lightning rod creates an ironical effect.

Mr. Hutton realizes that he inflicted danger upon himself and found himself under the claps of thunder and lighting:

There she was, a cloud black-bosomed and charged with thunder, and he, like some absurd little Benjamin Franklin, had sent up a kite into the heart of the menace. Now he was complaining that his toy had drawn the lightning.

Huxley uses the association of the case against Mr. Hutton rapidly mounting with the growth of some tropical plant to convey Mr. Hutton’s awareness of his hopeless position and coming danger. This plant surrounded him, clung to him, and he got lost in a tangled forest:

It was now, quite suddenly, that he saw it: there was a case against him. Fascinated he watched it growing, growing, like some monstrous tropical plant. It was enveloping him, surrounding him; he was lost in a tangled forest.

Finally the main here realizes that he got trapped, but he can’t do anything about it and blames himself for not being thoughtful of his wife and having love affairs with other women. He considers his impending imprisonment as a necessary punishment:

He dashed at last more horribly into the pit he had prepared for himself.

He had become nothing but a tired and suffering carcase. This metaphor is the embodiment of exhausted body and soul.

To sum everything up, we can say that the dominant emotion in the story is irony (as in Huxley’s most works) and the emotive system of the story comprises a number of components such as brilliant metaphors, analogies with precedent names, frame structures revealing the dominant emotion, thus being the examples of categorizing the world by the consciousness and showing the mechanisms of new meanings’ formation.

1. Babenko, L.G., Kazarin, Y.V. The linguistic analysis of the artistic text [Text] / L.G.Babenko, Y.V. Kazarin. – Moscow: Flinta, 2005. – 496p.

2. Butakova, L.O. The author's consciousness in poetry and prose: cognitive modeling [Text] /L.O Butakova. – Barnaul, 2001. – 441p.

3. Zalevskaya, A.A. Conceptual integration as the basic mental operation [Text] /A.A. Zalevskaya // Sbornik statey Tverskogo gosudarstvennogo universiteta. – Tver, 2003. – P.58.

4. Maslova, V.A. Lingvokuliturologiya [Text] / V.A. Maslova. – M: Publishing centre "Academy", 2001. – 208p.

М.Г. Гашкова

Екатеринбург, Россия

ЭКСПРЕССИВНОЕ И ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ В СТИЛИСТИКЕ
В толковании экспрессивности является важным, целесообразным и необходимым разграничить в первую очередь экспрессивное и эмоциональное, экспрессивное и стилистическое, экспрессивное и выразительное, экспрессивное и образное, экспрессивное и коннотативное, экспрессивное и эстетическое. Необходимость вытекает из того факта, что эти слова-термины часто используются как синонимы (особенно экспрессивное и эмоциональное, экспрессивное и стилистическое), и поэтому ставится вопрос, является ли что нибудь из них лишним, ненужным. Необходимо максимально разграничить вышеуказанные понятия, для того чтобы сохранить их категориальную принадлежность, терминологичность и устранить пестроту и путаницу в употреблении. Основная сложность состоит в том, что они во многом совпадают [Тошович 2006: 24].

Из всех категорий в соотносительном круге экспрессивности самой близкой является эмоциональность, точнее, она — важнейший компонент экспрессивности. Эти категории настолько пересекаются, пронизывают друг друга и совпадают, что трудно найти четкие дифференциальные признаки. В корреляции эмоция - экспрессия напрашивается элементарное разграничение: эмоции — это чувства (радость, горе, печаль, страх, тревога, гнев, презрение и т. п.), переживания, волнения, духовные, аффективные состояния, нарушающие психическое и физическое равновесие, а экспрессия — их продукт. Обе являются результатом различных раздражений: в то время как эмоции возникают под влиянием внешних и внутренних импульсов, экспрессия зарождается под воздействием эмоций. Это значит, что в основе экспрессивности лежит некая эмоция, точнее, эмоция предшествует экспрессии. В процессе декодирования происходит обратный процесс: экспрессия вызывает эмоцию.

Важным компонентом экспрессивности является эмотивное значение. Оно в более узком значении представляет собой способ выражения эмоций при помощи междометий и эмоциональной лексики [Азнаурова 1973: 67], а в более широком — значение, в семной структуре которого содержится сема эмотивности того или иного ранга, т. е. это такое значение, в котором каким-либо образом представлены эмотивные смыслы, которые могут быть полностью равны лексическому значению слова (как у междометий), могут быть коннотативными или могут входить в логико-предметную часть значения [Бабенко 1989: 16]. В философии эмотивное значение толкуется как позиция или какое-либо другое эмоциональное состояние.

В процессе создания сообщения на базе эмоции автора возникает экспрессия автора, т. е. автор превращает душевные переживания в выражение, при помощи которого эмоционально воздействует на реципиента. В процессе декодирования реципиент дешифрует, раскрывает экспрессию автора , превращает ее в свою экспрессию и на основании ее создает собственную эмоцию, скажем, начинает восхищаться, радоваться, грустить и т. п. [Тошович 2006: 19].

Но результат может быть и другим: получатель не понимает или неправильно дешифрует первичную, исходную экспрессию, вследствие чего возникает вторичная экспрессия и эмоция, которую отправитель не имел в виду (автор может «излить душу», а получатель может это не почувствовать или ошибочно понять). Таким образом, в этом отношении экспрессия находится между двумя видами эмоции: между эмоцией отправителя и эмоцией получателя.

Для данной корреляции является важным «принцип воронки» — возможности восприятия намного превышают возможности реагирования на внешние впечатления (мы всегда воспринимаем больше, чем можем выразить языком). Эта невозможность касается в первую очередь эмоций, и выходом здесь может быть особый способ выражения — художественная речь.

Разница между экспрессивностью и эмоциональностью состоит в том, что каждое эмоциональное не является и экспрессивным, но каждое экспрессивное является эмоциональным. Любое языковое высказывание имеет эмоциональ­ный фон (речевая реализация в принципе всегда более или менее эмоциональна), но нельзя сказать, что каждое языковое высказывание является экспрессивным. «Принимая условный характер разграничения эмоционального и рационального, мы тем самым принимаем условный характер разграничения эмоциональной и неэмоциональной речи, ибо совершенно неэмоциональной речи у нормального человека быть не может» [Малинович 1990: 9]. В основе экспрессии находится эмоциональное отношение (и в процессе кодирования, и в процессе декодирования), в то время как эмоциональное может быть и неэкспрессивным. Иными словами, экспрессия не включает в себя обязательно каждую эмоцию, а только сознательную, закодированную. Крайняя позиция – исключение из экспрессивности категории эмоциональности [Кожина 1962: 158].

То, в чем экспрессивность и эмоциональность также не совпадают, — это интенция: в то время как кодированная экспрессия всегда имеет сознательный характер, эмоция может быть и неосознанной (существует много ситуаций, в которых мы совершенно спонтанно эмоционально реагируем). Но и неосознанная эмоция может вызвать экспрессию. Экспрессивность является экстравертным явлением (речь идет о воздействии отправителя на получателя), а эмоциональность — интровертным (речь идет о реакции «вибрации» автора или получателя на внешние и внутренние раздражения). Совпадение происходит, когда отправитель эмоциональную «вибрацию» сознательно превращает в экспрессивную. При кодировании исходной позицией является эмоциональность (она преднамеренно превращается в выражение, вызывающее экспрессию), а в декодировании — экспрессивность (которая вызывает эмоциональность).

Некоторые рассматривают соотношение экспрессивности и эмоциональности с содержательной стороны. «Эмоциональность семантически содержательнее экспрессии, она «многолика», многообразна в своих конкретных проявлениях (страх, гнев, радость, возмущение, презрение и т. д.), экспрессия же имеет однозначную семантическую интерпретацию — усиление; эмоция входит в высказывание как новое дополнительное содержание, экспрессия же, как правило, лишь усиливает заданный высказыванием смысл; эмоциональность более информативна: она выводит слушающего в мир субъективных представлений, оценок и отношений говорящего; воздействующий эффект экспрессии осуществляется через усиление уже заданного, «чужого» смысла, эмоции же воздействуют на слушающего своим собственным содержанием: эмоции всегда экспрессивны, эмоциональность же экспрессии (ее можно охарактеризовать как эмоциональный подъем, приподнятость, воодушевление) выявляется не регулярно. В силу уже этих различий экспрессивность уступает эмоциональности в сфере субъективно-модальных отношений» [Муханов 1998: 48].

В толковании отношения экспрессивное – эмоциональное существует еще один важный элемент — эмпатия (сопереживание), восприятие эмоционального состояния другого человека и возможность сочувствия ему, т. е. ситуация, в которой фактически возникают одни и те же эмоции.

Так как экспрессивное почти всегда соотносится с эмоциональным, в исследованиях очень часто используется двойная детерминация: экспрессивно-эмоцио-нальное или эмоционально-экспрессивное (средство, единица, элемент, фактор, выра-жение и т. п.). Некоторые выделяют эмоциональную экспрессию [Малинович 1990: 5].

Список литературы

1. 
   Азнаурова, Э.С. Очерки по стилистике слова [Текст] / Э.С. Азнаурова. – Ташкент: ФАН, 1973. – 405с.
   
2. 
   Бабенко, Л.Г. Лексические средства обозначения эмоций в русском языке [Текст] / Л.Г. Бабенко. – Свердловск: Уральский ун-т, 1989. – 184с.
   
3. 
   Кожина, М.Н. О понятии стиля и месте языка художественной литературы среди функциональных стилей [Текст] / М.Н. Кожина. – Пермь: Пермское книжное изд-во, 1962. – 62с.
   
4. 
   Малинович, Ю.М. Эмоционально-экспрессивные элементы синтаксиса современного немецкого языка [Текст] : автореф. дисс. ... канд. филол. наук / Ю.М. Малинович. – Иркутск: Ленинградское отд. Ин-та языкознания АН СССР, 1990. – 34с.
   
5. 
   Муханов, И.Л. Речевая экспрессия в ее соотношении с эмоциями и субъективной оценкой [Текст] / И.Л. Муханов // Экспрессия в языке и в речи. – М.: Ин-т русского языка им. А.С. Пушкина, 1998. – С. 48-50.
   
6. 
   Тошович, Б. Экспрессивный синтаксис глагола руского и сербского/хорватского языков [Текст] / Б. Тошович. – М.: Языки славянской культуры, 2006. – 560 с.
   

Р.Т. Гильфанов

Тюмень, Россия

НЕМЕЦКИЕ МОДАЛЬНЫЕ ГЛАГОЛЫ КАК ЛЕКСИЧЕСКИЕ

СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ ИРРЕАЛЬНЫХ ДЕЙСТВИЙ
Статья посвящена проблеме перевода немецких модальных глаголов, участвующих в конструировании предложений со значениями необходимости, возможности, предположительности, оптативности и побудительности.

Как известно, в русском языке модальные значения в большинстве случаев выражаются формами наклонений и модальных слов, в то время как в немецком языке предпочтение отдается сочетаниям модального глагола со смысловым.

Многозначность и своеобразие модальных глаголов немецкого языка, их употребление в высказываниях различной семантики вызывают большой интерес лингвистов, на протяжении многих лет они являются объектом исследования как отечественных, так и зарубежных ученых. Проблеме перевода модальных глаголов с немецкого языка на русский посвящены работы таких видных ученых, как К.Г. Крушельницкая, Е.В. Гулыга, Е.И. Шендельс, Г. Бринкман. В том или ином аспекте они были исследованы в нескольких диссертациях (Мышкина Н.Л. Значения необходимости и способы передачи этих значений в оригинальных и переводных текстах немецкой и русской научной речи; Рудник Э.Я. Модальные глаголы и предикативы как имена модальных отношений; Левшина Е.В. Прагматика модальных глаголов в современном немецком языке и др.). Все эти работы в той или иной степени касались проблемы перевода немецких высказываний с модальными глаголами на русский язык. Однако в них потенциальные русские эквиваленты немецких модальных глаголов не были представлены в обобщенном и упорядоченном виде, что не может удовлетворить ученых, занимающихся сопоставительным исследованием русского и немецкого языков [Петрова 2003: 1].

Передача значений немецких модальных глаголов представляет специфические трудности в практике перевода в силу того, что в русском языке отсутствует четкая система подобных глаголов, аналогичная немецкой. Большое влияние на процесс перевода оказывает также чрезвычайно высокая частотность этих глаголов в немецких текстах, а также их концептуальная многозначность.

Лингвисты, занимающиеся грамматикой немецкого языка, выделяют семь модальных глаголов: muessen (быть должным в силу необходимости), sollen (быть должным, быть обязанным), wollen (хотеть, желать), mogen (хотеть, желать), koennen (мочь), duerfen (сметь, иметь право, иметь разрешение), lassen (давать возможность, побуждать, разрешать).

Все эти глаголы объединяются в систему, поскольку своим лексическим значением обозначают модальность – отношение содержания речи к действительности с точки зрения говорящего, а также отношение действующего лица к действию.

Наиболее часто встречающимся в немецких текстах является глагол muessen, являющийся одним средств выражения долженствования в немецком языке: Sie muessen gehen. Sonst kommen Sie zu spaet. – Вам надо идти, иначе Вы опоздаете. Он также может передавать значения предположения, например: Das Kind sieht frisch und munter aus. Es muss sich im Sportlager gut erholt haben. – Ребенок выглядит свежим и бодрым. Он должно быть хорошо отдохнул в спортивном лагере.

Глагол sollen выражает долженствование, предписание, поручение, в результате распоряжения другого лица и переводится на русский язык словами «следует», «нужно»: Wir sollen heute den Text ins Russische uebersetzen (laut Anordnung des Lehrers) – Нам нужно сегодня перевести текст на русский язык (по заданию учителя).

Глагол sollen может выражать также модальное значение предположения, передаваемое с чужих слов. В этом случае при переводе предложений на русский язык используют дополнительные слова, например «говорят», «по мнению», «по-видимому»: Die Vorlesungen sollen interessant sein. – Говорят, что лекции интересные.

Также как глагол muessen, глагол sollen в сочетании с местоимением man обозначает модальное значение необходимости и переводится с помощью слов «нужно», «надо», «следует». Например: Erst muss man die-sen Text ins Russische uebersetzen, dann die Fragen beantworten. Сначала этот текст нужно перевести на русский язык, потом ответить на вопросы.

Глагол wollen означает хотеть», «желать», выражая модальное значение оптативности, например: Die Studenten wollen diese Ausstellung besuchen. – Студенты хотят посетить эту выставку.

В 1-м лице множественного числа в сочетании с инфинитивом другого глагол глагола имеет оттенок смягченного приказания (побудительная мо-дальность): Wollen wir eine Partie Schach spielen! – Сыграем партию в шахматы.

Модальный глагол moegen в настоящем времени конъюнктива выражает косвенную просьбу или пожелание и переводится словом «пусть»: Moegen als Beispiel fuer gute Leitfaehigkeit Kupfer und Aluminium dienen. – Пусть в качестве примера хорошей электропроводимости служат медь и алюминий. В имперфекте конъюнктива (moechte) он имеет значение «хотеть», «желать» и переводится сослагательным наклонением «хотел бы»: Wir moechten heute Abend unsere Grosseltern besuchen. – Сегодня вечером мы хотели бы посетить наших бабушку и дедушку.

Глагол koennen (мочь) выражает физическую возможность, имеющую различные оттенки, например: Er kann das Gedicht von Heinrich Heine vortragen. – Он может прочитать стихотворение Генриха Гейне.

Этот глагол может выражать также предположение. В этом случае он переводится словами «пожалуй», «вероятно»: Die Experimente koennten ja noch einige Wochen dauern. – Опыты могут, пожалуй, продлиться еще несколько недель.

Глагол koennen в сочетании с местоимением man переводится словом «можно», а если имеется еще отрицание nicht, то словом «нельзя», например: Heute abend kann man mit der ganzen Familie ins Kino gehen. – Сегодня вечером всей семьей можно идти в кино; Diesen Text kann man nicht ohne Woerterbuch uebersetzen. – Этот текст нельзя перевести без словаря.

Основное значение модального глагола duerfen «сметь», «иметь право, разрешение (что-либо сделать)», например: Darf ich hier rauchen? – Могу я здесь покурить? Auf dieser Wiese duerfen die Kinder Fussball spielen. – На этом лугу дети могут играть в футбол.

В сочетании с отрицанием nicht этот глагол выражает запрещение и переводится словами «нельзя», «не следует», «не должен», например: Im Bus darfst du nicht rauchen. – В автобусе тебе нельзя курить. Ins Geschaeft darf man nicht Hunde mitnehmen. – В магазин нельзя заводить собак.

Глагол duerfen в имперфкете конъюнктива с инфинитивом выражает предположение и переводится на русский язык словами «возможно», «вероятно», «кажется». «очевидно», например: Sie duerfte 18 Jahre alt sein. – Ей, возможно, 18 лет.

Глагол lassen можно переводить на русский язык глаголами «разрешать», «допускать», «заставлять», «позволять», «давать возможность» или другим глаголом, имеющем в данном предложении побудительный оттенок, например: Lassen Sie uns die Zeichnungen betrachten. – Разрешите нам посмотреть чертежи. Die Zeichnungen lassen einige Fehler in der Konstruktion erkennen. – Чертежи позволили обнаружить в конструкции некоторые ошибки.

Конструкции lassen + sich + Infinitiv, очень часто встречающиеся в различных текстах, имеет пассивное значение с оттенком возможности и переводится на русский язык глаголом в пассивной форме или глаглом «можно», например: Dei Arbeit laesst sich lesen (Die Arbeit kann gelesen werden) – Работу можно читать. Dieses Problem laesst sich loesen. – Эту проблему можно решить (эта проблема решаема).

Таким образом, модальные глаголы наряду с наклонениями служат ведущими средствами выражения модальности в немецком языке. Своей семантикой они выражают действия желаемые, предполагаемые, возможные, а также действия, которые считаются необходимыми, обязательными. В этом случае мы имеем дело с аналитической формой, состоящей из вспомогательного модального глагола и инфинитива смыслового глагола.