Mi accorsi allora che... (Levi) / Тут я понял, что…

Mi accorsi allora che... (Levi) / Тут я понял, что…

Размывание границ между группами предикатов мысли и речи происходит прежде всего в ситуации «внутренней речи» которая передается в итальянском тексте, как правило, глаголами dicendi, тогда как в русском предпочтение отдается глаголам putandi. Ср.:

“Mi domando” disse, “se non avresti fatto meglio a portare la bicicletta addirittura dentro... ” (Bassani) - Я вот думаю, сказал он, может быть, тебе лучше было бы занести велосипед в дом…

При имперсонализации модуса с помощью некоторых безличных модальных операторов с глаголами мнения, такие глаголы, как в русском, так и в итальянском тексте, конвенционально воспринимаются как выражающие мнение автора высказывания [Арутюнова 1999: 412]. В то же время само наличие / отсутствие модального оператора можно отнести к внутриязыковым конвенциям. Так, в итальянском тексте модусные элементы в целом встречаются значительно чаще [см. Говорухо 2006]. В русском тексте эпистемическая модальность может не получать поверхностного воплощения, тем самым устраняется указание на конкретный субъект пропозициональной установки и высказывание приобретает обобщенный характер:

E poi, ho sempre pensato che si può sempre cambiare idea, magari... invecchiando... (Lunari) / В конце концов,  убеждения можно менять - например, с возрастом, когда стареешь.

E perché mai, ho pensato, non dovrei fare anch’io qualche bel viaggio? (Malerba) / А почему бы Ø и мне не совершить какое-нибудь приятное путешествие?

Компрессии подлежат как собственно эксплицитный модус, управляющий диктальным придаточным (пример 1), так и модальные элементы вводного типа (пример 2), не имеющие собственного места в составе грамматической схемы сложного предложения. В обоих примерах лишь итальянской вариант однозначно указывает на субъект модальной оценки. Подобная редукция модуса в русском тексте характерна прежде всего для диалогических контекстов, причем невыраженный модус может быть обращен как на первое, так и на второе лицо. В случае экспликации эпистемического модуса в русском тексте он может быть представлен не полнозначыми предикатами, а частицами и другими незнаменательными словами. Ср.:

В последнем примере модальной частице как бы соответствует итальянский глагол перцептивного модуса parere (казаться) в эпистемическом значении. Незанятость позиции Экспериента в дат. падеже (ср.: ci/ mi pareva – нам/ мне казалось) указывает на генерализованный характер конструкции. Подобный генерализованный модус, при котором субъектом восприятия и оценки может быть как повествователь, так и герой повествования, часто также не получать поверхностного выражения в русском тексте. Ср.:

Таким образом, в сфере модально-диктальных отношений для речевой нормы итальянского языка более характерно эксплицитное выражение зависимости диктума от модуса, тогда как в русском тексте чаще встречается компрессия модальной составляющей, либо её преобразование во вводные модальные слова, наречия, частицы, которые не находятся в отношениях синтаксической зависимости с диктумом. Подобные конвенции употребления, с одной стороны, связаны с когнитивными установками и коммуникативными факторами, а с другой – эти внешне разрозненные явления во многом определяются структурно-типологической характеристикой каждого конкретного языка.

1. 
   Арутюнова, Н.Д. Типы модусов. Инверсия модуса и пропозиции [Текст] / Н.Д. Арутюнова // Язык и мир человека. – М.: Языки русской культуры, 1999.
   
2. 
   Булыгина, Т.В., Шмелев, А.Д. Языковая концептуализация мира [Текст] / Т.В. Булыгина, Т.В. Шмелев. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.
   
3. 
   Вежбицкая, А. Восприятие. Семантика абстрактного словаря [Текст] / А. Вежбицкая // Новое в зарубежной лингвистике. – Вып. 18. – М.: Прогресс, 1986.
   
4. 
   Гак, В.Г. Языковые преобразования [Текст] / В.Г. Гак. – М.: Языки русской культуры, 1998.
   
5. 
   Говорухо, Р.А. Эксплицитность модуса пропозициональной установки в итальянском языке [Текст] / Р.А. Говорухо // Вопросы филологии. – 2006. – № 3. – С. 24-32.
   
6. 
   Фава, Э., Говорухо, Р.А. Синтаксис и семантика вводных слов – показателей иллокутивной силы высказывания (русско-итальянские параллели) [Текст] / Э. Фава, Р.А. Говорухо // Вестник МГУ. – Сер. 9. Филология. – 2001. – № 4. – С. 36-48.
   

И.А. Голованов

Челябинск, Россия

ФОЛЬКЛОРНЫЙ ТЕКСТ
В КОММУНИКАТИВНО-ПРАГМАТИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ
Функционирование любого фольклорного текста как устного словесного произведения осуществляется в условиях коммуникативного акта, является частью коммуникативного события. Как отмечает К.В. Чистов, в фольклорном тексте «реализуется процесс общения говорящего и воспринимающего, их взаимная активность» [Чистов 2005: 157].

Для осуществления фольклорной коммуникации необходимо не только наличие говорящего и слушающего, но и их взаимная ориентированность, «настроенность» друг на друга, а также – что особенно важно – владение традицией. Последнее означает сформированное естественным путем знание элементов обрядовой и необрядовой деятельности, опыт взаимодействия в процессе ее осуществления. Это то, что может быть обозначено термином «фольклорная компетенция».

К фольклорной компетенции следует отнести понимание правил воспроизведения фольклорных текстов, последовательности их исполнения в условиях обряда, умение воспринимать, переживать их смысловое и эмоциональное наполнение, устанавливать связь с ритуальными и бытовыми обстоятельствами народной жизни.

Среди фольклорных текстов, сгруппированных в жанры, можно выделить те, которые предполагают наличие определенных коммуникативных ожиданий (это, как правило, тексты обрядового характера, например, календарно-обрядовые или семейно-обрядовые песни), и те, которые не связаны с ожиданиями слушателей. В этом отношении весьма показательно противопоставление стихотворных и прозаических текстов. Стихотворные жанры (и прежде всего песни) уже самим своим ритмизованным характером выводятся за пределы обычной, обыденной речи. Прозаические жанры оказываются в этом отношении весьма дифференцированными. По нашим наблюдениям, четко противопоставляются тексты сказочного и несказочного фольклора. Первые объединяет установка на вымысел, вторые – установка на достоверность информации. У одних преобладает эстетическая функция, у вторых – информативная.

Начнем с того, что наличие традиционного зачина и других композиционных элементов в фольклорной сказке маркирует факт наличия определенных коммуникативных ожиданий при ее воспроизведении. Вместе с тем исполнение сказки не носит жестко предписанного характера, можно лишь говорить о ситуациях, благоприятствующих воспроизведению данных текстов, например, ситуации коллективного ожидания, корпоративного общения и др.

О наличии благоприятных и неблагоприятных ситуаций для воспроизведения сказки свидетельствуют наблюдения собирателей фольклора. Так, известный уральский филолог-краевед В.П. Ти­мофеев в книге «Сказки-складки» (Челябинск, 1996) описывает одну из типичных ситуаций слушания сказки в 50-е годы ХХ века: «Изба Захара Афанасьевича была полной горницей людей. <...> на полу, ступить некуда, была навалена ребятня. Кто сидел, кто – лежал. Все слуша­ли долгие сказки». Тут же собиратель обращает внимание на непостоянный характер спроса на сказку, а в некоторых случаях ее неуместность: «…иногда его просят прийти или приехать порассказывать, а иногда, наоборот, велят не ходить ни­куда, где народу много». Сам рассказчик по этому поводу замечает: «Раньше жизнь неторопная была: на мельницу уедешь – по неделе в помельной сидишь, зима придет, ­ночи темные да длинные, вот и сокращается сказкой долгое ожида­ние».

Наш опыт многолетнего исследования сказочной традиции на Урале позволяет судить об изменении статуса фольклорной сказки: из явления массового, вос­требованного во всей полноте устнопоэтической традиции, она прев­ращается в явление редкое, исключительное – с точки зрения сохра­нения художественной ценности. Чаще сказочные тексты существуют в виде некой сюжетной схемы, в связи с чем сказка оказывается лише­на своей функции удивить, увлечь вымыслом, фантазией и лишь отдаленно напоминает традицион­ный текст. Это обусловлено как изменившимися коммуникативными условиями, так и новыми прагматическими установками в сознании рассказчиков и слушателей.

Прагматический аспект изучения народной сказки предполагает анализ ее жанрового состава и сюжетно-образного наполнения. В.П. Федо­рова в предисловии к сборнику зауральских сказок «У кота-Баюна» (Челябинск, 1992) отмечает: «...еще совсем недавно их было много: длинных, занимательных. Теперь рассказываются в основном сказки о животных, птицах, колобке». В данном случае речь идет об актуализации дидактических функций произведений. Этим, однако, прагматика современного сказочного текста не исчерпывается.

Анализ уральских записей сказок показывает, что наиболее воспроизводимыми являются тексты, свя­занные с семейными коллизиями, что, по-видимому, отвечает потребнос­тям «простого» человека. Эти сказки обслуживают сферу чувствен­но-эмоционального мира носителей фольклорного сознания. Семейная тема в вол­шебных сказках раскрывается с привлечением древнейших, мифологи­ческих образов и мотивов, которые позволяют найти ответы на самые сокровенные, но в то же время «житей­ские» вопросы: жизнь и смерть, замужество, рождение ребенка, от­ношения детей и родителей, таинство взросления и другие.

Трансформация бытующего сегодня сказочного текста связана с наполнением его бытовыми реалиями. Перед сказоч­ным героем часто стоят узкопрагматические проблемы. В отличие от архаической, традиционной сказки, где многое предопре­делено судьбой, роком в сказке современной часто дается прямое указание на мотивацию героем своего выбора. Финал современной сказки часто имеет реалистическое переосмысление. Насыщение сказочного хронотопа бытовой стихией происходит не только благодаря характеристикам поступков героев, но и благода­ря используемой в текстах лексике. Словарный состав русских сказок, судя по новейшим записям, стал более «прозаическим», бы­товым, пестрым [см.: Голованов 2005]. Хотя общая коммуникативная установка сказочного текста и обусловленные ею художественные характеристики сказки остаются прежними, сказка претерпевает трансформацию.

Неспешность повествования, членимость текста на коммуникативные сегменты разной степени напряженности, разноуровневые повторы (лексические, грамматические, синтаксические, смысловые) – свидетельство определенности коммуникативной ситуации и наличия коммуникативных ожиданий. Текст сказки обращен не только к разуму, но и к воображению слушателя. Воспринимающий должен активно следить за динамикой повествования, «заполняя» обобщенные сказочные метафоры как необходимый элемент эстетически организованного текста содержанием собственного опыта.

Противоположный по коммуникативным особенностям разряд прозаических текстов представляют собой предания – самый сложный и многообразно востребованный из жанров несказочной прозы. Типичная ситуация воспроизведения преданий – обыденный разговор, бытовая речевая коммуникация.

Предания воспроизводятся при трансляции информации от представителей одного поколения к другому, от местного жителя к приезжему или в коммуникации местных жителей, когда требуется дать уточнение, продемонстрировать осведомленность в знании каких-либо фактов местной истории. У преданий нет устойчивых форм повествования (с определенными зачинами, концовками, приемами развития действия), они имеют свободную форму. Однако при этом через частное, конкретное предания изображают общее, типическое.

Предания реализуют разные интенции носителей фольклора. В одних случаях рассказчик стремится поделиться лично значимым для него, вводит собеседника в свой «ближний» мир, использует доверительные интонации. В других – ему необходимо рассказать о фактах, проливающих свет на местную историю, составляющую общий интерес для всех жителей данной местности. Иногда рассказчику требуется обращение к событиям далекого прошлого, которые помогают объяснить настоящее. Они не входят в круг ближнего мира конкретного человека, но переживаются им и «связывают» в некий значимый узел информацию о прошлом, настоящем и будущем.

В основе каждого предания лежит исторический факт. В топони­мических преданиях этот факт «вспоминается» носителем фольклорного сознания в связи с географическим обозначением. Данная группа преданий организуется художественно-эмоциональным вопросом: откуда пошло то или иное название? Отталкиваясь от фактов языка, рассказчик обращается к конкретным историческим фактам, образ­но переосмысливает их, придает им социальную, эмоционально-эстети­ческую, художественную окраску. Текст топонимического предания позволяет создавать и фиксировать языковыми средствами, и следовательно, сохранять, транслировать целостный образ, который связан с определенным локусом, значимым для носителей фольклорного сознания.

Героями исторических преданий выступают знаковые с позиций народного сознания личности (например, Ермак, Емельян Пугачев, Петр I), деятельность которых описывается при помощи мифологических мотивов и схем. Наиболее типичное содержание генеалогических преданий – начальный этап заселения и освоения той или иной территории (деревни, села), информация о том, откуда пришли предки местных жителей, как происходило заселение, кем были первожители-первопоселенцы, кто стоял у истоков отдельной семьи, рода.

В текстах преданий можно выделить формулы, которые представляют собой сверхтекстовые включения, объединяющие в некий единый гипертекст все предания как переживаемые повествования о минувшем. Как правило, это инициальные формулы («давно это было»; «эту историю рассказал мой дед» и др.). Но в отличие от сказки текст предания не отделен от обычной обиходно-практической речевой деятельности, он менее стабилен, имеет четкие связи с внетекстовой информацией.

Таким образом, коммуникативно-прагматические характеристики фольклорного текста определяют его содержательные, структурные и функциональные особенности. В фольклоре важно не только то, что рассказывается, но и как рассказывается, кем и для кого.

1. 
   Чистов, К.В. Фольклор. Текст. Традиция [Текст] : сб. ст. / К.В. Чистов. – М., 2005.
   
2. 
   Голованов, И.А. Динамика сказочной традиции на Урале [Текст] / И.А. Голованов // Вестник Челябинского гос. пед. ун-та. – Сер. 3. Филология. – 3/ 2005. – С. 189-197.
   

Челябинск, Россия

Большинство однословных терминов и значительная часть терминов-словосочетаний (составные, или аналитические, термины) отражают классификацию действительности по канонам логического деления понятий – по одному основанию. В этом проявляется один из важнейших признаков терминологической единицы – стремление к точности обозначения. Создание такого рода единиц носит регулярный характер, а интерпретация их содержания, как правило, не вызывает затруднений. Например, синхронный перевод, восклицательное предложение, регрессивная ассимиляция, семантический неологизм и под.

Однако термины могут выражать не только однопризнаковую классификацию, но и многопризнаковую. Потребность в подобной классификации возрастает по мере развития конкретной области профессиональной деятельности, углубления знаний о профессиональных объектах: предметах, процессах, явлениях и ситуациях. Разные признаки профессионально значимых объектов получают вербальную объективацию либо в структуре однословного термина (посредством двух и более корней), либо в структуре словосочетания (через расширение состава зависимых компонентов). В результате профессиональное обозначение приобретает дескриптивный характер, многообразие признаков репрезентируется в нем в расчлененном виде.

Неэкономность такой номинации может быть разрешена за счет создания сложносокращенного слова (аббревиатуры). Не случайна в связи с этим позиция В.А. Татаринова, который рассматривает аббревиатуры как обозначения сложных объектов: «аббревиатуры называют такие явления действительности, которые могут быть отнесены к фактам, квалифицируемым как «сложные» [Татаринов 2006: 11]. Под сложностью исследователь понимает «комплексный характер явления, денотата, артефакта, их многогранность, многоаспектность, разнородность их элементов, разнообразие структурных связей в пределах системы, целого» [Татаринов 2006: 11]. Таким образом, аббревиатура, являясь внешне «простой» (по форме равной обычному слову) единицей, выступает маркером категории сложности. Подчеркнем, что аббревиатура, прочно вошедшая в употребление, позволяет целостно представить расчленено увиденный и описанный языковыми средствами объект.

Альтернативным способом обозначения сложного объекта в сфере профессиональной коммуникации выступает фразеологизм. В основе фразеологической номинации лежит чувственно-наглядное видение мира. Данный тип номинации опирается на ассоциативное мышление, способность соотносить не только однокатегориальные, но и разнокатегориальные сущности. При этом термин-фразеологизм вербализует комплексную информацию о профессиональном объекте, воспринятом номинатором в его нерасчлененной целостности.

Таким образом, рассмотренные способы номинации – расчлененный и нерасчлененный – отражают разные пути познания объектов. В первом случае это «мысленное прослеживание», когда какое-либо сложное явление охватывается мыслью постепенно, часть за частью [Шемякин 1960: 8]. Во втором случае мы имеем дело с «мысленным обозрением», когда человек охватывает мыслью «одновременно все стороны какого-либо сложного явления» [Шемякин 1960: 8]. Полученное знание в одном случае носит абстрактный, аналитический характер, в другом – конкретный, синтетический. Важным обстоятельством выступает то, что второй вид номинации прочно опирается на языковой опыт.

Выбор того или иного способа номинации всегда определен характером объективной действительности, с одной стороны, и личным опытом субъекта (номинатора), с другой. Покажем это на примере музыкального термина нотный стан. В словаре музыкальных терминов к рассматриваемому наименованию дается следующее пояснение: «Нотный стан, нотоносец — система горизонтальных параллельных линий для записи высоты звуков специальными знаками. Изо­бретение нотного стана из четырех линий принадлежит Гвидо д'Ареццо (XI в.). Теперь используется нотный стан из пяти основных линий и определенного количества (по необходимости) дополнительных (сверху и снизу нотного стана) линеек. Ноты пишутся под линейками, на линейках, между ли­нейками и над ними».

Полагаем, что возникновение данного фразеологизма обусловлено яркостью представлений номинатора о процессе ткачества и его главном инструменте – ткацком стане. Форма последнего (контур, скелет), вероятно, и послужила основой для восприятия нотного стана, состоящего из горизонтальных линеек. В ткацком стане линейкам соответствуют деревянные перекладины – ниты, которые расположены горизонтально на вертикальной конструкции станка (более древней по сравнению с горизонтальным станком). Подобные ткацкие станки были некогда распространены по всей Европе.

Компонент стан в анализируемом фразеологизме, удерживая представление об основном инструменте ткацкого дела (что косвенно подтверждается названием однолинейного нотного стана – нитка), создает яркий образ конструкции для записи нот. Сама запись при этом уподобляется плетению сложного музыкального узора.

Если отвлечься от ткацкого дела и принять во внимание лишь результат инференции (выводного знания) на основе сравнения всех значений слова стан (включая значения омонимов) и его производных, таких как станина, станок, становой, то слово стан и его производные выражают общее значение «предмет, удерживающий нечто динамичное в определенном состоянии (положении)». Данное обобщенное значение хранится в языковом коллективном сознании и обеспечивает реализацию ориентирующих функций термина-фразеологизма.

Определим специфику информации, передаваемой посредством фразеологических единиц. Главное в ней – информация об объекте номинации. Как отмечает М.Э. Рут, объектом образной номинации выступает «предмет системно внеположенный», «обладающий сложным, не поддающимся абстрагированию на данной ступени познания признаком» [Рут 1992: 31].

Следовательно, фразеологическая номинация в профессиональных сферах деятельности актуальна в тех ситуациях познания, когда профессионально значимая информация о свойствах предмета не поддается абстрагированию, но потребность в вербальной объективации качественной определенности внеположенного предмета четко осознается специалистами.

На выбор фразеологической номинации влияют три важных фактора:

1. 
   целостность объекта, его доступность чувственно-наглядному восприятию (или возможность соотнесения с чувственно-наглядным опытом номинатора);
   
2. 
   наличие комплекса значимых характеристик объекта;
   
3. 
   невозможность абстрагирования данного комплекса характеристик.
   

Итак, в области профессиональной номинации мы сталкиваемся с противопоставлением результатов абстрактно-логического и наглядно-образного мышления. Второе преимущественно свойственно обыденному сознанию, поэтому фразеологические единицы легко переходят из узкопрофессиональных сфер в общеупотребительный язык. Они становятся той переходной зоной, где осуществляется взаимодействие двух видов сознания. Путь от чувственно-наглядного опыта к абстрактному мышлению, как известно, выступает в качестве традиционного способа человеческого познания, истоки которого имеют раннеисторическую основу.

Фразеологическая номинация оказывается более действенной, эффективной, по сравнению с прямой однопризнаковой номинацией, так как, активизируя чувственный опыт специалистов, задает программу их деятельности в конкретной профессиональной ситуации.

Удачно выбранный для фразеологической номинации образ способствует углублению понимания профессиональной ситуации, на основе этого образа может моделироваться целостное видение профессиональной области, в соответствии с которым формируется комплекс профессиональных обозначений.

Таким образом, при помощи фразеологической номинации не просто фиксируется объективная информация о профессионально значимых объектах, она подвергается особой обработке (индивидуализации), переработке и продуцированию. Дополняя общую картину знаний, фразеологизмы делают профессиональное знание более зримым, доступным, легко усваиваемым. Подобное знание носит синкретический характер, поскольку сочетает в себе результаты категориального, наглядно-образного и интуитивного мышления.

Список литературы

1. 
   Татаринов, В.А. Общее терминоведение: Энциклопедический словарь [Текст] / В.А. Татаринов. – М.: Московский Лицей, 2006.
   
2. 
   Рут, М.Э. Образная номинация в русском языке [Текст] / М.Э. Рут. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1992.
   
3. 
   Шемякин, Ф.Н. К вопросу об отношении слова и наглядного образа (цвет и его названия) [Текст] / Ф.Н. Шемякин // Известия АПН РСФСР. – 1960. – Вып. 113.
   

И.В. Головина

Тула, Россия

DIE BESONDERHEITEN DES GEBRAUCHS

DER PHRASEOLOGISMEN IN DEN ZEITUNGSÜBERSCHRIFTEN
In den auffallenden und die unwillkürliche Aufmerksamkeit der Leser ziehenden Zeitungsüberschriften, die die einfachen Aussagesätze darstellen, werden oft Phraseologismen oder phraseologische Einheiten gebraucht.

Der vorliegende Artikel ist der Forschung der Zeitungsüberschriften gewidmet, die die einfachen Aussagesätze sind und die phraseologischen Einheiten enthalten.

Das Ziel dieser Publikation besteht darin, die Besonderheiten des Funktionierens von den phraseologischen Einheiten in den Überschriften diesen Typs aufzudecken. Das Erreichen dieses Ziels erfordert die Lösung folgender Aufgaben:

– die wichtigsten Merkmale der phraseologischen Einheiten betrachten;

– die Rolle der Phraseologismen im Bestand der Zeitungsüberschriften bestimmen;

– die stilistische Färbung der phraseologischen Einheiten analysieren, die in den Zeitungsüberschriften in der Form von den einfachen Aussagesätzen figurieren.

Als Stoff für die Erforschung dienen die Überschriften aus den deutschen Zeitungen «Die Zeit», «Kieler Nachrichten», «Frankfurter Allgemeine Zeitung» (2001–2005).

Phraseologische Einheiten sind feste, nicht freie Wortverbindungen, deren integrierende Charakteristik die phraseologische Bedeutung ist, weil die besondere, von den Bedeutungen der Bestandteile von Phraseologismen nicht abhängende Semantik für phraseologische Einheiten kennzeichnend ist [Шанский 1963: 17; Fleischer 1982: 8]. Als Beispiel kann man folgende Überschrift mit der phraseologischen Einheit anführen, die das Zitat aus dem Interview mit der Präsidentin Finnlands T. Halonen ist: Bei uns werden die wenigsten mit einem silbernen Löffel im Munde geboren [Die Zeit, 10.Juli 2002, Dossier]. Hier wird die phraseologische Einheit mit einem silbernen Löffel im Munde geboren werden gebraucht, die als fertige Spracheinheit wiedererzeugt wird, was durch die Ganzheit ihrer Form und die Ganzheit der Benennung bestimmt wird. Diese phraseologische Einheit ist in ihrem Bestand und ihrer Struktur fest.

Zu den Merkmalen der phraseologischen Einheiten gehören Polylexikalität/Mehrgliedrigkeit, Festigkeit/Stabilität, Idiomatizität/Figuriertheit, die Nicht-Motiviertheit, die Ganzheit der Benennung, die Beständigkeit der grammatischen Form, die Undurchlässigkeit der Struktur, die Unmöglichkeit der Einfügung und der syntaktischen Transformation, die streng geregelte, fixierte Wortfolge [Шанский 1963: 17–21; Fleischer 1982: 35; Hecken 2003].

Der Stil der Publizistik ist an den Phraseologismen sehr reich. Die Sprache der Zeitungen nimmt in sich leicht alles auf, was aus dem Prozess des Sprechens ins System der schriftlichen Rede übergeht, darum werden die Phraseologismen infolge ihrer Besonderheiten zu der obligatorischen Komponente des Zeitungsstils. Die Überschriften, die die phraseologischen Einheiten enthalten, werden durch solche Eigenschaften wie Originalität, Ausdruckskraft in Verbindung mit dem Streben nach der objektiven Widerspiegelung der Ereignisse, Auffälligkeit, Aktualität des Inhalts, das Vorhandensein einer bestimmten Intrige gekennzeichnet. Aus der Rolle der Phraseologismen in den Zeitungsüberschriften ergibt sich, dass sie die Überschriften anschaulich, treffend und emotional machen sollen, um ihnen die Überzeugungskraft zu verleihen, den Gesichtspunkt des Autors und seine Einschätzung bezüglich der von ihm beschriebenen Ereignisse und Erscheinungen zu zeigen. Phraseologische Einheiten werden zur Spannungserzeugung eingesetzt, sowie zur Hervorhebung von Gegensätzen, und die Idiomatizität wird genutzt, um eine übergreifende Bildlichkeit zu schaffen. Damit erfüllen sie die adressatenbezogene Funktion, sie wecken Aufmerksamkeit und bereiten intellektuelles Vergnügen, gleichzeitig gelingt es dem Autor, sich als sprachgewandt darzustellen (selbstdarstellende Funktion) [Hecken 2003]. Schlagende, gelungene, ausdrucksvolle Zeitungsüberschriften mit phraseologischen Einheiten sind ein außerordentliches Mittel der Einwirkung auf den Durchschnittsleser.

Die die Phraseologismen enthaltenden Zeitungsüberschriften passen sehr treffend dazu, um die maximal große Menge der Information in äußerst kurzer Form sensationell wiederzugeben. Nach der Meinung von T. S. Gussejnova wählen die Autoren für die Zeitungsüberschriften nur solche phraseologischen Einheiten, die die Eigenschaft besitzen, bestimmte Tatsachen und Erscheinungen möglichst ausführlich zu beschreiben, möglichst genaue Charakteristik und treffende Einschätzung der Ereignisse zu geben [Гусейнова 1997: 48].

Was die emotional-expressive Färbung der Phraseologismen angeht, so können nach der Meinung von E. Riesel phraseologische Einheiten verschiedener stilistischer Färbung in der Publizistik vorhanden sein [Riesel 1959: 203]. In den Zeitungsüberschriften in der Form von den einfachen Aussagesätzen überwiegen gewöhnlich phraseologische Einheiten, die zu dem neutral-umgangssprachlichen Redestil gehören, z. B.: Der Sieger bläst Trübsal [Die Zeit, 12.Juni 2004, Politik]. Im Artikel mit solchem Titel handelt es sich um die Wahlen in Thüringen, an denen zwei Kandidaten teilnehmen – der Premierminister Dieter Althaus und der Bewerber um seinen Posten Christoph Matschi. D. Althaus hat vor Ch. Matschi den Sieg bei den Wahlen voraus. Aber eine Menge der nicht gelösten Fragen erwartet den Wahlsieger, und es ist nicht so leicht, damit fertig zu werden. Die in der Überschrift gemeldete Information schildert diese Situation und zeigt, dass die Freude an den Wahlen oft die Kehrseite hat – den Zweifel des Siegers an seinen Kräften bei der Erfüllung der ihm erteilten Aufträge. Die in der Überschrift gebrauchte phraseologische Einheit Trübsal blasen (traurig, bedrückt sein, seinem Kummer nachhängen und nichts Vernünftiges tun), die zum neutral-umgangssprachlichen Redestil gehört, lässt die im Zeitungsartikel dargestellte Situation anschaulich und zugänglich schildern und die Stimmung von dem Führer der Wahlkampagne wiedergeben.

Außer den neutral-umgangssprachlichen phraseologischen Einheiten verwenden die Journalisten auch pejorative Phraseologismen, weil sie den Wunsch haben, das persönliche Verhalten zu verschiedenen Tatsachen der Wirklichkeit zu zeigen, z. B.: „Wir müssen den Japanern auf die Finger klopfen“ [Die Zeit, 19.Juni 2004, Wirtschaft]. Der Artikel stellt das Interview mit dem stellvertretenden Leiter der Kompanie General Motors Bob Lutz dar. Es wird die Frage der unbestimmten Zukunft der Automobilproduktion Deutschlands im Zusammenhang mit der schroffen Konkurrenz unter den gegenwärtigen Verhältnissen, insbesondere aus Japan besprochen. Es wird die Frage über die Notwendigkeit der kardinalen Veränderung der Situation gestellt, was diese Überschrift widerspiegelt. Das Vorhandensein der salopp-umgangssprachlichen phraseologischen Einheit j-m auf die Finger klopfen (j-n zurechtweisen) hilft eine treffende Gestalt schaffen, die das Interesse der Leser hervorruft, die Überschrift emotional, bildhaft und überzeugend macht.

Auf solche Weise sind die Zeitungsüberschriften in der Form von den einfachen Aussagesätzen, die die phraseologischen Einheiten enthalten, emotional, bildlich und inhaltsvoll. Der Gebrauch der Phraseologismen verleiht den Überschriften den treffenden, bildhaften Charakter, belebt sie, macht sie besonders überzeugend und lässt die Aufmerksamkeit der Leser auf die Artikel ziehen. Die Phraseologismen erfüllen sehr effektiv die Funktion der Einwirkung auf die Leser. Aber trotz der großen expressiven Möglichkeiten sind die Überschriften mit phraseologischen Einheiten in den deutschen Zeitungen wenig gebräuchlich.

1. 
   Гусейнова, Т. С. Трансформация фразеологических единиц как способ реализации газетной экспрессии (на материале центральных газет 1990–1996 гг.) [Текст] : дис. … канд. филол. наук / Т.С. Гусейнова. – Махачкала, 1997. – 180с.
   
2. 
   Шанский, Н. М. Фразеология современного русского языка [Текст] / Н. М. Шанский. – М.: Высшая школа, 1963. – 156с.
   
3. 
   Fleischer, W. Phraseologie der deutschen Gegenwartssprache [Текст] / W. Fleischer. – VEB Bibliographisches Institut Leipzig, 1982. – 250s.
   
4. 
   Hecken, A. E. „Weiter im Text“ – zu den kommunikativ-pragmatischen Funktionen von Phraseologismen in Texten [Электронный ресурс] / A. E. Hecken // Режим доступа: http://viadrina.euv-frankfurt-o.de/~owl/2_hecken/hecken.html. 2003, свободный.
   
5. 
   Riesel, E. Stilistik der deutschen Sprache [Текст] / E. Riesel. – Moskau: Verlag für fremdsprachige Literatur, 1959. – 467s.
   

Новокузнецк, Россия

Прежде всего, следует отметить, что проникновение антропонимов в сферу терминологии обусловлено экстралингвистическими факторами. В данном случае речь идет о появлении в науке новых теорий, методов, технологий и т.д., которые связаны с именами выдающихся ученых. При этом антропоним избирается одним из ведущих признаков в процессе терминологической номинации, которая вслед за М. Н. Володиной понимается как «процесс именования специальных понятий из различных областей знания и человеческой деятельности. Неразрывно связанная с языковой номинацией, терминологическая номинация зависит от познавательной способности людей, обусловлена языковым выражением результатов познания и взаимодействием внешних и внутренних языковых факторов» [Володина 1997: 47].

Анализ антропонимических единиц позволяет прийти к заключению, что в сфере терминологии в результате терминологической номинации развитие антропонимов может происходить в одном из двух направлений: 1) метонимизация антропонима в структуре термина; 2) сохранение антропонимом в структуре термина семантики имени собственного.

В первом случае происходит метонимический перенос с имени учёного на результат его деятельности (в широком смысле под результатом деятельности понимается разработанная теория, сделанное открытие, сконструированное оборудование и т.д.). Примеры метонимических переносов в сфере терминологии весьма частотны: ampere «ампер» (единица силы электрического тока), coulomb «кулон» (единица количества электричества), eötvös «этвеш» (единица градиента ускорения силы тяжести), farad «фарад/а/» (единица электрической емкости), hertz «герц» (единица частоты периодических колебаний), ohm «Ом» (единица электрического сопротивления) и т.д. При этом соотнесённость антропонима с лицом – носителем данного имени в значительной степени уступает место его соотнесённости с понятием научно-технического характера. В специальных словарях таким антропонимическим единицам приписывается лишь терминологическое значение без указания его связи с именем собственным. В результате метонимического переноса антропонимические основы в сфере терминологии могут самостоятельно функционировать в качестве термина: kelvin «кельвин», или служить базой для образования производных и составных терминов, например: microvolt «микровольт», mendeleyevite «Менделеевит», accelerating voltage «ускоряющее напряжение».

Во втором случае антропоним в структуре термина в значительной степени сохраняет семантику имени собственного, при этом, в отличие от терминов метонимического характера такая основа-антропоним, как правило, не функционирует самостоятельно в качестве термина, а является структурной составляющей производных и составных терминологических единиц. Соотнесённость антропонима с конкретным лицом при этом проявляется более отчётливо, чем в ситуации с терминами метонимического характера: Abelian asymptotics «абелева асимптотика», anti-Stokes component «антистоксова компонента», non-Poisson model «непуассоновская модель (входящего потока)», Kjellin furnace «печь Кьеллина», Schottky locking media zone «зона запирающего слоя Шоттки», Anderson-Dayem bridge «мостик Андерсона-Даймена», Bardeen-Cooper-Schrieffer energy gap «энергетическая щель Бардина-Купера-Шриффера».

Для антропонимических основ в структуре рассматриваемых терминов характерно смещение фокуса внимания с личности человека на результат его деятельности. Если в сфере общеупотребительной лексики «антропоним … приобретает реальное значение, содержанием которого является конкретное представление об определенном индивидууме» [Рут 2001], то в сфере терминологии антропоним выполняет не только функцию идентификации конкретного лица (учёного), а скорее указывает на его (её) достижения в научной сфере. Так, например, в структуре термина Bessemer converter «бессемеровский конвертер для выплавки стали» антропоним Bessemer прежде всего указывает на конкретный тип конвертера, а не идентифицирует личность учёного – английского изобретателя Генри Бессемера (1813-1898), который создал в 1856г. конвертерный способ передела чугуна в сталь (так называемый бессемеровский процесс).

Рассматриваемые термины с антропонимическими элементами во многих случаях имеют осложнённую семантическую структуру и наделены высокой степенью «семантической компрессии» [Кубрякова 1977: 284], или «семантического стяжения» [Володина 2000: 75]. Информация, заложенная в рассматриваемых терминах, гораздо шире той, которая представлена ими эксплицитно на лексическом уровне. Так, например, термин Faraday constant «постоянная Фарадея» специалистом воспринимается адекватно и не требует полной дефиниции, поясняющей его смысл «произведение элементарного электрического заряда на число Авогадро; определяет количество электричества, проходящего через раствор электролита, равная 96485.309 0.029 Кл/моль». Информация, содержащаяся в развернутой дефиниции таких терминов, будучи репрезентированной лишь имплицитно, являет пример семантической компрессии. Сравните, например: Chebyshev parallelogram «параллелограмм Чебышева» (плоский 4-звенный шарнирный механизм для воспроизведения движения некоторой точки звена по прямой линии без применения направляющих), Lorentz-Maxwell equation «уравнение Лоренца-Максвелла» (уравнения классической электродинамики, определяющие микроскопические электрические и магнитные поля, создаваемые отдельными заряженными частицами).

Таким образом, анализ антропонимических элементов в сфере терминологии позволяет выявить их семантические характеристики, сближающие их с термино-элементами и отличающие их от антропонимов, функционирующих в других сферах.

1. 
   Володина, М. Н. Теория терминологической номинации [Текст] / М.Н. Володина. – М.: МГУ, 1997. – 180с.
   
2. 
   Володина, М. Н. Когнитивно-информационная природа термина (на материале терминологии средств массовой информации) [Текст] / М. Н. Володина. – М.: Изд-во МГУ, 2000. – 128с.
   
3. 
   Галевский, Г.В. Словарь по науке и технике (Английский. Немецкий. Русский.) [Текст] / Г.В. Галевский, Л.В. Мауэр, Н.С. Жуковский; Под ред. Г.В. Галевского. – М.: Флинта: Наука, 2003. – 320с.
   
4. 
   Кубрякова, Е. С. Теория номинации и словообразование [Текст] / Е. С. Кубрякова // Языковая номинация (Виды наименований). – М.: Наука, 1977. – С. 222-303.
   
5. 
   Рут, М.Э. Антропонимы: размышления о семантике [Электронный ресурс] / М.Э. Рут. – Режим доступа: www.philology.ru/linguistics1/rut-01.htm, свободный.
   

Е.А. Григорьева

Чебоксары, Россия

ЭВФЕМИСТИЧЕСКИЕ НАИМЕНОВАНИЯ

СУБЪЕКТОВ ИРРЕАЛЬНОГО МИРА

В РУССКИХ НАРОДНЫХ ГОВОРАХ
Как известно, существует целый ряд факторов, влияющих на формирование лексического значения слова. Вместе с тем значение лексемы неразрывно связано с такими важнейшими понятиями, как сигнификат и денотат и составляет с ними своеобразную трехчленную цепочку «предмет – понятие – слово». Однако в некоторых случаях в языке мы наблюдаем особые ситуация, когда нет предмета, а понятие и слово существуют. Б. Ю. Норман называет подобные случаи фантомами [Норман 2004: 160], Ю. С. Маслов пишет о них как о словах, которые «соотносятся с воображаемыми денотатами, а их десигнатами (отображениями денотата) являются ложные понятия, возникшие на каком-то этапе развития культуры, а позже отброшенные» [Маслов 1987: 92]. А. А. Уфимцева замечает, что «среди лексем любого языка можно выделить такие единицы, сигнификатами которых являются понятия об ирреальных объектах, конструктах человеческой мысли, причем в реальной действительности им не соответствуют никакие реальные предметы» [Уфимцева 1986: 107]. В данную группу входят названия существ, порожденных человеческой фантазией: кентавры, русалки, грифоны и т. п. Сюда же следует отнести лексические и фразеологические единицы с архисемой ‘злой дух’, служащие для обозначения субъектов ирреального мира.

В русском языке указанным семантическим компонентом значения обладают единицы литературного языка (бес, демон, дьявол, сатана, чёрт), а также многочисленные диалектизмы, большинство которых зафиксировано в «Словаре русских народных говоров» и в «Словаре живого великорусского языка» В. И. Даля (агаль, адер, анафид, шехматик, шиш, шиликун, облом, отяпа и др.). Общее количество лексем с указанной архисемой в русском национальном языке с его литературной и диалектной разновидностями превышает, по нашим подсчетам, 100 единиц. Из этого следует, что денотат – важное, но не единственное и даже не обязательное условие существования слова, не единственный фактор, от которого зависит его значение.

Названий нечистой силы на территории распространения русских говоров достаточно много. При этом число их увеличивается за счет ряда образований табуистического характера. Причины появления многочисленных эвфемизмов-синонимов, служащих для обозначения субъектов ирреального мира в языке, на наш взгляд, связаны с особенностями объекта номинации. Согласно русским народным представлениям, имеющим дохристианское происхождение, одним из качеств нечистой силы является её вездесущность. Подобные представления отражаются в произведениях устного народного творчества (волшебные сказки, былички), в этнографическом материале, а также зафиксированы собственно языковым материалом – единицами паремического фонда русского языка: Заступили чёрту дверь, а он в окно; Бес около ходит да на грех наводит; Про чёрта речь, а он навстречь. Примечательно, что подобные представления находят своё отражение в пословичном материале других языков, например английского и чувашского, ср.: Talk (speak) of the devil and he will appear (букв. поговори (скажи) о дьяволе, и он появиться); Talk (speak) of the devil and his horns will appear (букв. поговори (скажи) о дьяволе, и появятся его рога); When the devil is blind (букв. когда дьявол ослепнет), никогда; Шуйттан куçě вуниккě (у чёрта двенадцать глаз).

Следовательно, у русских на произнесение слов-наименований субъектов ирреального мира было распространено табу, вследствие чего само название заменялось другой лексической единицей или описательным выражением, имеющим характер эвфемизма. По справедливому замечанию Н. И. Толстого, «в основе табу, возникающих в условиях домашней жизни, лежит вера в магию слова. Произнесенное слово или имя способно вызвать данное существо или явление. Поэтому люди стремились не называть имен духов, чтобы не накликать на свой дом» [Толстой 1995: 13]. Лингвокульторологический анализ диалектизмов с архисемой ‘злой дух’ позволяет сделать выводы о том, какие представления об указанном объекте номинации имели носители языка в момент создания лексемы-эвфемизма, продемонстрировать, как данные языка помогают реконструировать один из древнейших фрагментов национальной картины мира.

Следует отметить, что не вся диалектная лексика, входящая в указанную лексико-семантическую группу, имеет прозрачную внутреннюю форму. Например, такие единицы, как анчутка, анцибол, апекан, багаль, баган, бука, буканай, гаман и т. п. еще нуждаются в тщательном этимологическом анализе. Вместе с тем этимологизация многочисленных эвфемистических наименований не представляет большого труда для носителей современного русского языка. Очень часто эвфемизмы являются субстантивированными именами прилагательными или суффиксальными образованиями от имен прилагательных, характеризующих объект номинации (черный, шехматик, луканька). Мотивировочный признак диалектизмов имеет описательный характер и, как правило, указывает на внешний вид объекта номинации (корнахвостик, куцый, лысой, хохлик). Анализ лексического материала показывает, что этот злой дух представлялся носителям языка существом, которое имеет конкретный облик и определенные черты характера. Так, в отличие от людей, чёрт беспят, то есть вместо ног имеет копыта (беспятый, анчутка беспятый). У него есть хвост, но не длинный, а короткий и, возможно, изуродованный на конце (куцый, корнахвостик). Существо покрыто черной шерстью или кожей темного цвета (волосатик, волосатка, мурин, черный). Голова его венчается по одним представлениям лысиной (лысой), а по другим – хохлом (хохлик). Он обитает в мире, противостоящем миру людей (ненаш), и враждебно относится к людям (недруг, вражбина, вражня, вражина). Злой дух хитёр (лукавый, луканька), он может приходить к людям в виде болезни, являясь её воплощением (пралик). Вследствие этого носители языка воспринимают его как существо нечистое (некошный, немытик, нечистый, нечистик), отвергаемое людьми (окаянный, окаятка, окаяшка). Указанные диалектные наименования нечистой силы встречаются и в пословицах русского народа: Ты только затор затори (т.е. на пиво), а уж некошный чашку подставляет; Чёрта нянчить; пестовать ногами некошного (т.е. сидя качать ногами); Некошный пошутит – чего не нашутит; Луканька (т.е. лукавый) хвостом накрыл (говорят, если что-то в глазах пропадет, а потом найдется); Луканька, поиграй да и нам отдай! (говорят, когда ищут пропавшую вещь) [Даль 2004: 55]. В качестве эвфемизмов в говорах изредка используются либо имена собственные (Амфилат. Чёрт, нечистый дух. Калуж. [Словарь русских народных говоров 1965: 253]), либо их дериваты, имеющие разговорный характер (Антипка, Антипка беспятый. Чёрт. Калуж. [Словарь русских народных говоров 1965: 261]).

Таким образом, лингвокультурологическое исследование диалектной лексики русского национального языка позволяют ещё раз подтвердить её ценность как источника не только языковой, но и культурологической информации, обратить внимание лингвистов на этот уникальный лексический пласт.

1. 
   Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка [Текст] / В.И. Даль. – М.: Русский язык, 1978.
   
2. 
   Даль, В. И. Пословицы русского народа [Текст] / В.И. Даль. – М.: Русский язык, 2004. – 752с.
   
3. 
   Маслов, Ю. С. Введение в языкознание [Текст] / Ю.С. Маслов. – М.:Наука, 1987. – 315с.
   
4. 
   Норман, Б. Ю. Теория языка [Текст] / Б.Ю. Норман. – М.: Флинта-Наука, 2004. – 296с.
   
5. 
   Словарь русских народных говоров [Текст] / Под ред. Ф. П. Филина.– Вып. 1 – 23. – М.: Русский язык, 1965 – 1997.
   
6. 
   Толстой, Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике [Текст] / Н.И. Толстой. – М.: Языки славянской культуры, 1995. – 295с.
   
7. 
   Уфимцева, А. А. Лексическое значение [Текст] / А.А. Уфимцева. – М.: Наука, 1986. – 239с.
   

Н.А. Гриднева

Самара, Россия

СЛОВАРИ ЦИТАТ
В СОВРЕМЕННОЙ ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКОЙ ПАРАДИГМЕ
Цитирование широко распространено в современном дискурсе, знание цитат и стоящих за ними представлений во многом предопределяет понимание текста [Карасик 2002]. Цитаты принадлежат к прецедентным феноменам, входят в когнитивную базу лингвокультурного сообщества. Являясь объектом рассмотрения различных лингвистических направлений, цитата получает различные названия (текстовая реминисценция, чужое слово, чужая речь, прецедентное высказывание, прецедентный текст, интертекст).

Мы рассматриваем цитату как единицу языка и культуры, как продукт речи, который подлежит восприятию и интерпретации, как материал, который регулярно актуализируются в речи лингвокультурного сообщества. Необходимыми характеристиками цитаты является наличие атрибуции (связь с образом автора, с текстом-источником), значения, совокупности «инвариантных знаний и представлений», общих для большинства носителей языка. Эти качества цитаты позволяют говорить о возможности ее лексикографической фиксации и описания [Лысикова 2005].

Что же такое словарь цитат (здесь и далее – СЦ)? Из английских СЦ мы узнаем, что это сборник общеизвестных, оригинальных, остроумных, авторских речений:

• 
  A quotation dictionary is a selection of the quotations that are most widely known and used [Oxford Dictionary of Quotations].
  
• 
  A dictionary of quotations is a treasure-house of memorable, unexpected, witty and apposite sayings and writings over many centuries arranged alphabetically by author for easy reference [Chambers Dictionary of Quotations].
  

• 
  It is a good thing for an uneducated man to read books of quotations [Sir Winston Leonard Spencer Churchill].
  
• 
  The wisdom of the wise and the experience of the ages may be preserved by a quotation dictionary [Isaac D’Israeli].
  

Первые английские СЦ стали появляться в начале в XVIII века из-за необходимости и желания зафиксировать и коллекционировать популярные речения, меткие, выразительные высказывания. До этого периода цитаты фиксировались в толковых словарях. Яркий пример тому – «Словарь английского языка» С. Джонсона, который содержит 114 тысяч цитат. По поводу использования цитат в толковом словаре С. Джонсон писал: «Every quotation contributes something to the stability or enlargement of the language» [Johnson 1747: 54]. «Словарь английского языка» стал источником многих литературных цитат, а также источником антицитат и способствовал началу работы над созданием цитатного фонда. В XVIII веке широкое распространение получают комические СЦ – сборники шутливых и сатирических высказываний ученых, философов, писателей, политиков. Один из первых сатирических СЦ, появившихся в Англии, был создан мировым судьей, журналистом, драматургом Г. Филдингом.

Структура первых СЦ была неоднородна и отличалась большой фрагментарностью, так как далеко не все цитаты получали атрибуцию. Словарная статья в основном состояла из 2-х компонентов: автор и цитата, отсутствовала зона толкования. В лучшем случае указывалось точное происхождение цитаты. Один из первых наиболее известных СЦ в английской лексикографии The Oxford Dictionary of Quotations (ODQ) появился в 1941 году. Последнее издание было дополнено значительным количеством новых ярких высказываний. Расширился круг источников цитат. Ведущими источниками в настоящее время являются литературные произведения и СМИ. Например:

6.20 F. Scott Fitzgerald 1896-1940

Let me tell you about the very rich. They are different from you and me. All Sad Young Men (1926) "Rich Boy" (Ernest Hemingway's rejoinder in his story "The Snows of Kilimanjaro" - in Esquire Aug. 1936 -was: "Yes, they have more money")

Some people think football is a matter of life and death. I don't like that attitude. I can assure them it is much more serious than that. In Sunday Times 4 Oct. 1981

Marriage is a bribe to make a housekeeper think she's a householder. Merchant of Yonkers (1939) act 1

Back to the future. Title of film (1985).

Примеры словарных статей показывают, что ODQ состоит из авторских рубрик, расположенных в алфавитном порядке. В заголовке авторской рубрики указывается наиболее известное имя автора (нередко псевдоним), годы жизни, затем в хронологическом порядке приводятся цитаты с точным указанием источника. В некоторых случаях, когда требуется пояснение плана содержания или выражения цитаты, используется дополнительный комментарий (см. пример 1). Все цитаты на странице подвергаются индексации.

В последние годы СЦ переживают бум. Каждое последующее собрание становится рациональнее, полнее своих предшественников. Сейчас во многих английских СЦ мы можем наблюдать обновление состава. Ведется работа по уточнению атрибуций, формируется зона толкования, разрабатывается удобный поисковый аппарат, система сокращений, помет. Нельзя не отметить и тот факт, что использование компьютерной техники открывает новые возможности, становится стимулом для дальнейшего развития прикладной лексикографии, создания новых типов СЦ.

В настоящее время в английской лексикографии существуют не только общие СЦ, но и частные, например: словари классических цитат (Hugh Percy Jones. Dictionary of Classical Quotations: Comprising idioms, proverbs, mottoes, allusions), политических цитат (Chambers Dictionary of Political Quotations), женских высказываний (Michael McKee. Great Quotes from Great Women); античных высказываний (Henry Thomas Riley. A Dictionary of Latin and Greek Quotations, Proverbs, Maxims and Mottos, Classical and Medieval; Including Law Terms and Phrases); литературных цитат (Peter Kemp. Oxford Dictionary of Literary Quotations), комических цитат (The Oxford Dictionary of Humorous Quotations), цитат о любви и сексе (Jean F. Thomsett. Sex and Love Quotations: A Worldwide Dictionary of Pronouncements About Gender and Sexuality Throughout the Ages); цитат на военную тематику (Trevor Royle. Collins Dictionary of Military Quotations), на спортивную тематику (Colin Jarman. The Guinness Dictionary of Sports Quotations).

Многообразие СЦ вызывает необходимость их систематизации, создания типологии этого справочного материала. Мы сделали попытку разработать типологию СЦ, опираясь на общую типологию лексикографических источников, на определение понятия о словаре цитат, его функции и дифференциальные признаки. Мы выделили 11 основных параметров типологизации СЦ: способ расположения материала, объем, временной охват, источники цитат, диапазон параметров описания и соотношению со смежным материалом, статус потенциального пользователя, прагматика цитирования, частотность, языковая принадлежность цитатного материала, лексикографическая форма, технология создания и эксплуатации.

В заключение следует отметить, что многие вопросы в области лексикографирования цитат остаются не до конца изученными: проблема отбора и расположения цитат, организация макро- и микроструктуры словаря. Анализ ряда СЦ показал, что чаще всего страдает зона дефиниции и прагматики, что указывает на важность и перспективность работы в этом направлении. Не менее важной проблемой является составление новых типов СЦ, фиксирующих маргинальные единицы, к числу которых мы относим: цитаты-аллюзии – знаки-указатели, которые в свернутом виде отсылают к фактам накопленного социального знания (библейским, историческим, литературным и др.), скрытые цитаты, среди которых много цитат-заголовков, крылатых цитат. Например: «This Side of Paradise» («По ту сторону рая») – название первого романа американского писателя Ф.С. Фицджеральда – строка из популярного стихотворения английского поэта Руперта Брука «Тиара с острова Таити». У Брука эта фраза означает «здесь, на земле», или «здесь, в этой жизни»; антицитаты или модифицированные цитаты с новым или искаженным смыслом («ходячие», неточные). Например, высказывание музыканта Стива Сволоу о джазе “Eventually, an idea always comes, and then the rest is science”; автоцитаты, когда один и тот же автор в разные периоды своего творчества использует одну и ту же словесную формулу [Козицкая 1994: 159-160]. Это может быть удачно найденная форма, к которой автор неоднократно возвращается, наполняя ее новым смыслом, например, «darkness» у американской поэтессы Эдны Миллей (“the darkness of the grave”, “die in darkness”, “share the darkness”) или фраза английского журналиста Бернарда Левина “whom the mad would destroy, they first make gods”, “whom God would destroy he first sends mad”; цитаты-термины, например: Aquarian age (Dowling, Levi H.), The Beat Generation (Kerouac, Jack), Black Box (Ashby, William Ross), Cold war (Baruch, Bernard Mannes), Cyberspace (Gibson, William Ford), New Look (Dior, Christiane).

Все вышеперечисленные явления часто всплывают в текстах разных жанров и потому требуют фиксации и объяснения в особых типах СЦ. Кроме того, учитывая тот факт, что цитаты – полифункциональные единицы, а СЦ могут выступать не только в качестве инструмента для получения информации о плане выражения и содержания цитаты, но и в качестве учебного пособия по лингвострановедению и межкультурной коммуникации, все больше осознается необходимость создания учебных СЦ, их использования в практике преподавания и изучения иностранных языков.

1. 
   Карасик, В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс [Текст] / В.И. Карасик. – Волгоград: Перемена, 2002. – 476с.
   
2. 
   Козицкая, Е.А. Автоцитаты в лирике как элемент художественного текста [Текст] / Е.А. Козицкая // Гуманитарное знание и педагогическая деятельность: тез. респ. науч.-пр. конф., 4-6 окт. 1994 г. – Пермь, 1994. – С. 159-160.
   
3. 
   Лейчик, В.М. Типология словарей на пороге XXI века [Текст] / В.М. Лейчик // Вестник международного славянского университета. – Харьков, 1999. – Т. 2. – № 4. – С. 7-10.
   
4. 
   Лысикова, Ю.А. Лексикографирование цитат [Текст] : автореф. дисс. … канд. филолог. наук / Ю.А. Лысикова. – Орел, 2005. – 22с.
   
5. 
   Муравлева, Н.В. Лингвострановедческий словарь как продукт межкультурной коммуникации [Текст] / Н.В. Муравлева // Восток и Запад. Диалог культур. – М., 2000. – С. 478-489.
   
6. 
   Johnson, S. The Plan of an English Dictionary [Теxt] / S. Johnson. – London, 1747. – 422p.