Сборник статей участников IV международной научной конференции 25-26 апреля 2008 года Челябинск Том 3 Челябинск 2008

1. 
   Бакалинский, М. Л. Фразеопредложения в социо-этнолекте the Mobspeak: лингвокультурологический и лингвокогнитивный аспект (на укр. языке) [Текст] / М. Л. Бакалинский // Язык и культура (научное издание). – Вып. 9. – Т.V (93). – Национальные языки и культуры в их специфике и взаимодействии. – Киев: Издательский Дом Дмитрия Бурого, 2007. – С. 226 – 231.
   
2. 
   Бахтин, М. М. Автор и герой: к философским основам гуманитарных наук [Текст] / М. М. Бахтин. – СПб.: Азбука, 2000. – 336с.
   
3. 
   Коровушкин, В. П. Инвективная лексика и фразеология в английском и русском военных подъязыках: контрастивно-социолингвистический аспект [Текст] / В. П. Коровушкин // Злая лая матерня : сборник статей / под ред. Жельвиса. – М., 2005. – С. 376 – 420.
   
4. 
   Лотман, Ю. Текст в тексте (на укр. языке) [Текст] / Ю. Лотман // Антологія світової літературо-критичної думки ХХ століття / За ред. Марії Зубрицької. – 2-е вид., доповнене. – Львів: Літопис, 2001. – С. 579 – 595.
   
5. 
   Социологические наблюдения [Электронный ресурс] / Социологические наблюдения // Режим доступа: http://www.glossary.ru/cgi-bin/gl_sch2.cgi?RRu.ourujo,lxqol!tghr8klto9. 2008, свободный.
   
6. 
   Carlito’s way [субтитры] / Carlito’s way – 1993, Universal Pictures, Bregman/Baer Productions, Epic Productions Inc., USA.
   
7. 
   Cop talk: a dictionary of police slang [Текст] / Cop talk / Ed. by C. Aaron and J. Lewis Poteet. – Lincoln: Writers club press, 2000. – 144p.
   
8. 
   Dannen, F. The G-Man and a Hitman [аудиокнига] / F. Dannen // Mob. Stories of death and betrayal from organized crime / Ed. by Clint Willis. – N.J.: Listen & Live Audio, Inc. Roseland, 2002.
   
9. 
   Mobspeak: the dictionary of crime terms [Текст] / Mobspeak / Ed. by Carl Sifakis – N.Y.: Checkmark books, 2003. – 352p.
   
10. 
    Pistone, J. K. The way of the wiseguy [Текст] / J. K. Pistone. – Philadelphia/L: Running Press, 2004 – 224p.
    

С.Г. Барышева

Нижний Тагил, Россия

РЕЧЕВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА КАК ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС ГЕРОЯ В ПОЗДНЕМ ТВОРЧЕСТВЕ Э. ХЕМИНГУЭЯ
Вопрос об экзистенциальном статусе героя в художественном произведении возник давно, но и сегодня его изучение является одним из самых активно исследуемых направлений культурологических и литературоведческих изысканий. Мир персонажем воспринимается онтологически, что позволяет говорить о том, что речевая характеристика – важнейший критерий для обозначения позиции героя к окружающей действительности. В этой связи нам интересно проанализировать позднее творчество Эрнеста Хемингуэя.

В настоящее время творчество американского писателя Эрнеста Хемингуэя широко известно во всем мире. Существует много работ, затрагивающих разнообразные аспекты творчества писателя и рассматривающих его со всевозможных позиций, что порождает многочисленные непрерывающиеся споры в литературоведении. Рассмотрение данной проблематики дает более полное и ясное понимание позднего творчества писателя, тех вопросов внутренней жизни человека, которые затрагивает автор.

К позднему творчеству Эрнеста Хемингуэя можно отнести «нобелевскую» повесть «Старик и море» (1952) и две книги, которые были опубликованы после смерти автора – «Праздник, который всегда с тобой» (1964) и роман «Острова в океане» (1970).

Более подробно остановимся на романе «Острова в океане». Само по себе название может вызывать множество ассоциаций. В тексте присутствует прямая отсылка к экзистенциальному восприятию действительности через речь персонажа – Томаса Хадсона – художника, потерпевшего внутреннее поражение. Разгадывание аллюзивных, философских высказываний – отдельный аспект изучения творчества Хемингуэя. Противоречия, которые терзают душу героя изнутри, перекликаются с метаниями художников - экзистенциалистов ХХ века [Анастасьев 1988: 42]. Однако душевные переживания у Хемингуэя сопровождаются картинами природы. В связи с этим уместно будет упомянуть о том, что в основе описания природы у позднего Хемингуэя лежит архетип воды. Двойной мотив неестественной смерти непосредственно восходит именно к нему: самоубийство Сумасшедшего, который был унесен волной в море, и смерть в результате нечаянного случая, случившаяся с одиннадцатилетним мальчиком. В обоих случаях тела людей оставались ненайденными определенное время в результате действия стихии: «Я тогда нырял за ним несколько раз, но не мог найти, – сказал Роджер. – Было слишком глубоко, и вода очень холодная» [Хемингуэй 1987: 69]. Глубинные воды символизируют подсознательное; обильная вода забвения берет начало из страха перед «Великим Ничто» - пустотой загробного небытия. Забвение как синоним смерти - беспамятства, потери самосознания, которое символизирует мифологическая вода и потеря исторической и экзистенциальной памяти как забывание стоят в одном лексическом ряду.

В данном романе архетип играет смыслообразующую роль. Два раза возникает мотив дождя – независящее от человеческой воли явление имеет определенную эмоциональную нагрузку, хотя не разу не происходит в настоящем времени: « … на острове уже два месяца не было дождя. И комиссарский дом стоит сухой, как труха» [Хемингуэй 1987: 95]. И в упоминание о трупах, где дождь смыл какие-либо следы убийц невинных людей, дождь играет решающую роль: архетип Воды, проливающейся с небес как божий промысел, ограничивает действие, сужает экспрессивные рамки.

В ходе исследования возникает параллель с романом «Прощай, оружие!»: значимой деталью этого произведения является мотив дождя. Солнце светит всего два раза (когда есть надежда, что жизнь сделает новый поворот), и если речь идет о погоде, то это дождь – в сознании Фредерика навсегда останется этот образ, несущий безысходность, отчаяние, ответ на него заключается в самом романе. Ключевой образ дождя обладает широким кругом ассоциативных связей, расширяющих и углубляющих его конситуативное значение.

Упоминание страха перед небытием пронизывает ткань романа: «Под водой все страшно. Как только сделаю выдох, так мне становится страшно» [Хемингуэй 1987: 112]. Оттенки субъективных переживаний находят свое отражение в олицетворении, и в художественном пространстве это обращение объективируется в свойство времени: «Река может предать тебя и быть жестокой… Какой-нибудь ручей может стать твоим другом на всю жизнь… Но океан непременно должен обмануть, прежде чем он расправится с тобой» [Хемингуэй 1987: 74]. Что же такое небытие? Для автора это отчуждение от своего «Я», от своей личности. Последние секунды прощания с сыновьями, навсегда покидающими остров отца, просматриваются сквозь призму архетипа Воды, полностью уничтожающей живое пассивностью своего бытия – ее присутствие уже несет печать необратимой трагедии : «…остались только лица за стеклами небольших окошек, а потом лица, залитые водой, плеснувшей в стекла». В романе возникает образ ада, который не только линейно связан с водной стихией, но и является одним из устойчивых символов: он «не обязательно такой, каким описывал его Данте или кто-нибудь другой из великих» – ад может быть «милым твоему сердцу пароходом, увозящим тебя на восток, в страну, к которой ты всегда приближался, заранее предвкушая свой приезд туда» [Хемингуэй 1987: 93]. Символы здесь составляют единство прозрачного сознанию образа и стоящего за ним сокровенного и неэксплицируемого смысла, уводящего в бессознательные глубины психики [Юнг 1997: 337].

Как известно, Хемингуэй – мастер лаконичной формы, недосказанностей и незавершенностей. Но подобная краткость у писателя особого рода. Внешняя лаконичность фраз компенсируется за счет внутреннего содержательного и философского подтекста, что означает стилистическую и семантическую напряженность. Эта особенность «Островов в океане» в целом дает возможность каждому читателю по-своему взглянуть на все происходящее, найти свой смысл в словах и фразах: «…и открытое море, и длинные рифы с разбивающейся о них волной, и темный бездонный тропический океан за ними – все было сейчас так же далеко от него, как и вся его жизнь» [Хемингуэй 1987: 86].

Таким образом, речевая характеристика в романе Эрнеста Хемингуэя определяет экзистенциальный статус героя, а также приобретает множество значений, которые реализуются не только на разных уровнях произведения (события, переживания героев, их чувства и мысли), но и в сознании читателя, способного увидеть высказанные автором мысли, а также бесконечный объем того, что не запечатлено в слове.

Список литературы

1. Анастасьев, Н. А. Творчество Эрнеста Хемингуэя [Текст] / Н.А. Анастасьев. – М., 1988.

2. Хемингуэй, Э. Острова в океане [Текст] / Э. Хемингуэй. – М., 1987.

3. Юнг, К. Г., Франц, М.-Л. Человек и его символы [Текст] / К.Г. Юнг, М.-Л. Франц; под общ. ред. С.Н.Сидоренко. – М.: Серебряные нити, 1997. – С. 337-346.

С.Т. Бейсембаева

Караганда, Казахстан

О НЕКОТОРЫХ ПРАГМАТИЧЕСКИХ СВОЙСТВАХ УМОЛЧАНИЯ
В НЕМЕЦКОМ ЯЗЫКЕ
До некоторой поры существовало представление о противоположном характере языка и действия, например, у Гёте в знаменитой трагедии «Фауст» мы читаем: «Der Worte sind genug gewechselt, laßt mich auch endlich Taten sehen!». Однако прагмалингвистика опровергла данное представление, выдвинув в качестве основополагающего принципа употребление языка говорящими, она рассматривает язык и говорение как действие, как акт: «Wann immer wir sprechen, handeln wir, oder noch kürzer: Sprechen ist Handeln. Dies ist die fundamentale These der Pragmalinguistik (griеchisch: pragma = das Handeln)» [Holly 2001: 5].

Умолчание – сложное и многоплановое лингвистическое явление с языковым значением недосказанности, имеет прагматический характер: оно выражает отношение говорящего к действительности, к содержанию сообщения, к адресату. На прагматическую значимость семантики умолчания указал Г. Пауль: «Мы не всегда договариваем свои мысли. Тем не менее, даже недоговоренное «Опять!», могущее иметь поистине бесконечное количество значений, на практике будет понято наиболее точным образом» [Пауль 1964: 206].

Подчеркивая различие между молчанием и умолчанием, А. Беллебаум утверждает: «Schweigen als Vezicht auf gesprochene und geschriebene Sprache ist das eine, Verschweigen als bewußter Verzicht auf die Weitergabe von Informationen das andere. Wer schweigt, muß ja nicht zugleich etwas verheimlichen – und wer etwas für sich behält, muß übrigens nicht zugleich schweigen, weil man schließlich auch beim Sprechen etwas unausgesprochen lassen kann» [Bellebaum 1992: 82].

Как особое языковое значение умолчание может передаваться средствами разных уровней языка – фонетики, лексики, грамматики [Сенечкина 2003: 22].

Объектом умолчания часто является некая тайна, секрет. В немецком языке эти понятия передаются одним словом – das Geheimnis, а неразглашение, сохранение тайны – die Geheimhaltung, оба слова происходят от geheim, корнем которого является Heim – дом, квартира, т.е. нечто, где можно укрыться, скрыться от других. Таким образом, сама этимология слов Geheimnis, Geheimhaltung, а также глагола verheimlichen – скрывать (умалчивать) вызывает интерес и предполагает вопрос: с какой целью необходимо что-то скрывать, утаивать, о чем-то умалчивать? К лексическим средствам выражения семантики умолчания в немецком языке относятся также глаголы verschweigen, verbergen, geheimhalten, vertuschen, verstummen, verhüllen, verstellen, täuschen, lügen, verschleiern, употребление которых связано также с выражением определенных прагматических значений.

Прагматические значения умолчания имеют ряд экстралингвистических причин возникновения, базирующихся на комплексе психологических, социальных, ситуативных, логических факторов. О.Б.Акимова относит к ним, например, волнение говорящего, невозможность выразить своими словами чувства, смущение, боязнь оскорбить собеседника, выход из напряженной ситуации, а также использование умолчания в целях шантажа, дезинформации, обмана [Акимова 1999: 28].

Причинами, порождающими умолчание, могут быть, например, соблюдение предусмотренных законом требований или установившихся в обществе этических конвенций с предупредительным или рекомендующим характером. А. Беллебаум, обращаясь к строкам из Библии, пишет по этому поводу следующее: «Die Forderung, seine Zunge zu zügeln und verschwiegen zu sein, ist sehr alt. Im Umgang mit Menschen soll man sich vorsehen, weil manche unfähig sind, etwas für sich zu behalten: Führe kein vertrauliches Gespräch mit einem Toren; er kann dein Geheimnis nicht für sich behalten. Geheimnisverrat hat unter Umständen schwerwiegende Folgen: Wer Geheimnis verrät, zerstört das Vertrauen, er findet keinen Freund, der zu ihm steht. Und noch: Eine Wunde lässt sich verbinden, ein Streit beilegen, doch wer ein Geheimnis verrät, hat keine Hoffnung . Ähnliche Warnungen und Empfehlungen gibt es in allen geschichtlichen Epochen zuhauf» [Bellebaum 1992: 84].

Умолчание возникает при необходимости соблюдения требований, входящих в круг обязанностей людей определенных профессий, где хранение профессиональной тайны и определенной информации предусмотрено законом или кодексом учреждения. Умолчание в таком случае сопровождается, как правило, особой вежливостью, тактом и сдержанностью говорящего. Такое речевое поведение характерно для говорящего и в случае наличия у него страха перед тем, что его личные секреты могут быть раскрыты другими.

«Коммуникативно значимое умолчание, как один из компонентов языкового общения, способно выполнять определенную коммуникативную функцию, т.е. быть единицей общения, коммуникативным актом» [Пузанова 1998: 13]. Умолчание является информативно и коммуникативно значимым компонентом процесса общения. Часть сообщения, которая умалчивается и не получает формального выражения, является, как правило, прагматическим фокусом и имплицирует информативно и коммуникативно актуальное содержание. Как целенаправленный коммуникативный акт умолчание характеризуется стремлением говорящего максимально воздействовать на рецепиента. Иллокутивная сила умолчания как коммуникативного акта сохраняется, несмотря на отсутствие вербальных средств. Умолчание используется автором для привлечения и акцентирования внимания собеседника на своей мысли, поскольку умолчание имплицирует некую коммуникативную информацию. В то же время отправитель сообщения побуждает адресата к поиску, направляет ход его мыслей, стимулируя при этом его умственную деятельность. Адресат декодирует имплицированное посредством умолчания содержание с учётом глобальной темы сообщения, лингвистических и экстралингвистических параметров общения.

Рассмотрим несколько примеров умолчания с различными прагматическими значениями на материале романа Йоганны Карлани «Keiner schlafe» (1994). Героиня романа Саша Ортмунд не желает верить тому, что результаты анализов её мужа Рико выглядят очень плачевно. Ей становится не по себе, когда она их получает: «Aber es geht ihm doch besser», sagte ich verzweifelt. «Das ist oft so. Kurz vor dem Ende glaubt man noch einmal, jetzt wird alles gut. Das subjektive Befinden, sogar der Appetit und die seelische Komponente, alles zeigt eine positive Tendenz. Und dann ....» – der Professor sah mich mitleidig an.

Недоговоренное Und dann ... имплицирует коммуникативную информацию, о которой профессор предпочитает умолчать, не желая причинить боль Саше неприятным для неё сообщением, но о содержании которого Саша догадывается. О деликатном поведении врача свидетельствует и его сожалеющий взгляд – der Professor sah mich mitleidig an.

Умолчание может имплицировать широкий спектр значений: благодарность, просьбу, согласие, угрозу, упрёк, смущение, возмущение, обиду и др., отражая эмоционально-психологическое состояние говорящего, его речевые интенции и эмоционально-оценочное отношение к сообщаемому.

Саша Ортмунд попадает в больницу после того, как она неожиданно падает в обморок. Узнав об этом, родители спешат в больницу к дочери с намерением забрать её к себе:

Meine Mutter organisierte umgehend meine Entführung. Der Stationsarzt wurde herangeläutet.

«Wir nehmen unsere Tochter mit.»

«Das geht nicht! Sie wissen ja gar nicht, worum es sich hier geht.»

«Wir nehmen unsere Tochter mit, und zwar sofort. Ob es Ihnen passt oder nicht.»

«Aber so lassen Sie sich doch erklären ... Sie haben ja keine Ahnung…» Er strampelte mit Händen und Füßen.

Неуместное поведение матери Саши вызывает у врача возмущение, он требует дать ему возможность объяснить ситуацию, в которой находится Саша, но сделать это не удаётся, эмоции не позволяют врачу договорить. Эффект возмущения и негодования создаётся здесь путём лингвистических и графических средств – использованием противительного aber и многоточия, указывающего на недоговоренность, прерванность информации. На возмущение указывает также невербальный сигнал – Er strampelte mit Händen und Füßen.

Умолчание часто выражает эмоциональное потрясение, когда говорящий не может выразить словами свои мысли и переживания. Полицейский Герберт, уходя на пенсию, приглашает по этому поводу друзей и коллег. Они вспоминают долгие годы совместной работы и особо запомнившиеся случаи. Герберт вспоминает, как однажды, прибыв на место происшествия, обнаружил в квартире труп застрелившейся женщины, упавшей и склонившейся при этом над детской кроваткой. Когда труп уже был готов к вывозу, Герберт увидел вдруг в этой кроватке среди окровавленных простынь ребёнка примерно двух лет, со следами удушья на шее. Как выяснилось позже, мать задушила сначала ребёнка, а затем застрелила себя. Герберт: «Ich werde diesen kleinen Jungen nie vergessen. Nie, solange ich lebe. Ich habe nie erfahren, warum seine Mutter Selbstmord begangen hat. Das war ohnenhin eine traurige Zeit, damals im Juli 42. Und es wurde immer schlimmer. Die Bomben im Februar 45 habe ich auch noch miterlebt. Aber dieser kleine Junge ... Könnt ihr das verstehen?» Об эмоциональном потрясении Герберта свидетельствует обрыв его фразы «Aber dieser kleine Junge ... », которой предшествует его сообщение о том, что он в общем-то видел и испытал в жизни немало – тревожное время войны, бомбёжки, но этот эпизод с задушенным собственной матерью ребёнком потряс его настолько, что он будет помнить о нём всю жизнь.

Разнообразные средства выражения семантики умолчания заменяют часто нейтрально используемые языковые единицы. Особенно характерно такая ситуативная замена для устной речи, где в качестве её сигналов выступают короткие паузы, возникающие при передаче неприятной информации. Паузы свидетельствуют о том, что говорящий «подбирает выражения», заменяя возникшие первоначально в его внутренней речи выражения на другие, более деликатные, смягчённые:

«Frau Ortmund, bitte verstehen Sie doch. Es ist auch zu Ihrem persönlichen Schutz. Es fällt mir schwer , Ihnen das zu sagen ... – Der Kollege Meinhard glaubt, es bestehe durchaus die Möglichkeit, daß Ihr Mann Sie irgendwann einmal bedrohen könnte. Langfristige Einweisung bedeutet also in seinem Falle, sehr langfristig. Sie verstehen.» Врачи, наблюдающие супруга госпожи Ортмунд, считают его болезнь настолько опасной для окружающих, что его необходимо «держать» в психиатрической больнице. Профессору Ламбрехьт нелегко сказать госпоже Ортмунд о серьёзности болезни её мужа, об опасной агрессивности его поведения – Es fällt mir schwer, Ihnen das zu sagen … – и он ссылается на мнение своего коллеги Майнхарда, употребляя при этом модальный глагол в Коньюнктив II – könnte, стараясь тем самым выразить свою мысль наиболее вежливо, мягко, чтобы не расстроить госпожу Ортмунд. В начале и в конце своей речи Ламбрехьт просит её понять ситуацию – bitte verstehen Sie doch / Sie verstehen., не вынуждая его, описать конкретно состояние здоровья её мужа.

Описанные выше некоторые свойства и значения такого лингвистического явления, как умолчание подчёркивают его прагматический характер: умолчание передаёт отношение говорящего к действительности, к содержанию сообщения, к адресату. Оно имеет достаточно высокую коммуникативную информативность, многофункциональность и способствует реализации различных коммуникативных намерений.

Список литературы

1. 
   Акимова, О. Б. Семантика неизвестности и средства её выражения в русском языке [Текст] / О.Б. Акимова. – М., 1999. – 128с.
   
2. 
   Пауль, Г. Принципы истории языка [Текст] / Г. Пауль // История языкознания ХIХ – ХХ веков в очерках и извлечениях. – М., 1964. – 206с.
   
3. 
   Пузанова, О. В. Прагматика и семантика умолчания [Текст] : диссертация на соиск. уч. ст. к.ф.н. / О.В. Пузанова. – С.-Пб.: РГПУ им.А.И.Герцена, 1998. – 113с.
   
4. 
   Сенечкина, Е. П. Семантика умолчания и средства её выражения в русском языке [Текст] : диссертация на соиск. уч. ст. д.ф.н. / Е.П. Сенечкина. – М.: МГУ, 2003. – 417с.
   
5. 
   Bellebaum, A. Schweigen und Verschweigen: Bedeutungen und Ersscheinungs-vielfalt einer Kommunikationsform [Text] / A. Bellebaum. – Opladen, Westedeutscher Verlag GmbH, 1992. – S. 82 – 84
   
6. 
   Holly, W. Einführung in die Pragmalinguistik [Text] / W. Holly. – Berlin: Universität Gesamthochschule Kassel, Druckhaus Langenscheidt, 2001. – 5s.
   

К.И. Белоусов, Н.Л. Зелянская

Оренбург, Россия

ЗАГЛАВИЕ ТЕКСТА КАК КАТЕГОРИЯ

ФИЛОЛОГИЧЕСКОЙ РЕФЛЕКСИИ
Акт интерпретации, являющийся центральным для теории и практики филологического анализа, способствует формированию плюралистического подхода к изучению безграничного многообразия форм языка и культуры, но сейчас зачастую он становится удобной формой оправдания «бездоказательного». Мы уже настолько привыкли к принципиальному сосуществованию множества разнородных / разноприродных толкований одного и того же факта, понятия, явления, что указание на «инаковость» освещения проблемы уже считается достаточным обоснованием выводов исследования. Между тем, очевидно, что такое развитие науки – «вширь», количественно, – не прирастает качественно. Широта и многообразие охвата большей частью остается лишь видимостью «нового», поскольку само появления новой, непривычной и модной терминологии не дает еще нового знания. Обнаружение такого знания, в первую очередь, обусловлено разработкой и применением новых методов исследования, приводящих не просто к новому, а к достоверному знанию. Это задает вектор развития в сторону активного использования квантитативных методов и моделирования. Таким образом, качественный «скачок» в филологии может быть осуществлен при переходе от описательного состояния к модельным исследованиям. При этом интерпретация полученных моделей (как способов получения новой информации об объектах) остается необходимым компонентом всей деятельности исследователя.

Предметом данной статьи является модельное представление понимания термина заглавие, сложившееся в филологической литературе (лингвистической, литературоведческой, журналистской).

Материалом исследования послужили определения термина заглавие, встретившиеся нам в работах филологов (всего 52 источника), использовавших это понятие и в качестве центрального предмета изучения, и как операциональную категорию анализа произведения. Мы рассмотрели 108 контекстов, в которых осуществлялась филологическая рефлексия над определением данного термина. Реконструкция актуального для современного состояния филологии понятийного пространства термина заглавие проводилась с помощью разработанного нами метода графосемантического моделирования. Графосемантическое моделирование представляет собой метод графической экспликации структурных связей между семантическими компонентами одного множества. Основное условие, позволяющее использовать описываемый метод – наличие связей между компонентами множества. Метод графосемантического моделирования позволяет представить набор данных (выборку, целостность) в виде системы, в которой каждый из компонентов имеет четкую иерархическую и топологическую определенность по отношению к другим компонентам и всей системе в целом. Эта структурная контекстуальность, в свою очередь, позволяет интерпретировать каждый компонент системы (подробнее см. [Белоусов 2005; Зелянская 2007]).

В целом, предварительные процедуры, необходимые для построения графосемантической модели, можно представить в виде ряда шагов. Прежде всего, в каждом определении выделялся некоторый набор понятийных компонентов, принципиальных для выявления сущностных черт термина. Например, в классическом определении, принадлежащем Л.С. Выготскому: «…название… несет в себе раскрытие самой важной темы, оно намечает ту доминанту, которая определяет собой все построение рассказа» [Выготский 1998: 202], – можно выделить следующие понятийные блоки: раскрытие важной темы произведения, предопределение построения произведения. Таким образом анализировались все 108 контекстов, в результате чего было выделено 240 понятийных компонентов. Далее полученные понятийные компоненты по общим основаниям группировались в понятийные поля. Общее количество сформированных полей – 20. И на последнем этапе определилось количество связей между полями, для чего выявлялось общее количество взаимодействий, которое образует каждое поле с другими полями в рамках понятийного пространства каждого определения термина заглавие. Например, понятийное пространство упомянутого выше определения Л.С. Выготского связывает два понятийные поля – репрезентация семантики текста и композиционные функции заглавия. По итогам данных предварительных процедур была построена графосемантическая модель – см. рисунок 1.

Рисунок 1. Графосемантическая модель термина заглавие

На рисунке 1 видно, что центральными компонентами (ядрами) системы являются Автономность, Композиционные функции заглавия и тесно соотнесенная с ними Связь с текстом. Автономность указывает на то, что наиболее востребованным для исследовательской практики оказалась способность заглавия функционировать отдельно от текста в силу, прежде всего, его композиционной самостоятельности (связь с Материально-графическим оформлением), суггестивной и социокультурной (с полями Заглавие как сильная позиция, Воздействие на читателя) самодостаточности. Однако настолько же сильно Автономность соотнесена с полем Связь с текстом, которое, напротив, представляет заглавие как неотъемлемую часть текста. Очевидно, что ученые рассматривают феномен заглавия, подчеркивая его двойственную природу – самостоятельность и зависимость от текста, но в качестве наиболее актуальных воспринимаются черты, обусловленные Автономностью.

Наиболее очевидной ветвью исследований, обусловленных постулатом самодостаточности заглавия, оказывается анализ его метатекстуальности и интертекстуальности: именно в метатекстуальном пространстве культуры, социума и в отношениях с другими текстами заглавие проявляется как отдельный текст. Но в рамках системы именно эта исследовательская область оказывается не достаточно разработана: ее развивают только в аспекте влияния на читательскую деятельность (Управление процессом чтения). Кроме того, только намечается рассмотрение с точки зрения проблемы автономности заглавия его дейктический потенциал (Дейктическая связь с текстом), однако, очевидно, что работы в этой сфере остается на уровне констатаций и деклараций.

Остальные следствия автономной природы заглавия тесно связаны с противоположным понятийным блоком – с тесной соотнесенностью с называемым текстом. И воздействие на читателя, и семантическая изменчивость, и (в меньшей степени) сильная позиция заглавия, и концентрация в нем категорий текста в интерпретации исследователей обусловливаются не только самодостаточностью заглавия, но и его встроенностью в произведение. Интересно, что на этом понятийном полюсе максимальной актуальностью обладают Композиционные функции заглавия, подчеркивающие участие заглавия в формировании произведения как целого (констатирующее поле Заглавие как элемент композиции играет подчиненную роль). Отталкиваясь от представления о такой внутритекстовой активности заглавия, исследователи решают, прежде всего, вопрос о способах репрезентации заглавием семантики текста, в том числе (в меньшей степени востребовано), собственно авторских проекций.

Из проблемных блоков, отмеченных в заглавии, но не находящихся в центре внимания исследователей и, соответственно, на современном этапе не имеющих концептуальных приращений, бросается в глаза Компрессия содержания, т.е. способность к концентрации смысла произведения, что позволяет даже стать его эквивалентом. Признание значимости этой характеристики заглавия очевидна (она образует сильную связь), но невостребованность данного компонента свидетельствует об отсутствии стремления переосмыслить его в соответствии с новыми методами и знанием, полученным о заглавии. Функции заглавия, Связь с языковой системой также являются компонентами, которые пока можно определить как периферийные для понимания термина заглавие.

Итак, рассмотренная модель выполняет ряд функций: 1) позволяет рассмотреть анализируемое понятие в виде сложной иерархичной системы, компонентами которой служат другие научные понятия, раскрывающие (в единстве их связей) искомое понятие; 2) репрезентирует характер и качество проводимых с феноменом заглавия исследований. Это обстоятельство, в свою очередь, позволяет оценить проработанность отдельных сторон общего проблемного поля, а также наметить перспективные направления исследований. Таким образом, данная модель выполняет гносеологическую (получение нового знания), прогностическую (прогнозирование перспективных разработок) и аксиологическую (оценка проводимых исследований и их актуальность) функции.