Школа культурной политики История и время
жүктеу/скачать 207.5 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Теперь я могу сделать перерыв для вопросов. Градировский С.
- Савельева И.М.
- Вопрос.
- Петр Щедровицкий .
- Ирина Максимовна, вы сказали, что с середины 18 века пошла традиция переписывания истории. А это характерно только для европейской истории Вот в Китае, кажется, все по-другому.
- , и возник протестантизм. Потому что протестантизм обратился ко временам ранней церкви.
Всегда так будет. Вот это «время-1». Это один такой показатель того, как историк работает со временем. Другой такой показатель, что «время-1» присутствует в сознании историка – то, что историк, как, впрочем, любой человек, может одновременно размышлять о событиях, которые как угодно далеки друг от друга. Он может размышлять об убийстве Цезаря, о Бородинской битве, о 22-м июня 41-го года. О чем угодно. Одновременно он видит, где эти события расположены. Они как в Вечности присутствуют все одновременно в его сознании. С другой стороны, историческое время воспринимается как достаточно неоднородное. Когда мы говорим про хронологическую таблицу, ее идеология еще жестче. Мы сначала пишем год, а потом событие. Т.е. мы событие привязываем к точке во времени. Но когда мы говорим о времени историческом, то сразу признаем, что оно не гомогенно, как вот это «время-1» - физическое время, которое одинаково, в котором все промежутки времени одинаковы. Историческое время может быть плотным, насыщенным. Может быть разряженным. И одни и те же интервалы времени, которые мы в прямых годах измеряем как равные, могут совершенно по-разному оцениваться и восприниматься нашим сознанием. Например, Августин и Боэций жили по нашим понятиям примерно в одно время. Вот так. Один в 4 веке н.э. умер, другой в 4 веке н. э. родился. Время между смертью одного и рождением другого для нас не является существенным промежутком, потому что, то время для нас плотное. А Эммануил Кант и Анри Бергсон для нас жили в совсем разное время: один в начале 19 века умер, другой умер в 1941 году. Между их датами смерти и рождения такой же интервал как между Августином и Боэцием, но для нас это философы совершенно разных времен. Потому что само время, сам 19 и 20 век в нашем сознании намного более динамичные. И вот эта идея ускорения времени, совершенно субъективная идея восприятия времени человеком как очень быстрого, которая возникает в 19 веке и постоянно возобновляется, как раз приводит к тому, что время воспринимается совершенно иначе. Т.е. мы видим, что у историка в руках есть два времени. Он работает с помощью двух этих образов. И для того, чтобы об этом поговорить, я вернусь к проблеме времени наблюдателя и времени действующего. Это проблема тоже поставлена в социологии, и очень удобна для объяснения работы историка. «Время-1» ассоциируется с представлениями наблюдателя. Я уже говорила, что историк расположен вне «времени-1». Он на него смотрит, он за ним наблюдает, описывает, анализирует, выстраивает рассказ о событиях, которые внеположены, условно говоря, ему. А с другой стороны, он всегда находится сам во «времени-2», потому что он действующий социальный субъект. Вот это «время-2», в котором он находится, очень сильно на него влияет. Потому что он не бесстрастный наблюдатель — он наблюдатель, который принадлежит своему времени. И описание, и анализ всего, что он будет делать, задается тем временем, в котором он живет. А также представлениями о том, что для него прошлое, что настоящее, что будущее; как эти компоненты соотносятся, какие у него социальные ожидания, как он видит развитие событий в будущем. От всего этого, т.е. от его нахождения как действующего во «времени-2» и зависит то, какую историю он напишет. Надо сказать, что до середины 18 века историки писали историю исключительно во «времени-1». И выражалось это в том, что раз написанная история не оспаривалась и не пересматривалась. Вы знаете, наверное, что средневековые историки писали свои работы, труды, хроники не о прошлом, а о настоящем, о своей современности. Так же как античные историки. И их потенциальными читателями было потомство. Отсюда все эти установки о том, что история должна быть истиной. Что в ней не должно быть лести. Что историк должен писать без гнева и пристрастия. В античности история была очень строго обозначена как литературный жанр. Т.е. к ней предъявлялась масса требований, и любой образованный грек легко отличал драму от исторического произведения, поэзию от исторического произведения и т.д. А если историк описывал то, что было до того, он полагался на предшествующие труды. Но как на труды, совершенно, авторитетные. Он не подвергал сомнению, что написанное до него может быть неадекватно тому, что было на самом деле. В христианской историографии это жестко соблюдалось, потому что это было освящено авторитетом церкви. Т.е. то, что освящено авторитетом церкви — это правильно, и историк, который брался за перо, мог коротко или подробно пересказать книгу, написанную до него, а затем он приступал к изложению событий, свидетелем которых он был сам или, используя свидетельства очевидцев. И у него недоумение вызывало не то, что в некоторых книгах он мог встретить какую-то несуразицу, а расхождения в книгах, которые он использовал. И для того, чтобы избавиться от этих расхождений он просто брал книгу, наиболее подходящую, и ее излагал. И вот так до середины 18 века в истории не было того, что сейчас многих раздражает. Она не переписывалась. Каждое новое поколение историков, каждая фракция историков, каждая идеологическая группа историков не писала свою историю, отличную от другой. А со второй половины 18 века история начинает переписываться постоянно, именно потому, что историк начинает сознательно работать вот с этим образом «времени-2». Времени, в котором он может субъективно оценивать то, что происходит. Он может выносить свои вердикты. Он может выстраивать свою идеологическую линию. В 18 веке уже появляется идеология, хотя само слово появляется лишь в начале 19 века. И истории становятся разными, что очень часто считается признаком недостаточной научности истории. Но на самом деле, с точки зрения современного историка, переписывание истории не под идеологическим нажимом, а именно, как передумывание истории, ее переосмысление является как раз показателем ее зрелости и научности. Если будут вопросы, я потом могу об этом поговорить. Содержательное насыщение времени, его можно назвать историческим временем, которое происходит в процессе создания единого исторического полотна, конечно, зависит от очень многих факторов. Когда мы мыслим историю как процесс бытия во времени, описанный историками, то видим, что есть хорошо описанные периоды и исторические ареалы, а есть какие-то «черные дыры» и «серые ниши», как говорят историки, о которых написано очень мало. Например, практически никак не описанный начальный период Средневековья. И вы понимаете, что это зависит от источников: какие материалы, какие документы или материальные предметы того или иного периода сохранились. Может историк что-то найти? Во-первых, документы создавались и писались с определенными целями. Прежде всего, создание хроник (в условном смысле) инициировала власть, церковь. Определенные документы дошли до нас. Вы знаете также, что документы уничтожались сознательно, не говоря уже о том, сколько их погибало в пожарах, войнах и катаклизмах. Но даже в Древней Греции был дефицит переписчиков. Переписывать тлеющие манускрипты не хватало людей. Там были комиссии, которые заседали и решали, кого переписывать, а кого нет. Поэтому не только последующие события уничтожения рукописей арабскими нашествиями, но и эта ситуация с определением важности рукописей привела к потере некоторых документов. Такая сложная история. В последние века, наоборот, оставляют огромное количество документов, которые очень трудно обработать и изучить историку. Все равно приходится действовать выборочно. Сейчас в обороте у историков появились те документы, которые раньше были, но к ним подходили с другой позиции. Скажем, полицейские протоколы или протоколы допросов, которые раньше использовались только для изучения истории судов, политической борьбы или инакомыслия — по прямому назначению. Они свидетельствовали о том, какие люди попадали в полицию, как их судили и т.д. Теперь эти документы используют, чтобы составить представление о самых разных особенностях жизни этих людей. Есть очень интересная книга Ольги Табоевой «Правда или истина» о средневековых французских судах. Она изучала регистры Шатле. Это очень известные судебные протоколы судов и над мелкими воришками, и над крупными государственными преступниками. Они давали показания, которые стенографировали. По ним она изучила историю эмоций, например. Судят парижскую парочку — мужчину и женщину. Она его любит, и все время выгораживает, а он ее все время топит. Такая история отношений из сухого полицейского протокола. Можно написать историю отношения к болезням. Не историю медицины, а именно отношение людей к ним. Историю отношений к умалишенным, прокаженным. Т.е. документы, которые когда-то узко использовались, приобретают другое, более широкое использование. И последнее, что отличает наполненность времени в исторической литературе — это, собственно, интерес самих историков: что мы хотим писать, о чем писать хотим или не хотим по разным причинам. Или еще не возникла идея, что об этом вообще можно писать. Очень долго история была политической историей. И сейчас у многих людей, читающих историческую литературу, прежде всего представление об истории как об истории политики, в основном. И в школе это изучают. Сейчас может уже может быть иначе. Хотя сейчас уже существует история женщин, история старости, история детей. Совершенно, замечательная история детства создана в последние сорок лет. Масса историков пишет о детстве в разные эпохи. О том, насколько радикально отличались представления о детях и о детстве в разные века, эпохи, и ничего общего не имели с нашими. Тоже могу потом рассказать. Мало кто это знает. Или история запахов. Или история погребений. Есть у историков какой-то интерес, или кто-то первый поднимает эту тему по каким-то причинам. Или появляется идея о том, как использовать какие-то источники. И сразу ткань исторического полотна становится другой. В ней появляются новые объемные исторические люди. Может быть и обычные, но у них, оказывается, есть свои представления и верования, в том числе, и представления о времени. И свои отношения к социальным институтам, быту, чтению. Скажем, кто мог думать, что немецкие крестьяне в забытой богом деревне имели по 10 книг в своем доме? Они имели. Они имели определенный круг чтения. И 10 книг в крестьянском доме в 18 веке, согласитесь, это совсем другое представление о том времени, чем то, которое было. Теперь я могу сделать перерыв для вопросов. Градировский С. Скажите, когда Вы характеризовали «время-2», то выделили одну характеристику. Что чем дальше, тем оно смущеннее, плотнее. А есть какие-то другие характеристики этого «времени-2»? Савельева И.М. У него очень много характеристик. Первая, как Вы правильно сказали, что оно неравномерное. Т.е. мы не можем говорить, что нет разницы между 1910 -1920-м или 1710- -1720-м . Для историка это совершенно разные времена. И для разных историков это разные времена. Каждый по-разному определит. Второе, что эти времена насыщены не только разными событиями, но и разными оценками их. Одни и те же события, которые происходили в одних и тех же интервалах времени, если мы говорим о «времени-2», будут оценены совершенно по-разному. Например, возьмем историю Французской революции. Во «времени-1» выделим какой-то период: с 1789 по 1801 год, допустим. И дальше мы будем иметь историю подтверждения демократических и эгалитарных институтов или историю жутких злодейств и безумия, как в книге «Революционный невроз». Может кто-то читал. Что творилось с людьми, и какие эдикты выпускали якобинцы. Т.е. мы будем иметь совершенно разное по содержанию время. Это содержание зависит от того, кто его наблюдает. А также от установок, от его времени, от его позиционирования в качестве политической или моральной фигуры. Это субъективное историоописание. Если мы возьмем Великую Октябрьскую социалистическую революцию, и посмотрим, что о ней пишут наши историки или что писали в 30-х годах, и даже в учебниках, то увидим, что это «время-2». Оно для каждого историка свое. Но есть конвенции в исторической науке, которые не позволяют историку нарушать некоторые требования к профессии. Ты должен работать с документами, должен показать все документы, которые доказывают твою позицию. Или ты не должен скрывать документы, которые свидетельствуют против твоей позиции. На Западе несколько раз были случаи нарушения этой конвенции непопулярными, учеными историками, которые изгонялись из этого сообщества навсегда. Они никогда не преподавали в Университете, если были уличены в том, что, приводя какие-то документы, сделали купюры, не привели противоположные сведения или даже не знали о других документах, которые обнаруживались. Это говорило об их не профессиональности. Должны были знать. Таких случаев было всего лишь несколько, потому что западное сообщество профессионально очень сильное. Там сильно наказывают тех, кто не соблюдает правила. У нас этого нет. У нас просто каждый может делать то, что хочет, в том числе и плагиат. Процветает недобросовестное отношение к источникам. Вопрос. Британские колонисты спросили североамериканских индейцев, когда им сеять кукурузу. Индейцы ответили, что кукурузу нужно сеять, когда листья осины станут с ухо белки. Соответственно, отсюда можно сделать вывод, что у них не было «времени-1». Ответ был дан из «времени-2». Вопрос: как появилось «время-1» в общественных формациях и соответственно его измерение, и зачем? Савельева И.М. Я не знаю как «время-1» появилось, потому что это было очень давно. Когда люди осмысливали то, что наблюдали, то они, действительно, наблюдали два разных процесса. Один – когда все повторяется, а другой — когда что-то рождается, зреет, стареет и увядает. И вот эти два разных процесса в таких образах и выражались. Наверное, когда они стали над этим задумываться. Мы знаем, что очень важную роль сыграли аграрные циклы, природные циклы, связанные с движением солнца, с сезонами дождей и т.д. Петр Щедровицкий. Мне кажется, что тот пример, который привели - это «время-1». Потому что, если бы он сказал, «когда эта иголка станет с ухо вождя» - тогда «время-2». Просто мера процесса другая. Вопрос. Ирина Максимовна, вы сказали, что с середины 18 века пошла традиция переписывания истории. А это характерно только для европейской истории? Вот в Китае, кажется, все по-другому. Савельева И.М. Знаете, я не специалист по китайской истории. Но насколько знаю, в Китае не было исторического сознания. Так считается. Т.е. они вели хроники, все записывали, все фиксировали, но того, что мы называем европейским историческим сознанием, в китайской культуре не сложилось. Естественно, когда они уже приобщились к современной исторической науке, там все это есть. Хотя они говорят, что у них своя наука, своя философия, своя социология. Мне трудно судить. Насколько там национальная наука отделена от европейской? Очень много китайцев учится в европейских университетах, а потом возвращается в Китай. Насколько это соотносится? Я не знаю. Но в самой китайской традиции история не переписывалась. Но и наше до-модерное общество тоже не было исторично. Историческое сознание возникает, возможно, с церковного раскола или эпохи Возрождения. Хотя это утверждение будет очень относительным. Можно точно так же и оспорить. Но до этого нет. Про греков идут большие споры. Было ли у них историческое сознание? Одни считают, что было. Другие — что не было. Но если оно и было, то совершенно другое, отличное от сегодняшнего историзма или исторического сознания. Как раз сейчас я хочу перейти к темпоральным представлениям. К тому, какие были представления о времени и об истории в разные эпохи. Еще раз напомню то, с чего начинали. Во-первых, история в значении научного знания не специфицировалась как знание о прошлом до середины 19 века. Она была знанием обо всем. Этот смысл — научное знание о прошлом — укореняется только в 19 столетии. А темпоральные представления о том, что есть настоящее и прошлое возникли намного раньше. Я приводила вам пример Августина, но и до него в античной культуре существовали очень четкие представления о настоящем и прошлом. Была и длина прошлого. Вполне реальным прошлым было и мифологическое прошлое, и время героев, и было прошлое до настоящего, которое можно уже назвать историческим. Во-вторых, не надо смешивать знания о прошлом и историю как научное знание о нем. Потому что знание о прошлом существует в самых разных символических универсумах — самых разных формах знания. Знание о прошлом есть в философии, т.е. существуют философские представления о развитии человечества. Есть оно и в религии, и французский историк Марк Блок сказал, что христианство - религия историков, потому что христианство как раз четко разделило прошлое и настоящее. Прошлое — до воплощения, настоящее — после воплощения. Христианство ввело в полной мере представление о бытии человека во времени, т.е. представление об истории как реальности. Христианство способствовало развитию исторических представлений, когда произошел раскол католической церкви, и возник протестантизм. Потому что протестантизм обратился ко временам ранней церкви. Так вот, еще раз. Первое. Это то, что история стала знанием о прошлом только в 19 веке. Вторая идея, что темпоральные представления существовали очень давно в знании о прошлом, существовали и существуют в самых разных символических универсумах, т.е. самых разных формах знания. В религиозном знании, философском знании, во всех концепциях циклов, круговоротов, прогрессов, регрессов, линейного развития — это философское знание о прошлом, а не историческое. Эти знания историки в 19 веке и вначале 20-го очень активно использовали. В искусстве есть огромный массив знаний о прошлом. Я всегда спрашиваю студентов, откуда они знают, как выглядит Иисус Христос? И они отвечают, что видели картины и иконы. И вы знаете, как выглядел «социологический» Христос, как выглядела богоматерь и т.д. И это знали люди в разные эпохи, каждый раз по-своему. И, тем не менее, это знание о прошлом, почерпнутое из искусства. Многое о прошлом мы знаем из литературы. Я думаю, рядовой человек какую-нибудь историю Людовика XIV знает, скорей, из литературы, чем из истории, которую когда-то проходил в школе. Я уверена, что даже историк, занимающийся новейшей историей, знает о Древнем Египте или о Древнем мире в большей степени по литературе, нежели по истории, которую слушал на 1-м курсе. Это надо хорошо себе представлять. Идеология задает нам определенный ракурс зрения на прошлое. Для идеологии прошлое вообще очень важно. Ведь поэтому каждая идеология имеет свое прошлое: либерализм, консерватизм, марксизм, фашизм. Какую вы не возьмете идеологию, везде увидите разное отношение к проекции прошлое — настоящее — будущее, потому что, скажем, для марксистов главное — это будущее, все - ради него. Прошлое называется предысторией, т.к. нужно было только для революции, а дальше все жертвы, невзгоды во имя будущего -изма. Назначаются даже даты. Как это ни смешно, но все это происходило. Национал-социализм имеет совсем другую картину прошлого, настоящего и будущего. Гитлера не назовешь великим мыслителем, но великим идеологом он был. Очень важно было античное прошлое. Если вспомнить все гитлеровские парады, шествия, то там было много античной эстетики, античной риторики. Это были образцы для настоящих германцев. Так же важно было для фашизма средневековое прошлое — вот это вот германство, арийство. И совершенно неважно было будущее, как ни странно. Тысячелетний рейх — это тысяча лет существования того, что уже было создано. Осталось только продвинуться на Восток. Эта и была геополитическая задача. Я привожу примеры для того, чтобы было понятно, что в каждой форме знания есть совершенно разные образы прошлого, разные способы его создания и разные массовые представления, возникающие на этой базе. Понятно, что если человек совсем не придерживается никакой философской или, например, религиозной идеологии, то эти компоненты в его сознании будут минимизированы. Но для человека, который социально активен, все это важно. Все это причудливо соотносится в его сознании. Вы можете проанализировать свое собственное сознание на этот предмет. Из чего состоят ваши знания о прошлом и ваши оценочные представления о том, чем оно было? И на историка это тоже все действует. Потому что для историка очень важно его философское образование, идеологическое образование, его религиозность, если есть, его художественное воспитание. Т.е. то, что делает историк, тоже находится под влиянием всех этих форм знания. Другое дело, что он должен быть способен к саморефлексии и понимать меру этих влияний. Возвращаюсь к темпоральному представлению в систематическом виде. Как нам узнать какие представления о прошлом были у людей в разные эпохи? Очень важным здесь является лингвистический анализ, т.е. анализ языков. Есть в языках прошлое время, будущее время? Мы привыкли, что в современных языках оно есть у всех глаголов в трех модальностях, да еще в перфектах и имперфектах. Это не всегда так было, поэтому в начале 20 века великий лингвист Фердинанд де Соссюр сказал, что некоторые языки даже не улавливают различия между прошлым, настоящим и будущим. А мне кто-то сказал, что в эстонском языке до сих пор нет прошлого. Не знаю так это или нет. Но вполне может быть. Есть очень интересное исследование о советском прошлом. Кажется, западные исследования. Опрашивали эстонцев на предмет знания 20-30 годов и советских лет. И оказалось, что построить нарратив — указательную и хронологическую последовательности, построить связный рассказ о прошлом опрашиваемые могли, вспоминая советские времена и учебники. А все, что они знали несоветское — повседневная и тоже очень важная форма знания от бабушек и дедушек - было антисоветским, тем, о чем нельзя было говорить в школе. Но они были абсолютно не систематизированными. То же и у узников лагерей. Это происходит от того, что не было слов, не было прописанных моделей, истории. Насколько модели содержат собственный опыт? Непонятно. Вопрос сложный. Школа структурирует наши знания о прошлом. Есть известный лингвист Анна Вежбицкая, которая многие годы занималась по всему миру изучением семантических универсалий, т.е. тех понятий, выраженных в словах, которые важны для всех языков. Даже самых примитивных. Такой самый важный минимум. Она сначала нашла 15 универсалий, потом ненамного расширился их состав. Такие универсалии, применительно ко времени, например: когда, сейчас, до, после, долго, недолго, некоторое время. Т.е. нет слов, напоминающих прошлое и будущее. Сейчас и теперь есть. И из этих семантических примитивов можно сконструировать прошлое и будущее. Например: до сейчас и после сейчас. Как показали культурные антропологии, К. Леви-Стросс и многие другие, в примитивных обществах разделение настоящего, прошлого и будущего практически отсутствует и, как говорил К. Леви-Стросс: «Сущность неприрученной мысли — быть вневременной. Она желает охватить мир и как синхронную, и как диахронную целостность». Т.е. в примитивных обществах мир выглядит как организованный не столько по оси прошлое-будущее, сколько по оси низ-верх. Т.е. пространственно организованные представления, где верх лучше низа, правое лучше левого и т.д. От этого масса лингвистических понятий до сих пор существующих в языках. И, наверное, знаете, что в архаичных культурах хронологическая ось в обратную сторону: люди приходят из будущего и уходят в прошлое. И есть слова, в русском языке в том числе, которые свидетельствуют об этой ранней архаичной ориентации времени. жүктеу/скачать 207.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|