Шкуратов В. А. Историческая психология
жүктеу/скачать 2.1 Mb.
|
| С энергетической точки зрения подобный тип запоминания и воспроизведения неэкономен, но это и служит залогом надежности сохранения материала, который <впечатан> в личность и организм, а не подан каким-либо фрагментом информации.
Постоянная идентификация с рассказчиком ради запоминания предполагает сильно развитые навыки имитации телесных движений собственника. На полюсе социальных отношений первобытное воспоминание-исполнение-сопереживание предусматривает повышенную конформность, авторитет для первобытного человека - это всегда звучащий и воспроизводимый авторитет. И наконец, указанная форма психики исключает высокое развитие индивидуального самосознания и рефлексии. Четко очерченное <Я>, сопротивляющееся резким изменениям, уничтожает основу эмоциональной идентификации, которая очень важна при обучении в дописьменной культуре. Выделение рефлексивного <Я> означает конец культуры непосредственного общения. <...Сама субстанция культуры, ритма, синтаксиса, сюжета эпоса предполагает ситуацию, где <Я> не существует. Это обеспечивает технику самоидентификации, магию речи, гипноз длительности. <Я> прекращает мою абсорбцию в эпосе, <Я> означает конец эпоса. Его структура должна измениться и уступить место языку, способному выражать не действие и сопереживание, но то, что спокойно наблюдают и о чем размышляют...> [Havelock, 1963, р. 217]. Личные воспоминания вовлекают человека в общественную жизнь, его сознание через сеть ассоциаций вхо-215 Психологическая история эпох и психических процессов дит в коллективную память рода. В первобытном сознании грани между прошлым, настоящим и будущим, различия между общим и единичным смутны. Писатель Т. Манн тонко описывает ассоциативный узор такой памяти: <Это была склонность связывать мысли, настолько подчинившая себе внутреннюю его жизнь, что стала прямо-таки ее формой, и его мышление почти совсем ушло в такие ассоциации. На каждом шагу душу его поражали и далеко увлекали соответствия и аналогии, сливавшие в одно мгновение прошлое и обещанное и придававшие взгляду его как раз ту расплывчатость и туманность, которая появляется в минуты раздумья. Это был род недуга, но недуг этот не был его личным уделом. Он был, хотя и в разной степени, очень широко распространен...> [Манн, 1968, с. 108] Доистория противостоит истории как непосредственность человеческих связей - их отделению от человека, естественность - искусственности, мифологизм - рациональности, коллективность - индивидуализированности, цикличность - линейности, непрерывность - дискретности. Письменность (уже - литература) создает биографию личности, мифология - коллективную память. Уникальность индивидуальной жизни находится вне разрешающих возможностей коллективного опыта. <Сообщения этого рода рассчитаны были на мгновенное восприятие, закреплять их в памяти коллектива не было надобности. Однако в случае, если возникла потребность запомнить, закрепить в сознании поколений память о каком-либо исключительно важном эксцессе - подвиге или преступлении, - естественно было обратиться к аппарату коллективной памяти, разработанному механизму мифологических текстов> [Лотман, Минц, 1981, с. 40]. Хотя жизнь доисторического человека переполнена незатейливыми хлопотами и простыми эмоциями, наука уделяет им должное разве что в путевых заметках и в ностальгических трактатах о золотом Ментальность исторических эпох и периодов веке на лоне природы. Сама первобытность неукоснительно поставляет потомкам психомоторные схемы живого тела и символы питания и размножения. Смысл жизни при попытке его выразить разбивается на слова, образы, на последовательности отдельных историй. Это уже не просто коллективная эмоция, которой достаточно наглядного (и безъязыкого) проявления в жесте, выкрике, пантомиме. Словесное выражение должно переложить эффект в рассказ. Но, как отмечалось выше, первобытный рассказ - это не чисто словесный текст, но непосредственное общение-заражение. Соучастие как непременный элемент ритуальной коммуникации вытекает из непосредственного, жестово-мимического характера действия. Мифологический знак-жест воспринимается со священным трепетом, идущим от эмоциональных глубин личности. Миф нельзя до конца осмыслить, его жизненный смысл надо постигать всем существом. Выработка рационального отношения к мифу означает почти полное обездвиживание тела. В первобытной культуре рациональное начало борется с мифологическим, но никогда не может победить вследствие непосредственного характера отношений в этой культуре. Явление опосредования означает отсечение индивида от стихии непосредственного внушения. Он становится индивидуальной единицей, способной противостоять психическому заражению со стороны своих ближних. Человек очерчивается как индивидуальная история. Аффективный комплекс первобытности загоняется в подполье истории, но не исчезает. Психологические основы античности ОТ ДОИСТОРИИ К ИСТОРИИ. Первобытную эпоху называют доисторией. Собственно история начинается в наиболее развитых частях ойкумены (долины Нила, Тигра и Евфрата, Инда, Хуанхэ) около 5 тыс. лет назад (третье тысячелетие до нашей эры). Приметы новой эпохи обще-Психологическая история эпох и психических процессов известны: земледелие и скотоводство, металлы, города, государство, письменность. В XIX в. американский этнограф Л.Г. Морган определял наступление истории (<цивилизации>) по выплавке железа и появлению буквенного письма. Ф. Энгельс в <Происхождении семьи, частной собственности и государства> (в связи с исследованиями Лью-иса Г. Моргана) присоединил к моргановскому списку классы, частную собственность и государство. К. Ясперс ведет историю от появления письменных свидетельств: <К истории мы относим все то время, о котором мы располагаем документальными данными. Когда нас достигает слово, мы как бы ощущаем почву под ногами. Все бессловесные орудия, найденные при археологических раскопках, остаются для нас немыми в своей безжизненности. Лишь словесные данные позволяют нам ощутить человека, его внутренний мир, настроение, импульсы. Письменные источники нигде не датируются ранее 3000 г. до н. э., следовательно, история длится около 5000 лет> [Ясперс, 1991, с. 55-56]. В представлении историков ментальностей указанные достижения связаны с городом. Город зажигает в крестьянском окружении очаги новой жизни. Урбанистический уклад разворачивается в цивилизацию, которая врастает в деревенский мир, трансформирует его, но не сливается с ним. Город грабил деревню, за ее счет он воздвигал свои каменные башни и храмы, школы и театры, кормил своих чиновников и люмпенов. Деревня откупалась и жертвовала необходимым, но сохраняла ядро своего существования: натуральное хозяйство, большую крестьянскую семью, простой быт, непосредственные отношения между людьми, сезонный ритм жизни, традиционные верования и крестьянскую ментальность. Деревня была неграмотна, но прекрасно передавала опыт от поколения к поколению через живой пример, устное предание и ритуал. Крестьянская цивилизация исчезает, когда ручной труд на полях заменяется машинами, а тесная соседская общность и древний быт - независимой и комфортабельной жизнью фер-Ментальность исторических эпох и периодов меров (в СССР на обломках разрушенного коллективизацией крестьянского мира воцарилось смешение городского и деревенского укладов). Сила истории ментальностей состоит в объяснении глубинной розни между культурными укладами. Город и деревня действительно относятся к разным временам, т. е. имеют собственные ритмы существования. Современные языки определяют внезапность и неповторимость словом <событие>. Городская цивилизация со-бытийна, она нуждается в жизненном разнообразии и политических новостях. Быструю, событийную расчлененность жизни можно назвать коротким временем. <...Короткое время является наиболее капризной, наиболее обманчивой из длительностей> [Braudel, 1958, р. 46]. Стремительные и плохо объяснимые колебания событий, перемежаемые скандалами, кризисами и прочими явлениями политической взрывчатости, составляют среду индивидуализированной личности. Место (точнее, время) обитания традиционного крестьянства иное, и найти общий язык с нервными потребителями политических сенсаций человеку крестьянской цивилизации крайне трудно. ИСТОРИЯ И ПИСЬМЕННОСТЬ. В перечне достижений, обозначающих рубеж между историей и доисторией, чаще других фигурирует письменность. Это объясняется тем, что, во-первых, исторические науки (в том числе историческая психология) основываются прежде всего на письменных свидетельствах, поэтому предмет <история> в основном совпадает с границами массива писанных документов (археология, этнография для традиционной историографии - <вспомогательные дисциплины>); во-вторых, письменность обозначает водораздел двух культурных и человеческих складов, лучше и универсальнее чем технологические, экологические, социальные предметы. Например, древнеегипетское государство возникло и долгое время существовало в каменном веке, этнографы 219 Психологическая история эпох и психических процессов обнаруживают у первобытных народов подобия классов и т. д. Письменность же расчленяет жизнь на события и факты, она более приспособлена для передачи индивидуального и уникального, чем устная традиция. В общераспространенном значении слова письменность - это запись и передача информации, в менее распространенном - форма существования книжного, <образованного> человека, во всяком случае, его интеллектуально- духовного <Я>. Письменный труд не просто обеспечивает средствами к жизни, но в некоторых случаях сам является особой жизнью. Можно говорить о самостоятельной скриптосфере (сфере письменности) и характерной для нее ментальности. Скриптура" многослойна. Графическая запись дает начало техническому употреблению письма (административно-канцелярскому, образовательному, бытовому). Техническое письмо начинает отпочковывать-ся от искусства и магии, возможно, еще в палеолите и уже на наших глазах дает жизнь языкам ЭВМ. Последние обслуживают деятельность, но могут рассматриваться и как конденсированные мыслеабстракции, предельно отдаленные от чувственности и человека. Между тем сущностью письменной цивилизации является посредничество между мыслью и действием. Жизнь, отраженная в зеркале письменности, становится особой, вербальной жизнью. Несомненно, что гуманитарные науки входят в письменную ментальность вместе с мифологией, религией, литературой, искусством, философией, хотя не так <горячо>, как миф, религия, искусство, и не так обобщенно, как философия. Перечисленные формы общественного сознания - разновидности письменной технологии знания, инструменты создания книжного <Я>. Они разделены на два больших класса границей, которая проходит между литературой и гуманитарными науками, - смежными, но <разноподданными> подвидами двух письменных <держав>; в одной личный опыт принимается достаточно прямо, в другой - очень опосредованно, через жесткие ограничения <субъективизма>. 220 Ментальность исторических эпох и периодов Сила самовыражения жизни от горячих магико-мифо-логических текстов, <написанных> телодвижениями, органическими отправлениями, возгласами, до автоматических информационных систем затухает. Между двумя указанными полюсами находится собственно письменность как скриптоцивилизация, т. е. искусство отраженной жизни. Воспроизведение и моделирование предметных реальностей входит здесь в работу по созданию <как бы реальности> для пребывающего в тексте <Я>. Графическая запись не просто обеспечивает сохранность наблюдения и мысли, она создает реальность такой же достоверности и наглядности, как и природа. Мир, извлекаемый из букв алфавита, обладает своей чувственной фактурой. Литература демонстрирует, как из значков можно создавать целые миры. СОЦИАЛЬНЫЕ И КУЛЬТУРНЫЕ РАЗЛИЧИЯ НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ И ОПОСРЕДОВАННОЙ КОММУНИКАЦИИ. Вот как описывают многочисленные социальные и психологические различия между дописьменностью и письменностью английские исследователи Дж. Гуди и И. Уотт: <В дописьменных обществах культурная традиция передается почти полностью непосредственной коммуникацией, и изменения в ее содержании сопровождаются гомеостатическим процессом забывания или трансформации тех частей традиции, которые перестают быть необходимыми или соответствующими. Письменные общества, с другой стороны, не могут отбросить, абсорбировать или изменить прошлое таким способом. Вместо этого его члены сталкиваются с постоянно записываемыми версиями их прошлого и верований; и потому прошлое отделяется от настоящего. Становится возможным историческое исследование. Это в свою очередь вдохновляет скептицизм, и скептицизм не только к легендарному прошлому, но к идеям, касающимся космоса как целого. Следующая ступень - построить и проверить альтернативные объяснения. И из всего этого выра-Психологическая история эпох и психических процессов стает тип логической специализированной и кумулятивной традиции Ионии VI в. до н. э. Тип анализа, заключенный в силлогизме и в других формах логической процедуры, явно зависит от письменности> [Goody, Watt, 1963, р. 344-345]. Социолого-культурологические различия дописьменной и письменной систем передачи информации можно суммировать как ряд дихотомий [приводится по кн.: Ong, 1982, р. 14-15]. 1. Аддитивность - субординация. Устное изложение как тип организации материала, в отличие от письменного, лишено четкого синтаксического соподчинения членов предложения. Постоянные повторы устной речи создают замкнутую концентрическую структуру, тогда как письменность - упорядоченно-линейную. 2. Накопление - аналитичность. Опора на формулы, т. е. использование экспрессивных и ритмических средств-клише служит воспроизведению некоторого опыта, а не исследовательски-познавательному движению авторской мысли, как в научном тексте. 3. Избыточность - точность. Однозначность, точность, экономичность языковых средств порождены письменным языком. Избыточность сообщения неизбежна при хранении опыта в живой памяти и его устной передаче от поколения к поколению. 4. Консерватизм - новаторство. Включение в устную традицию принципиально новых формул и фактов затруднено приверженностью к прошлому опыту. Явной ориентации на будущее дописьменное сознание, в отличие от письменного, не знает. 5. Непосредственность - отвлеченность. Первобытное рассуждение связано с темами и проблемами повседневной жизни. <Чистый теоретизм> ему не присущ. 6. Патетичность (агонистичность) - нейтральность. Устное сообщение эмоционально окрашено и суггестивно. Современный текст более очищен от побуждения и ориентирован на <чистую информацию>. 222 Ментальность исторических эпох и периодов 7. Эмпатийность (соучастие) - дистанция. Непосредственная коммуникация как регулятор межличностных отношений служит инструментом идентификации и группового объединения. Напротив, в опосредованной коммуникации силен эффект разграничения позиций. 8. Гомеостатичность - изменяемость. Первобытный дискурс погружен в настоящее. Прошлый опыт используется применительно к задачам поддержания социокуль-турной стабильности. Социальное изменение воспринимается отрицательно и как цель в общественном сознании не присутствует. 9. Ситуативность - абстрактность. Ситуативность первобытного опыта подтверждается почти полным отсутствием в языке абстрактных понятий и нежеланием представителя традиционной культуры воображать положения, выходящие за пределы известного и представимого. Письменный текст представляет собой замкнутую последовательность знаков, независимую от контекста и определяемую внутренними грамматическими правилами. Внешний, прагматический контроль уже не входит в нее непосредственно, связь означаемых и означающих задана универсальным кодом, а не определяется превратностями импровизации. Письменность делает сообщение векторной величиной, т. е. ориентирует между прошлым и будущим в семиотическом поле, причем достигается это, как можно предположить, не только и не столько линейно-синтаг-мическим строением сообщения и введением формы будущего времени (которая в дописьменных языках почти не представлена), сколько пространственно-временной разделенностью события и сообщения, автора и читателя. В многомерной системе социальных связей современной личности письменность выполняет ведущую роль в интеграции связей по горизонтали между разобщенными в пространстве и времени, лишенными непосредственных контактов группами и личностями. Речь, естественно, идет не о почтовой переписке. Письменность - главный механизм усвоения культуры и участия в коллективном опыте Психологическая история эпох и психических процессов человечества. В отличие от опыта эмоциональных идентификаций в контактной группе (интеграция связей и оценок по вертикали) <исторический> опыт личности структурирован весьма однозначно вокруг хронологических осей и биографических схем культуры. <Человек - раскрытая книга, его судьба - роман, который пишется жизнью>. Подобные сентенции прямо объявляют личность разновидностью текста. Хотя метафора <личность - текст> уступает в популярности метафоре <личность - роль> (отражающей значение непосредственного общения), текст как социальная модель жизненного пути не имеет себе равных в письменной культуре. Множество документов современной цивилизации, от интимных дневников до официальных анкет и формуляров, учат нас текстуализировать личность, т. е. представлять ее в соответствии с линейно-сюжетной схемой текста. В биографии случайность жизненных обстоятельств упорядочивается и признается закономерностью склада личности и таким образом вводится в измерения социального пространства-времени. Но хотя обаяние текстуальной метафоры в обществе массовой коммуникации чрезвычайно велико (структурализм превратил ее даже в теоретическую концепцию), речь пойдет не о ее детализации, а о ее преодолении. Разделение культур на дописьменные и письменные возвращает текст в разряд исторических категорий. В момент своего возникновения в цивилизациях Древнего Востока письменность служит целям, неизвестным первобытности. Большая часть древнейших текстов - это государственные и административно-хозяйственные документы: распоряжения, списки, хроники, лексиконы. Письменность служит обществу, а не общности, она освобождает личность из-под ига непосредственного окружения ради надбытовых стремлений и ценностей. Идеальные мыслительные отношения все более конкурируют с непосредственным общением. Европейской письменной традиции с самого начала присущ крен в сторону художественного и философского 224 Ментальность исторических эпох и периодов выражения личности. Поэтому психология древних европейцев более открыта и легче поддается описанию, чем жителей Древнего Востока. ЭГЕЙСКИЙ МИР - НА ЧАЛО ЕВРОПЕЙСКОЙ ИСТОРИИ. Европейская древность называется античностью (от лат. antiquitas - древность, старина). Это - история Древней Греции и Древнего Рима вместе с народами, вовлеченными в их культурную и военно-политическую орбиту. Европейское человечество видит в древних эллинах и римлянах своих прямых исторических предков. Отсюда оно выводит свое особенное место в мире, противопоставляясь неевропейскому кругу народов. Отсюда оно начинает линию культурной преемственности эпох: античность - средние века - Новое время - Новейшее время (современность). В этой последовательности античность имеет значение истока <родовых> свойств европейского человечества, которые проявляются в собственно европейских (эллино-римских) открытиях философии, науки, политической демократии, гражданского права и соответствующих свойств личности и ума: логического мышления, индивидуалистичности, рефлексии. Античное Начало европейской истории также имеет свои истоки, которые называются Эгейской (или крито-микенской) цивилизацией (3-2 тыс. до н. э.). Эгейский мир - европейский по территории и неантичный по характеру; до конца прошлого века о нем было известно только из эпических преданий и легенд, его открытие продолжается до сих пор. О первоначальной истории древних греков мы узнаем из двух поэм, приписываемых легендарному слепому поэту Гомеру, - <Илиады> и <Одиссеи>. Они повествуют о троянской войне, которая разразилась из-за того, что Парис, сын царя Трои Приама, похитил у спартанского царя Менелая его жену Елену. Но корни сюжета уходят глубже в мифологию: на пиру богов Эрида, богиня раздора, бро-- В. А. ШкУратов 225 Психологическая история эпох и психических процессов сила яблоко с надписью <Прекраснейшей>. Юноша Парис присудил яблоко Афродите, обидев других богинь, Геру и Афину. Афродита помогла Парису похитить Елену. Гера и Афина встали на сторону Менелая и его соплеменников - ахейцев. <Илиада> - один из эпизодов троянской войны, охватывающий ссору между предводителем ахейцев Агамемноном и героем Ахиллом, поражение вследствие этого ахейского воинства от троянцев, возвращение Ахилла на поле боя, убийство им в поединке троянского царевича Патрокла, уничтожение Трои и финальный визит Приама к Ахиллу за телом сына. <Одиссея>, которая была написана позже <Илиады>, - поэма о странствиях возвращающегося на родину с войны царя Итаки Одиссея. <Илиада> и <Одиссея> - первые произведения европейской литературы. Историческая достоверность поэм с конца XVIII в. была поставлена европейской наукой под сомнение. Даже само существование поэта Гомера оспаривалось так называемым критическим направлением в классической филологии. По мнению его представителей, поэмы складывались как своего рода сборники древнегреческого фольклора под пером собирателей народных песен и преданий. Делался вывод, что рассказы о троянской войне - вымысел. <Гомеровская проблема> далека от решения и сейчас, однако доверие к Гомеру как к историческому источнику возросло после археологических открытий второй половины XIX в. - начала XX в. Немцу Г. Шлиману удалось откопать Трою, англичанин А. Эванс обнаружил на острове Крит дворец-лабиринт упоминаемого Гомером царя Миноса. Историческая реальность военной экспедиции ахейцев под Трою подтвердилась. Гомер не мог быть ее свидетелем, он жил спустя сотни лет после событий, о которых повествовал. Историческое ядро его сюжетов сложилось из богатых преданий и воспоминаний коллективной памяти его среды. А среда эта, видимо, состояла из потомков победителей Трои, испытавших с тех пор горечь поражений от новых победителей. Обломки аристократических родов, слушате-226 Ментальность исторических эпох и периодов ли Гомера тешились преданиями о подвигах своих полубо-жественных предков. Прошлое отодвинуто от убогого настоящего на расстояние эпического преувеличения, подобающего блеску героев, но историческая канва сохранена. Поэмы многослойны. Факты прошлого в них гиперболи-зированы, обернуты сказочным и мифическим вымыслом, снабжены приметами скромного гомеровского быта. Сквозь наивную простоту и преувеличения, свойственные детству человечества, просвечивает опыт зрелой цивилизации. В повествовании различимы два или даже три исторических плана: время создания поэм (гомеровская эпоха), век ахейцев - героев троянской войны и, наконец, еще более древнее прошлое Эгейского мира, олицетворяемого владетелем критского лабиринта Миносом. После археологических открытий XIX-XX вв. стало ясно, что троянская война - это эпизод многовекового расселения древнейших предков эллинов по Балканскому полуострову и Малой Азии. Греческие племена пришли сюда с севера несколькими волнами во 2 тыс. до н. э. Первыми были ахейцы. Они столкнулись с высокой неэлладс-кой цивилизацией, центр которой находился на острове Крит. Раскопки Кносского дворца - знаменитого лабиринта - открыли мир восточного типа, но с местной спецификой, выделявшей его на фоне древних деспотий Египта и Междуречья. Дворцовые фрески демонстрируют египетские приемы изображения человека: ноги в профиль, туловище анфас, голова в профиль, глаз анфас. Однако в кносских росписях нет восточного монументализма, отсутствуют сцены войны и труда. Искусство здесь легкое, праздничное по темам и колориту. Движутся ритуальные шествия, летучие рыбки резвятся в море, акробаты играют с быком. <Искусству Крита, Египта, Вавилонии, Ассирии - стран, проходивших рабовладельческий этап истории, - свойствен примерно один уровень художественных представлений о мире и примерно одинаковые возможности Психологическая история эпох и психических процессов изображения его событий и явлений. Приемы в изображении человека и природы, сходные по своей условности, очерчивают границы этого <стиля эпохи>. Но в эти общие свойства вкладывалось в разных странах разное общественное содержание. Особенно отличается от искусства великих деспотий Древнего Востока искусство Крита, замечательное ни с чем не сравнимой свободой и праздничностью человеческих чувств, до краев наполняющих те рамки, которые создают для художественного творчества исторические возможности той эпохи. Но за эти пределы не мог выйти ни один гений! И действительно, зная лишь пять красок (черную, белую, голубую, желтую, красную), владея лишь <цветным силуэтом>, живопись Крита сумела создать удивительно эмоциональные изображения с помощью свежего живописного пятна, а контурной линии придать легкость и свободу... Видимо, общественная жизнь критских дворцов, процветавшая в относительно спокойных, почти оранжерейных условиях, не знала тех переломов, гибельных и победоносных войн, каторжного труда тысяч рабов на плотинах, полях и пирамидах, которые заняли столь важное место в искусстве древневосточных деспотий. Ее постепенно нарастающее развитие, вероятно, не потребовало тех свирепых и кровавых усилий, которые в искусстве классического Древнего Востока воплотились в грозных, сверхчеловеческих и царственных темах> [Полевой, 1970, с. 63-64]. жүктеу/скачать 2.1 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|