Шкуратов В. А. Историческая психология
жүктеу/скачать 2.1 Mb.
|
| Античность является колыбелью достижений, которые западная цивилизация считает показательными для себя: научных, философских, политических, правовых. Быстрый, пытливый ум и подвижная городская личность, которые стоят за открытиями европейской древности, соседствуют в эту эпоху с малоподвижным аграрным бытом и традиционными воззрениями. По сравнению с другими эпохами отношения природного и культурного, индивидуального и общественного, чувственного и отвлеченного не достигли степени противоборства и разрыва, поскольку письменное сознание только что отпочковалось от до-письменного и живая связь между ними сохраняется.
От начала до конца своего существования античность рассказывала и распространяла мифы во все новых разновидностях: учено-книжных, философских, художественных, религиозных. В обработке и сохранении мифологической образности средствами письменного знания можно видеть другую культурно-историческую роль античности (если считать первой создание логического рассуждения). <Прогрессивная> и <консервативная> стороны античной ментальности слабо расчленены. Ум древнего человека не мог надолго отлетать в чистые абстракции и отвлекаться от зрелища мира, чувственно-мифологического по своему 267 Психологическая история эпох и психических процессов характеру. Природа воспринималась соразмерной человеку (антропоморфной), человек - соразмерным природе, т. е. как натуральное оформленное тело. Такая степень обобщения конкретного является по существу эстетической. Античность оставила человечеству не просто отдельные открытия и навыки, но способ познания и саморегуляции, где логика и чувственность, понятие и образ сходятся в созерцании форм. В общих определениях-формулах, которыми описывают античность, преобладают слова <гармония>, <созерцание>, <пластика>. В отличие от объяснений происхождения <греческого гения>, перечень его свойств не вызывает разногласий. Постоянно фигурирующие уравновешенность (гармоничность), телесность, пла-стичность-скульптурность, созерцательность, антропомор-фность, по существу описывают эстетическое отношение. Оно дается с двух сторон: художественно-познавательного предмета и его созерцателя. Изобилие образов не позволяет превратить мир в абстракцию, в объект для чисто научного познания и манипулирования. А созерцатель - это не вполне субъект. Он не создает, не исследует и не преобразует мир: он в нем находится как зритель и как зрелище. Античное искусство именуется мимезисом, т. е. подражанием, а художник - подражателем, зеркальным копиистом того, что он видит. Античная наука - теория, т. е. созерцание в первоначальном значении этого слова. Разумеется, античные художники и ученые были творцами, но относились к своему делу они не так, как их коллеги в XIX-XX вв. Грек не только рожден, чтобы видеть, <он здесь, чтобы быть рассматриваемым. Он отражает мир, который разглядывает его глубоким и открытым взглядом, или, скорее, проецирует свой открытый глаз и свой дух миру>, - пишет мифологовед Кереньи [Kerenyi, 1957, р. 96]. Богов вызывают не только для того, чтобы попросить о чем-то, но и чтобы посмотреть на них и угостить их зрелищем". Фигура греческого божества еще не отделилась от телесной оболочки и не стала чистой формой, духовным Ментальность исторических эпох и периодов символом, как христианский Бог. Поэтому о верованиях эллинов нельзя сказать <религия вдохновения и формы>, но - религия видения. Поскольку для греков мир составляет физически-духовное единство, эти фигуры составляют естественные объекты греческого видения [Кегйпу^ 1957, с. 116]. Правда, <натуральные объекты> греческого искусства - пластические символы ученого мифа. В дописьмен-ном <неученом> мифе образ еще сплетен с ритуальным действием и не может вполне выделиться из последнего. Греки же сделали мифо-ритуальное действие зрелищем действия и отдельных его персонажей, поскольку смогли представить его в строках Гомера, Гесиода, многочисленных мифографов. Еще до того, как греческая наука стала расчленять мысль и образ, художественный мир Эллады был заложен с такой надежностью, что сделал <видимое>, <телесное> (а на самом деле книжно-символическое) непререкаемой безусловной данностью греческого постижения мира. Греческие боги - это нормативно-эстетические сущности, телесные символы природы и человека. Они показывают гармонизирующую силу образа. Человек может объединить и успокоить свои разнообразные стремления в эстетическом созерцании, если он не отрекается от конечного и чувственного бытия, соразмерного его телу. Следует помнить, что в формулах античности дается оценка дошедшего до нас духовного наследия, более того, той его части, которая помогает современному человеку развивать и укреплять свою этнокультурную устойчивость. Эстетический канон греческой классики был и остается примером соединения образа и мысли, опасно разошедшихся в современной цивилизации. Личность XX в. находит в своем культурном генофонде готовые схемы мировосприятия и защиты от внутренних конфликтов, пришедшие из греческой античности. Ведь это - ее исторический и психокультурный базис. Психологическая история эпох и психических процессов РИМСКАЯ ЧАСТЬ АНТИЧНОЙ ФОРМУЛЫ. Может показаться, что все сказанное об античном культурном типе " .рицается римской частью греко-римского <двучлена>. Два 1лавных древнеевропейских этноса по психологическому складу противоположны. У римлян репутация державного народа без оригинальных идей в философии, науке, искусстве. Образование распространилось на Рим из Эллады. <Плененная Греция победила своего некультурного победителя> - таково распространенное суждение о характере отношений двух половин античной цивилизации. Оно слишком упрощенное. У Рима были громадные достижения там, где Эллада почти ничего не оставила. Взаимодействие полюсов создавало полиэтнический культурный тип, в котором участвовали и другие народы Средиземноморья. С появлением на исторической сцене Рима поток цивилизации в очередной раз разветвился. Если Греция - прародительница европейской цивилизации, то Рим дал начало ее западной ветви. История Рима рассказывает о том, как из маленького поселка на семи холмах возникла огромная империя и как она пала. Эта история делится на три периода: 1) древнейший (царский) - VIII-VI вв. до н.э.; 2) республиканский (VI-1 вв. до н. э.); 3) имперский (1 в. до н. э.-V в. н. э.). В римской истории нет места эллинскому долговременному разновесию равномощных сил, нет мозаики городов-государств, которые длительно сосуществуют без объединения; нет самодостаточной игры творчества и воображения. Геополитическая дилемма маленького города в центре Апеннинского полуострова была другой: победить соседей или быть побежденным. В римском национальном характере проявляются громадная целеустремленность, дисциплинированность, организационные способности. После падения древней монархии Рим - олигархическая республика, цель которой состояла в расширении и удержании жизненного пространства. Эта история пропахла солдатским потом. Государственное устройство называется discipline! rei publicae, дисциплина общего дела, т. е. орга-270 Ментальность исторических эпох и периодов низованного участия в нем граждан. В Риме мы находим четкую организацию, иерархию, которых нет у древних треков. Это - довольно консервативное общество. <Римская история, которой положил начало Ромул, оставалась даже в период наибольших успехов лишь историей грандиозного закрытого мира. Город благодаря завоеваниям собирал вокруг себя все более обширные земли, пока его территория не достигла оптимальных для его обороны размеров, и тогда он в 1 в. решительно закрылся пограничным валом, этой своего рода китайской стеной западного мира. Под защитой этого укрепления город занимался эксплуатацией и потреблением, сам ничего не производя: после эллинистической эпохи не появилось никаких технических новшеств, хозяйство поддерживалось за счет грабежа и победоносных войн, которые обеспечивали приток рабской рабочей силы и драгоценных металлов, черпаемых из накопленных на Востоке сокровищ. Он великолепно преуспел в искусстве самосохранения: война всегда оборонительная, несмотря на видимость завоеваний; право строилось на прецедентах, предотвращая нововведения; дух государственности обеспечивал стабильность институтов; архитектура - по преимуществу искусство жилища> [Ле Гофф, 1992, с. 9]. В то же время это не азиатская деспотия. Римляне создали государственно-юридическую систему, закрепленную в правовых статьях и кодексах. В их жизни огромную роль играл контракт. Римское право - венец римского взгляда на мир. Оно разделялось на публичное (jus publicum) и частное (jus privatum). В нем скрупулезно разработаны нормы владения. Трактуются обязательственные (контрактные) отношения, договор, отношения товаровладельцев и товаропроизводителей, правоспособность, порядок наследования и т. д. Римская юриспруденция стала основой гражданского права в современном обществе. Римский характер, в отличие от эллинского, не созерцательный, а практичный. Собственная мифология древ-Психологическая история эпох и психических процессов нейших латинян нам мало известна. Римляне после завоевания Эллады вместе со статуями богов вывезли на родин и олимпийский пантеон. Греческим богам и героям были даны латинские имена. Зевс стал Юпитером, Гера - Юноной, Афродита - Венерой, Арес - Марсом, Афина - Минервой, Геракл - Геркулесом и т. д. Без латинского имени из олимпийских божеств остался только Аполлон. Вместе с греческим пантеоном римляне получили то, что отсутствовало в их собственном культе: скульптуру, образ, историю богов. Собственные же божества римлян были лишены биографии и определенного облика. Даже их пол определить трудно, и верующий обращался к предмету почитания в сомнении: <Бог ты или богиня>. Впрочем, это не имело особого значения. Ведь римская мифология, в отличие от греческой, - это не сборник рассказов о происхождении, семейных делах и похождениях богов, а список правил поведения в определенных обстоятельствах. На свадьбе надо делать одно, на похоронах - другое, при рождении ребенка - третье. В мировоззрении Древнего Рима, как и в его политическом устройстве, оказались законсервированными архаические черты. Римская религия - это преимущественно ритуал, объединяющий человека с хранителями его рода, фигурами прошлого и силами природы в контрактном, деловом отношении. Здесь господствует принцип Римские боги - это не образы, а нормы действия. Они функциональны и многочисленны. Сорок три бога ведали детством. Сначала шел бог первого крика Ватиканус. Его Ментальность исторических эпох и периодов сменяли покровители сосания, лежания в колыбели, первого шага, первого слова и т. д. Двенадцать богов присматривали за вспашкой поля, а сев имел уже других небесных патронов. Домашние божества, лары, насчитывались тысячами. Каждый мужчина имел своего сверхъестественного покровителя, гения (женщинам покровительствовали юноны). Сначала гений олицетворял мужскую силу, затем он стал спутником жизни. Следовать своему гению означало поступать как должно. Но гении <заведовали> не только жизнью в целом, но и событиями, из которых она состояла. Были <возрастные> боги, боги ситуаций и состояний (страха, ожидания, надежды, верности, согласия, успеха и т. д.). Римляне учли массу обстоятельств и приставили к ним, по крайней мере, по богу. В антиковедении возникла даже теория <мгновенных богов> (немецкий филолог Г. Узенер). По этой теории, римляне стремились расчленить и обожествить временную последовательность, чтобы ритуально контролировать каждый момент действия. Это своего рода мифология деятельности. Сонм божеств описывает операциональный состав человеческих активностей, порядок их протекания, ценность, а также позволяет предвидеть результат и устранять случайность. Активный римлянин не согласен сложа руки ждать плодов своего труда, он о них узнает у богов и борется за них всеми средствами. <Такова глубинная установка римлянина, посредством которой он воспринимает очень отлично от грека, для которого человеческое будущее жестко обусловлено парой фатальность-необходимость> [Meslin, 1978, р.76]. Конкретность, сухость, внимание к моменту и детали проявляются, кстати, в единственном изобразительном жанре, который не был заимствован у греков, - в римском скульптурном портрете. Он развился из посмертной маски и связан с культом предков. Первоначально восковая личина запечатлевала последний миг жизни, отлетающей от тела. Слепок лица магически сохранял жизненную силу и противился ее исчезновению. Изображения предков охраняли род и его социальную память. В римских скуль-Психологическая история эпох и психических процессов птурных портретах почти нет типизирования, как в гре-ч="ких статуях, они натуралистичны. Невероятная зоркость )дожников, отсутствие идеализации делают их мастерство беспощадным. Это искусство находится на грани запечатления мгновенного, фотографии. Сочетание сверхозабоченности текущим и скрупулез-нейшего ритуала делает понятным, почему греки считали верования своих апеннинских соседей суевериями. Громадное место в культе римлян занимали вещие знаки (предзнаменования) и гадания. Для римской религии предзнаменования все равно что телесные символы для греческой художественной мифологии. Верование приближается к активному выспрашиванию и выслушиванию божественных сообщений о ходе дел. Опять же по контрасту с греческой пластикой <оно не есть ясное, праздничное видение, или приведение в действие зрительной способности, или экстатическое пророчество, но установка, для которой не существует ничего более ясного, чем следующее определение: упорное, внимательное выслушивание и действие в соответствии с ним - вот вам и религия!> [Kerenyi, 1957, р. 123] Практичный и здравомыслящий римлянин был суеверен. Государственные дела и военные походы откладывались из-за неблагоприятных гаруспициев (гадательных предсказаний по внутренностям животных). Чтобы повернуть события в свою пользу, прибегали к магии. Вообще магический момент в римском опыте если и не сильнее, чем в греческом, то больше <на поверхности>, чем там. Гении напоминают известную этнографам ману жителей Океании, т. е. рассеяную повсюду силу вещей. А это - анимизм, одушевление природы, неотрывное от попыток заставить духов вещей служить сведущему в заклинаниях человеку. Магия представляет активно-воздейственную часть первобытного обряда, тогда как миф - образно-словесную, <созерцательную>. Сильно упрощая, можно предположить мифологическую акцентированность греческого психологического склада и ритуально-магическую - римского. Ментальность исторических эпох и периодов И сильные, и слабые стороны латинского ума как-то связаны с его истоками. Не отягощенный большими образными богатствами, вышколенный ритуальным формализмом, он и продвинулся к чистым абстракциям дальше, чем греческий. Юридический казуизм, дисциплину мышления, административный порядок подарил Европе державный город. Но эти достижения в глазах потомков затмил блеск эллинской пластики. В этом сказывается избирательность оценки прошлого и привилегированное место, которое в духовной культуре занимают философские учения, произведения искусства и мифологические рассказы. Психическая жизнь средневековья ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ РАМКИ ПЕРИОДА. Средневековье - пестрый конгломерат народов и стран - представляет все-таки единую цивилизацию. Его общественно-экономический строй (по крайней мере в крупных и развитых странах Европы) - феодализм; средневековые европейцы - христиане, их мировосприятие теоцентрич-но, т. е. сводит все сущее к промыслу всемогущего Бога. Термин <средневековье> условен. Итальянские гуманисты противопоставляли <темным> средним векам (medium aevum) золотой век античности (культурный канон) и современность, когда происходит восстановление классики. Это идеологическое разделение стало полезным обозначением эпохи, когда язычество и монотеизм, община и государство, город и деревня, универсализм и замкнутость, книжность и неграмотность сталкивались как поляризованные и равномощные силы. <Средневековым миросозерцанием, - писал русский философ В. Соловьев, - я называю для краткости исторический компромисс между христианством и язычеством, тот двойственный полуязыческий и полухристианский строй понятий и жизни, который сложился и господствовал в средние века как на романо-германском Западе, так и на византийском Востоке> [Соловьев, 1989, с. 344]. Психологическая история эпох и психических процессов Сходное определение дает эпохе и современный французский историк Ж. Ле Гофф. В его определении средневековье унаследовало от Рима борьбу двух вариантов развития: открытости и закрытости. Но <Рим, замкнутый стеной, восторжествовал над Римом без границ и без стен, о котором тщетно мечтал несчастный Рем> [Ле Гофф, 1992, с. 9]. Средневековье же - с самого начала более сложный мир, который не может замкнуться. Этому мешает и открытость христианского вероучения. <Религия вселенского призвания, христианство не рисковало замкнуться в границах одной цивилизации. Конечно, оно стало главным наставником средневекового Запада, которому передало римское культурное наследие. Конечно, оно восприняло от Рима и его истории склонность к самозамыканию. Но перед лицом закрытого типа религии западное Средневековье создало также и более открытый ее вариант; и диалог этих двух ликов христианства стал доминирующим в ту переходную эпоху. Десять веков потратил средневековый Запад, чтобы сделать выбор между стоявшими перед ним альтернативами: замкнутая экономика или открытая, сельский мир или городской, жизнь в одной общей цитадели или в разных самостоятельных домах> [Ле Гофф, 1992, с. II]. В советской историографии, определявшей указанный период как становление, расцвет и начало упадка феодализма, средние века датировались с V по XVII вв. В немар-ксистской науке, как правило (для Западной Европы), указывают VI-XV вв. После средневековья начинается Возрождение, которое по культуре и общественно-политическому устройству отличается от средневековья, но не вполне относится к современности. Западноевропейская цивилизация делится на <темное> (VI-Х вв.), зрелое (XI-XIII вв.) и позднее средневековье. Христианская культура сохранила основные достижения греко-римской античности, но отрицала языческое отношение к миру. Политеизму она противопоставляет монотеизм; натурализму, интересу к предметному миру - Ментальность исторических эпох и периодов духовность, культивирование интроспекции; гедонизму (культу удовольствий) - аскетический идеал; познанию через наблюдение и логику - книжное знание, опирающееся на Библию и толкование ее авторитетами церкви. СИМВОЛИЧЕСКАЯ КАРТИНА МИРА. Европа после падения западной Римской империи напоминает Грецию после падения Микен: опять на развалинах древних городов - варварские народы. Но масштабы различны: культурное наследие античности несоизмеримо с тем, что осталось после крито-ахейцев. Умственный горизонт средневековья замкнут массой латинских, греческих, еврейских текстов. Эти тексты без конца переписываются и трактуются. Мышление не может пробиться к природным явлениям, оно занято книжными символами. Один символический слой накладывается на другой. Полупросвечиваясь, они создают массу неясной, мерцающей глубины. Мир - это книга, написанная на непонятном языке, получить ключ к нему можно из бесконечных аналогий между словами и вещами. Вот как описывает символизм средневекового ума М. Фуко: <Великая метафора книги, которую открывают, разбирают по складам и читают, чтобы познать Природу, является лишь видимой изнанкой другого, гораздо более глубокого переноса, вынуждающего язык существовать в рамках мироздания, среди растений. Язык составляет часть великого распределения подобий и примет. Поэтому он сам должен изучаться, как вещь, принадлежащая природе. Как растениям, животным или звездам, его элементам присущи свои законы сродства и соответствия, свои обязательные аналогии... В своей изначальной форме, когда язык был дан людям самим богом, он был вполне определенным и прозрачным знаком вещей, так как походил на них. Имена были связаны с теми вещами, которые они обозначали, как сила вписана в тело льва, властность - во взгляд орла, как влияние планет отмечено на лбу людей. Это осуществлялось посредством Психологическая история эпох и психических процессов формы подобия. В наказание людям эта прозрачность языка была уничтожена в Вавилоне. Языки распались и стали несовместимыми друг с другом именно в той мере, в какой прежде всего утратилось это сходство языка с вещами, которое было первопричиной возникновения языка> [Фуко, 1977, с. 82-83]. Средневековые символы - это не пластично оформленные тела-символы античности, а таинственные и глубокие письмена, смыслы, полученные миром во время творения его Богом. В познании грамматика подперта магией, хотя последняя и осуждается как попытка овладеть шифром к тексту мира с помощью темных сил. В плане культурной преемственности средневековая книжность была отношением к богатому наследству древних. Ее основные духовные заветы и ценности находились позади: и священная книга христиан Библия, и писания святых отцов-основоположников вероучения (патристика), и труды языческих философов античности, на которых основывалась средневековая образованность. Новое варварство не выглядит открытым, свежим миром; перед ним раскрыт некрополь тысячелетий. Средневековье собирает предыдущую мудрость со старанием и робостью ученика. Это культурное занятие дает эпохе и возможность самоопределиться, противопоставить себя предыдущей, столь авторитетной по части знаний: средневековый книжник предан слову и отвергает языческое удовольствие от зрелищ мира. <И люди идут дивиться горным высотам, морским валам, речным просторам, океану, объемлющему землю, круговращению звезд, - а себя самих оставляют в стороне!> - укоряет Блаженный Августин приверженцев античной спектакулярности. Разбирать старые тексты трудно, понимание граничит с непониманием. Средневековье переводит и толкует со страстью, затмевающей аналогичные упражнения иных эпох, греческие, арабские, еврейские тексты, библейские притчи, сакральные символы, аллегории, алхимические, астрологические и каббалистические знаки, создает эти-278 Ментальность исторических эпох и периодов мологии, глоссы (толкования непонятных слов и выражений), комментарии, компиляции, энциклопедии. Средневековая экзегеза (многоступенчатое толкование сакральных текстов), в отличие от современных книжных комментариев, не надеется сделать свой предмет ясным, она ведет ум по кругам тайн, выбраться за пределы которых едва ли возможно. Густейшая вязь переводов, ссылок, параграфов равно питает символическую мысль и символическую фантазию. Возрождение и Реформация начнут с обращения к первоисточникам. Новое время предпочтет тексту дело, средневековье до конца останется в своей символической колыбели. ИСТОРИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ ДЛЯ РЕКОНСТРУКЦИИ КАРТИНЫ ПСИХИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ. Важным подспорьем в реконструкции картины средневековой психологии является развивающаяся в последнее время история повседневности (см. ч. 1, гл. II, раздел <Историческое направление в исторической психологии>). Ее основные темы: история питания, история демографического поведения, история болезней. Эмпирические данные по каждому разделу обобщаются для выделения эпохальных закономерностей материального существования. Историю питания занимают, например, следующие вопросы: можно ли свести воедино открывшееся перед нами разнообразие режимов питания, качества рационов, гастрономических привычек к закономерностям, характерным не только для отдельных социальных групп и местностей, но и для крупных географических регионов и исторических эпох? Допустимо ли считать, что хроническое недоедание было на протяжении веков наиболее характерной особенностью быта подавляющего большинства населения Западной Европы? Психологическая история эпох и психических процессов Многие авторы склонны давать положительный ответ на последний вопрос, и масса эмпирических исследований подтверждает такие выводы. Приведу несколько фактов. Французский исследователь определяет обычный рацион в Провансе XIV-XV вв. в 2000 ккал/день. По его подсчету, потребление мяса в этой французской провинции в 1482 г. составляло 26 кг в год на человека. В дальнейшем эти цифры изменялись следующим образом (после 1840 г. - во Франции в целом): конец XVII в. - около 13 кг, первая половина XVIII в. - около 12 кг, 1840 г. - 15-20 кг, 1934- 1938 гг. - 55 кг, 1948-1950 гг.-56 кг, 1957-1959 гг. - 74 кг, 1960-1961 гг. - 75 кг. Питание в средневековом Провансе существенно не отличается от рациона в средневековой Испании. При нормальном потреблении энергии в 3000 ккал/день для взрослого человека дневной крестьянский рацион Оверни в начале XVIII в. определяется в 1200-1500 ккал [см. Hemardinque, 1970]. жүктеу/скачать 2.1 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|