Штомпка П. Социология социальных изменений

жүктеу/скачать 1.89 Mb.

бет	10/27
Дата	29.06.2016
өлшемі	1.89 Mb.
	#165558

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 27

В 50-х годах, после периода критики, отрицания и забвения, социологический эволюционизм вновь оказался в центре дискуссий. При этом он обратился к новым интеллектуальным источникам, вобрал в себя новые направления и в таком пересмотренном виде возродился в качестве влиятельной школы теории социальных изменений вплоть до наших дней.

Неоэволюционисты искали новые основания, пытаясь опереться не на философию или историю, а на конкретные эмпирические дисциплины, которые имеют дело с социальными изменениями, в частности на палеонтологию, археологию, культурную антропологию, этнологию и историографию. Эти отрасли знания расцвели в XX в., и неоэволюционизм решил воспользоваться их достижениями. По словам Герхарда Ленски,

«основные контуры истории человечества, начиная с раннего палеолита и бронзового века, теперь ясны. Они могут быть описаны лишь в терминах теории развития: очевидны рост человеческой популяции, наличие людей в самых отдаленных районах земного шара, как очевидны и усложнение техники, расширение производства все более надежных товаров и накопление капитала. Что касается социальной системы, то она с течением времени становится более комплексной, дифференцированной, урбанистической и сильной» (236; 551).

Аналогичной точки зрения придерживался Талкотт Парсонс. «Достижения в биологии и социальных науках позволяют считать общество и культуру частью эволюции живых систем» (325; 2). Эволюция - не миф, заявляют представители неоэволюционизма, поскольку она подтверждается реальностью. Но изучать ее нужно не при помощи умозрительных спекуляций, а научными методами с учетом серьезной критики в адрес классического эволюционизма, с использованием последних достижений общественных дисциплин, включая социологию.

В результате неоэволюционизм заметно дистанцируется от классического эволюционизма. Во-первых, центр научных инте 152

ресов смещается от эволюции человеческого общества в целом к процессам, протекающим в отдельных цивилизациях, культурах, сообществах (племенах, национальных государствах и т.д.). Вовторых, основное внимание направляется на причинный механизм, а не на последовательность необходимых стадий. Другими словами, главное значение придается объяснению, а не типологическим схемам. В-третьих, при анализе эволюции используются категориальные, описательные термины, что же касается оценок и аналогий с прогрессом, то их стараются избегать. В-четвертых, сторонники этого направления формируют свои взгляды в виде гипотез, предположений, а не прямых утверждений. В-пятых, изучая социальную эволюцию, ученые принимают в расчет достижения биологических наук.

Неоэволюционизм в культурной антропологии

Истоки неоэволюционизма лежат в культурной антропологии. Работы ряда авторов привели к постепенной либерализации и даже полному изъятию некоторых строгих положений, типичных для классического эволюционизма. Рассмотрим несколько таких работ.

Лесли Уайт и первые шаги к технологическому детерминизму

В двух солидных трактатах «Наука культуры» (447) и «Эволюция культуры» (448) американский этнолог Лесли Уайт квалифицирует культуру как инструмент, с помощью которого люди приспосабливаются к природе. В основном это касается освоения свободной энергии, необходимой для удовлетворения человеческих потребностей.

Все части культуры взаимосвязаны, но «главенствующую роль играют технологические системы»; политическая организация, нормативная структура, системы знаний и идеологии являются производными, вторичными. Культура развивается в результате расширения источников энергии и количества энергии, затрачиваемой на одного потребителя в год, а также благодаря эффективности, с которой она используется. Данное обстоятельство определяет усиление господства человека над природой.

Утилизация энергии происходит в эволюционной последовательности: вначале люди использовали физическую энергию соб 153

ственного тела; затем, когда появились домашние животные, для человеческих нужд приспособили и их энергию; с развитием сельского хозяйства наиболее важной стала энергия земли; открытие топлива дало широкий простор для новых источников энергии; наконец, уже в наше время люди научились извлекать ядерную энергию.

Культура заложена в естественной природе человека, но вместе с тем она обладает частичной автономией; у нее собственная жизнь, и ее эволюция подчиняется специфическим механизмам и закономерностям. Развитие культуры в основном эндогенно; последние крупные драматические изменения во внешнем, природном окружении имели место по меньшей мере 20-25 тыс. лет назад. Последующий динамизм культуры нельзя объяснить ее реакцией на экзогенные факторы - ключ к эволюции культуры можно найти лишь в ней самой.

Джулиан Стюард и концепция многолинейной эволюции

Другой американский антрополог, Джулиан Стюард, в книге «Теория культурных изменений» (375) предпринял еще более решительный шаг в сторону от ортодоксального эволюционизма. Он считает, что закономерности исторических изменений «среднего уровня» нужно изучать на различных культурах, а не на единственной, всеобщей культуре человечества. «Исследования XX века накопили массу свидетельств того, что частные культуры значительно отличаются друг от друга и не проходят через строго линейные стадии» (375; 28).

Культуры рассматриваются как дискретные протяженности, которые занимают различные экологические ниши и приобретают определенные формы, адаптируясь к тем или иным условиям. Центр внимания смещается и переносится на различия между культурами, которые выявляются в ходе сравнительных исследований, а также на внутреннее разнообразие компонентов культуры и их измерение. Культуры отличаются одна от другой, и компоненты каждой из них также отличаются друг от друга.

Эволюция охватывает все подобные конкретные протяженности, будь то отдельные культуры или целые культурные поля, но в каждом случае процесс протекает по-своему, подчиняясь действию специфических механизмов. Следовательно, эволюционные изменения многоплановы, мультилинейны, причем эта мультилинейность имеет два смысла. Речь идет об эволюции, во 154

первых, в разных обществах, поскольку они находятся в уникальных, особых условиях, и, во-вторых, в различных культурных полях (экономике, политике, искусстве, законодательстве и т.д.), где она происходит специфическим образом и под действием различных механизмов. Концепция «мультилинейной эволюции» «интересна в исследовании локальных культур, хотя и здесь вместо выявления местных особенностей и тревожных фактов, побуждающих расширять рамки изучения и идти от частного к общему, она ограничивается проведением параллелей между формами, функциями и т.д., которые обосновываются эмпирически. То, что теряется в универсальности, обретается в конкретности и специфичности» (375; 19).

Определение и анализ параллелей составляют предмет концепции мультилинейной эволюции.

При всем многообразии эволюционных изменений в их основе лежат несколько общих причин, среди которых на первый план выступают технико-экономические факторы, играющие в социуме стратегическую роль. Но, вообще говоря, это еще не технологический детерминизм в строгом смысле. Главенствующая роль технологии и экономики имеет, скорее, вероятностный характер. Просто трансформация общества чаще всего зависит от технологических и экономических институтов, реже - от некоторых аспектов социокультурной организации и еще реже - от идеологии.

Культурная основа - это совокупность черт, тесно связанных с поисками средств к существованию и экономическими установками. Она имеет также социальные, политические и религиозные аспекты, связь которых с этими установками определяется эмпирическим путем. Другие черты могут быть чрезвычайно разнообразными, поскольку они гораздо слабее связаны с основой. Эти позднейшие, или вторичные, черты в значительной мере обусловлены сугубо культурно-историческими факторами - случайными новациями или заимствованием культурных образцов, но именно они обусловливают внешние различия культур со сходной основой (375; 37).

В иерархии причин, вызывающих изменения, технико-экономическая сфера чаще всего является главной; политика обычно оказывается на периферии, а идеология, как правило, бывает лишь вторичной. Говорить о заметных эволюционных сдвигах и появлении новых культурных типов можно только при условии трансформации технологии и экономики. «В течение тысячелетий различные культуры претерпели невероятные изменения, приспособившись к тем требованиям, которые выдвигали новые технологии и экономические условия» (375; 37). В истории чело 155

вечества определяющее направление эволюции характеризуется возрастающей структурной сложностью («социокультурной интеграцией») единиц, вовлеченных в коллективное действие: от семьи на ранних этапах к 'государствам в современный период. Это представлено на рис. 8.1.

Интересную критику теории Стюарда дал Энтони Смит. Он отметил, что, во-первых, культурное разнообразие обществ больше, чем превышает разнообразие условий их естественного окружения (экологических ниш). Следовательно, какие-то различия можно объяснить наличием неких автономных внутрикультурных механизмов развития; во-вторых, степень доминирования экологических и технико-экономических факторов зависит от фазы эволюции. Формы правления, религии и искусства могут выполнять более самостоятельную роль. «Чем больше развито общество, тем сильнее окружение стремится ограничить культурное разнообразие и изменения» (365; 48). Таким образом, схема Стюарда приобрела временное измерение.

Окружающая среда

В книге «Эволюция и культура» (350) Салинс и Сервис предприняли попытку отстоять одну из главных тем классического эволюционизма и связать ее с открытиями новой эволюционной теории. «Общая эволюция» может изучаться на высочайшем уровне абстракции как единое направление развития человечества, в котором постоянно возникают новые культурные типы. В рамках такой эволюции наблюдается рост адаптивности и системной сложности, повышение уровня организации. «Специфическая эволюция», напротив, затрагивает конкретные пути, следуя которым новые культурные типы адаптируются к специфическому окружению. С этой точки зрения, общества обнаруживают значительные созидательные потенции, что в результате приводит к большому разнообразию культур. Как утверждают указанные авторы, даже хорошо адаптированная культура испытывает внешнее воздействие. Да, ее «первоначальный замысел» совершенствуется в определенном направлении, ее окружение точно определено, то, как она будет действовать, установлено окончательно. Все это обеспечивает ее индивидуальность, уникальность, придает ей силу, но, вместе с тем, может порождать и ее слабость.

«Общая» и «специфическая» эволюции могут вступать в противоречие. Если первая предполагает усиление независимости и господства над собственным окружением в качестве предпосылки к будущей адаптивности, то задача второй - максимально приспособиться к конкретному окружению. «Общество и культура могут так хорошо приспособиться к своей экологической нише, что утратят способность к инновациям, необходимым для достижения более высоких уровней технологической и социальной организации» (365; 47). В результате вместо изменений наступает стагнация.

Неоэволюционизм в социологии

Неоэволюционизм в социологии явился реакцией на ортодоксальные версии структурно-функционального подхода, доминировавшего в 50-х годах в социологической теории, но был подвергнут критике за то, что имел склонность к статике. Пересмотренная эволюционная теория была предложена аутсайдерами функционалистской школы, с одной стороны, как альтернатива функционализму, а с другой - как модификация и расширение этого направления самими ведущими функционалистами. Далее

157

мы обсудим два наиболее влиятельных примера социологического неоэволюционизма.

Герхард и Жан Ленски: эколого-эволюционный подход

Авторы определяют свою главную перспективу, ссылаясь на биологические науки

«Он (неоэволюционизм. - Ред.) разделяет огромный интерес эволюционного подхода в биологии к процессам изменения, - особенно к базисным, долгосрочным, знаменующим собой развитие, и к адаптивным изменениям - к родственным процессам конкуренции и конфликта. С экологическим подходом в биологии он разделяет интерес к отношениям взаимозависимости внутри и между популяциями, а также к взаимодействию популяций с их окружением (237; 23).

По мнению Г. и Ж. Ленски, человеческая история не является «хитросплетением событий, лишенным каких-либо смысловых связей» (237; 76). Напротив, в ней «со всей очевидностью просматривается наличие долгосрочных тенденций» (236; 554).

Наиболее значительную роль играют технологические изменения. Несмотря на имеющие иногда место периоды технического застоя («техностазиса») и регрессии, основу социокультурной эволюции составляют «технологическое развитие и его последствия» (237; 79). Суть технологического развития сводится к изменению диапазона и качества информации, пригодной для управления окружающим миром. «Я склонен полагать, что в основе всех или большинства тенденций лежит одна, объясняющая остальные. Эта тенденция - рост объема информации, которой располагает человечество, особенно той, которая необходима ему для воздействия на материальный мир, т. е. технологии» (236; 555).

Человеческий вид выделился из мира животных благодаря прорыву в сфере передачи знаний и в совместном использовании информации. Основная часть информации передается на генетическом уровне, но ее высшие формы усваиваются индивидуально. На смену знаковой коммуникации, т. е. общения с помощью знаков, приходит символьная коммуникация, т. е. общение с помощью символов, которые используются для кодирования, хранения информации и обмена ею с теми, чье непосредственное присутствие необязательно. Стало необязательным и непосредственные совпадение и во времени (информация передается от одного поколения другому). «Системы символов обеспечили че 158

ловечество принципиально новым способом связи и адаптации к биофизическому миру... Они явились функциональным аналогом генетических систем» (237; 18). Похоже, что в будущем количество и качество информации, доступной человечеству, позволит ему взять собственную эволюцию под сознательный и целенаправленный контроль. Это станет венцом процесса «эволюции эволюции» и обеспечит постоянное совершенствование самих ее механизмов.

Все остальные аспекты социальной жизни также тесно связаны с характером технологии. «Решения технологических проблем определяют диапазон и тех решений, которые общество может найти для других проблем» (237; 80). Предлагая следующую цепочку детерминации «технология - экономика - политика распределительная система» (234; 436), авторы считают такой вариант одним из возможных и допускают существование обратных связей - от других сфер общества к технологии. Но в целом «технологическое развитие является главной детерминантой совокупности глобальных тенденций - в популяции, языке, социальной структуре и идеологии. Оно определяет человеческую историю» (237; 10). Так, технология служит главным критерием деления истории человечества на стадии, или эволюционные фазы: охота и собирательство (до 7 тыс. до н.э.); выведение плодовых культур (с 7 тыс. до 3 тыс. до н.э.); развитие сельского хозяйства (с 3 тыс. до 1800 н.э.) и промышленности (с 1800 н.э.). В зависимости от местных природных условий могут возникать альтернативные линии эволюции, ответвляющиеся от основного направления. Некоторые общества могут создавать эквивалентные, но отличные от глобальной технологии, действующие с той же эффективностью, которая измеряется следующим образом: «стоимость общественного валового продукта, деленная на человеческую энергию, затраченную на его производство» (234; 93). Типология обществ представлена на рис. 8.2.

Талкотт Парсонс и расширенная теория дифференциации

В конце своей деятельной и плодотворной карьеры Талкотт Парсонс занялся проблемой долговременных исторических изменений. В книгах «Общества: эволюционные и сравнительные перспективы» (323) и «Системы современных обществ» (325) он изложил собственные, более ранние структурно-функционалистские концепции с целью использовать их для интерпретации эволюционных трансформаций человеческого общества.

Парсонс различает два вида процессов, происходящих в любой социальной системе. Одни, интегративные и регулирующие, имеют компенсаторный характер, поскольку обеспечивают восстановление равновесия после возмущений и гарантируют непрерывность и воспроизводство общества. Другие, а именно процессы структурных изменений, затрагивают систему основных ценностей и норм. «Структурные изменения - это изменения в ценностях, регулирующих взаимодействия единиц системы» (22785).

Структурные изменения осуществляются в соответствии с эволюционистской моделью. Каждая следующая фаза отличается возрастающей сложностью, что выражается в увеличении числа и разнообразия специализированных единиц внутри системы. Это с необходимостью требует новых форм кооперации, координации и организации. «Социокультурная эволюция, как и эволюция организмов, идет от простых форм к более сложным» (323; 2). Иными словами, «фактором, направляющим эволюцию, явля 160

ется возрастание способности к адаптации» (323; 26). Но это только общая тенденция, которая не исключает различия специфических эволюционных траекторий. Эволюция не однолинейна, а мультилинейна, «на каждом уровне она включает в себя достаточно широкое разнообразие различных форм и типов» (323; 2).

Парсонс выделяет четыре основных механизма эволюции: дифференциация, возрастание адаптивности, включение и ценностная генерализация (323; 22-23; 325; 26-28).

Первый - механизм дифференциации, т. е. формирования новых, специфических с точки зрения структуры и функций, единиц. «Дифференциация есть разделение единого, или структуры, социальной системы, на две или более единиц, или структур, различающихся своими характеристиками и функциональным назначением в рамках системы» (325; 26). Так, например, произошло разделение домашнего хозяйства семьи крестьянина на современное домашнее хозяйство и современную организацию наемного труда.
Возрастание адаптивности - это увеличение эффективности каждой новой единицы (целостности) по сравнению с прежней. «Адаптивное улучшение есть процесс, благодаря которому социальным единицам становится доступен более широкий диапазон ресурсов, в результате чего их функционирование может быть освобождено от некоторых прежних ограничений» (325; 27). Например, современная фабрика выпускает больше разнообразной продукции и делает это более эффективно, чем крестьянское хозяйство.
Механизм включения обеспечивает интеграцию в общество новых единиц - при условии сохранения их слаженной работы в новых условиях. «Эти проблемы, в том числе формирование новых норм, ценностей и правил, могут быть решены лишь путем включения новых единиц, структур и механизмов в нормативную основу социальной общности» (325; 27).
Ценностная генерализация - это механизм формирования общих нормативных стандартов путем включения разнообразных новых единиц и гарантии их поддержки и легитимности. «Когда сеть социально структурированных ситуаций становится более сложной, ценностный образец должен быть переведен на более высокий уровень генерализации, чтобы обеспечить социальную стабильность» (325; 27).

Все четыре механизма действуют вместе. «Состояние любого конкретного общества, а тем более системы взаимодействующих обществ... есть комплексный результат прогрессивных циклов, включающих эти (и другие) процессы изменения» (323; 23).

Эволюция проходит следующие стадии: 1) примитивную, 2) продвинутую примитивную, 3) промежуточную и 4) современную. Примитивное общество в высшей степени однообразно и гомогенно, в нем отсутствуют специализированные подсистемы. В основе социальных связей лежат родство и религия, а участие в жизни общества определяется предписанным статусом и тем или иным частным критерием. Продвинутая примитивная стадия начинается с разделением примитивного общества на подсистемы: политические функции отделяются от религиозных, а из последних выделяются религиозные и секулярные ценности. Общество становится стратифицированным, и жизнь в нем все больше определяется успехом, а не предписанием. В промежуточных обществах возникает письменность, позволяющая накапливать информацию, расширять границы общения и передавать традиции. Усложняется социальная стратификация общества, которая определяется более универсальными принципами. Ценности обобщаются и секуляризуются. Наконец, на западе, к северу от Средиземноморья, в том районе Европы, который входил в западную часть Римской империи, «возникает общество современного типа, формирующееся на единой - эволюционной - основе. Христианское общество западного типа обеспечило в дальнейшем базу, с которой «стартовало» то, что мы будем называть «системой» современных обществ «в чистом виде» (325; 1). Главные характеристики современности таковы: 1) полная дифференциация четырех подсистем: адаптационной, целенаправляющей, интегративной и поддерживающей; 2) доминирующая роль экономики, с ее массовым производством, бюрократической организацией, всеохватывающим рынком и деньгами как общей ареной и средством обмена; 3) развитие правовой системы как основного механизма социальной координации и контроля; 4) стратификация, основанная на универсальном критерии успеха; 5) расширение опосредованной, деперсонифицированной, сложной сети социальных взаимосвязей.

Образ эволюции, предложенный Парсонсом, подвергался критике за явно прозападные черты.

В качестве основного направления эволюционного развития ученый называет «западное» - от Израиля и Греции через Рим к современному Западу. Все остальные направления он считал эволюционной неудачей, как бы хорошо ни были приспособлены общества к окружающим условиям. Подобная схема явно этноцентрична. Она составлена из отдельных выборочных фрагментов западной истории, причем в ней используются понятия, значимые в социальном опыте индустриальных западных государств, особенно Америки (365; 52).

Нагляднее всего прозападная ориентация Парсонса проявляется в том, как он заканчивает свою историю эволюции: в наше время возникло «лидирующее общество», представляющее собой кульминацию эволюционного процесса, и это общество - Соединенные Штаты Америки. «Соединенные Штаты, - пишет Парсонс, - первая новая нация, выполняющая примерно ту же роль, которую выполняла Англия в XVII веке» (325; 87). Среди важнейших характеристик американского общества Парсонс называет

равенство возможностей, рыночную систему, независимость законов от правительства, отсутствие религиозного и этнического контроля, высокую ценность образования, а главное - наиболее заметный, чем в других странах, переход от неравноправия к эгалитарному порядку (325; 114).

Такое описание ситуации в США слишком идеалистично и далеко не во всем соответствует нынешним, порой весьма суровым реалиям американской жизни. Судя по официальным данным, в 90-х годах один из каждых семи граждан США находится за чертой бедности, уровень безработицы приближается к 10%, усиливается расовая и этническая напряженность, наблюдается постоянный экономический спад, и американское экономическое лидерство в мире оспаривается как Дальним Востоком, так и объединяющейся Европой. Но замечания Парсонса следует рассматривать в историческом контексте. Когда он проводил свой анализ, США переживали период расцвета, в них царили ощущения подъема и оптимизма. Его работы отражают это настроение. «Талкотт Парсонс, который писал в США 1950-х и 1960-х годов, чувствовал себя на вершине человеческой цивилизации, как и Огюст Конт, который в 30-х годах XIX века верил, что его Франция являет собой образец будущего для всех остальных, менее развитых обществ того времени» (82; 39).

Неофункционализм и споры о дифференциации

В 80-х годах начались серьезные теоретические дискуссии вокруг утверждения эволюционизма о том, что социальная эволюция следует в направлении растущей структурной и функциональной дифференциации. Эта идея уже фигурировала в «законе

163

эволюции» Герберта Спенсера (см. гл. 7), но наиболее полно ее разработал Эмиль Дюркгейм в своей первой большой книге «О разделении общественного труда» (99). Взяв один аспект дифференциации - разделение труда, Дюркгейм вывел общую закономерность, согласно которой оно на протяжении человеческой истории регулярно совершенствуется (99; 223). Полярная типология «механической солидарности» и «органической солидарности» (см. рис. 7.2) является просто дальнейшей разработкой этой идеи. Формулировка Дюркгейма оказалась наиболее влиятельной во всех позднейших дискуссиях. «Начало современной теории, рассматривающей социальные изменения как проявление дифференциации, положил Дюркгейм» (10; 51).

Концепция разделения труда относится прежде всего к сфере производства и к специализации занятий или профессий. По определению Нейла Дж. Смелзера, «структурная дифференциация это процесс, в котором одна социальная роль или организация ... подразделяются на две или более роли или организации... Новые социальные единицы структурно отличаются друг от друга, но если взять их в совокупности, то они будут эквивалентны исходной» (359; 2). Разделение труда - пример именно такой дифференциации. Дитрих Рюшмейер объясняет это следующим образом.

Структурная дифференциация включает в себя разделение труда, но, в отличие от старой концепции, не ограничивается сферой экономики, а охватывает политические, экономические, культурные и другие социальные роли. Более того, дифференциация распространяется на специализацию организаций и институтов в той же мере, как и на специализацию ролей (347; 141).

Очевидно, что идея дифференциации соответственно включает в себя «общие контуры мировой истории» (10; 49), а также общие черты современной эпохи, когда этот феномен достигает беспрецедентного масштаба. Но данная теория оказалась ограниченной в двух отношениях: во-первых, она не объясняет причинного механизма распространения всепроникающей тенденции к дифференциации (то, что Дюркгейм доказывал с помощью таких аргументов, как «демографическое давление» или «удельный вес морали», которые вряд ли можно считать удовлетворительными), и, во-вторых, она не позволяет дать исторически обоснованный анализ последствий, побочных эффектов и напряженностей, возникающих в результате дифференциации в различные эпохи, а также весьма многочисленных случаев отступлений, структурных слияний, объединений и т.д. Александер называет это «проблемой Дюркгейма». Сначала ее пытались решить представители первого поколения структурных функционалистов: Талкотт Парсонс (323; 325), Нейл Смелзер (359), Шмуэль Айзенштадт (102), а позднее, в 80-х годах, к ним присоединились теоретики так называемой школы «неофункционализма» (9; 347; 10; 15; 412).

В качестве иллюстрации к тому, что можно назвать теорией неодифференциации, я бы назвал работу Дитриха Рюшмейера «Власть и разделение труда» (347). Автор стремится ответить на оба вопроса, упущенных Дюркгеймом: он старается показать причинный механизм и «привязать» общую тенденцию к отдельным ограниченным фактам, допуская исключения и отступления от общего направления. Предполагая, как и Дюркгейм, что «разделение труда и социальная дифференциация являются такими социальными процессами, которые лежат в основе сдвигов к более сложным социальным структурам» (347; 1), он сосредоточивает внимание на власти - том существенном факторе, который вносит свой заметный вклад в процесс дифференциацию. Факторы большей эффективности, производительности и адаптивности, выдвигаемые другими авторами, только вызывали вопросы: эффективность для кого (по чьему критерию)? продуктивность для кого (согласно «предпочтительным» - для кого? «структурам»)? адаптивность для кого (для удовлетворения чьих потребностей)? Рюшмейер доказывает, что власть имущие всегда могут добиться разделения труда в соответствии с собственными частными интересами или заблокировать дифференциацию, если она вдруг будет противоречить им. В книге приводится множество документальных свидетельств того, что «именно те, кто обладает наибольшей властью, в наибольшей степени определяют и критерий эффективности различных форм разделения труда, и частные формы социального производства и воспроизводства» (347; 171).

Обращаясь за доказательствами к конкретным историческим ситуациям, Рюшмейер смело решает и вторую проблему Дюркгейма, стараясь не игнорировать исключения из правила, тем более, что таких исключений немало. Во-первых, для многочисленных аграрных обществ, весьма распространенных в человеческой истории, достаточно типично состояние стагнации. Вовторых, можно привести целый ряд примеров, когда после периода совершенствования разделения труда этот процесс свертывался (падение Римской и Византийской империй, упадок Древнего Египта и Персии и т.д.). В-третьих, нередко в социальных структурах, находящихся на различных уровнях, наблюдаются противоположные тенденции: централизация и углубление разделения труда на правительственном уровне и совершенно иное

165

положение дел на местном - в селах, городах, регионах, где люди зарабатывают себе на жизнь более простыми способами (347; 150). В-четвертых, в современном обществе возникают любопытные ситуации, когда граждане объединяются для выполнения какойлибо общей, объединительной роли, которая оказывается выше и важнее, чем все социальные разделения или индивидуальные предпочтения в области морали и религии (например, протестантизм заимствует значительную часть религиозных воззрений у специализированных институтов церкви). В качестве причинных факторов торможения и блокирования процесса дифференциации, приводящих к отклонениям от общей тенденции, могут выступать и ограниченные групповые интересы власть имущих.

Работа Рюшмейера является лишь одним из последних, свежих примеров того, как «проблема Дюркгейма» и подобные, более поздние исследовательские программы влияют на теоретические дискуссии, продолжающиеся вот уже почти сто лет.

Обращение к биологическому эволюционизму

Как мы уже отмечали, Конт и Спенсер заимствуют формулировку своей основной идеи из биологии, в частности, опираются на наиболее известное положение Чарлза Дарвина (1809-1882) в его фундаментальном исследовании «Происхождение видов» (92). И представители классического эволюционизма в социологии, и большинство неоэволюционистских школ придерживались скорее спенсеровского представления об органическом росте, а не дарвиновского естественного отбора. Лишь недавно социология всерьез обратилась к дарвиновскому наследию. Вместо прежних теорий, известных как «теории развития», или «онтогенетические теории» (69; 3) и «теории стадий», или «теории органической дифференциации» (82; 13), некоторые неоэволюционисты предложили «теорию естественного отбора» (82; 29) и теории «социокультурного изменения» и «селективного сохранения» (245; 236). Их авторы убеждены, что «дарвиновская модель обнаруживает фундаментальные аналитические сходства между биологической и социокультурной эволюцией» (229; 306) и что можно «описывать механизмы социокультурной эволюции по аналогии с дарвиновской моделью случайного изменения и отбора» (245; 264). Фактически главные аналогии и модели, составляющие основу эволюционной теории, были полностью переведены на ее собственный язык.

Рэндалл Коллинз определяет разницу между прежними и новыми взглядами следующим образом.

166

Если, согласно классической эволюционной теории, общество уподобляется растущему организму, в котором идет постоянная дифференциация на специализированные органы и функции, то новое направление разделяет дарвиновскую идею о возникновении видов путем изменений и естественного отбора тех форм, которые лучше всего приспосабливаются к окружающим условиям. В первом случае общество рассматривается как единый организм, который растет в течение жизни; во втором - как разнообразные виды (популяции организмов), часть из которых смогла адаптироваться, а часть - нет (82; 13).

Подобное изменение перспективы стимулировало новую волну теоретических поисков. «Эволюционное мышление продвинулось с периферии социальной теории к ее центру» (69; 3).

Базовый механизм эволюции был определен Дарвином как «удержание благоприятных и отказ от неблагоприятных изменений» (92; 81). Логика процесса подчиняется трем принципам: принципу вариации (случайных мутаций в популяции); принципу отбора (борьбы за существование); принципу выживаемости наиболее приспособленных (репродуктивный успех), что приводит к воспроизводству черт, присущих выдержавшим отбор индивидам («наследуемые» характеристики), в будущих поколениях.

Как известно, когда-то в биологии бытовала весьма наивная точка зрения, согласно которой между полностью сформировавшимися индивидами идет своего рода соревнование, борьба за существование и таким образом производится естественный отбор. Открытия Иоганна Г. Менделя (1822-1884) привели к предельно абстрактной идеи о генах, участвующих в эволюционной селекции. Нечто похожее наблюдается и в социологической, или «социокультурной», теории эволюции, где в качестве эволюционирующих рассматриваются уже не популяции или личности, а, скорее, некоторые совокупности абстрактных социальных отношений, или, по последней версии, совокупности правил, собранных в «системы правил» (69; 261; 96). «Наш подход, - пишут Дитц и Берне, - концентрирует внимание на процессах, благодаря которым социальные правила отбираются, обобщаются и передаются или репродуцируются... Эволюционные силы влияют на многообразие популяции, а процессы передачи и селекции благоприятствуют некоторым правилам, в результате чего они начинают доминировать. Это - репродуктивный успех, или культурное соответствие» (96; 263).

И для биологической, и для социологической теорий пока остается открытым вопрос относительно источников первичных изменений (отклонений). Почему элементы популяции столь разнообразны и разнородны? Некоторые авторы утверждают, что, «как и Дарвин, современные обществоведы не разбираются в за 167

конах, управляющих возникновением изменений» (229; 292). Большинство из них ссылаются на инновации, открытия, аберрации, отклонения в поведении, смещения и тому подобные случайные и непредсказуемые факторы. Согласно другой позиции, изменения не обязательно имеют случайный характер, они могут быть результатом целенаправленного конструирования, «поиска людьми таких стратегий поведения, которые в чем-то превосходят прежние» (245; 247). Более глубокое проникновение в загадку изменений принадлежит авторам, которые обращают внимание на эволюцию систем правил. Том Берне и Томас Дитц предполагают, что изменчивость правил может определяться рядом обстоятельств. (1) Во время социальной передачи правил (учителями) они выражаются словесно, что открывает путь к своеобразному смешению формулировок. (2) Любое применение достаточно общих правил требует их интерпретации, и в этом заключается еще одна предпосылка для искажения первоначального смысла. (3) Люди допускают ошибки и погрешности при формулировании и выполнении правил. (4) Люди активно ищут правила и экспериментируют с ними, особенно, если они не удовлетворены теми, которым непосредственно должны подчиняться сейчас. (5) Люди участвуют в игровых и даже ненормативных видах деятельности, которые могут порождать, вырабатывать новые правила, распространяющиеся на важные стороны жизни. (6) Всегда есть возможность проникновения правил извне - либо через личные контакты, либо через средства массовой информации (69; 264).

Существует еще одна загадка - механизм отбора, т. е. «выборочного воспроизводства образцов поведения и сознания в рамках общества» (229; 302). Почему одни элементы наследуются, тогда как другие отбрасываются? «Как среди множества комбинаций, постоянно возникающих в любой популяции, отбираются те, которые сохраняются и институциализируются?» (245; 251). Этот вопрос в действительности заключает в себе три различных вопроса: кто или что служит в качестве движущей силы, производящей отбор? какой критерий используется в процессе отбора? как действует отбор?

Берне и Дитц различают «^-отбор» («^-селекцию»), сознательно осуществляемый власть предержащими, реформаторами, лидерами, устанавливающими правила для других; «5-отбор» («5-селекцию»), непреднамеренно производимый посредством принуждения или благодаря возможностям, возникающим в установившихся структурах; «w-отбор» («w-селекцию»), который «работает» через естественные, объективные ограничения материального окружения. Например, «люди не могут вводить правила, которые нарушают законы физики или биологии» (69; 266-267). Авторы подчеркивают важность сознательных, целенаправленных действий человека, что игнорируют или полностью отрицают сторонники более механистических версий эволюции.

Что касается адаптивного или воспроизводственного (репродуктивного) успеха, т. е. функциональной ценности какого-либо института, правила, образа жизни для выживания и способности к воспроизводству, то, по мнению некоторых авторов, редко бывает так, что единственная цель человека - просто выжить или приспособиться. «В человеческом обществе важное значение имеет повышение чувства удовлетворенности или комфорта» (245; 256). Наконец, в качестве конечного критерия можно предположить усиление способностей общества к деятельности, составляющих потенциал его самотрансформации (см. гл. 15).

Способы отбора трактуются весьма широко: от простой дарвиновской «борьбы за существование», затем «борьбы за подкрепление» (имеются в виду усилия, затрачиваемые на приобретение вещей, с помощью которых удовлетворяются человеческие потребности) (229; 297) до «борьбы за удовлетворение», т. е. «благоприятный баланс удовольствия и страдания» (245; 257). Я предложил бы еще один, может быть, последний способ отбора: «борьбу за деятельность», т. е. за освобождение от негативного принуждения и расширение позитивной свободы преобразовывать собственное общество (см. гл. 15).

Как откровенно заявляют сторонники неоэволюционистской теории социокультурного отбора, она еще находится «на начальной стадии развития в системе социальных наук» (69; 275). Тем не менее эта теория выглядит гораздо более перспективной, чем классический эволюционизм и некоторые «не-дарвинистские» ветви неоэволюционизма, рассмотренные ранее. Ее принципиальная новизна заключается в отрицании детерминизма, финализма, фатализма, линейности и постепенности. Вместо этого в ней большое значение придается случайности, вероятности, ограниченности, открытости процесса, качественным факторам и решающей роли человеческой деятельности. «Для того чтобы добиться успеха, необходим теоретический синтез эволюционной биологии и социальной науки, равно как более полное и систематизированное познание окружающей среды, в том числе культурной, условий и исторических превратностей судьбы Homo Sapiens и его общества» (245; 236).