XVII ВЕК ВВЕДЕНИЕ ОТ XVI К XVIII ВЕКУ

XVII ВЕК

ВВЕДЕНИЕ ОТ XVI К XVIII ВЕКУ

Художественная культура XVII века представлена многими блестящими именами, среди которых Шекспир и Мильтон, Серван­тес и Лопе де Вега, Корнель, Расин и Мольер, Караваджо, Бернини, Пуссен, Веласкес, Рубенс, Рембрандт. И все же твор­ческие достижения современных им представителей музыкального искусства Монтеверди и Фрескобальди, Люлли и Куперенов, Шюца и Пёрселла нисколько не меркнут перед величием литературы и изобразительных искусств. Можно утверждать даже, что музыка в XVII столетии двигалась вперед с наибольшим напряжением и прошла от XVI к XVIII веку особенно большой путь. Она ведь получила от эпохи Возрождения прекрасное, но все же не столь богатое наследие, как, например, живопись и скульптура; ей пред­стояло многое преодолеть и многое завоевать, в эволюции свет­ских музыкальных жанров с характерными для них системой обра­зов, тематикой и особенностями формообразования. XVII век стал временем неустанных творческих исканий, новых композиторских решений, порой настоящих открытий, поразительных по их непред­сказуемости.

Во всех областях художественного творчества так или иначе выражалось тогда высокое духовное напряжение, характерное для. эпохи в целом. Его обусловили многие исторические причины.

Весьма ощутимой в XVII столетии становилась неравномер­ность в развитии различных стран Западной Европы, которая, в свою очередь, по-разному влияла на судьбы литературы — или изобразительных искусств — или музыки. Италия, ослабевшая к

этому времени политически и экономически, мучительно пережива­ла кризис ренессансного гуманизма в новых исторических усло­виях. Углублялась внутренняя разрозненность страны, большая часть которой находилась в порабощении у Испании, выступали местные симптомы рефеодализации, действовала католическая реакция. Иной складывалась историческая обстановка во Фран­ции,- где в процессе поисков временного социального равновесия восторжествовал «классический» абсолютизм с его центростремительными тенденциями. Трагическим безвременьем обернулся едва ли не весь XVII век для Германии: изнурительные бедствия Тридцатилетней войны (1618—1648) усугубили раздробленность, нищету, экономическую, политическую и духовную отсталость. В Англии была, как известно, осуществлена буржуазная револю­ция, тесно связанная, однако, с пуританским движением. Вместе с тем в художественном развитии этих стран не было внутренней изоляции: немецкие мастера получали сплошь и рядом образо­вание в Италии, итальянские музыканты работали при дворах немецких властителей, во Франции, в Англии. Тем-самым различие общественных условий реально ощущалось художниками того времени и не могло не сказаться на их мировосприятии.

Примечательно, что в развитии музыкального искусства вы­двинулись на первый план в XVII веке не обязательно те страны, которые были тогда важнейшими в истории других искусств. Так, историки литературы имеют основание подчеркивать, что центр духовной жизни Западной Европы постепенно переместился из Италии и Испании во Францию и Англию, историки живописи акцентируют также передовую роль Голландии. Для истории музыки важнейшей страной и в XVII веке остается Италия, сохра­няющая для этого искусства роль духовного центра. Неоспоримо и значение Франции. В то же время Голландия ничего особенно существенного на путях музыкального искусства Европы в XVII столетии не дает. Отсталая же и разрозненная Германия выдвигает целую плеяду значительных музыкантов и величайшего из них в XVII веке Генриха Шюца. Англия переживает нелегкое время для своей музыкальной культуры в связи с особенностями пуританского движения, и вместе с тем в ней появляется истинный гений национальной музыки — Генри Пёрселл. Все это — в сопо­ставлении с судьбами других искусств — еще более обостряет ощущение неравномерности в художественном развитии европей­ских стран.

Как объяснить, что в одной и той же стране музыка пережи­вает расцвет, когда другие искусства отступают перед ней, или живопись достигает вершин, а музыка словно утихает, отходит на второй план? Искусства имеют каждое свою специфику: смысл слова и твердая понятийность господствуют в литературе; нагляд­ность образов и концепций характерна для изобразительных искусств; музыка наиболее сильна передачей человеческого чув­ства, а понятийность и наглядность передаются в ней лишь опосредованно. В зависимости от того, в чем именно нуждается

творческая мысль, действующая в определенных общественных условиях, на первый план может выходить то или иное искусство. Во время великого Баха, например, ни живопись, ни литература Германии не выдвинули сколько-нибудь близких творческих величин. Мало того: ни в одной из европейских стран не было тогда композиторов, равных Баху.

Особая напряженность в духовной жизни общества возникала в XVII веке также из-за острых противоречий межу развитием передовой научной мысли — и воинствующей религией, отстаивав­шей устаревшие представления о мироздании, о природе, о процес­сах жизни. С одной стороны, XVII столетие выдвинуло крупней­ших ученых — Галилео Галилея, Кеплера, Гарвея, Декарта, Нью­тона, Лейбница, смело разрабатывавших новые идей в области астрономии, космологии, физиологии, физики, математики и фило­софии. С другой стороны, католическая церковь поощряла рели­гиозный фанатизм; коварно и жестоко действовала инквизиция (на кострах сжигались «ведьмы»!); преследовались все, кто подо­зревался в «вольномыслии» — от Галилея до поэтов и драматур­гов. По всей вероятности, непосредственное воздействие новых научных идей на судьбы музыкального творчества было в XVII ве­ке не слишком ощутимо. Однако такие научные интересы, как внимание к проблемам движения, динамики в точных науках и философии, как изучение воздушной атмосферы, имеют себе аналогии в образной сфере искусств, в том числе музыкального искусства. Движение чувств, их развитие и противоборство в душе человека, существование личности в определенной среде — это новые сферы выразительности в музыкальном искусстве XVII века, прежде всего в оперном театре. Но главное заклю­чалось в том, что крупнейшие из музыкантов, находясь тогда обычно на службе церкви, большого или малого двора, зачастую связанные в творчестве с религиозной тематикой, не могли не ощу­щать растущее духовное напряжение своего времени: столкнове­ния науки и религии, передовой мысли и воинствующей церкви, расшатывание прежних представлений о мире, о вселенной, о природе человека, все открывающуюся неустойчивость, казалось бы, вечных истин об идеальном и материальном.

Само положение итальянских, французских, немецких, испан­ских музыкантов, как и их коллег в других европейских странах, было в XVII веке достаточно трудным и противоречивым. Эпоха Возрождения несомненно способствовала росту самосознания художников, сложившихся, например, в атмосфере итальянского гуманизма. И однако в дальнейшем личность крупного музыканта оставалась чаще всего ограниченной условиями работы и зави­симой либо от местного церковного начальства, либо от произ­вола светских властителей. Чем масштабнее оказывались встаю­щие перед ней творческие проблемы, тем сильнее давала себя знать эта зависимость. Именно развитие новых крупных жанров (опера, оратория), движение инструментальной музыки вширь и вглубь совершались тогда главным образом при дворах или в цер-

ковно-концертной обстановке; иные формы оперной или концерт­ной жизни еще едва складывались. Время от времени тот или иной крупный музыкант входил в конфликт с теми, от кого практически зависел, покидал службу в поисках большей свободы действий. Так было, например, с Монтеверди. Это же испытывали нередко и представители других искусств.

Вместе с тем как раз именно личность, с ее внутренним эмоциональным миром, вошла в искусство и заняла там место, ка­кого никогда не занимала в музыке Возрождения. Это была личность послеренессансного времени, остро чувствующая, напря­женно мыслящая (более чем действующая). Человек заявлял о себе, казалось бы, в полный голос, и его внутренний строй посте­пенно раскрывался как богатый, исполненный контрастов и духов­ного напряжения. Но тот же человек был во многом не свободен в своем отношении к миру и его мироощущение не могло быть гар­моничным. Над его чувствами и стремлениями тяготело нечто, не вполне им постигаемое, — нереальное, религиозное, фантастиче­ское, мифическое, фатальное. Мир все полнее открывался ему усилиями передовых умов, противоречия его выступали вопиющи­ми, а разрешения встающих загадок все же не было, ибо еще не пришло последовательное социальное и философское осмысление действительности. Старое и новое боролись в сознании человека. Воля его оказывалась связанной. Драматизм мироощущения уси­ливался, но пока еще носил по преимуществу скованный характер. Трагическое уже находило выражение в музыке, но еще не дейст­венное, а внутренне-психологическое. Во всем этом, что многосто­ронне выражено средствами искусства, несомненно проявились реальные черты общественной психологии, когда эпоха Ренессанса была уже в прошлом, а эпоха Просвещения еще не наступила.

Искусство XVII века стало более драматичным, динамичным, экспрессивным в целом, более личностным, нежели в эпоху Возрождения. В нем более тонко проступило чувство среды — жанровой, бытовой, жизненной, духовной, в которой существовал человек. Оно более широко воплотило образные контрасты различ­ного плана — как психологического, так и изобразительного. При высоком творческом потенциале оно, однако, не достигало гармоничности, свойственной художественной культуре Возрожде­ния. Об этом же говорит и история литературы XVII века.

Естественно, что новые образы, новые темы, характерные для музыкального искусства XVII столетия, потребовали и новых средств выразительности: значительного обновления музыкально­го языка, стилистики, а также новых принципов формообразова­ния, новых жанров. Это не значит, что все достигнутое раньше было отвергнуто и забыто. Даже полифония строгого письма, против которой яростно выступали новаторы из флорентийской камераты на рубеже XVI и XVII веков, получила богатое даль­нейшее развитие на новой гармонической основе. Вместе с тем возникли и совсем новые жанры, связанные с иными принципами музыкального письма: опера, кантата, оратория — на основе мо-

314

нодии с сопровождением как своего рода антитезы классической полифонии XVI века.

Подобно тому как в литературе выходят на первый план круп­ные жанры (роман, виды драматургии), в музыкальном искусстве XVII века все большее значение приобретают синтетические жанры, прежде всего опера. К своеобразному укрупнению тяготеет и инструментальная музыка с ее циклическими (сюитными, сонат­ными, концертными) тенденциями. При этом, несомненно, внутрен­не слабеет зависимость музыкального искусства и его различных жанров от церкви. Опера возникает как программный жанр свет­ского искусства — в опоре на античную эстетику. Оратория, хотя внешне и связана с духовными сюжетами, по существу пере­рождается со временем в концертную оперу, Многочисленные «церковные сонаты» (sonata da chiesa — в отличие от сюиты), по существу, ничего собственно церковного в себе не несут. Сло­вом, и в области музыки, как в других искусствах, в литературе, происходит своего рода секуляризация художественного творче­ства. Одновременно сама католическая церковь изыскивает новые способы завоевания аудитории и неизбежно допускает уступки в этом процессе «обмирщения» традиционных жанров религиоз­ной музыки или даже стремится использовать, например, опер­ный театр в собственных пропагандистских целях.

По-разному складывался путь музыкального искусства в за­падноевропейских странах от XVI к XVIII веку. Наследие Ренес­санса имело наибольшее значение для Италии и — отчасти через нее — приобретало немаловажную роль для крупнейших музы­кальных деятелей других стран. Мадригал XVI века получил новое развитие в XVII и по-своему оплодотворил также хоровое начало ранней оперы, Полифонические традиции Палестрины и других мастеров его времени многосторонне разрабатывались на новой основе композиторами XVII столетия, и мощное движение от классики строгого стиля к новым вершинам полифонии у Баха и Генделя, по существу, не прерывалось в Западной Европе. От венецианской школы, возглавленной Андреа и Джованни Габриели, шли ценные творческие импульсы и за пределы Италии, например к Шюцу. Итальянские мастера XVII века, в свою оче­редь, приобретали известность в других странах, импортируя во Францию или к немецким дворам, в частности, новое оперное искусство. Выходцем из Италии был и создатель французской оперы — Жан Батист Люлли.

На протяжении всей эпохи итальянская музыка развивалась очень интенсивно, будучи представлена многими композиторскими именами и широким кругом жанров. Пожалуй, только в Италии в такой полноте сочетались творческие интересы к крупным синтети­ческим жанрам, новым, перспективным, — и к инициативной раз­работке различных инструментальных жанров, к их преобразова­нию на пути к сюите, старинной сонате, концерту, классической фуге. Итальянские мастера находили тогда много нового, совер­шали подлинные творческие открытия, не стеснялись эксперимен-

315

тами и не боялись порой даже экстравагантности. Монтеверди и Фрескобальди в первой половине XVII столетия, Алессандро Скарлатти и Корелли к концу его были истинными новаторами, смело и глубоко оплодотворившими оперное искусство и инстру­ментальную музыку. Особенно ярко выступает на общем фоне сила творческой фантазии Монтеверди В опере и Фрескобальди в музы­ке для органа. Кажется, что они оба далеки от какой бы то ни было проторенной колеи, неожиданны в своих открытиях, творчески не­истощимы.

Во Франции наиболее значительные явления музыкального искусства сосредоточены во второй половине XVII века, когда про­исходит подъем малых инструментальных жанров (по преимущест­ву музыка для клавесина) и складывается национальный тип оперы в творчестве Люлли. И в том и в другом, вне сомнений, уже проступают характерные признаки именно французской творче­ской школы — с ее вниманием к поэтическому тексту в деклама­ционном складе оперной мелодии, с ее тяготением к танцеваль­ным ритмам и тонкой колористичности, изящной отточенности форм у клавесинистов (особенно у Ф. Куперена).

При всех исторических трудностях, которые переживала Германия в трагическом для нее XVII веке, она выдвинула мно­жество композиторских имен и процесс музыкального развития в ней, хотя порой, казалось, и прерывался силой обстоятельств, все же не останавливался и даже не очень задерживался. Инстру­ментальные жанры (особенно музыка для органа в полифониче­ской традиции), сольная и хоровая песня, интерес к оратории, пер­вые шаги оперного искусства — все здесь свидетельствовало о крупных творческих возможностях, которые не могли быть пол­ностью воплощены в годы безвременья. Тем не менее многое было уже сделано, уже достигнуто — прежде всего усилиями крупных композиторов-органистов Пахельбеля, Букстехуде, Бёма, Рейнкена — старших современников и предшественников Баха. На об­щем, фоне упорного творческого труда и пытливой работы мысли особо возвышается как недосягаемая вершина творчество великого Шюца. Небывалая широта охвата не только различных музыкальных жанров, но различных тенденций музыкального раз­вития в хоровой и инструментальной музыке на основе полифони­ческих и оперно-монодийных достижений предшественников дела­ют искусство Шюца едва ли не уникальным для XVII века; все из прошлого синтезируется и преобразуется им в новом целом, и най­денные решения (в ораториях, духовных симфониях, маленьких духовных концертах) не повторяют одно другое, обнаруживая не­исчерпаемые творческие силы немецкого мастера.

Своим путем двигалось музыкальное искусство в Англии, о чем уже шла речь. Как увидим дальше, своеобразен был и путь музыки в Испании. Хотя невозможно отрицать реальность твор­ческих связей между странами Западной Европы, хотя крупные мастера той или иной страны временами оказывали воздействие не только на своих соотечественников, — все же на первый план в

316

XVII веке выступают особенности национальных школ, даже их эволюции в европейском музыкальном искусстве. Эта художест­венная многоликость вообще очень характерна для эпохи и выра­жается как в широте композиторских исканий, даже обилии экспериментов в различных жанрах; как в широкой инициативе крупных творческих личностей, так и в процессах сложения и раз­вития целых творческих школ.

В современном зарубежном музыкознании принято для всего искусства XVII века (а также для творчества Баха и Генделя) единое обозначение «музыка эпохи барокко». Однако удивительное многообразие творческих проявлений, отметившее эпоху, не поз­воляет безоговорочно принимать такое определение. Действитель­но, стиль барокко, как стиль экспрессивный, драматичный, с характерными образными контрастами и нарушением гармоничности мировосприятия, в значительной степени проявился и в области музыки. Но далеко не все в ней развивалось в образной системе стиля барокко. Во Франции при Люлли сложился и восторжество­вал стиль классицизма — как и во французской драматургии. Искусство Баха разрывает рамки стилевой системы барокко и образует собственный индивидуальный стиль (как это было с Рембрандтом и с другими гениальными художниками).

Итак, сложная и противоречивая эпоха, пролегающая между Возрождением и Просвещением, во многом переходная, изобилую­щая разносторонними творческими исканиями, не поддается еди­ному стилевому определению. Однако и в ней на поверку есть свое единство высшего порядка, которое охватывает все крупнейшие художественные свершения, все лучшие имена, все важнейшие события. Это единство в конечном счете определяется специфи­ческой ролью искусства в социально-историческом развитии западноевропейских стран.

«Осмысляя своеобразие семнадцатого века как эпохи, — пишет советский историк литературы, — необходимо учитывать, что последняя играет во многом узловую, критическую роль в развитии того процесса борьбы между силами, защи­щающими феодальные устои, и силами, расшатывающими эти устои, начальная стадия которого относится к эпохе Возрожде­ния, а завершающая охватывает эпоху Просвещения» ¹. Понятно, что в этих условиях поступательное идейно-культурное движение прогрессивных сил встречает большие препятствия на своем пу­ти, тормозится реакционными процессами, непроизвольно задер­живается. Но оно все-таки побеждает, достигая победы — при неизменно высоком напряжении сил, в неустанной борьбе — социальной, повседневно-жизненной, творческой. Для музыкаль­ного искусства XVII век был более всего эпохой великого преодоления — преодоления религиозной тематики, ограни­ченности образной системы прошлого, внеличного начала в хоро-

¹ Виппер Ю. О «семнадцатом веке» как особой эпохе в истории западно­европейских литератур. — В кн.: XVII век . в мировом литературном развитии. М., 1969, с. 20.

317

вой классике строгого стиля, подчиненной роли музыки вне широ­ты светских творческих концепций. Но не одно прошлое преодо­левалось тогда. Главный пафос времени, захвативший все сферы духовной деятельности, состоял в преодолении глубоких противо­речий, порожденных развитием общества от XVI к XVIII веку. Именно это напряжение духовных сил, которого словно дожида­лась музыка, помогло и ей преодолеть известную ограниченность своего действия и совершить то, что было недостижимым даже в духовной атмосфере Возрождения. Противоречивая эпоха вы­двинула великих художников — новых, оригинальных, неисчерпае­мых. Во многом они подняли целину музыкального искусства, со­здав оперу, кантату, ораторию, новые инструментальные жанры, подводя в итоге музыкальное искусство Западной Европы к перио­ду Баха — Генделя. В большинстве эти художники не имели даже подражателей-эпигонов, ибо не было еще проторенной колеи для этого. Но зато они приобрели последователей: их дело продолжили лучшие представители будущих поколений. Победа человеческого духа, одержанная в поистине драматич­ных исторических условиях, сообщает особое величие этой эпохе. Прогрессивные гуманистические силы искусства, заложенные в нем еще Ренессансом, широко развернулись, преодолели все пре­пятствия, выдержали все испытания на пути от XVI к XVIII веку. Не забудем, однако, что мы оцениваем это уже на большой исторической дистанции, осознавая направление, в котором шел процесс, его конечные цели. Внутри же XVII века такой ясности перспектив для современников, надо полагать, еще не было. Про­тиворечивость эпохи, ее высокий творческий накал при множест­венности творческих проявлений и неравномерности социального и художественного развития разных стран отнюдь не способство­вали ясности общей картины. Вместе с тем в самом подъеме творческой мысли и тогда, несомненно, поражала большая сти­хийная мощь, удивительная свежесть жизнеощущения. Поток дви­жения словно не вошел еще в единое русло. Он мчался, взмутненный и бурлящий, прорываясь сквозь тяжелые преграды и сме­тая их на своем пути.