Тогда при Олзђ Гориславличи сђяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-божа внука…

10. Тогда при Олзђ Гориславличи сђяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-божа внука…

Фрагмент «Тогда при Олзђ Гориславличи сђяшется и растяшетъ усобицами, погибашетъ жизнь Даждь-божа внука…» всегда порождал острые дискуссии трактователей «Слова…». Смысл, который старается придать тот или иной исследователь данному фрагменту, всегда оказывается слишком одиозным для произведения, написанного в XII веке. Здесь мы имеем дело не просто с нарочитой манифестацией пережитков язычества, а с прямым вызовом христианству. Этот вызов никак не вяжется с общей идеей произведения, написанного автором, который крайне озабочен тем, что язычники («поганые») «съ всех странъ прихождаху съ победами на землю Русскую».

Одиозен в данном фрагменте, прежде всего, Даждь-Бог, поскольку исследователи склонны видеть в нём языческое божество восточных славян, которое упомянуто в целом ряде древних письменных памятников. Так, например, в «Повести временных лет» под 980 годом говорится о том, что «Володимер… постави кумиры на холму вне двора теремного: Перуна древяна… и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь. И жьряху им, наричающе я богы и привожаху сыны своя и дъщери и жъряху сыны своя и дъщери и жъряху бесом и осквьрняху землю требами своими» [ПВЛ, 1950, с. 95]. Известно также, что поклонялись на Руси этим кумирам совсем недолго. Дело в том, что Владимир, приняв христианство, «изби вся идолы: Перуна, Дажьбога и Мокш и прочая комиры (так!)». Таким образом, Русь распрощалась с этими кумирами отнюдь не против воли русских князей, и видеть в князьях тайных сторонников поверженных и избитых кумиров, нет оснований. Ещё меньше оснований полагать, что простой народ пронёс сквозь века веру в это божество, которое неожиданно было навязано и отвергнуто княжеской верхушкой. Широкий круг исследователей подобно Е. В. Аничкову придерживается мнения, что «воздвигнутый Владимиром пантеон богов преследовал цели политического объединения». «Из политических расчётов свой собственный дружинно-рюриковский Перун должен был быть обставлен богами подчиненных Игоревичам племён и народцев…» [Аничков, 1914, с. 327, 341]. Многие исследователи даже Перуна отказываются рассматривать в качестве извечного верховного божества славян. Так, например, Б. А. Рыбаков пишет: «Следует полностью согласиться с Е. В. Аничковым, что Перун не извечное божество славян, а бог княжеско-дружинных социальных верхов, прямо связанный с рождением государственности» [Рыбаков, 1988, с. 437].

По мнению большинства исследователей, Дажьбог, как и Хорс является солнечным божеством. В Ипатьевской летописи под 1114 помещена вставка из Хроники Малалы, повествующая о языческих богах, как о земных царях. В ней упоминаются царь Феост (Гефест) и его сын царь Солнце (Гелиос). Славянский переводчик Хроники Малалы отождествляет Феоста со Сварогом, а Солнце — с Дажьбогом: «И по сем (после Сварога. — В. В.) царствова сын его именем Солнце, его же наричают Дажьбог… Солнце царь сын Сварогов, еже есть Дажьбог…» [Шахматов, 1916, с. 351]. В. Л. Виноградова, подобно переводчику Хроники Малалы, настаивает, что Даждь-Бог вовсе не бог, а человек [Виноградов, 1985, с. 146—151]. С этим трудно не согласиться, поскольку имя Солнца наверняка носило не солнечное божество.

В отношении Дажбожья внука, который упомянут только в «Слове…», исследователи могут только гадать. Первые издатели «Слова…» полагали, что Дажь-бог — «кумиръ, въ Кïеве боготворимый, — податель всякихъ благъ. Пользующïеся благоденствïемъ, как даромъ Даждь-божевымъ, названы его внуками». Эти соображения приведены в примечаниях к тексту «Слова…». Первые издатели «Слова…» явно игнорировали тот факт, что кумир Даждь-Бога был повержен и не боготворился в Киеве уже не одно столетие. Кроме того, нет оснований видеть в Даждь-Боге подателя всяческих благ, а не царственную особу одного из союзных племён. Так, например, Д. Дубенский [Дубенский, 1844, с. 80—81] и О. О. Сулейменов [Сулейменов, 1975, с. 111—112, 117—118] уверены в том, что внуки языческого Даждь-Бога — половцы.

В качестве гипотезы Н. Ф. Грамматин предложил считать, что внук Даждь-Бога — русский народ [Грамматин, 1823, с. 148]. Этот взгляд на «Дажьбожьего внука» был воспринят Н. М. Гальковским, Д. С. Лихачёвым, Е. Г. Кагаровым, Я. Е. Боровским, Н. А. Мещерским, М. А. Булаховым и целым рядом других исследователей.

Ряд исследователей склонен видеть во внуке Дажь-Бога только часть русского народа. Так, например, А. А. Потебня полагал, что это ратаи, смерды [Потебня, 1914, с. 60—61].

А. К. Югов видел во внуке Даждь-Бога землепашцев [Югов, 1970, с. 146—150], а у Ф. Буслаева, А. Фаминицина это русская рать [Буслаев, 1861, с. 363—365], [Фаминицын, 1884, с. 214—220]. Некоторые исследователи (Головин [1846, с. 45], Гедеонов [1876, с. 351—352] и др.) склонны видеть в этом внуке русских князей.

Ряд исследователей «Слова…» трактует «Дажьбожего внука» как конкретную историческую личность. Так, например, А. Шишков видел в нём князя киевского [Шишков, 1826, с. 74]; Б. А. Рыбаков — «русского князя из Приднепровья» [Рыбаков, 1988, с. 440—442]; А. В. Лонгинов — Владимира «Красное солнышко» [Лонгинов, 1911, с. 33—41], Н. С. Тихонравов — Олега Святославича [Тихонравов, 1868, с. 35—36].

Е. В. Аничков в одном случае под внуком Даждь-Бога понимал Игоря Святославовича, а в другом — Чернигов или черниговскую Русь [Аничков, 1914, с. 338].

По мнению А. Н. Робинсона, в первом случае внуком Даждь-Бога назван Олег Святославович, а во втором — Игорь Святославович [Робинсон, 1978, с. 20—23, 52—58].

Вс. Миллер отметил, что происхождение от божества всюду было привилегией царей, аристократов, а отнюдь не простого народа, черни [Миллер, 1877, с. 71—77]. Попытку видеть в князьях потомков Даждь-Бога можно рассматривать как пережиток язычества, как желание следовать древней традиции. Слабым местом данной гипотезы является то, что имя Даждь-Бога не встречается в титулатуре князей в других письменных источниках, а инициатива автора «Слова» производить князей от поруганного и отринутого кумира не могла приветствоваться князьями.

Упоминание Даждь-Бога в княжеской титулатуре в «Слове…» должно побудить исследователей обратить самое пристальное внимание на соответствующую титулатуру тюркских народов. Дело в том, что от тюрок русские заимствовали обычай называть свою верхушку каганами, болярами.

Каган — титул, который широко использовался у хазар, авар, булгар и других тюркских народов. Использовался он и у славян, как способ подчеркнуть могущество князя, его авторитет среди других князей. Так, например, этот титул упомянут в «Слове о Законе и Благодати» митрополита Илариона: «похвала кагану нашему Влодимеру, от него крещены быхом»; «Похвалим же и мы великого кагана нашей земли, Володимера, вънука старааго Игоря, сына же славного Святослава»; «сий славный от славныи рожься… каган наш Влодимер». А. Н. Новосельцев по поводу этого титула пишет: «…правитель русов принял титул хакан довольно рано, скорее всего в первой половине или, точнее, в первой трети IX в. … Принятие русским князем титула хакан явно символизировало его претензии, во-первых, на независимость от Хазарии, а во-вторых, отражало реальное положение русского князя, под властью которого уже должны были находиться другие правители. После объединения южнорусских и северорусских земель в конце IX в. титул хакан остался за князьями Киева» [Новосельцев, 1982, с. 150—159].

В «Слове» этот титул упомянут в следующей фразе: «Рек Боян и ходы на Святъславля пестворца старого времени Ярославля Ольгова коганя хоти». Титул каган применялся к Олегу Святославовичу отнюдь не по причине признания его суверенитета или авторитета в княжеской среде. Он назывался так по древней традиции хазар называть своего властелина каганом. Дело в том, что Олег «был в конце XI в. не только князем Тмутаракани, но и "всей Хазарии". Крымские хазары были его данниками, поэтому он имел полное право носить титул "коганя", жена его была "коганя хоть"» [Соловьёв, 1964, с. 377—378].

Следует заметить, что Олег Святославович был хазарским каганом, но отнюдь не русским. Древняя хазарская традиция не могла не вступить в конфликт с возникшей на её основе русской традицией. Песнотворцы русских каганов наверняка стеснялись называть Олега каганом. Со сложностями подобного рода могли сталкиваться не только приближённые русских каганов, но и тюрки, находящиеся на службе у русского кагана. По всей видимости, эти союзные Руси тюрки и породили традицию величать Олега титулом «джабгу». Этот титул обозначал наместника, князя. О том, насколько широко использовался этот титул у тюрков, можно судить по Ономастической таблице [См. Приложение], которая заимствована из книги Л. Гумилёва «Древние тюрки».

Проблемы с осмыслением таинственного для славистов слова «джабгу» порождают и проблему осмысления слова «жизнь» в данном фрагменте. Это слово часто встречается в текстах на древнерусском языке. Так, например, в Киевской летописи (1146 г.; Ипатьевский список) говорится: «Брат моя, се еста землю мою повоевали, и стада моя и брата моего заяли, жита пожьгли и всю жизнь мою погубили еста». «Се есма сёла их пожгли вся и жизнь их всю… а поидем к Любечу, идеже их есть вся жизнь» (там же, 1148 г.). «Всю жизнь нашу повоевали» (там же). Очевидно, что во всех этих случаях слово «жизнь» значит «достояние, имущество». Характер «достояния, имущества» зависит от его владельца. В зависимости от трактовки внука Даждь-Бога, исследователи по разному трактуют и его «жизнь». Так, например, А. К. Югов полагал, что под словом «жизнь» следует понимать «добро земледельца». Вот его перевод: «Тогда, при Олеге Гориславиче, разоряла, раздирала усобица, погубляла добро земледельца…» [Югов, 1970, с. 149].

У Д. Лихачёва: «Тогда, при Олеге Гориславиче, засевалось и прорастало усобицами, погибало достояние Дажьбожьего внука (русского народа) [Лихачёв, 1950, с. 172].

Внуком джабгу Олега в действительности был не земледелец и не русский народ, а князь Игорь. Жизнью любого русского князя являлось податное население. Княжеская дружина по своей природе паразитарна и не может довольствоваться одними территориальными владениями, подобно степной орде. Усобицы, которые провоцировал дед Игоря, приводили к обезлюживанию княжеств. При этом в наибольшей степени страдали вотчины, которые должны были отойти к его потомкам. В интересующем нас фрагменте автор «Слова» подчёркивает бессмысленность попытки князя Игоря вернуть придонские владения, которые лишились податного населения ещё при деде Игоря: «Тогда, при Ольге Гориславиче, рассеивалось и обособлялось, погибало податное население внука джабгу». При подобной трактовке вопрос о природе нарочитой языческой образности в данном фрагменте полностью снимается.