«слово о полку игореве» в свете подлинного историзма

19. Два солнца помђркоста, оба багряная стълпа погасоста, и съ нимъ молодая мђсяца, Олегъ и Святъслав, тъмою ся поволокоста. на рђцђ на каялђ тьма свђт покрыла; по руской земли прострошася половци, аки пардуже гнђздо, и въ морђ погрузиста, и великое буйство подасть хинови…

Этот фрагмент «Слова…» традиционно считается испорченым в ходе переписки. М. А. Максимович предложил перенести слова «и в море погрузиста, и великое буйство подасть хинови» и читать их после слов «Олег и Святослав тьмою ся поволокоста» [Максимович, 1855, с. 25]. По всей видимости, он считал море не половецким логовом, а некой абстракцией: позором, горем, бедой и т. д. Предложенная трактовка позволяла считать, что вовсе не половцы, а потерпевшие поражение князья погрузились в море и дали повод порадоваться «хинови». Это прочтение было воспринято большинством трактователей «Слова…».

В Ипатьевской летописи, в повести о походе северян говорится, что Всеволод сражался «идуще в круг при езере» и многие ратники «в море истопоша». А. А. Потебня предложил трактовать «в море истопоша» как погибли [Потебня, 1914, с. 94], сблизив, по всей видимости, слова море и мор (смерть).

Р. О. Якобсон предложил перенести слова «и в море погрузиста» и поместить их после «погасоста». О. В. Творогов оправдывал такую перестановку тем, что она снимает ответственность за поражение с молодых князей и перекладывает её на старших князей, которые теперь «погасли и погрузились в море» [Творогов, 1967, с. 50]. Текст при этом приобрёл следующий вид: «два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста, и в море погрузиста, и съ нима молодая месяца, Олег и Святослав, тьмою ся поволокоста. На реце на Каяле тьма светъ покрыла: по Руской земли прострошася половци, аки пардуже гнездо, и великое буйство подасть хинови».

За прошедшие столетия было предложено ещё несколько перестановок в данном фрагменте «Слова…», которые не нашли понимания у исследователей. М. Т. Гойгел-Сокол отказался от перестановок в данном фрагменте, но предложил читать вместо «море» «мор», а вместо «погрузиста» — «погрузися та» (т. е. Русская земля). Эта надуманная трактовка также не нашла сторонников.

Большую находчивость проявил Б. И. Яценко, предложивший читать: «по Русской земли построшася Половцы … и въ мор е погрузиста» [Яценко, 1988, с. 59]. Вместе с тем, он не учёл важный момент: морить можно людей, тараканов, но отнюдь не землю, поскольку земля не является живым существом.

Путём различных трактовок толкователи «Слова…» погружали в море или мор попеременно половцев, Олега со Святославом, старших князей, Русскую землю.

А. К. Югов предложил перестановку, позволяющую соотнести «пардуже гнездо» с русскими князьями. Вот его пространные и весьма противоречивые обоснования этой перестановки: «я считаю, вопреки другим переводчикам, что уподобление "аки пардуже (то есть барсово) гнездо" попало при переписках не туда и относится не к половцам, а именно к двум юным представителям «Олегова храброго гнезда». Это они, как двоица, гнездо, выводок детёнышей, потонули в море: "погрузиста ся". Ибо напоминаю: погрузити в древнерусских памятниках означает утопить; а возвратная приглагольная частица ся сама собою здесь подразумевается, так как нет нужды её писать, если уже сказано: "ся поволокоста". Не сами они потонули, а их дружины, воины их "истопоша в море", как свидетельствует об этой битве летопись. Но это всё равно, что они сами, оба, — их честь, их боевая слава, их княжеские имена: они — погасли, они — тьмою поволоклись, они и потонули, — это же сплошь метафора великого поэта!

Убеждённость моя основывается на том, что "гнездо" издревле имеет в языке русском значение двоицы, пары. Это, — во-первых. А во-вторых, за словом «гнездо» всегда слышится значение именно детенышей, выводка, молоди…Из всего сказанного проистекает моя перестановка текста и моё прочтение:

…два солнца померкоста;

оба багряная столпа погасоста,

и с ними молодая месяца —

Олег и Святослав —

Тъмою ся поволокоста,

(и) аки пардуже гнездо

(ся) в море погрузиста…

И в море потонули, словно барсово гнездо!» [Югов, 1970, с. 170].

Следует заметить, что А. К. Югов излишне драматизирует судьбу «Ольгова гнезда». Дело в том, что страдания русского народа, гибель его защитников вовсе не проецировались на судьбы Ольговичей, многие из которых приобрели политический вес именно за счёт предательства интересов своего народа. «Ольгово гнездо» было известно на Руси своей патологической склонностью к предательству общественных интересов. Автор «Слова…» писал о родоначальнике этого гнезда: «Тогда при Ользе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами; погибашет жизнь Даждьбожа внука; въ княжихъ крамолах веци человекомъ скратишась».

Склонность Олега Святославовича провоцировать набеги половцев на Русь подчёркнута первыми издателями «Слова…». В примечании к первому изданию «Слова…» говорилось следующее: «Князь Олегъ Святославовичь, бывший съ 1065 по 1114 годъ на Тьмутараканском Княжении. Беспокойный нравъ его и склонность къ возмущениямъ много навлекли зла на землю Рускую. Половцы всегда были орудием замысловъ его. Онъ многократно приглашалъ ихъ на разорение своего отечества, и вместо платы за вспоможение, попускалъ имъ опустошать и грабить повсюду».

Мало чем отличался от своего деда и Игорь Святославович. В плену у половцев он пользовался всеми привелегиями феодала: охота, личный поп и т. д. Потеряв дружину, он приобрёл такой политический вес, что жители Киева были вынуждены встречать его как победителя и громко воспевать членов семейства, которому Русь обязана неисчислимыми бедами: «Певше песнь старымъ княземъ, а потом молодым пети! Слава Игорю Святосъславличю, буй туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! По всей видимости, А. К. Югов и другие исследователи глубоко заблуждаются, соотнося тьму, в которую угодили Ольговичи с бесславием. Тьма, которая поволокла князей, отнюдь не природное явление и может восприниматься как метафора только людьми, которым чужда древняя военная лексика. Дело в том, что половцев действительно было тьма. Эта тьма и образовала то «пардуже гнездо», в которое погрузили себя незадачливые вояки, увлечённые лёгкой поживой.

Убеждённость А. К. Югова в том, что к половцам «барсово гнездо» ни в коем случае относиться не могло, — только к «гнезду юных Ольговичей» не имеет серьёзных оснований. По всей видимости, А. К. Югов просто не знал о существовании в средние века тюркского племени барсилов — народа барсов.

А. К. Югов склонен трактовать «пардуже гнездо» как некое потомство («детёнышей, выводка, молоди»). Между тем гнездо — это, прежде всего пространство, место. Гнездо в смысле выводок, род, семья рассматриваются в словарях как нечто вторичное. Так, например, в «Словаре русского языка» С. И. Ожегова читаем: «Гнездо,-а, мн. гнёзда, гнезд. 1. У птиц, насекомых и т. п.: место житья и кладки яиц, выведения детёнышей». В «Историко-этимологическом словаре современного русского языка» П. Я. Черных утверждается: «Др. –рус. /с XI в./гнездо — 1/ «гнездо»; 2/ «племя», «род»…». Наивно полагать, что автор «Слова…» знал и пользовался только вторичным значением данного слова.

Гнёзда могут иметь самую различную форму. Так, например, существуют квадратные, круглые в плане гнёзда. Окружность может быть образована парой дуг. По всей видимости, пару дуг и имел в виду автор «Слова», когда говорил о «пардуже гнезде». Упоминать окружность при описании процесса окружения русских князей половцами у него были все основания. Есть все основания полагать, что дуги в военной лексике появились задолго до битвы на Курской дуге и автору «Слова…» не пришлось напрягать фантазию при описании трагедии на Каяле. С учётом сказанного, фрагмент «Слова», связанный с пленением померкших светил (князей), отправившихся отвоёвывать дедовскую вотчину, может быть переведён так: «Тьма половцев, не оставив просвета, охватила парой сходящихся дуг князей на Русской земле и скрылась с ними в плавнях».