ГЛАВА XVII КАМПАНИЯ В СЕВЕРНОЙ СИРИИ. БИТВА ПРИ ЯРМУКЕ

Подобно тому, как он оставил Амра в Палестине, а Шурабиля в районе Иордана, Халид отрядил Язида на выполнение задачи по захвату новой провинции, а сам вместе с Абу Обейдой двинулся на север. Они прошли через Верхнюю Сирию, взяли Баальбек и, наконец, Эмесу, и, как написано, в основном следовали течению Оронта. Однако поход оказался несколько больше, чем просто разведка, и арабам пришлось отступить перед вновь подошедшей армией византийцев.

Если бы мусульмане относились к жителям Сирии неподобающим образом или подвергали гонениям их религию, их положение оказалось бы теперь, разумеется, безнадежным; но их терпимость к своим вассалам, их справедливость и честность являли разительный контраст с тиранией и нетерпимостью римлян. И в итоге, когда новая армия Византии после больших приготовлений вновь вышла на сцену, мусульмане оказались, несмотря ни на что, в дружественной к ним стране. Сирийские христиане, получившие при арабских завоевателях больше гражданских и политических прав, чем у них было при правлении Ираклия, не желали возвращаться в прежнее положение. Жители Эмесы, включая иудеев, решили закрыть ворота перед византийцами в ожидании разрешения конфликта, понимая, что даже если в итоге они вернутся к своему прежнему положению, оно сможет быть намного хуже, чем было раньше. При отступлении мусульмане возвратили жителям собранную дань, поскольку они были теперь не в состоянии исполнить свою часть договора, гарантирующего людям безопасность жизни и имущества. Несторианский епископ пишет про пятнадцатый год: «Тайиты (или арабы), которым Бог предоставил в наши дни власть, стали нашими господами; но они не боролись с христианской религией; более того, они скорее защищали нашу веру; они уважительно относились к нашим священнослужителям и святым, делали пожертвования на наши церкви и монастыри». ¹ Ничто другое не может яснее показать, сколь дружественными были взаимоотношения между христианами и их мусульманскими завоевателями, как тот факт, что приверженцы обеих религий, делившие между собой большую церковь Дамаска, входили через одну дверь.

Новая армия Ираклия состояла из арабов-христиан Гассана под командою их «царя» Джабалы, а также армян, сирийцев и греков. Главнокомандующим был Феодор «Саккелларий», которому подчинялись Баанес, армянин, и Джерджа (Георгий). Численность армии варьируется в разных источниках от ста до двухсот тысяч; в том числе около двенадцати тысяч христиан-арабов и столько же армян. Мусульманская армия была, безусловно, малочисленней. К началу 15 года силы мусульман были сконцентрированы близ Дамаска; но как только армия византийцев продвинулась на юг, арабы оставили город и бежали через землю Джаулан, пока не достигли берегов Ярмука (Иеромакс, ныне называемый в честь местного племени Шериат аль-Менадира), где стали ждать приближения греческого войска. Оно подошло во втором месяце джумадаа.

Враждующие армии встретились лицом к лицу во вторник двенадцатого джумадаа II 15 года (23 июля 636г.). Последовавшее жестокое, во многом решающее сражение называют по-разному: битвой при Ярмуке, в честь большой реки, разделяющей высокогорье Джаулан от Аджлуна, и впадающей в Иордан в пяти милях ниже места, где тот вытекает из Тивериадского озера; или битвой при Якусе — от притока Ярмука, текущего из окрестного Фика (Афека) и впадающего в него с северо-запада.

Селение у Якусы было открыто вновь Зеетценом в 1806 г. В день, когда встретились две армии, произошло сражение, в котором мусульмане одержали верх; однако после этого армии еще целый месяц стояли друг против друга, не начиная атаку ни с одной из сторон. В течение этих недель недовольство распространялось среди греков, некоторые командиры тайно сносились с противником, а между главнокомандующим и вождем воинов из Армении произошла размолвка. В конце концов, как-то днем в летнем месяце реджебе, при сильном ветре с юга, ослеплявшем византийцев тучами пыли, вдобавок к палящим лучам августовского солнца, мусульманская армия пошла в атаку. В тот день грекам не везло. Если они где-то и прорывались сквозь ряды арабов, то находившиеся во второй линии вооруженные женщины отбрасывали их назад. Конница византийцев, спасаясь, бросилась через равнины. Пехотинцы, разбитые на плотные манипулы для усиления боевого порядка, оказались легкой жертвою арабских пик, или же срывались с обрывистых берегов вади.¹ Многонациональное войско византийцев начало дробиться перед не такой многочисленной, но единой армией арабов.² Саккелларий пал в битве; Баанесу, однако, похоже, посчастливилось убежать. Говорят, что, боясь попасться на глаза Ираклию, он бежал к горе Синай, где постригся в монахи и принял имя Анастасий.³ Впоследствии он написал поучения на тему шестидесятого псалма. Когда известие о катастрофе достигло слуха Ираклия в Антиохии, он воскликнул: «Прощай, о, Сирия, моя верная провинция! Отныне ты мне враг». Затем он удалился из Антиохии в Константинополь.

Потери и у мусульман были большие, но эти утраты шли не в счет по сравнению с тем, что принесла им победа. Многие из «соратников» Пророка пали сраженными, а многие получили раны и увечья, которые им пришлось носить до могилы, но Халид мог отныне заявлять, что «Сирия сидит тихо, как верблюд». Впервые арабы смогли назвать Сирию их собственностью.

Возврат земель, потерянных при отступлении мусульман к Ярмуку, не занял много времени. Дамаск снова оказался у них в руках в том же месяце, в котором прошла битва, ровно через год после его первого захвата. Поскольку греки отступили, страна покорилась арабам с такой легкостью, что это повторное завоевание почти не упоминается. Но для Халида работы в Сирии больше не находилось. С покорением страны все военные вопросы отошли на второй план. Теперь перед арабами стояли задачи упорядочения отношений вассалов со своими новыми правителями, восстановления земельных ресурсов и поднятия сельского хозяйства. Военачальник должен был уступить место гражданскому чиновнику; меч — перу; Халид — Абу Обейде. Нет смысла искать какие бы то ни было скрытые причины, побудившие Омара заменить Халида Абу Обейдой. Меньше всего на него могла повлиять личная неприязнь. Омар был слишком велик для этого. Он был, прежде всего, педантичен, распоряжаясь общественной казной, а Халид, кажется, начинал богатеть за счет государства. Это могло подтолкнуть Омара отозвать его в Медину, но правда была в том, что солдаты из Аль-Ирака уже выполнили ту миссию, ради которой были переброшены в Сирию. Теперь они были нужны в «стране двух рек», и их отозвали обратно; а жребий Халида, естественно, был вместе с его воинами.

Халид, тем не менее, оставался с Абу Обейдой. Амр вернулся в Палестину, задумав осадить Иерусалим, или, как его тогда называли, Элию; Шурабиль возвратился в район Иордана и взял Акку (Акр), Тир и Сепфорис. Язид со своим братом Муавией покорил Сайду (Сидон), Ирку, Джубейль и Бейрут на побережье провинции Дамаска; в то время как Абу Обейда двинулся на север мимо Баальбека, Эмесы и Киннасрина (Хальциса) к Алеппо и Антиохии. Халид отправился с ним, но вскоре оставил его, чтобы явиться в Медину; и Абу Обейда остался губернатором всей Сирии: его владения ограничивались с севера Антиохией, с востока Евфратом, с юга Аравией и Египтом. Однако, в то время мусульманские правители не научились еще справляться со средиземноморским флотом греков, и их господство на побережье не было таким бесспорным, каким оно установилось на долгое время внутри страны.

ОСНОВНОМУ нашествию арабов, как мы видели, подвергся Хауран. Выходя из Аравии, они двигались на север к Дамаску, по основному маршруту паломников наших дней: к востоку от Мертвого моря. Отправной точкой операций Сирийской кампании была Аль-Джабийя, высокогорный городок на востоке Галилейского моря; оттуда колонны отправлялись по большим военным дорогам, как в Дамаск, так и на север и восток, в Тиверию, область Иордана и Палестину. Вскоре после битвы при Фихле и осады Дамаска большая часть Иорданской провинции без затруднений покорилась Амру и Шурабилю. Во всей Палестине держались только Иерусалим, Рамлех и Кесария.

Сначала Амр направил свои стопы к полному священных для мусульман преданий Иерусалиму. При его приближении Артабун (Аретион) отступил со своей армией в Египет. Патриарх вхмолился о мире. Одно условие, говорят, он все же выставил: чтобы Омар лично прибыл в Святой город и там лично принял капитуляцию.

Халиф, не смотря на возражения своего окружения, сразу отправился прямо в Аль-Джабийю. Это событием оказалось знаменательным: первая поездка халифа за пределы Аравии.

Иерусалим был для мусульман объектом глубокого почитания не только как колыбель христианства и иудаизма, но как первая «кибла» ислама, т.е. направление, куда правоверный должен повернуться во время молитвы; а также обитель, куда Мухаммад был перенесен ночью во время ночного путешествия.¹ Омар, осмотрев место, где стоял когда-то Храм Соломона, помолился возле церкви Святой Марии, располагавшейся на месте нынешней мечети Акса.

Христианские летописи относительно этого визита.

Мусульманские источники не дают подробного описания этого знаменательного посещения. Но христианские авторы утверждают, что Омар сопровождал первосвященника по городу, осматривая различные места паломничеств, учтиво расспрашивая об их прошлом. В назначенный час первосвященник предложил халифу вознести свою молитву в церкви Воскресения, где они случайно оказались. Но Омар не пожелал молиться ни там, ни в церкви Константина, где для него был расстелен ковер, вежливо разъяснив, что если бы он согласился, его последователи завладели бы этой церковью навсегда, как местом, где хоть раз была произнесена мусульманская молитва. Омар также посетил Вифлеем и молился в церкви Рождества, оставив рескрипт первосвященнику, сопровождавшему его по святым местам, сохраняющий за христианами право на владение этим зданием с условием, что туда не может входить больше одного магометанина за раз. Это условие было нарушено, и на том месте, в конце концов, была воздвигнута мечеть, так же, как и на месте церкви Константина.

В какой бы мере ни были правдивы эти предания, Омар не продлил своего пребывания в Иерусалиме. Решив вопрос, ради которого он прибыл, он немного задержался лишь для того, чтобы разделить Палестину на две провинции, одну с центром в Иерусалиме, другую в Рамлехе. После этого он отбыл, возвратившись в Медину тем же путем, что уже проделал ранее.

Таким образом, за эти три года Сирия, от отдаленного севера до границ Египта, оказалась потеряна для христианского мира. Вызывает удивление слабое сопротивление византийской власти, ее армии и флота, и восстановленных крепостных твердынь этому внезапному вторжению. Близость сирийских кочевников к арабам, несомненно, облегчила завоевание. Коренное население также имело свои слабости; роскошная жизнь сделала народ изнеженным и неспособным сопротивляться наступлению диких и необузданных захватчиков. Хуже того, у них не было желания бороться. Тот патриотический пыл, что еще мог бы сохраниться, оказался растраченным в религиозной вражде, и соперничавшие секты радовались любому унижению своего соседа. Верность ближнему уступила место ожесточенной зависти, и не было недостатка в примерах активной помощи, оказываемой врагу иудеями и христианами.

Возможно, они даже испытали чувство облегчения в равных, хотя и оскорбительных правах, которые надменные завоеватели предоставили всем одинаково. Но была и более глубокая причина — одряхление Римской империи. Мужество и решительность, необходимые для отражения варварского вторжения, иссякли. И в то время как северные орды постепенно смешивались с нациями, которых они покорили, исключительная вера и фанатичное учение ислама сохраняло арабов расой особой и господствующей.

Арабы не селятся в Сирии, как в Халдее.

Завоеватели не осели в Сирии, как в Халдее. Они не основывали здесь своих арабских городов и военных поселений, как Аль-Басра или Аль-Куфа. Местность и климат также не очень им импонировали. И хотя эта земля была полна водных источников, изобиловала виноградниками и фиговыми деревьями, оливковым маслом и медом, однако, сирийское побережье привлекало арабов гораздо меньше, чем горячие и песчаные равнины Аль-Ирака, покрытые знакомыми им тамариском и финиковыми пальмами. Арабы пришли в Сирию как завоеватели, и как завоеватели они селились в своем большинстве, особенно южные племена, в Дамаске, Гимсе и других административных городах. Но основная часть коренных сирийцев, горожан и селян, остались после завоевания по-существу такими же, как прежде; и на протяжении долгих столетий упадка они держались, как держится еще выживший остаток, за веру своих предков.

Я говорил о потере Сирии, как об отрезанной от Византийской империи части. В некотором отношении это было нечто большее. Для своей собственной безопасности греки разоружили ближайшие районы на границе с враждебной, и теперь принадлежащей варварам Сирии. Города и крепости этой области были разрушены, а жители бежали. И эта нейтральная зона стала барьером для передвижений туда и оттуда. Для любых целей, социальных религиозных или торговых, эта дорога оказалась закрытой для целых поколений. Правда, паломничество и торговля со стороны Запада могли осуществляться по морю; но, что касается сообщения по суше, Восток на какое-то время оказался от Запада отрезанным.

«Мерзость запустения воцарилась во Святом месте». Колыбель христианства, Сион, радость всей земли, оказался попираем ногами и полностью закрыт от созерцания своими преданными служителями. И обо всем этом упоминается византийскими летописцами всего в нескольких коротких строках, в то время как перо христианских историографов вообще отказалось запечатлеть эту печальную историю трусости и позора.

Ниже приводится содержание договора, заключенного в Аль-Джабийе, по которому Иерусалим уступался мусульманам, как это отражено во многих преданиях:

«Во имя Милосерднейшего Бога.

Это договор для жителей Элии. Это покровительство, которое раб Божий, командующий правоверных, дарует жителям Элии. Он гарантирует им сохранение жизни и имущества, их церквей и крестов, тех, кто устанавливает, носит и почитает эти кресты. Ваша церкви не будут использоваться, как жилища, не будут разрушены, и никто не возьмет что-либо, принадлежащее им, ни кресты, ни имущество жителей. Не будет никаких ущемлений касательно религии, ни малейшего досаждения. Иудеи смогут жить в Элии совместно с христианами, и те, кто будет в ней жить, будут обязаны платить такую же подать, как жители других городов. Греки и разбойники должны покинуть город, им будет предоставлена защита, пока они не доберутся до безопасного места. Те же, кто пожелает, могут остаться при условии платы той же подати, что и остальные. Если же кто-либо из жителей Элии пожелает выехать с греками, взяв свое имущество, но, оставив свои церкви и кресты, им будет гарантирована личная безопасность до их прибытия в надежное место. Чужестранцы могут остаться в городе на том же условии платы подати, или, если пожелают, могут также удалиться с греками и возвратиться в свои земли. Они ничего не должны платить до сбора первого урожая. Все, указанные в настоящем договоре, находятся в союзе с волей и под охраною Бога и Его Пророка (мир ему!), и его преемников, и правоверных, пока они платят подати. Засвидетельствовано Халидом ибн аль-Велидом, Амром ибн Аль-Ас Абд ар-Рахманом ибн Ауфом и Муавией ибн Аби Суфьяном».¹

Омар, победивший двух императоров на их собственной территории, вступил в Иерусалим верхом на верблюде, одетый в потертую накидку из верблюжьей шерсти.

Простые привычки Омара.

Говорят, что даже его собственные подданные, которых можно считать наименее искушенными в том, что им довелось повидать на свете, были шокированы видом халифа и просили его сменить платье и пересесть на лошадь. Омар уступил относительно второй части просьбы, оставив, однако, в руках повод от своего верблюда. Однако ему не понравилась лошадиная рысь, и он вновь сел на верблюда. Феофан так описывает впечатление, произведенное Омаром на христиан: «Он вошел в Святой город в изношенной накидке из верблюжьего волоса, выказывая себя дьявольски набожным. Он потребовал показать иудейский Храм, построенный по повелению Соломона, чтобы он мог там вознести свои собственные богохульства. Софроний, архиепископ, увидав его, воскликнул: “Взгляните на мерзость запустения, о которой рек пророк Даниил, оскверняющую святилище!” И этот поборник благочестия со многими слезами возрыдал над судьбою христианского народа. По прибытии Омара в город, первосвященник предложил ему льняное одеяние и рубаху, однако Омар согласился лишь на то, чтобы надеть это пока его собственные одежды будут стираться, а затем возвратил все Софронию».

Подобные истории из христианских источников подтверждаются схожими мусульманскими преданиями. Один рассказчик упоминает, что Омар на пути в Аль-Джабийю, подойдя к броду, спешился с верблюда, разделся и перешел брод пешком, ведя верблюда за собой. Абу Обейда упрекнул его: «Сегодня ты опозорился в глазах народа этой земли». Чувства Омара были задеты. «Э, Абу Обейда, если бы кто иной сказал мне такое! Сам подумай! Мы были наиболее темными и презренными из народов, слабыми и ничтожными, и Бог прославил нас исламом. Если ты будешь искать славы иным путем, Бог Сам унизит тебя». Другая история гласит, что это Абу Обейда появился на людях в одеянии из грубой шерсти, за что получил замечание: «Гляди, ты командуешь всеми армиями в Сирии, и мы окружены врагами. Перемени свое облачение, оденься получше». На что тот отвечал: «Я не переменю того, в чем я пребывал, когда Посланник Божий был еще жив».

Евтихий и авторы истории Иерусалима посвятили несколько страниц появлению Омара на месте Храма Соломона.

Как бы то ни было, то, что целью поездки Омара в Сирию было не только принять капитуляцию Иерусалима, видно из того, что он не сразу направился в этот город, а сперва посетил Аль-Джабийю по соседству с Дамаском. Его задачей было организовать управление страной на разумной основе, пересмотреть соглашения, установить налоги на недвижимость и другое имущество, урегулировать взаимоотношения между завоевателями и покоренным народом.

Поземельный налог.

Для взимания налогов, земля была поделена на две категории: «ошрию», то есть, «облагаемую десятиною», и «хараджию». В категорию «ошрия» входили те земли, жители которых сразу приняли ислам, которые были очищены мусульманами, захвачены и заново разделены между ними. Во вторую категорию входили земли, чьи обитатели покорились на условиях договора. Омар с самого начала намеревался рассматривать всю Сирию как завоеванную территорию, чтобы разделить ее среди мусульман. Однако по совету Моаза ибн Джебеля он сделал ее «хараджией», за исключением небольшой части земли, чьи собственники бежали, и она была отдана по выбору некоторым мусульманам, или тех земель, что лежали невозделанными и не имели законных владельцев, и которые заняли мусульмане. Завоевание сделало страну общественной собственностью, «агер публикус», в которой землевладелец имел только узуфрукт, право пользования («поссессио»), выплачивая за это ежегодный налог государству за каждый «джариб» (участок земли площадью шестьдесят на шестьдесят локтей, однако не одинаковый в различных странах) — определенную часть урожая или арендную плату в деньгах (харадж). Продажа такой земли отчуждала только узуфрукт, поскольку само владение («рикаб аль-ард») оставалось собственностью государства. Следовательно, «харадж» продолжал взиматься, был ли владелец мусульманином или нет.

Вдобавок к этому земельному налогу («цензус соли»), новые мусульмане — а в Сирии —христиане, иудеи и самаритяне, должны были платить подушную подать («цензус капитис») или «джизью». Ученыее мусульмане рассматривают этот налог как выкуп от смерти для «людей книги» (включая в эту категорию наряду с иудеями и христианами, также «волхвов»), в противоположность идолопоклонникам, у которых был только один выбор: между исламом и смертью. «Джизья» не платилась за женщин, детей и недееспособных, но только за мужчин, способных носить оружие — «тех, у кого растет борода». Богатые собственники платили четыре динара или сорок дирхемов ежегодно; имеющие средний достаток — половину суммы; остальные — четверть (один динар или десять дирхемов). Вдобавок каждый должен был вносить ежемесячно определенное количество пшеницы, масла, уксуса, меда и жира для содержания мусульман, также им предписывалось оказывать гостеприимство в течение трех дней, солдатам на марше предоставлять конюшни (без ячменя) для лошадей и продовольствие для людей (но это не подразумевало резать овцу или хотя бы домашнюю птицу). Расходы на это гостеприимство возмещались раз в году. «Джизья» зависела от качества пахотной земли в каждой стране. Например, в Сирии она была выше, чем в Йемене.

На этих подданных или «людей под защитой» («ааль азз-зимма») налагалось двенадцать ограничений, шесть обязательных и шесть желательных. Первые заключались в том, что они не должны оскорблять ни Коран, ни Мухаммада, ни ислам; не должны жениться на женщине-мусульманке; не должны пытаться обратить мусульманина или наносить вред его жизни или имуществу; и что они не должны помогать врагу и укрывать шпионов. Подданные, нарушившие один из вышеперечисленных запретов, лишались защиты мусульман; т.е. оказывались вне закона и расплачивались жизнью. Шесть «желательных» условий заключались в том, что они должны были носить отличительную одежду, «зийяр» — желтую нашивку на своем платье — и пояс («заннар»); они не должны были строить домов выше, чем дома мусульман; не звонить в свои деревянные колокола («налькус»), не читать свои Писания громким голосом; не пить вина публично; не показывать свои кресты или своих свиней; покойников своих им надлежало оплакивать и хоронить в молчании, и им не разрешалось ездить верхом на лошадях, но только на мулах и ослах. Нарушение этих условий каралось штрафами.¹

Таким в общих чертах были условия договора Омара, регулирующие гражданские и религиозные права покоренного народа. Было разрешено беспрепятственно исполнять служение внутри церквей и домов, однако запрещалось возведение новых культовых зданий. Гражданские предписания были, напротив, весьма гнусны и унизительны. Иудеи и самаритяне разделили участь христиан, однако, вплоть до начала правления второго халифа из числа Омейядов (60-64 гг. хиджры), последние были освобождены от поземельного налога в благодарность за услуги, оказанные по завоеванию.
Соглашения.

Торговые операции регулировались в то время в соответствии с соглашениями между отдельными городами и теми военачальниками, что их захватили. Омар решился пересмотреть их, чтобы привести к единообразию. Так, христианский правитель Босры в Хауране утверждал, что в договоре должна была признаваться особым условием поставка определенного количества пшеницы, уксуса и масла, являющаяся выкупом за него и за город, и просил Омара подтвердить это соглашение. Абу Обейда, однако, отрицая сам факт, настаивал, чтобы город подчинился на тех же условиях, что и остальные, выплачивая поземельный налог («харадж») и подушную подать. Это говорит о том, что вначале договоры не записывались, и закон не всегда осуществлялся единообразно. Когда в Аль-Джабийе Омар увидел нескольких христиан-прокаженных, он приказал, чтобы они обеспечивались, как категория бедных («закат»). После вступления в силу свода законов, запрещающего какое бы то ни было включение неверующих в «закат», эта благотворительность вышла из употребления.

Джабала, «царь» Гассана, согласно одному из источников, остался христианином. Будучи арабом знатного происхождения, он возражал против платы подушной подати, которой облагались подчиненные классы, но Омар, несмотря на высокий род Джабалы, не позволил ему отделаться лишь «закатом», выплатами на который ограничивались одни только мусульмане. Поэтому Джабала решился на добровольное изгнание вместе со многими своими соплеменниками в Малую Азию. Позже, однако, Омар раскаялся в своей суровости, и в 21 году хиджры предложил ему вернуться на его собственных условиях. Джабала отказался; а когда племя Таглиб, осевшее в Месопотамии, начало угрожать последовать его примеру по тем же самым причинам, Омар со своими советниками оставили свое стремление изобрести средство для удержания их на мусульманской территории.

В соответствии с другим источником, Джабала принял-таки ислам, но когда Омар позволил арабу, которого тот ударил, нанести ответный удар в отместку, гордость Джабалы была столь уязвлена таким уравнением людей разного происхождения, что он бежал в Константинополь, где и умер христианином.

Если цель принятия капитуляции Иерусалима и не была единственным мотивом для поездки Омара в Сирию, он, должно быть, все же страстно желал одним из первых войти в Святой город, с которым было связано так много трепетных воспоминаний пророков, и который послужил местом назначения ночного путешествия Пророка Аравии.

Следует отметить, что Сэр Уильям Мьюир не признает подлинности договора Омара, как не достойного этого человека; да и шесть «желательных» условий, перечисленных выше, определенно кажутся изобретением более поздних поколений. Возможно, здесь произошла путаница между Омаром I и Омаром II.