Сочинения в двух томах

свойство материи. И точно так же как нет свойства вещи без самой вещи, сознание неотделимо от материи. Самостоятельное, независимое от мыслящего материального мозга существование ощущений, представлений, понятий французский материализм с полным основанием объявлял фикцией, мистификацией феномена сознания.

Принципиально возражая против отрыва мышления от материи, Гельвеций и его единомышленники в отличие от вульгарных материалистов не отождествляли мышление и материю, не рассматривали сознание как нечто телесное.

Не так единодушно решался французскими материалистами другой вопрос: является ли сознание в его самой примитивной форме свойством всей материи или же особо организованной материи? Присуще ли ощущение как элементарная форма сознания материи извечно, или оно возникает при определенной ее организации? Ламетри воздерживался от окончательного ответа, но склонялся к мысли, что ощущение возникает на определенной ступени развития материи. Надо со всей откровенностью признать, писал он, что «нам не известно, обладает ли материя сама по себе непосредственной способностью чувствовать, или же только способностью приобретать ее посредством модификаций или принимаемых ею форм, ибо несомненно, что эта способность обнаруживается только в организованных телах»^ет. Дидро же полагал, что чувствительность является всеобщим свойством материи.

Отметим с самого начала, что вопреки утверждениям И. Жане, И. Закмана и других, находивших гилозоизм, витализм и тому подобное у Дидро³⁸, последний качественно различал чувствительность в неорганическом и органическом мирах. В первом случае он говорил об инертной чувствительности, во втором — о деятельной чувствительности. Под инертной чувствительностью Дидро полагал всеобщую способность всякой материи реагировать на внешнее воздействие, «отражать» его. Известно что В. И. Ленин высоко оценил догадку Дидро о том что в материи можно предполагать способность, схожую

³⁷ Ж.-О. Ламетри. Избранные сочинения. М. — Л., 1925, стр. 55.

³⁸ Р. Janet. La philosophie de Diderot. — «The Nineteenthe century», N 5, 1881, p. 696.

 

==37

с ощущением³⁹. Что касается Гельвеция, то он придерживался взгляда, что материя лишь на каком-то этапе своего развития и организации обретает способность ощущать. В данном случае, говоря словами Дидро, Гельвеций имеет в виду деятельную чувствительность, т. е. чувствительность, присущую органической материи. Учение о потенциальной инертной чувствительности, возможно, выдвигалось Дидро с тем, чтобы избежать скачка от «мертвой» материи к живой. Гельвеций хотя и разделял лейбницевское определение «природа не любит скачков», но в данном случае отходил от этого определения уже в том, что допускал скачок от неощущающей материи к материи ощущающей. Он пишет: «Почему же в животном царстве организация не может... произвести то особенное качество, которое называют способностью ощущать?.. Эта способность является у животных результатом строения их тела... она возникает вместе с образованием их органов, сохраняется, пока они существуют, и, наконец, утрачивается вследствие разложения этих органов» ⁴⁰.

Учение о единстве материи и движения, материи и сознания послужило философской основой атеизма Гельвеция. Решительно и бескомпромиссно он отвергает существование сверхъестественных начал в мире. Возникновение и развитие природы и общества должны быть объяснены, не выходя за их пределы, не прибегая к сверхъестественным явлениям.

Гельвеций в книгах «Об уме» и «О человеке...» часто эзоповским языком, иносказательно, обходя цензурные рогатки, нападает на основное понятие религии — на понятие бога. На вопрос, что означает слово «бог», Гельвеций отвечает: «Неизвестную еще причину порядка и движения... Если же со словом «бог» связывают некоторые другие идеи, то, как доказывает Робине, мы становимся жертвой тысячи противоречий» ⁴¹. Из сказанного следует, что по мере выяснения подлинных причин «порядка и движения» мира понятие бога суживается, с тем чтобы полностью уступить место разуму. Дальше мы читаем у Гельвеция: ««Нет никакого сомнения, гово-

³⁹ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 30.

⁴⁰ К. А. Гельвеций. О человеке... стр. 58.

⁴¹ Там же, стр. 53.

 

==38

рят китайские ученые, что в природе существует некоторое могущественное и неизвестное начало того, что существует; но когда обожествляют это неизвестное начало, то создание бога является в этом случае лишь обожествлением человеческого невежества'/»)'^². Легко понять, что точка зрения «китайских ученых», от которой Гельвеций из цензурных соображений отказывается, есть в действительности убеждение самого Гельвеция.

На страницах своих книг Гельвеций отстаивает ограниченно-просветительское  толкование  происхождения идеи сверхъестественного в силу темноты и невежества. Но почему рост знаний не привел к отказу людей от своих заблуждений? В поисках ответа Гельвеций, как и другие французские материалисты XVIII в., охотно апеллирует к другому аргументу просветительского атеизма: религия сохраняется в силу организованного обмана со стороны специальной касты людей — со стороны духовенства, поддерживаемого властями. Для объяснения возникновения и существования религии Гельвеций ссылается также на чувство страха смерти, которое вынуждает человека создавать иллюзии бессмертия. С этой целью, пишет Гельвеций, «признали, что душа состоит из очень тонкой материи; из нее сделали неразрушимый атом, переживающий гибель других частей организма, из нее сделали, наконец, первоисточник жизни» ⁴³, Из приведенных высказываний нетрудно заключить, что корни религии Гельвеций, в духе просветительского атеизма, ищет в психологических явлениях. Но и в данном вопросе мысль о важной роли социальной среды в формировании личности позволяет французскому философу высказать ряд интересных и перспективных мыслей. Так, Гельвеций утверждает, что в релнгиозно-фаитастических мечтаниях людей отразились их насущные потребности. Люди заполняли потусторонний мир тема благами, в которых они больше всего нуждались в повседневной жизни. Каждый народ изображал местопребывание душ в зависимости от специфики своих реальных потребностей. «Дикие народы, — пишет Гельвеций, — то переносили это местопребывание в обширный, изобилующий дичью лес, по которому протекали кишевшие

" I a u we. ^4? Там же, сгр. 108.

 

==39

рыбами реки; то помещали это местожительство душ в открытой ровной местности, богатой пастбищами, посреди которой, по их словам, росла земляника величиной с гору, от которой они отделяли куски для прокормления себя и своей семьи»⁴⁴. Гельвеций приближался к правильному пониманию того, что религия есть фантастическое отражение в сознании людей их реального бытия. У него проскальзывает мысль, что беспомощность людей в борьбе с трудными условиями существования явилась причиной возникновения фантастических представлений о всемогущих сверхъестественных существах. Еще более отчетливо выражена у Гельвеция идея о том, что религия порождена стремлением человека к личному благу, к счастью. Самые запутанные, темные, противоречивые религиозные измышления имеют, согласно Гельвепию, своим источником себялюбивую природу человека, его эгоистические побуждения. Подходя с этим мерилом к различным формам религиозных представлений и раскрывая их земное содержание, Гельвепий заключает: «Любовь к счастью, вызвав жадное любопытство и любовь к чудесному, породила у различных народов сверхъестественные существа...»  ⁴⁵

Рассматривая религию как творение самого человека, Гельвепий, как позднее и Фейербах, был не в состоянии понять, что сам человек является продуктом исторически сложившихся общественных отношений 1и что, следовательно, последние основания возникновения . религиозного сознания нужно искать не в духовно-психологическом мире абстрактного человека, ,не в его психофизиологических потребностях, а в условиях социальной жизни людей. Но при всех принципиальных недостатках объяснения Гельвецием происхождения религии с позиции утилитаризма оно было много глубже, чем объяснение возникновения религиозных представлений одним только невежеством и обманом.

Остается сказать и об оценке социально-политической роли религии в работах Гельвеция. Само собой разумеется, что все те же цензурные соображения лишали возможности философа со всей полнотой и откровенностью сказать то, что он думал по интересующему нас

 

К оглавлению

вопросу. И тем не менее самое главное, самое существенное Гельвеций все же сказал. Он показал, что идея бога служила и служит опорой деспотизму, что она ловко приспособлена для оправдания неограниченной власти монарха, прав и преимуществ господствующих феодальных сословий, для обмана и порабощения людей. Идея бога, по глубокому убеждению Гельвеция, сковывает волю угнетенных, не дает им возможности осознать свои интересы и сбросить цепи рабства. Гельвеций отлично понимает, каким серьезным препятствием является религия для достижения целей «третьего сословия». «Чтобы поработить людей, — замечает Гельвеций, — следует их ослепить»⁴⁶. Религия как раз и служит этой цели. Все в том же просветительском духе переоценки истинной роли религии Гельвеций утверждает, что, пока она существует, люди не будут избавлены от своих невзгод и страданий.

Гельвеций дал яркую критику религиозной нравственности, которая внушает человеку идти против своей собственной природы, подавлять страсти, стремление к личному благу и счастью. Религиозная нравственность хотела бы погасить в человеке всякое желание, внушить ему отвращение к своим богатствам и к своей власти ⁴⁷. В призывах к аскетизму, к отрешенности от жизни и в других основных мотивах религиозной нравственности Гельвеций, как и другие французские просветители, отлично видел стремление внушить порабощенным покорность существующему феодальному порядку. «Нравственность большинства народов, — писал Гельвеций, — является в настоящее время лишь собранием способов, которые употребляют власть имущие, и правил, которые они диктуют для того, чтобы укрепить свой авторитет и иметь возможность безнаказанно быть несправедливыми» ⁴⁸. !

Особое место в книгах Гельвеция заняла резкая критика католической церкви как опоры деспотизма и феодального строя. Философ часто возвращался к мысли, что там, где не ограничена власть церкви, замедляется общественный прогресс, промышленность и торговля на-

 Настоящий том, стр. 306—307.

ходятся на самой низкой ступени развития, а население коснеет в темноте и невежестве. Гельвеций показал, как руководители католической церкви на протяжении веков проповедовали всеобщую любовь человека к человеку, а сами огнем и мечом расправлялись с каждым, кто в той или иной форме ополчался против их власти

и авторитета.

Высокая оценка, данная французскому атеизму XVIII в. Энгельсом и Лениным, целиком распространяется и на произведения Гельвеция. Талантливый, яркий, воинствующий атеизм материалистов дореволюционной Франции не утратил своего значения и для современной борьбы против религии и духовенства, отстаивающего ущербное буржуазное общество. Обратные утверждения, исходящие от ренегатов типа Гароди, продиктованы желанием принизить вообще воинствующий, бескомпромиссный материализм и атеизм и найти пути примирения с религией.

3

Французские материалисты XVIII в. считали своей программной задачей преодоление религиозных взглядов не только на природу, но и на общество. Если, рассуждали они, природа может быть объяснена без обращения к каким-нибудь сверхъестественным, спиритуалистическим силам, то и человек, его социальная жизнь не нуждаются в иррационалистических, мистических суждениях, рожденных невежеством и корыстными целями.

Французское просветительство и в особенности французский материализм XVIII в. должны были развенчать официальную феодально-клерикальную идеологию, которая стояла на страже феодального порядка, обожествляя феодальные отношения и институты, власть государядеспота. Оправдывая именем бога феодальную форму собственности, социального порабощения и неравенства

 

==42

феодально-клерикальные «теоретики» одновременно пытались представить феодальный правопорядок явлением вечным и неизменным.

Идеологи дореволюционной французской буржуазии решительно выступили против таких столпов феодальноклерикальной идеологии, как, например, Фома Аквинскнй и Жак Бонпнь Боссюэ. Первый из них откровенно и с непременной ссылкой на волю бога провозглашал высшей христианской добродетелью безропотное подчинение незнатных людей знатным, оправдывал неограниченную власть монарха, всевозможными теологическими ухищрениями обосновывал правомерность наказания светскими и духовными властями всех, кто поднялся бы против их «истин» и власти. Другой защитник господствующей феодальной системы, Боссюэ, пытался придать возможную логику и порядок провиденциалистскому пониманию истории, которое строго регламентировало ход общественной жизни промыслом божьим, не оставляя никакого места для выбора и свободного творчества людей в этом фатально предопределенном мире.

Во времена Гельвеция буржуазия во Франции достигла такого уровня развития, который позволил ее наиболее передовым и последовательным идеологам полностью отбросить теологию, вместо того чтобы стараться приспособить ее к задачам своего класса.

Гельвеций попытался применить материалистически понятый принцип сенсуализма к общественной жизни и создать антиспиритуалистическое учение об обществе. «У Гельвеция, — писал Маркс, — который тоже исходит из Локка, материализм получает собственно французский характер. Гельвеций тотчас же применяет его к общественной жизни (Гельвеций. «О человеке...»). Чувственные впечатления, себялюбие, наслаждение и правильно понятый личный интерес составляют основу всей морали. Природное равенство человеческих умственных способностей, единство успехов разума с успехами промышленности, природная доброта человека, всемогущество воспитания — вот главные моменты его системы» ⁴⁹.          —

В духе всей домарксистской социологии Гельвеций, желая отрезать все пути к теологическим спекуляциям, превращавшим бога в начало общественной жизни

объявляет субъектом социальных отношений человека, являющегося в свою очередь частью самой природы. Таким образом, не общественные отношения в своей совокупности определяют человека, его сущность, а сам этот абстрактный человек, биологический индивид, всегда равный себе, наделенный биологическими и психологическими качествами, является исходным для формирования общества.

Легко заметить, что социологическая концепция Гельвеция, призванная сразить теологические и спиритуалистические воззрения на общественную жизнь, сама отталкивается от такого метафизического и внеисторического начала, как абстрактный человек. Тем самым Гельвеций становился на путь, который в лучшем случае приводил к обоснованию отдельных, самих по себе плодотворных истин, но не к научному пониманию общественной жизни.

В индивидуализме, заостренном против феодальносословной скованности, Маркс видел причину того, что все буржуазное обществоведение XVII—XVIII вв. и позже имело своим исходным началом отдельного индивида и апеллировало ко всевозможным робинзонадам. Подвергая критике антропологический материализм Фейербаха, Маркс и Энгельс писали, что Фейербах «рассматривает людей не в их данной общественной связи, не в окружающих их условиях жизни, делающих их тем, чем они в действительности являются...»⁵⁰. Основоположники марксизма указывали, что Фейербах «никогда не добирается до реально существующих деятельных людей, а застревает на абстракции «человек» и ограничивается лишь тем, что признаёт «действительного, индивидуального, телесного человека»»⁵¹. Эта характеристика может быть распространена на исходные положения социологической концепции Гельвеция. Мы уже отметили, что под «человеком» Гельвеций подразумевал лишь чувственного, физического человека, неизменного в своем биологическом естестве и в своих физиологических потребностях.

Каковы же отличительные черты этого абстрактного человека, из неизменной природы которого Гельвеций, ⁵⁰ Там же, т. 3, стр. 44.

⁵¹ Там же.

 

==44

как и другие просветители XVIII в., хотел дедуцировать столь же неизменные и вечные начала социологии и этики? Человек Гельвеция — сенситивное, чувственное начало прежде всего. «Он автоматически избегает неприятных ощущений и стремится к ощущениям приятным; он избегает боли и всем своим существом тянется к удовольствию, к счастью. Гедоническое начало властвует в нем безраздельно, пронизывает все его мысли и направляет все действия. Как и всякое живое существо, этот человек стремится к самосохранению, которое по определению, данному еще Спинозой, есть самая существенная вещь^ а согласно Гоббсу, является величайшим благом для всякого, ибо «природа устроила так, что все хотят себе добра» ⁵².

Из чувственной природы человека Гельвеций выводит универсальный принцип эгоизма, себялюбия, который провозглашается движущим началом общественной жизни. Чувственные страдания и удовольствия, считает Гельвеций, заставляют людей думать и действовать и являются единственными рычагами, двигающими нравственный мир. Если, утверждает философ, физический мир подвластен закону движения, то общественная жизнь подчинена закону интереса. Принцип эгоизма направляет не только мысли и действия отдельной личности, но и больших сообществ людей и целых народов.

^: Подчеркивание Гельвецием чувственного начала, провозглашение неистребимости в человеке стремления к счастью было прямым продолжением и развитием принципов буржуазного гуманизма эпохи Возрождения. В  провозглашении Гельвецием ценности личности, ее интересов, ее предпринимательской энергии, ее устремленности к собственному благу нельзя не усмотреть исторически закономерный, оправданный протест против феодальных пут, связывавших личность, ее свободу и инициативу. Классовый характер учения Гельвеция о человеке и человеческом обществе нашел свое яркое выражение уже в том, что эгоизм и индивидуализм признаются в нем вечными и неизменными чертами человеческого характера и движущими силами общественного развития на все времена. В действительности же эгоизм и индивидуализм порождаются на почве частнособственнического общества

⁵² Т. Гоббс. Избранные произведения, т. I. M., 1964, стр. 241.

==45

достигают своего апогея в период капитализма и постепенно исчезают по мере уничтожения буржуазных отношений и утверждения социализма.

При всей своей ограниченности, натуралистичности попыток Гельвеция объяснить малые и большие события в жизни людей (войны, революции, возникновение и исчезновение государств и т. и.) чувством личного и группового эгоизма нельзя, однако, не заметить историческую прогрессивность и перспективность многих идей социологической концепции французского мыслителя. И действительно, как мы имели возможность отметить, эта концепция в целом возвышалась над теолого-спиритуалистическими мистификациями общественной жизни и при всех своих недостатках принципиального характера тем не менее апеллировала к земным силам, чтобы объяснить движущие пружины личной и общественной инициативы. При всех своих исторически обусловленных недостатках социологические изыскания Гельвеция были пронизаны одной в высшей степени смелой для своего времени и весьма плодотворной мыслью. Мы имеем в виду неуклонное стремление философа искать разгадку тайн общественной жизни в таких, казалось бы, «низменных», «обыденных»), «грубо эмпирических» устремлениях, как забота о пище и одежде, о постройке жилищ, усовершенствовании средств труда, расширении производства и торговли, — одним словом, в деятельности людей, направленной на самосохранение и приумножение материальных благ. Переход от охотничье-собирательного образа жизни к скотоводству, от скотоводства — к земледелию и от последнего — к торговле и промышленности Гельвеций неизменно объяснял материальными потребностями людей. Он постоянно подчеркивал, что стремление избежать голода, найти пропитание заставило людей создавать и совершенствовать орудия труда. «Голод,— писал Гельвеций,— заставляет дикаря проводить целых шесть месяцев на озерах и в лесах, учит его сгибать свой лук, плести сети и устраивать западни животным»⁵³. Гельвеций высказал ряд правильных догадок о роли труда в умственном развитии людей, об обусловленности широты кругозора людей, сложности их трудовой деятельности развитием их орудий и средств производства. Проявляя очень большую

⁶³ К. А. Гельвеций. О человеке... стр. 76.

==46

прозорливость, французский мыслитель указывал на огромную роль науки как в трудовом процессе, так и в умственном развитии человека. «Если бы природа, — писал Гельвеций, — создала на конце нашей руки не кисть с гибкими пальцами, а лошадиное копыто, тогда, без сомнения, люди не знали бы ни ремесел, ни жилищ, не умели бы защищаться от животных и, озабоченные исключительно добыванием пищи и стремлением избежать диких зверей, все еще бродили бы в лесах пугливыми стадами» ⁵⁴.

Легко заметить, что возможность трудовой деятельности человека Гельвеций ошибочно обусловливает целиком организацией его руки, тогда как на самом деле, как это было доказано Ф. Энгельсом, организация человеческой руки является продуктом самой трудовой деятельности. Это не мешало, однако, Гельвецию решительным образом подчеркнуть роль труда в деятельности вообще и в духовном становлении человека. Он писал: «Если бы вычеркнуть из языка любого народа слова: лук, стрелы, сети и пр., — все, что предполагает употребление рук, — то он оказался бы в умственном развитии ниже некоторых диких народов, не имеющих двухсот идей и двухсот слов для выражения этих идей, и его язык, подобно языку животных, соответственно был бы сведен к пяти-шести звукам или крикам» ⁵⁵. Для подтверждения своей мысли Гельвеций ссылался на островитян, открытых Дампьером, отличавшихся крайне низким уровнем развития мышления и языка. Эту отсталость Гельвеций объяснял отсутствием у этих островитян сколько-нибудь усложненных трудовых процессов, поскольку они преимущественно питались рыбой, которую морские волны в изобилии выбрасывали на берег и тем самым избавляли островитян от больших усилий, направленных на добычу пищи. Мысль о зависимости уровня умственного развития от потребностей и жизненных интересов Гельвеций выразил в крылатом выражении: «Ум является сыном нужды и интереса». В соответствии с этим определением он не раз высказывал предположение, что человеческая культура во всей своей совокупности есть порождение практических потребностей человека. «Если,—писал Гельве-

⁵⁴ Настоящий том, стр. 149.

⁵⁵ Там же.

 

==47

ций, — потребности являются единственными движущими нас силами, то изобретение искусств и наук следует объяснить также нашими различными потребностями» ⁵⁶. Различные интересы, утверждал Гельвеций, порождают различные, порой взаимоисключающие идеи и оценки. В вопросах эстетики мыслитель доходил до в высшей степени смелого и оригинального для своего времени утверждения, что художественные вкусы людей предопределяются их местом в жизни, их индивидуальными, сословными и профессиональными интересами.

Идея группового эгоизма, групповых интересов и обусловленное ими единство взглядов и действий пролагали путь к пониманию, пусть еще поверхностному и ненаучному, сословных противоречий и борьбы. Вне всякого сомнения, этими мыслями и рассуждениями Гельвеций подготовил констатацию наличия классов и классовой борьбы французскими историками времен реставрации Гизо, Тьерри и Минье.

Характеризуя исходные позиции Гельвеция в вопросах понимания общественной жизни, мы подчеркнули те мысли французского философа, которые подготавливали научное понимание исторического процесса. Но конечно, было бы ошибкой на основании этих высказываний Гельвеция о роли материального интереса в развитии общественной жизни спешить заключать о его разрыве с идеалистическим пониманием истории. Интересная попытка Гельвеция применить материалистически понятый сенсуализм к социальным явлениям не привела и не могла привести к отрицанию исторического идеализма уже потому, что сами материальные потребности и интересы рассматривались не в качестве общественно-исторических факторов, обусловленных объективными условиями материального производства, а как биологические и психологические начала, детерминированные «природой человека».

Следует специально остановиться на другой социологической проблеме, при решении которой Гельвеций также высказал ряд глубоких мыслей, которые подготавливали ее научное понимание. Мы имеем в виду проблему общества и личности.

 Французские материалисты XVIII в., и среди них наиболее настойчиво Гедьвеций, отказывались рассматривать

⁵⁶ К. А. Гельвеций. О человеке... стр. 76.

==48

личность как замкнутую в себе, обладающую якобы суммой независимых от среды и жизненного опыта врожденных понятий и чувств. Гельвеций и его единомышленники отстаивали весьма глубокую мысль о становлении, формировании личности под воздействием внешней среды. Такое понимание было вполне связано с материалистическим сенсуализмом, с учением о зависимости чувств и мыслей от внешних предметов и явлений. Это учение было заострено против феодально-клерикальной идеологии, которая отстаивала божественное происхождение интеллектуальных качеств человека, которые якобы и предопределяют место личности на иерархической лестнице социальной жизни.

1 Идея о зависимости человека, всего его духовного облика от внешней среды приобретает у Гельвеция характер общеметодологической установки и пронизывает всю его систему теоретико-познавательных, социологических, этических, эстетических и педагогических взглядов. «Люди, — утверждает Гельвеций, — не рождаются, а становятся теми, кто они есть» ⁵⁷.;'Достоинства и пороки людей не являются унаследованными качествами. Они целиком продукты среды. Отсюда следовали в высшей степени революционные выводы. Для воспитания в человеке лучших душевных качеств следует изменить среду, в которой он живет, сделать более разумными и справедливыми условия жизни людей. В эпоху Гельвеция эта формула была формулой отрицания деспотического управления, власти бесчисленных светских и духовных князей и князьков, их правовых и политических установлений, которые калечили как правящих, так и управляемых.

Придав столь большое значение социальной среде в формировании людей, Гельвеций, естественно, должен был уделить внимание возможно более точному определению понятия «внешней среды» в общественной жизни. Отдавая должное Монтескье, попытавшемуся в свою очередь избавить объяснение человеческой истории от религиозных догм, Гельвеций, при всей ограниченности своей собственной концепции, не может, однако, принять определение потребностей, предлагаемое автором книги «О духе законов». Монтескье превращал географическую среду в силу, которая определяет потребности людей, а эти

 

==49

потребности в свою очередь накладывают свой отпечаток на нравы и законы государств. На многих примерах Гельвеций показывает, как изменялись нравы и законы людей, в то время как географическая среда, в которой они жили, не претерпела сколько-нибудь заметных изменений.

Гельвеций предлагает иное определение внешней среды. Она, эта внешняя среда есть совокупность предметов и явлений, которые способны влиять на человека, вызывать в нем приятные или неприятные ощущения и соответственно этому определять сознание человека, его политические убеждения, моральные представления, эстетические вкусы, практическое поведение людей. Но во всей системе предметов и явлений, которые образуют внешнюю среду, Гельвеций особо выделяет политическую форму правления, действующие государственные законы. Эта решающая, по мнению Гельвеция, роль государства в формировании облика людей вызвана тем, что государство карает и вознаграждает. «Опыт, — пишет Гельвеций, — доказывает, что характер и ум народов изменяются вместе с формой их правительства; что разные формы правительства придают одной и той же нации поочередно характер то возвышенный, то низкий, то постоянный, то изменчивый, то мужественный, то робкий» ⁵⁸. В деспотическом государстве, указывает Гельвеций, люди могут добиться своего счастья раболепием, лестью, угождением деспоту. Само собой разумеется, заключает Гельвеций, при таком строе пышно расцветают самые отвратительные нравы. На многих примерах, взятых из истории, философ пытается показать, как изменение государственного строя коренным образом изменяло нравы, понятия непредставления людей.

Учение Гельвеция о формирующей роли социальной среды по отношению к личности было важным этапом развития социологической мысли и обосновывало необходимость коренного преобразования феодальных отношений для возрождения человека. Вместе с тем это учение не было свободно от серьезных недостатков и недоговоренности. Не говоря уже о неисторическом подходе как к обществу, так и к личности, Гельвеций, как мы видели, под социальной средой подразумевал в первую очередь и главным образом существующий политический строй управ-

⁵⁸ Там же, стр. 145.

 

К оглавлению

ления, не задаваясь вопросом, что же детерминирует этот политический строй, как он возникает и изменяется, какие силы приводят к его падению и гибели. Короче говоря, Гельвеций, говоря о социальной среде, не принимал в расчет определяющую и направляющую роль экономических отношений, которые составляют фундамент любого общества, любой социальной среды. Польше чем кто-нибудь другой из представителей домарксовой социологии, Гельвеций, как мы видели, высказывал глубокие догадки о роли производственной деятельности в жизни общества. Но эти отдельные высказывания так и остались догадками, а преобладающей и определяющей оставалась у Гельвеция мысль о всемогуществе политического фактора в обществе.

Проблема общества и личности получила достаточно противоречивое толкование у Гельвеция и его друзей, на что обратил особое внимание Г. В. Плеханов. В чем оно заключается? С одной стороны, социальная среда объявляется фактором, который активно творит, лепит образ человека, сообщает ему определенные духовные, психологические и этические черты, ту или иную политическую ориентацию, то или иное практическое поведение. В таком аспекте очень отчетливо выступает созерцательность философии Гельвеция, недооценка активности человека, принижение его творческих потенций. Но наряду с этой линией, с этим «сюжетом» в творчестве Гельвеция, как и других французских материалистов XVIII в., имеется и другая линия, другой подход к вопросу. Мы имеем в виду чрезмерное подчеркивание роли государей, государственных деятелей, полководцев, религиозных реформаторов в человеческой истории. Эти две линии не оказались сколько-нибудь логично и убедительно связаны в концепции Гельвеция и его единомышленников. Французский материализм попытался прибегнуть к категории взаимодействия для примирения названных линий. Но в этом взаимодействии роль политических деятелей была ведущей и решающей. Это они создавали государства, излагали политические и правовые нормы, придавали ту или иную форму государственному организму, предопределяли условия жизни, которые в свою очередь должны были формировать духовный облик подданных государства. Идеалистическое решение вопроса очевидно. В развитии разума, и в первую очередь разума правителей,

==51

Гельвеций видит главную силу, призванную преобразовать нелепый и несправедливый феодальный строй. Только усовершенствуй человеческий разум, считает вслед за Юмом Гельвеций, государства могут надеяться на исправление форм правления, законов и администрации.

Конечно, если сравнить учение Гельвеция с господствующими объяснениями общественной жизни посредством сверхъестественных, метафизических сил, то нетрудно заметить, какую огромную роль в выработке более трезвых представлений об общественной жизни сыграл Гельвеций, французский материализм, выдвигая политику, политические отношения как движущую силу истории.

Значительное место в социологических размышлениях Гельвеция занял вопрос о природном равенстве умственных способностей людей. Освещение этой проблемы было связано с общей критикой феодального правопорядка, феодальной иерархии, сословного неравенства и сословных привилегий, «теории» «голубой крови», пошлых измышлений, освященных церковью, о том, что будто бы правящие сословия правят в силу унаследованных интеллектуальных преимуществ.

Защищаемая Гельвецием идея о природном равенстве умственных способностей была в самой резкой и категорической форме направлена против апологии принципа неравенства и укладывалась в общую борьбу предреволюционной французской буржуазии против всевозможных форм неравенства. Вся борьба против феодализма, указывал Ленин, шла под лозунгом равенства. Чаще всего в этот период речь шла преимущественно о правовом равенстве, которое нужно было буржуазии, а для трудящихся оборачивалось главным образом как формальное равенство.

Случай с Гельвецием носил несколько иной характер. Идея умственного равенства людей в его толковании заострялась не только против феодальных форм неравенства, но и неравенства умственных способностей людей вообще.

Гельвеций выдвинул учение, согласно которому все люди с нормальной организацией рождаются с одинаковыми или почти одинаковыми способностями к умственному труду. Большее или меньшее совершенство органов чувств, полагал Гельвеций, не влияет на уровень умствен-

 

==52

ного развития людей. Плохое зрение, слух, обоняние и так далее не могут помешать человеку приобрести обширные знания и гибкость ума. Гельвецию, сводившему с позиций крайнего сенсуализма мышление к чувствованию, этот довод казался неотразимым. Столь же неоспоримым он считал утверждение, согласно которому большая или меньшая развитость памяти не может быть причиной неравенства ума. Он ссылался на Монтеня, который, обладая весьма слабой памятью, сумел тем не менее стать видным мыслителем. Отвергал Гельвеций и рассуждения о неравенстве умственного развития людей в результате неодинаковой способности к вниманию. При одинаковой заинтересованности в познании каких-нибудь явлений, утверждал Гельвеций, люди обнаруживают одинаковую способность напрягать свое внимание.

Эти аргументы казались Гельвецию достаточными, чтобы провозгласить людей одаренными одинаковыми способностями к умственному труду. Гельвеций заключает: ум является не даром природы, а результатом воспитания. И если нет двух людей с одинаковым умственным развитием, то это потому, что нет двух людей с одинаковым жизненным опытом. Ошибочно полагая, что семена одного и того же живого существа тождественны, Гельвеций писал, что люди похожи на деревья одной породы, семена которых, будучи абсолютно одинаковыми, необходимо вырастают в множество разнообразных форм, ибо никогда не попадают в точь-в-точь одинаковую землю и не испытывают на себе совершенно одинакового действия ветров, солнца и дождя.

Гельвеций очень далеко заходил в полном уравнении умственных способностей людей, заявляя, что независимо от биологической организации они могли бы стать одинаково талантливыми и даже гениальными, если бы обладали всеми жизненными условиями, необходимыми для этого.

Стремление Гельвеция показать, что природная одаренность не зависит от сословной принадлежности, носило прогрессивный характер, но его утверждение об одинаковой природной одаренности всех людей было ошибочным.

Можно смело утверждать, что ни одна из идей Гельвеция не породила такого взрыва негодования и таких саркастических выпадов реакционеров, как идея об ум-

 

==53

ственном равенстве людей. Двор, парижский парламент, Сорбонна, папа римский, феодальная знать, высшее духовенство, версальские куртизанки не могли не быть оскорблены в своих лучших чувствах. Представители господствующих сословий не могли не ощутить чего-то в высшей степени мятежного и святотатственного в утверждении, что простолюдин может иметь столько же добродетелей, ума, дарований, сколько и представители «голубой крови», и не хуже их управлять государством.

Учение Гельвеция о равенстве интеллектуальных способностей людей отрицательно было встречено теми просветителями (Вольтер, Тюрго), которые были не прочь уравнять аристократов и буржуа по своим задаткам к умственному развитию, но не считали возможным это равенство распространять на простых людей из народа.

Рискуя вступить в противоречие со своими радикально-демократическими социально-политическими взглядами, Руссо отрицал идею Гельвеция о том, что от рождения все обладают равными возможностями для интеллектуального развития. Руссо полагал, что духовные способности человека предопределены его биологической организацией. В «Элоизе» он писал, что бессмысленно желать из посредственного по рождению человека сделать одаренную личность. Это так же невозможно, как невозможно из блондина сделать брюнета.

Представляет интерес отношение Дидро и Гольбаха к проблеме, поставленной Гельвецием. Ни Дидро, ни Гольбах, конечно, не отрицали огромного значения внешней среды, воспитания для формирования личности. Они, как и Гельвеций, были противниками теории врожденных идей, но ни один, ни другой не сбрасывали со счетов • врожденные задатки и необходимость их учета считали важнейшим условием правильной организации воспитания. Нужно добавить к сказанному, что если Гельвеций совершенно исключал биологический фактор в формировании духовного и морального облика человека, то Гольбах несколько преувеличивал роль биологической организации в умственном развитии человека. Что касается Дидро, то он, будучи во многом согласен с Гельвецием, пытался удержать его от крайностей. Как же Дидро исправляет Гельвеция? Если последний заявляет, что воспитание значит все, Дидро предлагает сказать, что оно значит много. Если Гельвеций заявляет, что биологиче-

 

==54

екая организация не значит ничего, то Дидро утверждает, что она значит меньше, чем это обычно думают. Если Гельвеций исходит из того, что воспитание — единственный источник различия между людьми, то Дидро считает нужным ограничиться признанием, что «это один из главных источников» ⁵⁹.

Гельвеций, конечно, ошибался, когда полностью отрицал роль особенностей биологической организации, различных природных задатков людей в их интеллектуальном развитии. Но сама эта ошибка связывалась у Гельвеция с желанием раз и навсегда покончить с врожденными идеями, с теорией фатальной предопределенности умственного неравенства людей. Сводя на нет биологический фактор, роль наследственности, он желал этим еще резче подчеркнуть, что судьбы людей, их счастье целиком зависят от них самих, от их собственных усилий стать равными и полноценными. Во всяком случае ошибка Гельвеция не содержала в себе возможности таких реакционных, закрепляющих социальное неравенство выводов, которые логически вытекали из ошибки противоположного характера, а именно из абсолютизации роли биологического фактора в умственном развитии человека.

^Выдающейся заслугой Гельвеция было распространение учения об умственном равенстве людей на все народы и расы, защита им прогрессивной, антирасистской мысли о единстве человеческого рода. Все народы, утверждал Гельвеций, обладают равными способностями к совершенствованию. Климат и почва, как показывает опыт истории, не могут иметь такого влияния, чтобы роковым образом обусловить дикость и варварство одних народов и с такой же фатальностью предопределить расцвет и творческую созидателъность других. «Словом, — писал Гельвеций, — по-видимому, только причинам духовного порядка можно приписать превосходство некоторых народов над другими в области наук и искусств; и можно заключить, что нет народов, особенно одаренных добродетелью, умом и мужеством. Природа в этом отношении делила поровну свои дары»⁶⁰. Напомним, что здесь под духовными причинами в отличие от физических (климат почва и т. и.) Гельвеций подразумевает преимущественно

 

==55

политическую форму правления. Прогресс и отставание народов Гельвеций в первую очередь желает объяснить уровнем совершенствования политической формы правления.

Гельвеций упорно подводил своего читателя к мысли, что при одинаковых формах правления, под сенью одних и тех же «мудрых и справедливых» законов самые различные народы независимо от того, к какой расе они принадлежат и на каком материке проживают, показали бы одинаковые успехи во всех областях творчества.

 Одно учение Гельвеция о равенстве интеллектуальных способностей народов уже выдвигало его в ряды наиболее смелых мыслителей своего века и обеспечивало ему прочное место в истории передовых социологических идей.

Горячая защита Гельвецием идеи равенства людей тем не менее имела свои границы, правда, возможно, плохо осознаваемые самим мыслителем. Он не задумывался над вопросом, как могут быть люди полностью равны, если сохраняется частная собственность, которую он сам, Гельвеций, считал важным условием существования общества. Как могут быть равны люди, как они могут иметь условия для одинакового развития своих духовных способностей, если одни владеют средствами производства, а другие вынуждены идти в кабалу для того, чтобы иметь хлеб свой насущный? Гельвеций сам иногда сомневался в возможности существования общества, где все в равной мере будут умственно развиты. Сомневался, но продолжал верить, подыскивать новые аргументы в защиту своего идеала.

Гельвеций наивно полагал, что «разумный и справедливый» строй, который придет на смену феодализму, если и не уничтожит полностью, то во всяком случае смягчит неравенство в умственном развитии людей и народов. Этот «разумный и справедливый» строй оказался (и не мог не оказаться) буржуазным строем, который привел к результатам, совершенно противоположным ожиданиям и мечтам Гельвеция. ~'

Прежде чем перейти к болёе полному анализу социально-политического идеала Гельвеция, нам следует выяснить вопрос, имеющий первостепенное значение для понимания как социологических, так и социально-политических взглядов французского мыслителя. Речь идет об исторической закономерности. Признавалась ли эта зако-

 

==56

номерность французскими материалистами XVIII в. и, в частности, Гельвецием? Какой смысл вкладывался в само понятие исторической закономерности?

Отметим первоначально, что Гельвеций, как и другие его единомышленники, не брал под сомнение ту истину, что общественная жизнь находится в постоянном движении, изменении. Вся известная Гельвецию история человечества выступала как история падения одних форм общественной жизни, государственного устройства и возникновения новых форм человеческого общежития. Идея изменчивости социальной жизни выражала эмпирически констатируемую, очевидную истину и не вызывала никаких возражений и споров. 'Сложнее было ответить на вопрос, чем обусловлена эта подвижность общественной жизни, подвластна ли она каким-нибудь законам. Знаменуют ли социальные изменения восходящее развитие от простого к сложному, от низшего к высшему?

Ответ на первый вопрос, даваемый Гельвецием, нам известен. Движущей силой общественного развития является человеческий разум. Борьба между разумом и заблуждением составляет содержание общественной жизни и причину ее развития. Не без логических противоречий наряду с чисто просветительским объяснением исторического развития Гельвеций апеллировал, как мы знаем, к принципу личного и группового эгоизма, чтобы объяснить движение общественной жизни.

Поскольку в борьбе между невежеством и разумом в конце концов берет верх разум, то неоспорим процесс усовершенствования, улучшения жизни людей. Прогресс осуществляется медленно, с зигзагами и временными отступлениями, но тем не менее он осуществляется. В «Людвиге Фейербахе» Энгельс указывал, что французские материалисты XVIII в. придерживались того убеждения, что человечество, по крайней мере в их время, двигается в общем и целом вперед.

Остается ответить на вопрос, удалось ли французским материалистам раскрыть некие всеобщие законы, которым подчинен ход истории. С самого начала надо подчеркнуть, что, поскольку французские материалисты в целом стояли на идеалистических позициях в объяснении общественной жизни, постольку вопрос о закономерном развитии истории сводился у них к вопросу о том, присуще ли законо-

 

==57

мерное развитие человеческому духу. Если не переоценивать значение отдельных, смелых для своего времени догадок Дидро, Гельвеция и Гольбаха, то надо сказать, что французскому материализму в целом идея закономерного развития человеческого разума осталась недоступной. Вся прошлая история представлялась французским материалистам как история сплошных заблуждений, ошибок. В конечном счете медленно и мучительно истина брала верх над заблуждением, но установить закон развития этой истины французские материалисты не брались, больше того, глубоко сомневались в возможности установления здесь каких-нибудь строгих закономерностей, берущих верх над случайностями. Само открытие истины рассматривалось как дело счастливого случая.

Справедливость требует отметить, что Гельвеций иногда хотел бы иного решения вопроса и искал его. Не есть ли этот случай выражением чего-то необходимого, закономерного? В книге «О человеке...» Гельвеций как бы мимоходом замечает: «В природе все подготавливается и приходит само собой. Возможно, что совершенство искусств и наук является делом не столько гения, сколько времени и необходимости. Единообразный прогресс наук во всех странах подтверждает эту точку зрения... В столь постоянном продвижении человеческого разума мне представлялось бы возможным видеть результат некоторой общей и скрытой причины» ⁶¹. Гельвеций и в других случаях высказывает предположение, согласно которому открытие тех или иных истин, появление гениев обусловлено потребностями эпохи, а не простой случайностью. Эта гениальная догадка французского мыслителя не ускользнула от внимания Маркса, который писал: «Каждая общественная эпоха нуждается в своих великих людях и, если их нет, она их изобретает, как говорит Гельвеций» ⁶².

Но, считая идеальные побудительные силы выдающихся исторических личностей движущей причиной общественного развития, французский материализм оказался неспособным вскрыть причины этих побудительных сил, т. е. исторически развивающиеся вне сознания и воли людей условия материальной жизни, открыть подлинные

 

==58