Но как объяснить тогда наличие печати Пофа, патрикия, императорского протоспафария и стратига Эллады и Сицилии? Ранняя датировка печати (IX–X вв.) мало что дает.
На Востоке империи в тот же период наблюдаются аналогичные тенденции, причем столь же ярко, и на более представительном материале:
Лев
|
|
коммеркиарий
|
Кипра и Атталии
|
XI в.
|
Михаил Набатин
|
|
епискептит
|
Оптиматов и Дорилея
|
XI в.
|
Григорий
|
императорский
протоспафарий епи ту Хрисотриклину
|
хартуларий дрома
|
Анатолика и Фракисия
|
X в.
|
Евстафий
|
|
асикрит и судья
|
Селевкия и Тарс
|
X в.
|
Иоанн Эладикос
|
Вест
|
крит Велума и куратор
|
Селевкия и Тарс
|
XI в.
|
Иоанн Элладикос
|
Вест
|
крит Велума и куратор
|
Селевкия и Тарс
|
XI в.
|
Евфимий Карабисциотес
|
|
экзактор, крит ипподрома, куратор и анаграфевс
|
Селевкия и Тарс
|
XI в.
|
Лев Благас
|
|
стратиг и анаграфевс
|
Селевкия
|
XI в.
|
Феофилакт Ромайос
|
протоспафарий
|
крит, мегас куратор
|
Селевкия
|
XI в.
|
Никифор Вотаниат
|
магистр вестарх
|
дука
|
Эдессы и Антиохии
|
до 1064
|
Роман Склир
|
проедр
|
|
cтратопедарх Востока и дука Антиохии
|
1057–1065
|
Григорий Аршакид
|
магистр
|
эпи ту койтону, дука
|
Васпуракана и Тарона
|
1051
|
Григорий Аршакид
|
магистр
|
|
Васпуракан. Тарон, Манцикерт, Арчеш, Беркри
|
60-е гг. XI в.
|
Плохо объяснимо сосредоточение военных и гражданских функций в руках Льва Блангаса, стратига и анаграфевса Селевкии. В военном плане фема Эллада была самостоятельна, но в судебном и пр. объединялась с Пелопоннесом. В то же время морские фемы – Эгейон Пелагос, Самос, Киклады и Додеканнос всегда были автономны, хотя, казалось бы, военные действия на море требовали их объединенных усилий.
В целом создается впечатление, что объединение в руках одного гражданского или военного чиновника разнообразных административных функций и, соответственно, должностей в провинциальной администрации определялось целесообразностью этого в каждый отдельно взятый период времени в каждой конкретной ситуации. Можно проследить как тенденцию появление поста судьи двух фем, тогда в военном плане они не объединялись. В данном случае возникает вопрос о том, кому в данном случае данный судья подчинялся – вышестоящим чиновникам соответствующего ведомства или же, как принято считать, стратигу фемы? Но в данном случае стратигов было два!
Остается предположить, что во второй половине XI в. в руках стратига остались лишь военные функции, объем которых неуклонно сокращался по мере разложения фемного стратиотского ополчения. Гражданские же чиновники, некогда находившиеся под его контролем, все более зависели не от него, но от вышестоящих должностных лиц столичных ведомств. В данных условиях становится более или менее объяснимым и объединение под властью стратига нескольких «больших» фем, точнее, их сократившихся численно стратиотских ополчений именно во второй половине XI в. Резкое ухудшение внешнеполитического положения империи в ходе сельджукского завоевания Закавказья и Малой Азии требовало как объединенных усилий стратигов соседних фем, так и объединения их контингентов под единым командованием. Так в битве при Капутру в Закавказье кочевники разгромили объединенные контингенты фем Иверия и Великая Армения, Васпуракан и Тарон. В целом создается впечатление, что в условиях внутриполитического кризиса Византии второй половины XI в. данные меры были скорее паллиативами, неспособными радикально изменить военную ситуацию на границах в пользу империи. Итог известен – разгром византийской армии пир Манцикерте (1071 г.) и образование на бывших территориях империи тюрского Румского султаната.
М Р. Стругова
Краснодар
ИЗУЧЕНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ
В РЕГИОНАЛЬНОМ СООБЩЕСТВЕ ПОСЛЕВОЕННОЙ
КУБАНИ (1945– 1953 гг.) ПО ДОКУМЕНТАМ АРХИВОВ
КРАСНОДАРСКОГО КРАЯ
В результате Великой Отечественной войны советское общество трансформировалось по многим характеристикам: демографическим, социальным, психологическим, ментальным. Оно представляло собой сложный социальный феномен. Война изменила не только состав и демографический баланс общества, но и внесла коррективы в систему ценностей и жизненные стратегии людей. У многих из них изменился социальный статус, что привело к появлению таких групп населения, как демобилизованные, эвакуированные, репатриированные. Настроения в обществе были также непростыми: с одной стороны, невиданная боль утрат, с другой – радость победы, ожидание воссоединения с семьей, домом, надежды на мирную жизнь. Эти позитивные настроения были естественной реакцией людей после перенапряжения и мобилизационного порядка жизни в военное лихолетье. Многие с оптимизмом смотрели в будущее409.
Однако не все люди смогли благополучно интегрироваться в мирную реальность. В первую послевоенную пятилетку были реанимированы многие противоречия и конфликты, характерные для предвоенных лет. Жесткая социально-экономическая политика государства приводила к необходимости сопротивляться жизненным обстоятельствам – отсутствию жилья, одежды, полноценного питания. Люди по-разному реагировали на эти коллизии, каждый выстраивал свои жизненные стратегии. Послевоенное общество, по мнению ряда ученых, можно идентифицировать как «социум, ориентированный на выживание»410. В этих сложных условиях советское общество продемонстрировало высокую жизнеспособность, что свидетельствовало о его больших мобилизационных возможностях.
Итоги войны привели к серьезным изменениям геополитического, геостратегического и геоэкономического положения страны. СССР завоевал статус мировой державы, стал одним из центров нового биполярного мира. Послевоенный период представляет собой один из ключевых этапов в развитии советской системы и общества, а взаимосвязь человека, общества и власти представляет ключевую проблему советской эпохи. Понять это общество – значит, во многом найти подходы к решению современных проблем411. Очевидно, что обозначенные проблемы актуально рассматривать не только в масштабах страны, но и в региональном аспекте.
Период первых послевоенных лет (май 1945 – март 1953) «обделен» в советской историографии социально-историческими исследованиями. По мнению автора, объясняется эта тенденция превалированием интересов государства и его институтов над интересами человека и общества, а также недоступностью документов. Переход к постсоветскому периоду в историографии послевоенного СССР обозначился в 1990-е гг., когда открылись архивы высшей и местной государственно-партийной власти. Время переосмысления и накопления новых данных сменилось аналитической фазой. Одномерный классово-политический подход вытеснили иные интерпретации. Важной особенностью постсоветской историографии является активная разработка периода 1945–1953 гг. социальными историками. Критически пересмотрев концептуальные основания, они сместили исследовательские стратегии в направлении социокультурного анализа, историко-антропологического и междисциплинарного подходов412. Обращение к истории повседневности позволило увидеть советское общество в иной плоскости – через повседневные социальные практики его граждан.
Изучаемая тема обеспечена разнообразными источниками, весь комплекс которых состоит из письменных (печатных и рукописных) текстов, представляющих совокупность неопубликованных и опубликованных документов. К первой группе письменных источников относятся документы, обнаруженные автором в Центре документации новейшей истории Краснодарского края (ЦДНИКК), Государственном архиве Краснодарского края (ГАКК) и Краснодарском государственном историко-археологическом музее-заповеднике им. Е.Д. Фелицына (КГИАМЗ). Значительная часть используемых архивных документов недавно рассекречена.
По своей значимости и удельному весу среди документов, отражающих социальные процессы в послевоенном обществе, ведущее место занимают фонды крайкома ВКП (б) – КПСС (ЦДНИКК), райкомов, горкомов, уполномоченного Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), фонды первых секретарей крайкома. В них сосредоточены документы, позволяющие выявить основные тенденции развития регионального сообщества в послевоенный период, его настроений в различных социальных группах, особенности коммуникаций с властью, уяснить специфику жизненных стратегий селян и горожан в регионе, проблемы восстановления народного хозяйства. Изученные архивные источники партийных фондов содержат в совокупности информационные, директивные, контрольные, статистические и аналитические документы, позволяющие провести научное исследование на достаточно глубоком уровне. Предпочтительны материалы, содержащие информацию о социальном положении и настроениях населения413.
Документы Краснодарского крайкома ВКП(б) существенным образом дополняют материалы, хранящиеся в фондах Краснодарского государственного архива Краснодарского края (ГАКК)414: Краснодарского краевого совета депутатов трудящихся и его исполнительного комитета (крайисполкома), отделов крайисполкома (финансового, здравоохранения, приемно-распределительного пункта ст. Кавказской по приему репатриантов; статуправления Краснодарского края; уполномоченных Советов по делам русской православной церкви и религиозных культов и др.415 Ознакомление с документами, хранящимися в этих фондах, дает представление о проблемах восстановления экономики, трудоустройстве демобилизованных, репатриантов, миграциях, реальном уровне жизни населения, стоимости потребительской корзины, бытовых условиях, состоянии здоровья, политических и религиозных настроениях сообщества. Вместе с тем, по мнению автора, подходить к цифровым данным следует критически, поскольку в послевоенный период статистика не отличалась точностью, а порой фальсифицировалась. Поэтому некоторые статистические данные следует рассматривать не как количественную оценку явлений, а как тенденцию, ориентир для уяснения процессов416.
Для изучения социальных процессов в послевоенном обществе используются нормативные документы – постановления центральных государственно-партийных органов, инструкции, директивные указания, приказы, планы, определявшие жизнь общества. Значительный научный интерес представляют протоколы, стенограммы пленумов, конференций партийных, советских, общественных органов, колхозных и заводских собраний, сходов граждан, регулировавшие многие сферы жизни населения края. Они позволяют сопоставить нормативные требования документов с их воплощением в реальной жизни.
Важным источником являются работы, речи, заметки партийных и советских руководителей государства и края. Анализ этих документов позволяет увидеть и понять основные взгляды руководства страны и регионом на проблемы советского общества послевоенного времени.
Интерес представляют материалы эпистолярного жанра и иные формы апелляций населения к власти, которые являются документами личного происхождения и отражают ментальные параметры социума в достаточной множественности. Они формируют наши представления о социокультурном облике общества и являются свидетельством его отношений к социально-экономической политике государства.
Из опубликованных источников необходимо использовать документы центральных и местных архивов, статистические источники, законодательные акты, периодическую печать, мемуарную литературу. Изучать проблемы взаимоотношений общества и власти помогают публикации центральных архивов: рассекреченные документы советской истории 1945–53 гг. по периоду в целом417, тематические сборники (из жизни крестьянства418, деятелей культуры, науки419) и др.). Широкое применение нашли опубликованные документы из архивов Краснодарского края420. Уникальным изданием стали документальные Книги Памяти, где поименно названы жители края, не вернувшиеся с войны421. Для изучения социальных процессов важно использовать статистические источники, что расширяет базу исследования и позволяет произвести аналитические расчеты.
Ценным (иногда – единственным по ряду сюжетов исследования) источником является периодическая печать 1945–1953 гг.422 Специфическую группу источников составляют документы личного характера – мемуары, воспоминания, переписка (в том числе из фондов КГИАМЗ). Работа с этими источниками позволяет лучше понять психологию людей, дух эпохи, мотивы, двигавшие людьми в условиях послевоенного времени.
М. Н. Тайболина
Курган
СТАТИСТИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ПО ЗАЖИТОЧНОМУ КРЕСТЬЯНСТВУ УРАЛА В 1920-е гг.
Специалистами по статистическим источникам о российском крестьянстве 1920-х гг. являются В.П. Данилов, Ю.П. Бокарев, В.А. Обожда, Ю.А. Мошков. Автор опиралась на их работы при подготовке этого материала. Цель данной публикации – показать значение этих источников при изучении зажиточного крестьянства, то есть имущественной и социальной верхушки деревни в 1921–1927 гг., до частичного раскулачивания 1928 г. Помимо сплошных сельскохозяйственных переписей, в 1920-е гг. проводилось много выборочных обследований: весенние опросы, «годовой цикл», гнездовые динамические переписи, бюджетные обследования. Они различаются целями, степенью репрезентативности, степенью достоверности данных, способами получения материала.
Работа с первичными материалами этих обследований затруднена по причинам их плохой сохранности и способам оформления информации. Остановимся на опубликованных материалах, которые были в различной степени обработаны.
Статистика крестьянских хозяйств 1920-х гг. основывалась на группировке по размеру посевной площади. По мнению известного аграрного историка В.П. Данилова, при изучении социальных слоёв крестьянства первых лет нэпа, когда ещё не восстановилось товарное производство, «натуральные группировки крестьянских хозяйств (прежде всего, по размерам посева) в общем и целом соответствовали объективным условиям»1. В типичных земледельческих районах можно использовать посевную группировку и для 1926–1927 гг. Конечно, точнее группировки по социальным признакам: по найму рабочей силы, аренде земли с учётом их классового характера. Нужно учитывать источники доходов. Однако состояние документов не всегда позволяет применить социальные группировки.
Предварительная обработка материалов обследований необходима для приведения их к сопоставимому виду (одинаковые интервалы посевгрупп, общие территориальные рамки). Дробная посевная группировка даёт возможность осуществить перегруппировку хозяйств по этому признаку, изменяя его интервалы.
Если объект исследования – зажиточное крестьянство, то прежде всего нужны материалы по социально-экономическому положению крестьянских хозяйств для выделения зажиточных хозяйств. Затем исследователь в зависимости от раскрываемых вопросов базируется преимущественно на данных того или иного вида выборочных обследований. Например, при описании внутренней структуры крестьянского хозяйства, его доходов – на бюджетах, агротехники – на данных «годового цикла», динамики развития крестьянских хозяйств – на динамических переписях и весенних опросах. Материалы различных видов выборочных обследований дополняют и конкретизируют друг друга. Остановимся подробнее на весенних опросах и динамических переписях.
Весенние опросы (ВО) на Урале проводились с 1921 г. ежегодно. Это наиболее массовый вид выборочных обследований крестьянских хозяйств, с 1926 г. он охватывал 10% всех хозяйств Урала.
Материалы ВО содержат сведения об обеспеченности крестьянских хозяйств средствами производства, их социальных отношениях. Они имеют следующие недостатки. В ВО представительность состоятельных хозяйств выше, чем в действительности из-за пропуска ряда хозяйств при обследовании. По сравнению с динамическими переписями и бюджетами недоучёт признаков более высокий, поэтому статистики при подведении итогов вносили две поправки: на недоучёт и «скрытую» в связи с тем, что описывалось хозяйство с повышенными средними показателями2. Множество расчётных данных в регистрационной карточке, ежегодный перерасчёт данных понижают степень достоверности материалов. Слабо учитывались классообразующие признаки, малодостоверные сведения имеются по предпринимательским хозяйствам, так как недоучитывались крупные хозяйства заимок, хуторов, редкие виды сложного сельхозинвентаря, машин3. Часть недостатков объясняется тем, что ВО проводились малоквалифицированными статистиками путём опроса главы двора.
Итоги ВО на Урале были опубликованы в двух выпусках4. Здесь же были изданы результаты сплошных переписей за годы, в которые не проводились ВО, а за 1924 г. – итоги сплошного опроса всех крестьянских хозяйств Уральской области («единые списки 1924 г.», итоги которых, по мнению Уралоблстатуправления, значительно лучше ВО)5. Удобно, что в публикации результаты ВО пересчитаны в границах на июнь 1926 г. Достоинство издания заключается в предоставлении сведений выборочных и сплошных сельскохозяйственных переписей по большому количеству крестьянских хозяйств Урала за ряд лет в сопоставимых показателях.
В первом выпуске данные ВО за 1921–1926 гг. и сплошных переписей за 1916, 1917, 1920, 1924 гг. сведены в 12 посевгрупп. При изучении зажиточного крестьянства интересны таблицы с групповыми итогами посевных площадей и скота на Урале в 1926 г. по области, полосам, округам. Так, условившись, что к зажиточным хозяйствам относятся хозяйства с посевом свыше 8 дес., можно определить пропорции различных посевных культур, процент хозяйств, арендующих пашню и формы оплаты аренды, состав стада и другие данные по всем хозяйствам с посевом свыше 8 дес. в целом и по различным подгруппам хозяйств этой группы в отдельности. Можно познакомиться со способами обработки пашни, размерами найма – сдачи скота и инвентаря. Наконец, есть возможность частично опираться на группировку хозяйств по рабочему скоту при характеристике их экономической мощи. Материалы второго выпуска также расположены по 10 (13) посевгруппам и по области, округам, районам.
Гнездовые динамические сельскохозяйственные переписи (ДП) – ежегодные обследования всех крестьянских дворов в одних и тех же типичных «гнёздах»6. ДП включают сведения об основных элементах крестьянского производства, о производственных отношениях между хозяйствами (аренда – сдача земли, найм – продажа рабочей силы и т. п.), о социальной структуре крестьянства, особенно, в 1927 г., об органических и миграционных изменениях хозяйств (семейно-имущественные разделы дворов, соединения их, ликвидация хозяйств, выселение, вселение). Только ДП позволяют проследить судьбу отдельных посевгрупп крестьянских хозяйств, но по Уралу лишь с 1925 г. С этого года началась разбивка на посевгруппы; в 1925 г. ДП охватили 2,5 % всех крестьянских хозяйств Урала.
К преимуществам ДП следует отнести не просто фиксирование изменений, но и их причин, увязку с предыдущей переписью; по сравнению с ВО, охват ДП более широкого круга вопросов, меньшее число расчётных показателей, большее – абсолютных данных; более высокую степень достоверности; ДП проводились более квалифицированными статистиками. Недостатки – те же, в первую очередь, завышенный процент состоятельных хозяйств.
В публикации материалов ДП по Уралу7 при исследовании зажиточного крестьянства особый интерес представляют таблицы об эволюции крестьянских хозяйств в 1925–1926 гг. Авторы издания составили 16 сравнительных таблиц, облегчающих работу с основными материалами, которые оформлены в 8 посевгрупп и расположены по области, полосам, гнёздам.
Непосредственно сравнивать можно показатели одного вида обследований (только ДП или только ВО), сопоставление же показателей ДП с показателями ВО нуждается в предварительном анализе особенностей того и другого вида обследований. Из сопоставления данных ДП и ВО видно, что они почти совпадают по показателям экономической мощи хозяйств и резко отличаются по социальным отношениям между хозяйствами. Следовательно, по средствам производства за один и тот же год можно сочетать показатели ДП и ВО с известными оговорками о причинах небольших расхождений их, по социальным связям такое прямое сопоставление ошибочно. Аренду земли в зажиточных хозяйствах надо исследовать по материалам ДП, а не ВО, так как в ВО наибольший процент недоучёта аренды именно в крайних группах. Изучая сдачу средств производства, нужно иметь в виду, что данные ДП преуменьшали процент хозяйств, сдающих в наём инвентарь, потому что не было контрольной проверки8. По социальным отношениям, а значит и по специфике зажиточных хозяйств, богаче материалы ДП.
Материалы ВО и ДП были использованы в ряде статизданий, наиболее важные из них – сборники «Уральское хозяйство в цифрах» за 1926–1930 гг. Материалы массовых обследований крестьянских хозяйств незаменимы при изучении зажиточного крестьянства. Данные весенних опросов, динамических переписей, бюджетных обследований и других статисточников по крестьянству 1920-х гг. необходимо брать в комплексе.
М. А. Фельдман
Екатеринбург
ИЗ СВЕРДЛОВСКА — СТАЛИНУ И МОЛОТОВУ
События 1937 ─ 1938 гг. ─ одна из самых трагических страниц истории нашей Родины. Незащищенность ощущали и низы, и верхи; по сути, любой гражданин общества. В такой ситуации человек руководствовался разными соображениями: чаще всего, мотивацией самосохранения; вступал в силу комплекс конформизма; в ряде случаев, включался и должностной ресурс. То, что у французов означало: «положение обязывает», в СССР понималось несколько иначе: «интересы дела требуют». Управленец мог обратиться в вышестоящие инстанции с докладными записками, в весьма негативных тонах, рисующих положение на местах. Обратиться ─ отчетливо понимая всю опасность таких «челобитных».
Документ, ставший основой нашей небольшой статьи, представляет собой письмо второго секретаря Свердловского обкома ВКП (б) И.М.Медведева в Москву: адресованное в ЦК ─ И.В.Сталину и в СНК ─ В.М. Молотову. На первой странице письма, датированного декабрем 1938 г., наискосок Достарыңызбен бөлісу: |