Средневековые исторические источники востока и запада

СТРАНСТВИЯ

В этот же столь печальный для нас день произвели перекличку людей, чтобы узнать, во сколько нам обошлось нападение на окоп, и выяснилось, что из восьмидесяти солдат мы потеряли пятнадцать убитыми и пятьдесят четыре ранеными, из которых девять остались калеками. Вечер и всю ночь напролет нам пришлось немало потрудиться и быть все время начеку.

Едва забрезжило утро, королева послала командующему в подарок множество куриц, петухов и яиц, но он не захотел их принять. Будучи до крайности взбешен, он произнес слова, быть может, более резкие, чем это было разумно. Так, он сказал, что сеньор вице-король не преминет вскорости узнать, насколько верную слугу имеет в ней король Португалии, и что будет время — расплатятся и с ней по заслугам, а чтобы она не сомневалась, что будет именно так, как он говорит, он оставляет ей в залог убитого сына и всех тех, кого она предательски обрекла на гибель, оказывая покровительство и помощь туркам, а пока что благодарит за подарок, который она прислала ему, чтобы отвести глаза от содеянного.

Время от времени командующий подкреплял свою речь страшными клятвами, чем привел в великий ужас посланца королевы, и когда тот явился к ней и еще усилил резкость ответа, то внушил ей, что из-за этой галеры она, без всякого сомнения, весьма скоро лишится престола, а поэтому ей совершенно необходимо приложить все усилия, чтобы примириться с командующим. Посоветовавшись по этому поводу со своими близкими, она решила немедленно отправить другого посла. Это был брамин, близкий ее родственник, человек уже в летах, степенный и почтенный, которого командующий принял милостиво. Покончив с обычными выражениями учтивости и почтения, брамин сказал командующему:

— Если ты мне дашь, сеньор, разрешение говорить, я открою уста свои в твоем присутствии и от имени королевы, госпожи моей, сообщу тебе, ради чего я явился.

Командующий на это ответил, что личность послов неприкосновенна и они имеют право без стеснения говорить все то, что им приказано передать, поэтому он спокойно может касаться всего, что пожелает. Брамин поблагодарил его и сказал: [55]

— Выразить тебе, сеньор капитан, сколь разгневана и опечалена была королева, узнан о гибели во вчерашнем бою твоего сына и остальных португальцев, нет никакой возможности, ибо торжественно клянусь тебе как жизнью ее, так и всем моим родом браминов, религию которых я исповедую с малолетства, что королева была так подавлена, когда до нас дошла весть о постигшей вас неудаче и о твоем горе, как если бы ее сейчас заставили съесть коровьего мяса у главного входа во храм, где погребен ее отец. И поэтому, сеньор, ты сможешь судить, каково ее участие в твоих печалях. Но так как помочь тебе в этом деле так, как ей хотелось бы, уже нельзя, она просит и умоляет тебя, чтобы ты снова подтвердил мирный договор, заключенный с ней прежними губернаторами, поскольку ты имеешь на то полномочия от вице-короля, она же, со своей стороны, обязуется и дает тебе слово, что немедленно прикажет сжечь турецкую галеру, а турок выдворит со своей земли, потому что на большее, как ты знаешь, она не способна, и все это она берется исполнить в течение всего четырех дней, каковую отсрочку она у тебя и испрашивает.

Командующий, понимая всю важность данного дела, сказал, что согласен на ее условия и готов возобновить с ней мирный договор. Мир был тут же подтвержден и скреплен клятвенными обещаниями обеих сторон, согласно церемониалу, принятому у этих язычников, королева же стала изыскивать все возможные средства, чтобы выполнить свое обещание. Но так как у командующего не было времени ждать четверо суток, которые она просила, ибо состояние многих раненых на армаде внушало большие опасения, он к концу того же дня снялся с якоря и отплыл в Гоа, оставив наблюдателем некого Жорже Ногейру, который должен был доложить о дальнейшем ходе дела вице-королю, ибо этого требовала королева.

На следующий день командующий Гонсало Ваз Коутиньо прибыл со сноси армадой в Гоа, где был милостиво принят вице-королем, которому он сообщил обо всем, что случилось с ним во время этой экспедиции, а также о [56] достигнутом с королевой Онора соглашении, по которому она обязывалась сжечь галеру турок и их самих выдворить из пределов своей страны. Все это вице-королем было одобрено.

С момента нашего прибытии в Гоа прошло уже двадцать три дня, к этому времени зарубцевались две раны, которые я получил во время рукопашной в окопе. Но когда я выздоровел, я оказался без малейших средств к существованию и по совету одного священника, предложил свои услуги некому почтенному дворянину по имени Перо де Фариа, которым только что был назначен комендантом Малакки, а пока что держал открытый стол для всех, кто хотел воспользоваться таким его одолжением. Он обещал, что в будущем окажет мне всяческое покровительство в своей провинции, ибо я выразил желание отправиться вместе с ним в Малакку — путешествие, которое он собирался совершить вместе с вице-королем.

Тем временем вице-король дон Гарсиа де Норонья готовился идти на выручку крепости Диу, которая, по полученным сведениям, находилась в весьма тяжелом положении из-за осаждавших ее турок. С этой целью он собрал весьма большую и хорошую армаду, в которой было двести двадцать пять судов, в том числе восемьдесят три высокобортных, то есть кораблей, галионов и каравелл; остальные же были галеры, баркантины и фусты, на которых, по слухам, должно было уйти десять тысяч человек солдат и тридцать тысяч каторжан-гребцов, а также палубных матросов и рабов-христиан. Сведения об этой армаде ежедневно поступали паше в письмах от Хидалкана и короля Каликута Саморина, а кроме того, через Инезамалуко ⁴⁶, Аседекана ⁴⁷ и многих других князей, язычников и мусульман, которые в Гоа имели своих тайных соглядатаев. Когда армада была полностью снаряжена и наступило время к ее отплытию, на нее, в субботу ноября четырнадцатого дня 1538 года перешел вице-король и оставался на ней пять суток, ожидая, пока на нее не перейдут все люди, которых было очень много. На шестой день к нему прибыл катур ⁴⁸ из Диу с письмом от коменданта крепости Антонио де Силвейры, в котором тот сообщал ему, что осада крепости снята и турки ушли, что вызвало у всех, кто находился на армаде, заметное огорчение, так как все горели желанием повстречаться с этими врагами нашей святой веры.

Вице-король задержался в Гоа еще на пять дней, занимаясь кое-какими важными для его вице-королевства делами, [57] он послал два корабля под командой Мартина Афонсо де Соузы и Висенте Негадо в Португалию, отправив на них доктора Фернана Родригеса де Кастелбранко, инспектора королевских финансов, чтобы тот по пути произвел в Кочине погрузку перца и доставил на родину бывшего губернатора Нуно да Кунью, который уже некоторое, время находился на корабле «Санта Крус» в дурном расположении духа, недовольный тем, что ему не оказывают должного почета, на который, как ему казалось, он имеет право по своим заслугам.

После того как все эти распоряжения были сделаны, вице-король покинул бар Гоа в пятницу декабря шестого дня утром и на четвертый день пути стал на якорь в Шауле, где задержался на три дня, разрешая с Инезамалуко различные дела, существенные для благосостояния и безопасности крепости, и снабжая некоторые суда из своей армады недостающими гребцами и провиантом.

После этого он отплыл в Диу, но, когда он прошел до пиков Дану, на траверзе среднего залива на него налетел столь жестокий шторм, что вся его армада оказалась разбросанной по морю и несколько из его кораблей погибло, в том числе галера «Бастард» на баре Дабул, капитан которой, дон Алваро де Норонья, был сын вице-короля и командующий морским флотом, а в заливе — галера «Эспиньейро», капитаном которой был Жоан де Соуза, по прозвищу «Ратес», так как он был сыном приора в местечке, носившем это название. С этой галеры удалось спасти большую часть команды, благодаря тому что в тот миг, когда море ее поглотило, неподалеку от нее находилось судно сына адмирала графа дона Кристована да Гамы, погибшего впоследствии от руки турок на «Пресвитере Иоанне». Таким же образом пошло ко дну еще семь судов, названий которых я не запомнил. Так что пока вице-король заменял погибшие суда и собирал воедино разбросанные во все стороны штормом, прошло больше месяца.

Прибыв наконец шестнадцатого января 1539 года в Диу, он первым делом занялся восстановлением крепости, потому что турки большую часть ее разрушили до основания, так что спасением своим она, казалось, была скорее обязана чуду, нежели человеческим усилиям. Распределив работу по ее восстановлению между командирами армады, он поручил Перо де Фарии, поскольку у него было больше всего людей, работы по обращенному к морю бастиону и укрепление береговой полосы, что последний со своими тремястами солдатами [58] и выполнил в двадцать шесть дней, причем сделал это много лучше, чем было раньше. А так как к этому времени наступило уже четырнадцатое марта и задул Малаккский муссон, Перо де Фариа отправился в Гоа, где, согласно письменному распоряжению вице-короля, окончательно запасся всем необходимым и отплыл из Гоа тринадцатого апреля с армадой, состоявшей из восьми кораблей, четырех фуст и одной галеры, на которых было шестьсот человек, и при установившейся погоде и попутном муссоне прибыл в Малакку июня пятого дня того же 1539 года.

Когда Перо де Фариа прибыл в Малаккскую крепость, комендант Эстеван да Гама дослуживал в ней последние дни. Место его должно был занять Перо де Фариа, и уже через несколько дней после его прибытия короли комарк ⁵⁰ приказали послам своим посетить его, поздравить с капитанией и заверить в желании сохранить великую дружбу и мир с королем Португалии. Среди последних пришел и посол от короля батов, населяющих часть острова Суматра, обращенную к океану, неподалеку от коей находится тот Золотой остров ⁵¹, который на основании сообщений различных мореплавателей несколько раз посылал открывать король Жоан III, но безуспешно.

Посол этот по имени Акуарен Даболай, шурин короля батов, привез богатые дары, состоявшие из дерева алоэ, душистого дерева и пяти кинталов бензойного цвета ⁵², а также следующее письмо на пальмовом листе:

«Стремясь более кого-либо на свете услужить коронованному льву на внушающем трепет престоле вод морских, на который он воссел благодаря непостижимой власти своей над дуновением всех ветров; владетелю несметных богатств и властителю великой Португалии, твоему господину и моему, коему в лице твоем, Перо де Фариа, муж, стальному столпу подобный, и ныне повинуюсь из бескорыстной и святой дружбы, дабы отныне и впредь стать подданным твоим со всей верностью и любовью, которой должен отличаться истинный [59] вассал, я, Анжеесири Тиморража, король батов, возжелав ныне вновь твоей дружбы, дабы плодами сей земли моей обогатить твоих подданных, предлагаю новыми поставками золота, перца, камфоры, алойного дерева и бензойной смолы наполнить таможни твоего и моего государя, но при условии, что ты в твердом доверии ко мне вышлешь мне собственноручную охранную грамоту, дабы мои ланчары и журупанги ⁵³ могли беспрепятственно плавать со всеми ветрами. И еще прошу тебя из ненужных излишков твоих выдать мне ядер и пороху, в коих я теперь испытываю жестокую нужду, дабы, используя этот первый милостивый залог твоей дружбы, я смог покарать клятвопреступных ашенцев ⁵⁴, жестоких недругов твоей древней Малакки, с каковыми отныне клянусь никогда не жить в мире и дружбе, пока не отплачу за кровь трех моих сыновей, непрестанно взывающих к отмщению слезами, пролитыми благородной матерью, зачавшей их и вскормившей своею грудью, коих жестокий тиран Ашена умертвил в селениях Жакур и Лингау ⁵⁵, о чем с большими подробностями от моего имени поведает тебе Акуарен Даболай, брат убитой горем матери моих сыновей, которого я посылаю к тебе для возобновления дружбы, дабы, господин мой, он договорился с тобой обо всем, что он посчитает способствующим славе господней и благу твоего народа.

Совершено в Панажу, пятого мамоко восьмой луны» ⁵⁶.

Посол этот был милостиво принят Перо де Фарией со всеми принятыми у них церемониями и знаками почета. После того как он передал письмо (которое было немедленно переведено с малайского языка, на коем было писано, на португальский), посол с помощью толмача объяснил причину раздора между тираном Ашена и королем батов. Причины ее были следующие: уже некоторое время этот злодей предлагал батскому королю, который был язычником, перейти в закон Магомета и жениться на одной из его сестер, предварительно отвергнув свою жену, с которой он прожил в браке двадцать шесть лет, ибо она, как и он, была язычницей. А так как король батов не удовлетворил его просьбы, тиран Ашена, подстрекаемый одним из своих касизов, объявил ему войну. Оба короля собрали свои войска, и между ними завязался весьма ожесточенный бой, продолжавшийся три часа, после чего Ашенец потерял большую часть своих воинов и, чувствуя превосходство батов, отступил в горы, называемые Кажеррендан ⁵⁷, где король батов держал его в окружении двадцать три дня. Но так как у батов заболело много воинов, а [60] Ашенец терпел большую нужду от недостатка припасов, оба короля порешили заключить мир на тех условиях, что король Ашена тут же уплатит королю батов пять золотых баров ⁵⁸, что на наши деньги составляет двести тысяч крузадо, дабы тот мог расплатиться с иностранцами, которые служили у него в войске, а король батов, со своей стороны, женит своего старшего сына на той самой сестре Ашенца, из-за которой и разгорелись вся ссора. Таким образом, было достигнуто обоюдное соглашение, после чего король батов снялся с лагеря и распустил все свое войско.

Мир после этого продолжался всего только два месяца с половиной, за это время к Ашенцу на четырех судах для перевозки перца, которые он зафрахтовал в Адене, прибыло из Меккского пролива, триста турок, которых он ожидал, вместе с большим количеством мушкетов и другого оружия и с несколькими бронзовыми и чугунными пушками. С ними и с помощью других людей, кои были в его распоряжении, он под предлогом подавления восстания в Пасене ⁵⁹, поднятого там одним из его комендантов, напал на два селения в стране батов, называемых Жакур и Лингау, которые не были готовы дать отпор, так как Ашенец только что заключил мир; он захватил их без всякого труда, убив при этом трех сыновей короля батов и семьсот оуробалонов ⁶⁰, которые считаются у них в королевстве самыми лучшими и знатными людьми.

Король батов, крайне возмущенный столь великим вероломством, поклялся главным кумиром их языческой веры по имени Киай Хокомбинор, богом правосудия ⁶¹, или отомстить за гибель сыновей и отобрать захваченное, или умереть, а до тех пор не вкушать ни плодов, ни соли, ни чего-либо, угождающего вкусу. И теперь король батов, стремясь осуществить свой замысел, собрал войско в пятнадцать тысяч человек, как местных жителей, так и иноземцев, в чем ему помогли некоторые дружественные князья. Но, не удовлетворившись этим, он захотел еще воспользоваться нашим благорасположением, а поэтому и просит Перо де Фарию оказать ему этот новый знак дружбы.

Просьбу его Перо де Фариа выполнил с большой охотой, ибо понимал, что это служит интересам короля Португалии и способствует безопасности крепости, а также что благодаря этому возрастут доходы таможни и прибыли как его, так и тех португальцев, которые в этих южных краях заключили сделки и вели торговлю. [61]

ГЛАВА XIV

О том, как в дальнейшем развивались события вплоть того времени, когда Перо де Фариа направил меня к королю батов, и о том, что я увидел в пути

Когда Перо де Фариа прочел письмо короля батов и узнал от его посла, по какому делу король направил того сюда, он принял посла с величайшим радушием, какое позволяли его средства. Через семнадцать дней после прибытия своего в Малакку посол был отправлен из крепости домой, получив все то, что он просил, а сверх того — еще сто горшков с порохом, каменных ядер и зажигательных бомб, чему он так обрадовался, что пролил слезы радости и, встав на паперти церкви и обратившись к храму лицом, словно обращаясь к самому богу, воздел руки к небу и произнес перед всем народом во всеуслышание:

— Обещаю от имени моего короля, о всемогущий властелин, что в покое и великой радости восседаешь в сокровищнице своих богатств, кои суть духи, созданные твоею волей, что, если тебе угодно будет даровать нам победу над тираном Ашена и мы отберем у него все то, что он так вероломно и коварно захватил у нас в двух селениях наших Жакур и Лингау, мы вечно с превеликим постоянством и благодарностью будем исповедовать тебя в португальском законе твоей святой истины, в коей заключено спасение земнородных, и воздвигнем тебе снова на нашей земле светлые храмы, исполненные сладостных благовоний, где все живущие будут поклоняться тебе с воздетыми руками, подобно тому как это совершается по сей день на земле великой Португалии. И обещаю тебе и клянусь со всей твердостью человека прямого и честного, что мой король никогда не будет иметь иного повелителя, кроме того великого португальца, который ныне властвует над Малаккой.

И, сев затем на ланчару, на которой он прибыл, отплыл в сопровождении десяти или двенадцати баланов ⁶², проводивших его до острова Упе ⁶³ в половине легуа с небольшим от города; там малаккский бендар ⁶⁴, иначе говоря, самое почитаемое лицо у здешних мусульман, их верховный судья и военачальник, задал ему по приказанию Перо де Фарии пышный пир на свой лад. Музыканты играли на гобоях, трубах и литаврах, а певцы пели, как принято у нас в Португалии, под звуки арф, флейт и виол, так что посол сунул себе палец в рот, что является у них знаком величайшего изумления. [62]

Не прошло и двадцати дней с отъезда посла, как Перо де Фариа, жаждя извлечь из торговли со страной батов великую выгоду, которую сулили ему некоторые мусульмане, если он пошлет туда индийские товары, а также еще более нажиться на продаже батских товаров в Малакке, снарядил судно, из тех, которые здесь называются журупангами, размером с небольшую каравеллу, погрузил на него товаров на десять тысяч крузадо, так как большим он пока рисковать не хотел, и назначил своим фактором одного мусульманина из здешних жителей. Он спросил меня, не хочу ли я тоже поехать, так как ему будет очень приятно, если я под видом посла навещу от его имени короля батов, а затем направлюсь с ним в Ашен, куда король готовился в то время идти походом, ибо это, возможно, принесет мне кое-какую выгоду; далее, ему очень пригодились бы правдивые сведения обо всем, что я увижу в той земле и что услышу о Золотом острове, ибо Перо де Фариа намеревался написать его величеству все, что о нем известно.

Мне никак нельзя было отказаться от его предложения, хоть путешествия этого я отчасти побаивался, поскольку земли эти были пока мало изведаны, а население их слыло коварным, да и выгод это путешествие мне особенно не сулило, ибо до сих пор мне удалось сколотить всего лишь сто крузадо собственных денег. Но в конце концов я сел на корабль вместе с мусульманином, который вез товары.

Штурман провел нас из Малакки в порт Суротилау, который расположен на побережье королевства Ару ⁶⁵, после чего мы пошли вдоль Суматры в сторону Внутреннего моря вплоть до реки под названием Хикандуре. И, следуя тем же курсом еще пять дней, прибыли в прекрасный залив под названием Миньятолей в девяти легуа от королевства Педир, лежащего на широте одиннадцати градусов ⁶⁶. Оттуда мы пошли вдоль оконечности острова, ширина которого в этом месте составляет не больше двадцати трех легуа, пока на противоположной стороне не увидели море. И, проплыв по нему четыре дня с попутным ветром, стали на якорь в небольшой реке под названием Гуатеанжин ⁶⁷, имеющей глубину семь брас ⁶⁸, по которой продвинулись в глубь страны на шесть легуа. Сквозь заросли деревьев мне довелось увидеть великое множество змей и зверей столь удивительной величины и диковинного вида, что я весьма опасаюсь рассказывать о них, по крайней мере, людям, которые мало видели свет, ибо они, именно потому, что мало что видели, имеют обыкновение не верить тому многому, что видели другие. [63]

Повсюду в этой реке, которая не была особенно широкой, кишело огромное количество ящериц, коих более справедливо было бы назвать драконами ⁶⁹, поскольку некоторые из них доходили размером до самой большой алмадии; спины у них были покрыты выступами наподобие раковин, а пасти были более двух пядей; они отличаются большой дерзостью и бесстрашием, и если верить местным жителям, зачастую нападают на большие алмадии, если на них не больше трех или четырех негров, разбивают их хвостом и пожирают по очереди людей, не раздирая их на части, а проглатывая целиком.

Видели мы здесь и весьма необычных и странного вида животных, которых туземцы называют какесейтанами, размером с большую утку; они совершенно черные, с чешуей и колючим гребнем на спине, каждая игла которого размером с писчее перо, с крыльями, как у летучей мыши, шеей змеи, рогом на голове, напоминающим петушиную шпору, и с очень длинным хвостом в черных и зеленых пятнах, как у ящериц в нашей стране. Эти животные, полет которых похож на прыжок, охотятся на обезьян и других зверей, коими они питаются.

Видели мы также великое множество змей с капюшонами, толщиной с человеческое бедро и столь ядовитых, что, по свидетельству негров, стоит только слюне этих гадов попасть на живое существо, как оно тотчас падает мертвым на землю, и никакое противоядие уже не в силах ему помочь. Мы видели еще других змей, уже без капюшона и не столь ядовитых, но гораздо более длинных и толстых, с головой размером с телячью. Про них нам рассказывали, что они хищники и охотятся следующим образом: они взбираются на верхушку какого-нибудь дерева в лесу, которые в изобилии покрывают эту землю, и, зацепившись концом хвоста за ветку, но не отпуская ее, свисают с нее, спрятав голову в кусты подлеска и прижав ухо к земле. Таким образом они в ночной тишине слышат всякий шум и, если мимо них пройдет бык, кабан, олень или какое-либо другое животное, захватывают его в пасть и, во что бы ни вцепились их зубы, подтягивают к себе наверх, так что нет живого существа, которое могло бы их избежать.

И, наконец, мы здесь видели большое количество бурых и черных обезьян размером с большую собаку наших пастухов; обезьян этих негры боятся гораздо больше всех прочих животных, ибо они нападают с такой смелостью, что никто не может с ними сладить. [64]

ГЛАВА XV

О том, что произошло со мной в Панажу у короля батов, прежде чем он отправился в поход на Ашен

Поднявшись по этой реке семь или восемь легуа, мы прибыли в небольшое селение под названием Баторрендан, что на нашем языке значит «жареный камень», в четверти легуа от города Панажу, где в это время король батов готовился к походу на Ашен. Как только он узнал, что я везу ему подарок и письмо от коменданта Малакки, он приказал меня встретить шабандару ⁷⁰, главному военачальнику. Последний на семи ланчарах и двенадцати баланах пришел за мной в тот порт, где я стал на якорь, и перевез меня под великий грохот барабанов, звон колоколов и крики толпы до пристани города под названием Кампалатор; здесь ожидал меня бендара, губернатор королевства, с целой свитой оуробалонов и амборражей ⁷¹, то есть самых знатных из придворных, однако большинство их или даже почти все были весьма бедны, если судить по внешности их и по одежде, из чего я заключил, что страна эта не столь богата, как считали в Малакке.

Когда я прибыл во дворец короля, я прошел сначала в первый двор и там у входа во второй увидел пожилую женщину, окруженную людьми, гораздо более благородными и лучше одетыми, чем те, кто меня сопровождали. Эта старуха подала мне знак рукой, как бы приглашая пойти, и с печальным и суровым видом произнесла:

— Твой приезд, человек из Малакки, в страну короля, моего повелители, столь же желанен ему, как дождь в засуху нашим рисовым полям. Входи уверенно и ничего не бойся, ибо мы уже все по милости господа уподобились вам и уповаем на него так же, как и вы, до последнего вздоха вселенной.

Пройдя во внутренность дворца, где находился король, я оказал ему знаки почтения, трижды преклонив колено, после чего передал ему привезенные мною письма и подарок. Принимая их, он изъявил большую радость и спросил меня о цели моего приезда.

На это я ответил согласно указаниям, которые мне были даны, что прибыл я для того, чтобы служить его величеству в предпринимаемом им походе и собственными глазами увидеть город Ашен и его укрепления, а также узнать, сколько [65] брас глубины имеет река и могут ли войти в нее большие корабли и галионы, ибо комендант Малакки решил, дождавшись подкреплений из Индии, прийти на помощь его величеству, чтобы предать в его руки злодея Ашенца. Все это бедный король, поскольку сказанное соответствовало его желаниям, принял за чистую монету и, поднявшись с помоста или трибуны, на которой он сидел, встал на колени перед черепом коровы с позолоченными рогами, лежавшим на чем-то вроде полки для тарелок или кувшинов и украшенным множеством душистых трав, и, протянув к нему руки, произнес, почти плача:

— Ты, что, подобно матери, кормящей своего дитятю, питаешь всех тех, кто жаждет твоего молока, хоть и не понуждает тебя к этому материнская природа, ибо неведомы тебе ни плотское совокупление, ни труды и муки, кои приходится испытывать тем, от которых мы все рождены, молю тебя от всего сердца: на тех солнечных лугах, где великая плата и вознаграждение, которую ты получаешь за свои благодеяния, вселяют в тебя радость, что ты их совершила, сделай так, чтобы не лишился я расположения этого доброго коменданта и он осуществил свое намерение, о котором я ныне услышал.

На что все его приближенные, воздев трижды руки, прокричали:

— Pachi Parautinacor! — что значит: «Увидеть это и тут же умереть!»

После этого все погрузились в грустное молчание, а король повернулся ко мне и, утирая слезы, исторгнутые из его глаз горячей молитвой, подробно стал расспрашивать меня об Индии и Малакке. Затем он отпустил меня с милостивыми речами, обещая хороший сбыт товарам, которые мусульманин привез от коменданта,— а мне это было всего важней.

Все то время, что я здесь провел, король был поглощен подготовкой к походу на Ашен и не занимался ничем, кроме того, что имело отношение к этому предприятию. Поэтому через девять дней после моего прибытия в Панажу, столицу этого Батского королевства, он отправился за пять легуа в некое место, называемое Турбан, где его ожидала большая часть его людей. Туда он прибыл за час до захода солнца, без какого-либо шума или громкого ликования из-за траура по трем его сыновьям, скорбь о которых всегда была написана на его лице. [66]

ГЛАВА XVI

Как батский король вышел из Турбана в поход на Ашен и о том, что он сделал после того, как встретился с неприятелем

На следующий день король немедленно выступил из Турбана на Ашен, отстоявший от него на восемнадцать легуа. В войске его было пятнадцать тысяч человек, из которых только восемь тысяч баты, а остальные менанкабы, лузонцы, андрагиры, жамбы и борнейцы ⁷², которых князья этих стран послали батскому королю в помощь; кроме этого с ним было сорок слонов, двенадцать повозок с орудиями мелкого калибра, как-то фальконетами и полевыми, в которые входили две мортиры и небольшая бронзовая пушка с гербом Франции, находившаяся на корабле, который в 1526 году, когда Индией управлял Лопе Вас де Сампайо, прибыл сюда с французами и капитаном и штурманом которого был некий португалец по прозвищу «Розадо», уроженец Вила-де-Конде.

Совершая в день обычно по пяти легуа пути, король батов подошел к реке, называемой Килен, где от захваченных здесь соглядатаев Ашенца стало известно, что последний ожидает его в двух легуа от города Тондакура, чтобы вступить с ним в бой, и что в его войске много иноземцев, в том числе турок, гузаратцев и малабарцев с Индийского побережья. Бат обсудил эти сведения со своими военачальниками, и ему посоветовали напасть на противника прежде, чем тот успеет собрать еще большие силы. Поэтому король поспешил сняться с лагеря и быстрее, чем раньше, пошел навстречу врагу. Около десяти часов вечера он подошел к подножью горного хребта, в половине легуа от которого разместился лагерь противника, передохнул немного более трех часов и проследовал дальше в большом порядке, разделив свое войско на четыре батальона. Обходя выступ, образованный хребтом, он почти в самом конце его увидел большое рисовое поле, где с двумя большими батальонами расположился неприятель.

Едва враги заметили друг друга, как под звуки труб, барабанов и колоколов с устрашающими возгласами и криками яростно бросились вперед. Когда уже с обеих сторон было выпущено много стрел и бомб и использовано имевшееся у них огнестрельное оружие, они перешли в рукопашную, причем с такой стремительностью, мужеством и отвагой, что от одного вида этого боя у меня душа ушла в пятки. Ожесточенная эта схватка продолжалась немного более часа, но еще [67] нельзя было определить, какая из двух сторон одержит верх. Ашенец, однако, видя, что воины его утомлены, изранены и начинают сдавать, отступил к холму, расположенному впереди, с южной стороны, примерно на расстоянии выстрела из небольшого полевого орудия, с намерением закрепиться на вершине за оградами, возведенными вокруг участков с овощами и рисом. Но брат короля Андрагире ⁷³ помешал этому, перерезав дорогу с двумя тысячами войска, после чего рукопашная возобновилась с таким неистовством, и с той и с другой стороны наносились такие свирепые удары, что ни один народ не мог бы похвастать большей кровожадностью. Прежде чем Ашенцу удалось укрыться за оградами, он потерял более полутора тысяч своих войск, в число которых вошли те сто шестьдесят турок, которые прибыли к нему из Меккского пролива, и двести малабарских магометан и абиссинцев, являвшихся отборнейшей частью его войска.

А так как время близилось к полдню и зной стал нестерпим, Бат удалился в горы, где и оставался почти до наступления ночи, причем все это время его люди оказывали помощь раненым и хоронили убитых. Не решаясь на дальнейшие действия, пока ему не станут ясны намерения неприятеля, Бат расставил сторожевые посты и всю эту ночь выжидал в горах. Наутро, когда рассвело, за оградами, где накануне укрывался Ашенец, никого не оказалось. Из этого Бат заключил, что неприятель потерпел значительный урон, и решил его преследовать. Поэтому, отослав домой всех раненых, неспособных участвовать в бою, он отправился за ним прямо в город, которого и достиг за два часа до захода солнца.

Но, желая доказать врагу, что баты не понесли значительных потерь, Бат сжег два очень больших пригорода, а также четыре корабля и два галиона, на которых турки прибыли из Меккского пролива и которые были вытащены на берег. Огонь набросился на эти шесть судов с чрезвычайной силой и яростью, но неприятель не посмел выйти из города. Тогда король батов, чувствуя, что ему благоприятствует судьба, и не желая упустить удобный случай, самолично напал на крепость под названием Пенакан, которая двенадцатью крупными орудиями защищала вход в реку, и с помощью примерно семидесяти или восьмидесяти приставных лестниц взял ее приступом, потеряв не более тридцати семи человек. Всех, кто там оказался, он приказал зарубить, не желая никому давать пощады, в крепости было убито до семисот человек. [68]

Итак, за первый же день Бат добился трех значительных побед, что очень воодушевило его войско и исполнило его такой отваги, что оно готово было в ту же ночь напасть на город, если только получит на то разрешение короля. Но так как уже совершенно стемнело и воины очень утомились, вознеся богу много благодарений за успех, удовлетворились тем, что было сделано.

ГЛАВА XVII

О том, что король батов совершил после одержанных успехов

Король батов держал город Ашен в осаде двадцать три дня, в течение которых неприятель предпринял две вылазки, и ни одна из них не представила чего-либо примечательного, о чем стоило бы рассказать, так как с обеих сторон потеряно было не более десяти или двенадцати человек убитыми.

Победы и успехи на войне придают мужества и отваги обычно победителям, но случается и обратное: отважными становятся как раз побежденные,— они теряют страх и дерзают совершать дела, сами по себе весьма трудные и опасные. Таким образом, если в одном отношении победители выигрывают, в другом они могут проиграть. В этом я наглядно убедился на примере батов, ибо, когда они увидели, что ашенцы отступают, как войско, потерпевшее жестокое поражение, в них непомерно увеличилась дерзость и высокомерная уверенность, что никто не отважится посмотреть им в лицо. Ослепленные этим необоснованным убеждением, они два раза чуть было не погубили себя, пускаясь в слишком отчаянные предприятия.

Во время второй вылазки ашенцев баты отважно напали на них с двух сторон и, когда завязалась крепкая схватка, ашенцы притворились, что не выдержали, и стали отступать к укреплению, где несколько дней назад король батов забрал у них двенадцать орудий. Одни из батских военачальников самовольно последовал за ашенцами и, решив, что победа обеспечена, загнал неприятеля за вал, не имея на то ни разрешения, ни приказа. Но тут ашенцы повернулись к нему лицом и стали оказывать ожесточенное сопротивление. Как раз в то время, когда одни пытались ворваться в укрепление, а другие защищали вход в него, ашенцы запалили большую мину, которую заблаговременно подготовили. Мина [69] взорвалась рядом с контрафорсом, сделанным из камня без раствора, и взметнула на воздух и начальника батов, и более трехсот его солдат, которые были разорваны на части. Грохот и дым от этого взрыва был так ужасен, что все это показалось подобием ада. Неприятель издал при этом оглушительный крик, и сам король ашенцев собственнолично вышел из города с более чем пятью тысячами амоков ⁷⁴ и напал на батов с большой стремительностью. Пороховой дым еще был чрезвычайно густ, и никто друг друга хорошо не видел, поэтому между противниками произошла хоть очень жестокая, но беспорядочная схватка. Не берусь входить в подробности происходившего, скажу коротко, что за те четверть часа с небольшим, которые занял бой, полегло более четырех тысяч человек, причем большую часть потерял король батов. Последний немедленно отступил со всей остальной частью своей армии к холму под названием Минакалеу и занялся уходом за ранеными, которых, по слухам, было более двух тысяч человек, и это не считая убитых, которых, за невозможностью похоронить, побросали всех в реку.

На этом обе стороны успокоились на четверо суток, но на пятый день утром посредине реки против форта Пенакан неожиданно появилась армада из восьмидесяти шести судов, на которых развевалось множество шелковых флагов и вымпелов, слышались веселые возгласы и игра на струнных инструментах. Это повергло батов в великое смущение, ибо они не могли понять, кто это такие. Но за ночь их соглядатаи поймали пятерых рыбаков, подвергли их пытке, и они показали, что это вернулся флот, который два месяца назад король ашенцев посылал в Танаусарин ⁷⁵ против Сорнау, короля Сиама ⁷⁶, и на котором, по их сведениям, находилось пять тысяч отборных воинов из лузонцев и борнейцев, а командовал эскадрой некий турок по имени Хаметекан, племянник каирского паши.

Получив эти сведения от рыбаков, король батов созвал совет, высказавшийся за то, чтобы при любых обстоятельствах возвращаться домой, не медля ни часа, ибо враг уже значительно превосходит его силами, а кроме того, ожидает подкрепление из Педира и Пасена, состоящее, по полученным сведениям, из десяти судов с иноземными воинами. Король согласился с этими доводами и в ту же ночь отступил, весьма опечаленный и разочарованный как неуспехом своего предприятия, так и своими потерями, превосходившими три с половиной тысячи человек, не считая такого же числа раненых и обожженных миной. [70]

Прибыв через пять дней в Панажу, он распустил все свои войска, как батские, так и иноземные, поднялся вверх по реке на небольшой ланчаре, не пожелав взять с собой никого, кроме двух или трех человек, и удалился в некое место под названием Пашисару, в котором затворился на четырнадцать дней, предаваясь молитвам, в пагоде некоего идола, называемого Гинасеро — «бог печали»,— подобно тому как в нашей церкви производят девятидневные молебствия.

Вернувшись в Панажу, он велел позвать меня и мусульманина, торговавшего товарами Перо де Фарии, и подробно расспросил его о ходе дел, а также не остался ли кто-нибудь нам должен, потому что иначе он заставит того немедленно заплатить. На это мы с мусульманином ответили, что благодаря покровительству и милости его величества все сделки были произведены правильно, что купцы полностью рассчитались с нами и ничего нам не должны, и добавили, что комендант отблагодарит его за любезность тем, что весьма скоро отмстит злодею Ашенцу и возвратит земли, который тот у него отнял.

На это король, задумавшись немного над моими словами, сказал:

— Эх, португалец, португалец, прошу тебя, не считай меня уж таким глупцом! Ты, верно, хочешь, чтобы я тебе ответил, будто я верю, что тот, кто сам не мог отомстить за себя тридцать лет, сможет прийти мне на помощь? А между тем из-за того, что ваш король и его губернаторы не наказали этого злодея, когда он отобрал у вас крепость Пасен и галеру, шедшую к Молуккским островам, и три корабля в Кеда ⁷⁷, и малаккский галион во времена Гарсии де Са, и потом четыре фусты в Салангоре ⁷⁸, вместе с двумя кораблями, шедшими из Бенгалии, джонку, и корабль Лопо Шаноки, и многие другие суда, которых я теперь не могу припомнить, а на них, как меня уверяли, он убил более тысячи ваших, и забрал богатейшую добычу, Ашенец пошел на меня и захотел меня уничтожить! Так что я весьма мало верю вашим словам. Придется мне примириться с утратой трех сыновей и большей части моего государства, отобранной злодеем. Да и вы на своей Малакке не очень-то и безопасности.

Этим ответом, произнесенным с большой горечью, признаюсь, я был весьма смущен и пристыжен, так как знал, что все это правда, и поэтому больше уж не упоминал о помощи и не посмел подтвердить обещания, которые я ему давал, чтобы придать нам вес. [71]

ГЛАВА XVIII

Об остальном, что я делал у короля батов, пока не отправился обратно в Малакку

После того как я и мусульманин вернулись в дом, где мы остановились, мы еще четыре дня грузили с сотню баров олова и тридцать росного ладана, которые, оставались на берегу. Поскольку наши должники с нами расплатились и мы могли идти обратно, я отправился на площадь перед дворцом и доложил королю, что я уже собрался в путь и готов отплыть, если его величество дает мне на то разрешение. На это он мне милостиво ответил:

— Я был весьма рад тому, что, как доложил мне вчера мой шабандар, товары коменданта хорошо продались. Но так как, возможно, он не столько стремился сообщить мне правду, как обрадовать меня, ибо знал, как я желаю вам удачи в этом деле, очень прошу тебя сказать мне, действительно ли это так и доволен ли остался мусульманин, который привез товары, потому что я не хотел бы, чтобы в Малакке дурно отзывались о купцах Панажу и этим порочили честь короля, считая, что мы недобросовестны в своих сделках и нет там короля, который понудил бы своих подданных платить долги. Ибо говорю тебе, что по закону добрых язычников это было бы для меня, короля, столь же большим позором, как если бы я сейчас, не отмстив, примирился с врагом моим, тираном и клятвопреступником Ашенцем.

На это я ответил, что все обстоит благополучно, товары без исключения полностью оплачены и долга ни за кем не осталось. Тогда он сказал:

— Я рад, что это так, и раз дел у тебя здесь больше нет, прямой смысл тебе ехать и не терять больше времени, потому что наступает конец муссонам, а также потому, что в заливе ты можешь встретить безветрие, часто заставляющее корабли заходить в Пасен, от чего упаси тебя господь. Ибо утверждаю, что, если бы, по несчастью, тебе пришлось зайти туда, тебя бы живьем по кускам съели ашенцы, и король первый, раз почетный титул, которым он теперь более всего кичится, ставя его превыше всех, и который в стране его особенно ценится, это Поглотитель мутной чужеземной крови проклятых безбожных варваров, пришедших с края света, и величайших узурпаторов чужих земель в Индии и на морских островах. Титул присвоен ему в этом году [72] в Мекке, после того как он отправил туда золотые светильники и дар Корану своего Магомета, как имеет обыкновение делать каждый год. И потому прошу тебя передать от моего имени коменданту Малакки, хотя я это ему уже написал, чтобы он постоянно опасался Ашенца, ибо сей злодей ни о чем другом не помышляет, как о выдворении вас из Индии для того, чтобы посадить там Турка, от которого, как говорят, он испрашивает на сей предмет значительной помощи. Но бог покажет, за кого он стоит, и сделает так, что все коварные козни Ашенца приведут к совершенно иным последствиям, чем те, которые он ожидает.

С этими словами он вручил мне письмо в ответ на то, которое я в свое время в качестве посла привез ему, и передал следующие подарки: шесть дротиков с золотыми гнездами для древков, двенадцать катов ⁷⁹ душистой смолы, шкатулку из черепахи, отделанную золотом и наполненную жемчугом, и, наконец, шестнадцать особенно крупных жемчужин. Мне же он пожаловал два ката золота и короткий меч, также украшенный золотом.

Отпустил он меня со всяческими почестями, как это делал всегда, показывая, что, со своей стороны, считает весьма постоянной дружбу, которую завязал с нами, и вышел проводить меня на корабль вместе со своим шурином Акуареном Даболаем, который побывал в Малакке в качестве посла, как я уже об этом говорил раньше. Отбыв из гавани Панажу, мы в два часа ночи подплыли к островку под названием Апефингау, расположенному примерно в полутора легуа от бара. Населен он бедными людьми, живущими ловлей рыбы бешенки, у которой, так как солить им рыбу нечем, они используют лишь икру самок, как это делается в реках Ару и Сиаке на том берегу Внутреннего моря.

ГЛАВА XIX

О том, что произошло со мной до прибытия в королевство Кеда на Малаккском полуострове и что приключилось со мною там

На следующий день мы покинули островок Апефингау и прошли двадцать шесть легуа вдоль океанского побережья, пока не достигли пролива Миньягару ⁸⁰, через который уже раньше входили; затем, подойдя к другому берегу [73] Внутреннего моря, пошли вдоль него до Пуло-Буган, где пересекли сушу, постояли немного в гавани Жунсалан ⁸¹, а потом проследовали дальше с попутным ветром и через двое суток с половиной стали на якорь в реке Парлес ⁸² королевства Кеда, где оставались пять дней из-за отсутствия попутного ветра. За это время, воспользовавшись советом местных купцов, мы с мусульманином решили посетить короля и принести ему одиа ⁸³, или подарок (как мы их здесь называем), состоящий из нескольких подходящих вещиц, кои были радушно приняты его величеством.

Как раз об эту пору король весьма торжественно и пышно, с музыкой, плясками, криками и щедрой раздачей пищи бедным, справлял похороны отца, которого собственноручно заколол кинжалом, дабы жениться на собственной матери, уже от него забеременевшей. Но так как это ужасное и отвратительное преступление вызывало в народе ропот, он приказал объявить повсюду, что под страхом жесточайшей казни запрещает впредь обсуждать какие-либо его действия. Пользуясь этим новым ухищрением тирании, он успел, как нам сказали, умертвить главных феодалов страны и большое количество купцов, имущество которых было передано в казну, что принесло ему более двух миллионов золотом. Из-за всех этих событий в стране ко времени нашего прибытия царил такой страх, что никто не решался даже рта раскрыть.

Мусульманин Кожа Але, с которым я прибыл, был от природы невоздержан на язык и не стеснялся говорить обо всем, что ему заблагорассудится. Убежденный в том, что ему как иностранцу и фактору коменданта Малакки дозволено большее, чем туземцам, и что король не станет наказывать его так, как он наказывал своих подданных, он как-то раз, будучи приглашен в гости приезжим купцом из Патане ⁸⁴, тоже мусульманином, уверившим, что они с ним родня, по-видимому, как мне потом рассказывали, распустил язык. Гости на пиршестве, достаточно захмелев, начали говорить о делах короля настолько свободно, что тому об этом немедленно донесли имевшиеся у него повсюду шпионы. Едва он узнал о том, что происходит у мусульманина, как приказал окружить его дом и задержать собравшихся, которых было семнадцать человек. Всех их связали и доставили во дворец, где король мельком взглянул на них и без всякого суда и следствия, не пожелав далее выслушать их более или менее убедительные оправдания, приказал предать мучительной [74] казни, называемой у них грегоже. Заключалась она в том, что им живьем отпиливали кисти, ступни и голову, а напоследок перепиливали и грудь до спинного хребта,— по крайней мере, в таком виде я их потом нашел.

Совершив это дело, король испугался, что комендант может разгневаться на него за то, что вместе с другими виновными он казнил и его фактора, и наложить руку на некоторые товары, которые у него были в Малакке. Поэтому он приказал в ту же ночь пойти за мной на журупанг, где я мирно спал, и немедленно доставить во дворец. О том, что там произошло, я не имел ни малейшего понятия.

Когда уже, после полуночи я прибыл во дворец и прошел на первый двор, я увидел множество вооруженных короткими мечами, щитами и пиками людей. Это зрелище было для меня совершенно необычным и привело меня в немалое смущение. Подозревая какое-нибудь предательство, чему в этих краях бывали примеры, я немедленно захотел вернуться, но сопровождавшие меня воспротивились этому, говоря, что мне нечего бояться, так как этих людей собрали по приказанию короля для того, чтобы отправить на поиски какого-то разбойника,— ответ, который, признаться, меня нисколько не удовлетворил.

Я был так напуган, что почти лишился языка и едва мог произнести что-либо внятное. Запинаясь, я попросил их отпустить меня обратно на журупанг за какими-то забытыми там ключами. Я сказал, что немедленно заплачу им за это сорок золотых крузадо. На это все семеро ответили:

— Даже если бы ты дал нам все деньги, которые есть в Малакке, мы бы не пошли на это, ибо, поступи мы так, король велел бы отрубить нам головы.

К этому времени вокруг меня собралось еще пятнадцать или двадцать вооруженных людей, окруживших меня со всех сторон и никуда меня не пускавших. Когда наступило утро и стало светать, дали знать королю, что я прибыл. Тот немедленно приказал меня пропустить, и один бог знает, как я, несчастный, передвигал ноги,— я был ни жив ни мертв.

Когда я вошел во второй двор, я увидел, что король сидит на слоне, а вокруг него стоит более ста человек, не считая стражи, которой было гораздо больше. Король, заметив мой вид, дважды произнес:

— Jangao tacor ⁸⁵, не бойся, подойди ко мне, и ты узнаешь, почему я послал за тобой. [75]

И, знаком заставив посторониться десять или двенадцать человек, предложил мне посмотреть туда, куда он указывал. Я взглянул и увидел много трупов, лежащих ничком в луже крови, а в одном из них я узнал моего спутника, мусульманина Кожу Але, фактора коменданта. Все это так поразило и ошеломило меня, что я, как безумный, простерся у ног слона, на котором восседал король, и, заливаясь слезами, воскликнул:

— Умоляю тебя, повелитель, возьми меня лучше себе в рабы, но только не убивай, как тех, кто здесь лежит, ибо верой христианина клянусь тебе, что не заслужил этого. И не забудь, что я племянник коменданта Малакки, который заплатит тебе за меня столько денег, сколько ты захочешь, а здесь у тебя есть мой журупанг с большим количеством товаров, который ты можешь взять, если тебе это будет угодно.

На это он ответил:

— Упаси боже! Как это так? Неужели я такой злодей, что способен был бы на такое? Не бойся ничего. Садись и отдохни, ибо я вижу, что ты устал, а потом, когда ты придешь в себя, я расскажу тебе, почему я приказал казнить мусульманина, который был твоим спутником. Будь он португалец или христианин, клянусь тебе своей верой, я не сделал бы этого, убей он даже моего сына.

Тем временем он велел принести мне горшок с водой, которой я выпил очень много, а также приказал обмахивать меня опахалом — на что ушел добрый час. Убедившись, что я оправился от испуга и могу уже отвечать как надо, он сказал:

— Ты прекрасно знаешь, португалец, поскольку это, верно, тебе рассказали, что некоторое время тому назад я убил своего отца. Сделал я это потому, что, как мне стало известно, он хотел убить меня сам, так как злые люди внушили ему, будто моя мать забеременела от меня,— о чем я и помыслить бы не мог. Но так как он безрассудно поверил этим сплетням и решил непременно меня убить, я предпочел убить его первый, и один бог знает, насколько мне это было тяжело, потому что я всегда был ему добрым сыном, и вот тебе доказательство: для того чтобы мать не осталась такой же бедной и беззащитной вдовой, как иные, я взял ее в жены и отверг многих других, которых мне сватали как в Патане, так и в Бердио, Танаусарине, Сиаке, Жамбе ⁸⁶ и Андрагире и которые были сестры и дочери королей, хотя мне могли [76] дать за ними большое приданое. А для того чтобы избежать пересудов злоречивых людей, которые готовы болтать все, что только придет им в голову, и ничего не боятся, я велел объявить повсюду, чтобы никто больше не смел говорить об этом деле. А так как твой мусульманин, который тут лежит, упившись вчера в обществе других таких же собак, как и он, сказал обо мне такое, что и повторить стыдно, называя меня громко и открыто свиньей и хуже свиньи, а мать мою сукою в течке, я вынужден был, чтобы защитить свою честь, воздать ему по заслугам и с ним вместе казнить и других собак, ему под стать. Поэтому очень прошу тебя, как друга, не считать дурным то, что я сделал, ибо уверяю тебя, что ты меня этим очень огорчишь. Если же ты думаешь, что я совершил это в расчете завладеть грузами малаккского коменданта, поверь мне, что такое мне и в голову не приходило, и это ты можешь утверждать с полной уверенностью, в этом я клянусь тебе верой своей, ибо я всегда был большим другом португальцев и таковым останусь, покуда жив.

Я же, оправившись немного от испуга, хотя до сих пор еще не совсем пришел в себя, ответил ему, что его величество, приказав казнить этого мусульманина, оказало большую услугу брату своему — коменданту Малакки, ибо злодей этот переворовал у него все товары, а меня самого пытался уже два раза отравить, чтобы я не мог раскрыть его плутни хозяину. А кроме того, этот сукин сын всегда ходил пьяный и болтал все, что только ни приходило ему в голову, как собака, лающая на всякого прохожего.

Ответ мой был нескладен, да и сам я едва понимал, что говорю, но король им остался доволен и, подозвав меня к себе, сказал:

— Вижу по твоему ответу, что ты прекрасный человек и большой мне друг, ибо не увидел ничего плохого в моих поступках, не то что эти псы, которые здесь лежат.

И, вынув из-за пояса крис ⁸⁷, украшенный золотом, подарил мне его, приложив к нему письмо к Перо де Фарии, где весьма неубедительно оправдывал свой поступок.

Я распрощался с ним как только мог любезней и, сказав, что собираюсь пробыть здесь еще десять или двенадцать дней, немедленно сел на свой журупанг и, не теряя ни минуты, собственноручно отдал швартовы и поскорее отвалил под парусами, так как из-за великого страха, который я пережил еще так недавно, мне казалось, что за мною гонится вся страна. [77]

После того как в субботу почти на закате солнца я с такой поспешностью отплыл из реки Парлес, я продолжил свой путь до полудня вторника, в каковой угодно было господу богу, чтобы прибыл я на острова Пуло-Самбилан ⁸⁸, первую землю Малайского побережья; там я застал три португальских корабля, из которых два пришло из Бенгалии, а один из Пегу. Капитаном на последнем был некий Тристан де Га, бывший воспитатель дона Лоренсо, сына вице-короля дона Франсиско де Алмейды, которого Миросен убил на Шаулском баре ⁸⁹ и о котором много пишется в исторических сочинениях об открытии Индии.

На основании этих сведений, в точности которых Перо де Фариа был заверен мною и королем батов в пересланном со мной письме, Фариа в том же году написал донесение королю дону Жоану III, да восславится его святая память. Последний на следующий же год назначил управляющим еще не открытого Золотого острова некого Франсиско де Алмейду, дворянина из числа своих придворных, человека с самыми разносторонними способностями и весьма подходящего для такого дела, который уже давно просил у короля подобного назначения в награду за многочисленные свои заслуги на островах Банда, Молуккских, Тернате и Жейлоло ⁹⁶. Но на пути в Индию Франсиско де Алмейда заболел лихорадкой на Никубарских островах, и когда его величество удостоверился в его смерти, он назначил на ту же должность другое лицо — некого Диого Кабрала с острова Мадера. Но Мартин Афонсо де Соуза ⁹⁷ отобрал у него эту должность в судебном порядке, так как узнал, что он клеветал на него [79] как на губернатора, и передал ее некому Жеронимо де Фигейредо, придворному герцога Браганского. Фигейредо отплыл в 1542 году из Гоа на двух фустах и одной каравелле, на которой было восемьдесят солдат и офицеров. Но экспедиция его ни к чему по привела, ибо, как выяснилось после, он, по-видимому, захотел обогатиться раньше, чем надеялся это сделать, отправившись туда, куда его посылали, и пошел к берегам Танаусарина, где захватил несколько судов, шедших из Меккского пролива, из Адена, из Алкосера ⁹⁸ из Жуды и из разных мест на Персидском побережье. И так как он дурно обходился с солдатами и не отдавал им причитавшуюся долю добычи, они взбунтовались и после многого такого, о чем, как мне кажется, лучше не писать, связали его по рукам и по ногам, отвезли на остров Цейлон и сбросили на берег в порту Гале, а каравеллу и фусты отвели к губернатору дону Жоану де Кастро ⁹⁹, который всех их помиловал за то, что они всей армадой пошли с ним в Диу на помощь дону Жоану Маскареньясу ¹⁰⁰, которого в это время окружили военачальники короля Камбайского. И с той поры и по сей день не было больше речи об этом открытии, которое сулит много благ нашим владениям, если только господу нашему будет угодно, чтобы остров этот был открыт.

Комментарии

45. Малакка — гавань и крупнейший центр транзитной торговли на западном берегу Малаккского полуострова. Захвачена португальцами в 1511 г.

46. Инезамалуко — в искаженном португальском произношении — титул «низам-уль-мульк» (распорядитель царства), который носили султаны Ахмеднагара, государства в северо-западной части Индостана.

47. Аседекан — искаж. «сардар» — титул первого министра биджапурского султана.

48. Катур — небольшое индийское судно, ходившее на веслах и под парусами.

49. ...посол короля батов...— Речь идет о после вождя союза батакских племен, населявших внутренние области северной Суматры.

50. ...короли комарк...— Комарка по-португальски — округ, провинция, а «короли» этих земель, расположенных близ Малакки,— местные вожди племен.

51. Золотой остров.— Речь идет о легендарном Золотом острове, который со времен глубокой древности европейские и индийские мореплаватели искали в морях Юго-Восточной Азии.

52. ...пяти кинталов бензойного цвета.— Кинтал — португальская мера веса, равная 40 кг. Бензойный цвет — сушеная кожура семян бензойного дерева, содержащая ароматические эфирные масла.

53. ..ланчары и журупанги...— виды легких малайских гребных судов. Использовались как торговые и боевые корабли.

54. Ашенцы — португальское название племени ачинцев, населявших северную оконечность острова Суматры.

55. ...тиран Ашена умертвил о селениях Жакур и Лингау...— Речь идет о морском походе султана страны Аче, населенной ачинцами, Ала-ад-дин-Риайат-шахе (1530—1568). Этот энергичный властитель снарядил в 1538 г. большой флот и разорил область Джохор на крайнем юге Малаккского полуострова (у Пинто она названа Жакуром) и острова Линга (Лингау у Пинто), лежащие у восточного входа в Малаккский пролив.

56. Совершено в Панажу, пятого мамоко восьмой луны.— Панажу — по всей вероятности, селение Панахе в области, населенной батаками. Панахе лежало близ устья реки Синкел на западном берегу Суматры. Пятого момоко — то есть в пятый день восьмого лунного месяца.

57. Кажеррендан.— Речь идет о горной местности в северной Суматре, на рубежах страны Аче.

58. Бар золота.— Бар, или баар — распространенная на островах Малайского архипелага мера веса, равная трем кинталам (38 кг).

59. Пасен — точнее: «Пасе» — крупная торговая гавань в северной части восточного побережья Суматры. За этот важный центр транзитной торговли шла борьба между султаном Аче и португальцами.

60. Оуробалоны — искаж. «хулубаланг» (малайск.). Так на Суматре называли отборных воинов и телохранителей местных вождей.

61. Киай Хокомбинор, бог правосудия...— Такого божества у батаков не было. Слово «киай» в индонезийском языке означает «святой», может применяться и к людям, и к божествам. Пинто широко пользуется этим словом.

62. Балан — точнее: «баланг» — легкое гребное судно-однодеревка.

63. Упе — португальское название острова Упанг близ островов Бангка у юго-восточного побережья Суматры.

64. Бендар — искаж. «бендахара» (малайск.) — титул главы гражданской администрации в Малакке до вторжения португальцев; второе по значению лицо в малаккском султанате.

65. Королевство Ару.— Речь идет об обширной области Ару на северном берегу Суматры. Королевство Ару было тесно связано с португальцами.

66. ...прибыли в… залив... Миньятолей в девяти легуа от королевства Педир, лежащего на широте одиннадцати градусов.— Пример неточности географических указаний Пинто. Педир — гавань в северной части восточного побережья Суматры близ ее крайней северной оконечности, лежащая на 5° северной широты. Разумеется, залив Миньятолей (название идентификации не поддается), расположенный в девяти легуа (50 км) от Педира, не мог находиться на 11°.

67. Река Гуатеанжин — по-видимому, один из притоков реки Синкел, впадающей в Индийский океан на западном берегу Суматры.

68. Брас — португальская мера длины, равная 1,078 м.

69. ...огромное количество ящериц, коих более справедливо было бы назвать драконами...— Пинто описывает весьма безобидную летающую ящерицу «какак шайтан» («родич дьявола», малайск.).

70. Шабандар — искаж. «шахбандар». В малайских странах — лицо, ведавшее в портах торговлей и сношениями с иностранцами.

71. Амборража — точнее: «хамба-раджа» («слуга правителя», малайск.) — титул, который носили лица довольно высокого ранга.

72. ...менанкабы, лузонцы, андрагиры, жамбы и борнейцы.— Менанкабы — племена минангкабау центральной Суматры; лузонцы — видимо, выходцы из приморских областей Калимантана; андрагиры — обитатели области Индрагири в северной Суматре; борнейцы — выходцы из области Бруней в северном Калимантане.

73. Андрагире — область Индрагири в бассейне реки того же названия (северная Суматра).

74. Амок — состояние крайнего возбуждения, в которое, не без помощи наркотиков порой, приходили индонезийцы (амок рассматривается и как специфическая болезнь тропиков). В состоянии амока человек проявляет крайнюю агрессивность и безрассудство.

75. Танаусарин — искаженное название области Тенассерим в северо-западной части полуострова Кра. Он принадлежал монам, затем бирманцам.

76. Сорнау, король Сиама.— Сорнау звучит здесь как титул короля Сиама. В других местах Пинто применяет это же слово в качество синонима названия Сиам. Сорнау — (искаж. перс.) — «шахре нау» «Новый год»,— фигуральное название Сиама, принятое у иранских и арабских авторов средневековья.

77. Кеда — точнее: «Кедах» — область на западном берегу Малаккского полуострова.

78. Салангор — точнее: «Селангор» — область на западном берегу Малаккского полуострова к югу от Кедаха.

79. Кат.— Кат, или кате — малайская мера веса, равная 1/200 бара, то есть примерно 100 г.

80. Пролив Миньягару.— Возможно, Пинто имеет в виду проход Малакку между северной оконечностью Суматры и группой мелких островков к северу от нее.

81. Гавань Жунсалан.— Имеется в виду одна из бухт острова Джунксейлон, расположенного близ западного берега Малаккского полуострова.

82. Парлес — река в области Перлис на западном берегу Малаккского полуострова, между Кедахом и Селангором.

83. Одиа — искаж. «хадиах» («подарок», малайск.)

84. Патане — точнее: «Патани» — область на восточном берегу Малаккского полуострова.

85. Jangao tacor — искаж. «джанган-такут» («не бойся», малайск.).

86. Сиак, Жамбе.— Сиак — обширная область в бассейне большой роки того же названия на Суматре, расположенная на западном берегу Малаккского пролива против Малакки. Жамбе — точнее: «Джамби» — область в бассейне реки Джамби в южной части Суматры. Сиак, Индрагири и Джамби лежали в заболоченных низинах крупных рек и были лишены удобных гаваней. Каждая из этих областей управлялась вождем конфедерации различных племен, причем особо значительную роль играли племена минангкабау, населявшие внутренние районы центральной Суматры.

87. Крис — кривой малайский кинжал.

88. Пуло-Самбилан — острова Пулау-Сембилан у западного берега Малаккского полуострова против Селангора.

89. ...сына вице-короля Франсиско де Алмейды, которого Миросен убил на Шаулском баре.— Речь идет о Лоренсо де Алмейде, сыне португальского вице-короля, погибшего в морском сражении под Чаулом в 1508 г. Миросен — искаж. «Мир-Хуссйн» — флотоводец египетской эскадры, разгромившей португальскую флотилию.

90. ...когда еще был жив султан Бандур, король Камбайи, который всех проживавших там французов, числом восемьдесят два, обратил в магометанство.— Бандур — искаж. «Бахадур-шах» — султан Гуджарата, взял в плен и обратил в ислам французов, которые в 1529 г. на двух или трех кораблях приходили на Суматру и в Индию.

91. ...этих ренегатов он... забрал... в качестве бомбардиров на войну, которую вел с королем моголов.— Речь идет о воине султана Гуджарата Бахадур-шаха с могольским властителем Хумаюном. Хумаюн был сыном Бабура, потомка Тимура, среднеазиатского правителя, который в 1525 г. вторгся в Индию и завоевал в северной ее части обширные территории. Моголами Бабур и Хумаюн называли себя потому, что вели свой род от монгольского завоевателя Чингис-хана. Их пращур Тимур был женат на принцессе из дома одного из потомков Чингис-хана.

92. ...в заливе Пуло-Ботун, где... побывал корабль «Бискайка», бывший, как говорят, одним из судов Магеллана.— Речь идет о корабле экспедиции Магеллана «Виктории», построенном на бискайских верфях. Очевидно, поэтому «Викторию» называли также «Бискайкой». Пуло-Ботун — искаж. «Пулау-Бутунг» — остров на пути от Молуккских островов в Испанию.

93. Река Сунда.— Очевидно, Пинто имеет в виду какую-то яванскую реку, впадающую в Зондский пролив, который отделяет Яву от Суматры.

94. ...реки Лампон, и о золоте, которое из Менанкабо перевозится в королевство Кампар...— Речь идет о внутреннем районе центральной Суматры, и река Лампон, по всей вероятности, один из верхних притоков большой реки Кампар, в устье которой расположено было независимое государство того же названия. Область этой же части Суматры, населенную племенами минангкабау, Пинто называет Менанкабо.

95. ...торговая контора царицы Савской... когда она навестила царя Соломона.— Сведения Пинто о «торговой конторе» царицы Савской — отголосок легенды о суматранской властительнице Сабе, дошедшей до Европы еще в XIV в. В Эфиопии царя Соломона считали родоначальником династии негусов.

96. ...на островах Банда, Молуккских, Тернате и Жейлоло.— Острова Тернате и Джилоло, или Хальмахера, входят в Молуккский архипелаг.

97. Мартин Афонсо де Соуза — вице-король португальской Индии (1540—1542).

98. Алкосер — искаж. «Кусейр» (арабск.) — египетская гавань на берегу Красного моря.

99. Жоан де Кастро — правитель португальской Индии (1545—1548).

100. Жоан Маскареньяс — комендант крепости Диу, выдержавшей осаду армии гуджаратского (камбайского) султана Махмуд-шаха в 1546 г.

(пер. И. Лихачева)

Текст воспроизведен по изданию: Фернан Мендес Пинто. Странствия. М. Художественная литература. 1972

© текст - Лихачев И. 1972

© сетевая версия - Тhietmar. 2007
© OCR - Ингвар. 2007
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Художественная литература. 1972

Мы приносим свою благодарность

Олегу Лицкевичу за помощь в получении текста.



СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Ы  Э  Ю  Я  Документы

ФЕРНАН МЕНДЕС ПИНТО

жүктеу/скачать 1.67 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: