Глава 10 Город как место жизни людей

Глава 10 Город как место жизни людей

Роберт Синклер. Столичный человек

В этой главе устанавливаются связи, существующие между процессами мышления, определяющими характер пространственного познания города, и поведением. В ней будут рассмотрены три очень широких проблемы: обладает ли городская среда такими присущими ей особенностями, которые неизбежно обусловливают тот или иной рисунок поведения; роль местного сообщества, или «соседства», в обыденной жизни, а также взаимосвязи характера предпочтений и особенностей перемещений в городе. При рассмотрении этих проблем особое внимание будет уделено анализу двух предположений, на которых основываются многие исследования, посвященные изучению поведения. Во-первых, очень распространено представление, согласно которому физические расстояния оказывают серьезное влияние на характер взаимодействий в городском пространстве, проявляющееся, в частности, в том, что близость людей друг другу и частота их контактов между собой убывает с увеличением расстояний. Во-вторых, по мнению многих авторов, суровость проблем современных городов может быть напрямую связана с качеством существующей в них материальной среды. Следовательно, важной дополнительной целью данной главы будет проверка истинности этих предположений для объяснения разнообразных особенностей реального поведения в реальном мире.

Городское окружение

Зародыши современных теорий, описывающих особенности поведения в городской среде, прослеживаются в работах социологов XIX в., посвятивших себя исследованию того, что Полани (Polanyi, 1944) назвал

 ==165

«Великой трансформацией» в жизни западного общества после первой промышленной революции. Стремясь постигнуть ее последствия для общественного развития, они акцентировали внимание на масштабах количественных изменений. Смена технологических основ общественного развития в сочетании с быстрым ростом населения означала, что изменился сам характер взаимодействия людей. Если раньше, живя в сельском обществе, индивид общался с несколькими сотнями человек, то, живя в крупном городе, он сталкивается, прямо или косвенно, со многими тысячами (Fischer,1976). В таких обстоятельствах вера в то, что городской образ жизни качественно отличается от тех, которые были характерны для сельских и доиндустриальных обществ, объединила авторов самых разных политических ориентации (напр., Engels, 1844; Maine, 1861).

Наиболее полный анализ этих проблем проделал Теннис (Tönnies, 1887). Опираясь на обзор современных ему немецких городов, Теннис утверждает, что он ясно различает постепенное появление и формирование нового образа жизни. По его мнению, сельский образ жизни может существовать лишь в рамках гемайншафта (Gemeinschaft) - общины, в то время, как городской образ жизни функционирует в рамках гезелыпафта (Gesellschaft) - общества. В крупном городе непосредственные связи между людьми, наполненные человеческим теплом, характерные для жизни гемайншафта, замещаются высокоформализованными, ограниченными, случайными, обезличенными и узкоспециализированными отношениями, присущими гезелыпафту. В результате характер общества становится менее дружелюбным, однако приобретает такие особенности, что любой новичок может легко войти в него и без труда в нем интегрироваться (Maruyama, 1976).

По существу, Вирт синтезировал идеи, содержавшиеся в работах его предшественников, в упорядоченную теорию, которая включала в свой состав социально-структурные, когнитивные и поведенческие компоненты (см. рис. 10-1). Здесь не место обсуждать теорию Вирта в деталях [2]; все же весьма поучительно исследовать способ, при помощи которого он устанавливает в своей теории связи когнитивного и поведенческого уровней. Этот подход основывается на социально-психологической концепции, описанной в главных чертах в работах Зиммеля (Simmel, 1903; перевод Wolff, 1950). Зиммель изучал · стиль жизни в городе и на селе, отмечая при этом значительные различия соответствующих темпов жизни. Он считал, что замедленному темпу, преобладающему в жизни традиционного сельского сообщества, соответствует характер поведения, поддерживающегося бессознательно и по привычке. Жители города, наоборот, находятся под постоянным материальным воздействием различных требований, предъявляемых им бесконечно меняющейся городской средой и прежде всего сильными раздражителями, оказывающими влияние на нервную систему, которые в обилии содержат такие неотъемлемые компоненты жизни в городе, как различные шумы, огни и свистки. Все эти воздействия требуют от человека

 ==166

образования непрерывных и постоянных реакций. Кроме того, чтобы успешно справляться с нагрузкой городской среды, индивид вынужден усваивать расчетливое и сдержанное восприятие жизни. Им начинает руководить не столько сердце, сколько голова, со всеми людьми он начинает соблюдать определенную дистанцию и избегать всех социальных связей, кроме самых поверхностных. Зиммель считает, что существует ясно различимый метрополитенскии тип личности, характеризуемый позицией отсутствующего взгляда, которую занимают жители крупных городов по отношению друг к другу.

Вирт во многом следует анализу Зиммеля [З]. Исходной точкой его рассуждения является предположение, что гигантская многолюдная и очень гетерогенная среда крупного города обрушивается на индивида огромным количеством бесконечно разнообразных воздействий. Индивиду необходимо адаптироваться к ним, однако способы, при помощи которых человек добивается облегчения тяжести этого груза, неизбежно ведут к обезличиванию, которое проявляется как в межличностных так и в более широких социальных взаимоотношениях, когда происходит «установление вместо непосредственных-вторичных контактов, ослабляются родственные узы, понижается социальное значение семьи, исчезают отношения добрососедства и подрываются основы социальной солидарности». В результате всего этого появляются: аномия- состояние, в котором обычные правила и условности, регулирующие социальное поведение, теряют свое значение; отчуждение - ощущение оторванности от окружающего индивида общества-и всяческие отклонения в поступках.

Рис. 10-1. Теория урбанизма как образа жизни Льюиса Вирта, представленная в виде диаграммы причинно-следственных связей. Berry (1973, 16).

 ==167

Теория Вирта обеспечивает удобную исходную позицию для начала дискуссии о том,йкак город влияет на поведение дюдей. Она строится на средовом подходе, исходит из детерминистического взгляда на поведение и опирается на два ключевых допущения. В ней, во-первых, утверждается, что городская среда благоприятствует обезличиванию, отчуждению и образованию отталкивающих чувств, что люди, попадая в нее, начинают опасаться контактов друг с другом и становятся апатичными. Во-вторых, считается, что крупный город-источник сильнейшего стресса для его жителей, тяжесть которого непрерывно порождает отчуждение и отклоняющееся поведение.ТГо и другое заслуживает дальнейшего более подробного рассмотрения.

К счастью, подобные случаи относятся к разряду необыкновенных, хотя и происходят достаточно часто (см., напр. Milgram, Hollander, 1964; Latané, Darley, 1970), чтобы прийти к заключению, что они являются крайним выражением феномена, который, по-видимому, характерен именно для городской жизни. Для объяснения подобного рода поведения выдвигались самые различные гипотезы. По мнению Милграма (Milgram, 1970), оно отчасти является результатом действия неписаного закона, требующего уважения к эмоциональной и социальной личной жизни другого человека даже в условиях городской скученности. В ситуациях, когда мотивировка поведения действующих лиц не до конца ясна, трудно бывает понять, является ли вмешательство в события нежелательным вторжением в чужую жизнь или же крайне необходимым для нормализации положения. Латане и Дарли (Latané, Darley, 1970) считают, что отсутствие отклика или ответной реакции объясняется, возможно, двумя факторами-влиянием социума и

 ==168

диффузией ответственности. Отдельно взятый прохожий может оказаться под воздействием поведения других людей-свидетелей происшествия. Если все присутствующие откровенно показывают, что не стоит воспринимать то или иное событие всерьез, этот человек, возможно, почувствует вполне естественным и оправданным свое решение не вмешиваться. Даже в критической ситуации присутствие других людей делает менее насущным действие данного индивида, поскольку ответственность рассеивается, диффундирует, на всех присутствующих. Стрингер (Stringer, 1975a) предлагает иное объяснение, исходящее из понятия «среда поведения», выработанного в экологической психологии [4]. В любой ситуации поведения («среде поведения») непосредственное участие в действе может принимать лишь строго определенное число людей. Если численность людей в данной ситуации превышает его, считается, что среда поведения «перенаселена», и «лишние» люди превращаются в простых зрителей, которые не принимают участия в событиях, оказываясь по отношению к ним посторонними.

Все изложенное относится к частичному, но приемлемому объяснению этого тревожного явления городской жизни, однако было бы ошибочным считать, что крупный город сам по себе порождает апатичное пассивное поведение. Нельзя также делать широких обобщений на основе только таких событий, как трагедия, происшедшая с Сидоли, не принимая во внимание примеры поведения, противоположного по характеру, когда люди в стремлении помочь другому активно вмешиваются в события, рискуя собственной жизнью. Эмпирическими исследованиями (напр. Piliavin et al., 1969; Milgram, 1970) установлено, что по готовности оказать помощь жители крупного города мало отличаются от других людей, хотя оказалось, что размер необходимой помощи является важным фактором, влияющим на активность личного участия человека в происходящих событиях. ^Видимо, человек не способен идентифицировать себя с городом в целом, однако вполне может ощущать свою принадлежность к какому-либо внутригородскому местному сообществу. Многочисленные исследования привлекли широкое внимание к тем волнующим чувствам дружелюбия и взаимной поддержки, которые оказались столь характерны для обитателей отдельно взятых районов города (Young Willmott, 1957; Jacobs, 1962; Lewis, 1968) или для жителей маленьких городков (Mead, 1968). В этом же ряду стоит и тот факт, что люди, являющиеся членами данного местного городского сообщества, обычно испытывают особенное чувство близости к другим людям, входящим в него, как и к элементам его микросреды. Это ощущение близости, которое появляется в результате долгого повседневного обитания в пределах небольшой территории, дает человеку возможность чувствовать себя в гораздо большей безопасности при общении с другими людьми, когда он находится в микросреде своего района. Как считают Латане и Дарли (цит. по: Ittelson et al., 1974, 261), «человек, который ближе знаком с окружающей его средой, гораздо больше озабочен тем, как она функционирует. Его организм не страдает от перегрузки раздражителями этой среды... Он способен пожертвовать многим для сохранения этой среды. Он-в норме. Поэтому вероятность того, что он готов помогать, весьма высока». Если рассуждать в этом же духе, то оказывается, что озабоченность происходящим вокруг является столь же характерной чертой поведения человека в городе, как и апатичность или отчужденность,-все дело просто в том, что они проявляются под воздействием различных обстоятельств.

Городской стресс. Второе ключевое представление о поведении человека в городе основывается на понятии городского стресса. В широком смысле суть этого представления заключается в том, что, как считается, организм "человека не располагает надежными средствами для адекватного реагиро-

 ==169

вания на агрессивные и бесконечно разнообразные раздражители среды "крупного города, поскольку в процессе эволюционного развития он приспосабливался прежде всего к более спокойным ритмам сельской жизни. Человек может адаптироваться и к жизни в городе, и действительно, как правило, адаптируется, но при этом он испытывает стресс, определяемый как переживание отрицательных, дискомфортных ощущений физиологического и психического характера при столкновении с неизвестными ему устойчивыми раздражителями, являющимися частью среды города, которые требуют от него тех или иных реакций. Стрессом обычно называют состояние, в котором находится тот или иной индивид, ясно отделяя его от причин, вызвавших стресс («стрессоров»), и поведенческих реакций в этом состоянии («стрессовые реакции»), которые характерны для человека, находящегося в стрессе (Selye, 1956; Turan, 1974).

Своим появлением это понятие во многом обязано работам Зиммеля, которые обсуждались выше, однако окончательно оно было разработано Плантом (Plant, 1937, 1950), специалистом по психологии развития, который возглавлял детскую больницу в Ньюарке, перенаселенном иммигрантском районе (штат Нью-Джерси). По мнению Планта, плохие условия жизни, характерные для этого района, весьма негативно сказывались на развитии личности ребенка. Умственные перегрузки, вызываемые перенаселенностью, приводили к тому, что дети становились обидчивыми и раздражительными, постоянно находясь в состоянии готовности отразить любые попытки вторгнуться в их жизнь. Более того, все эти дети жили в районах, где преступления всех видов были обычным явлением. Скорее всего, на первых порах такая жизнь потрясала их, но с течением времени чувствительность к подобным аномалиям ослабевала, и они постепенно начинали воспринимать преступное поведение как естественный компонент обыденной жизни.

В рамки более сложной концепции представления о городском стрессе были обобщены при помощи использования понятия «перегрузка», заимствованного из информационной теории (Miller, 1961; Milgram, 1970). Согласно этой теории, в которой разрабатывалось представление о том, что среда крупного города содержит повышенное количество раздражителей, считалось, что любые стимулы внешнего окружения, как позитивные, так и негативные, отягощают организм человека определенной нагрузкой. Когда объем воздействующих раздражителей начинает превосходить индивидуальные возможности восприятия информации, это может приводить и к «познавательной перегрузке», когда избыток впечатлений мешает нормальным поведенческим реакциям человека. Для адаптации в подобных обстоятельствах ему придется прибегнуть к компенсационным реакциям, например к снижению социальной активности, а при еще больших перегрузках ему грозят различные патологические состояния.

¹   Материальные стрессоры. Для оценки истинности изложенных утверждений необходимо проанализировать результаты проведенных эмпирических исследований городских стрессоров. Самым известным видом стрессоров являются «материальные стрессоры», в число которых входят шум, вибрация, загрязненность, запыленность и другие виды деформаций окружающей среды. Именно эти явления постоянно привлекают внимание сатириков и повергают в уныние теоретиков-социологов, хотя имеется сравнительно мало точной информации о том воздействии, которое они оказывают на поведение людей. Причина этого отчасти состоит в неразработанности методики подобных исследований, однако до некоторой степени она связана и с тем, что все стрессоры этого вида обычно воздействуют в том или ином сочетании. Жители домов, расположенных рядом с крупным промышленным предприятием, страдают от громкого шума работающих

 ==170

станков, от дыма и гари заводских котельных и от вибрации, вызываемой транспортом, который обслуживает предприятие. В тот или иной промежуток времени любой из этих стрессоров может серьезно влиять на качество жизни и характер поведения жителей этих домов, но установить точно, какой это именно стрессор, очень трудно. Следовательно, нужно кратко изложить уроки, извлеченные из уже проведенных исследований в этой области.

Считается, что шумы оказывают наибольшее влияние на поведение, когда Они очень громки, редки и неожиданны. Результаты лабораторных исследований позволяют предположить, что неожиданный и неконтролируемый шум обычно затрудняет человеку выполнение тех или иных задач (Glass, Singer, 1972)^ эти выводы подтверждаются и эмпирическими исследованиями окружающей среды, в которых рассматривалось влияние шума на качество чтения (Cohen et al., 1973; Bronzaft, McCarthy, 1975). Подтверждения этому легко обнаружить также при рассмотрении работ, в которых показывается наличие положительных корреляций между громким шумом и проявлениями различных патологий, таких, как умственные расстройства, болезни психосоматического характера, а также заболевания, •вызываемые состоянием постоянного напряжения, как, например, язва двенадцатиперстной кишки (McCord et al., 1938; Farr, 1967).

Суть дела в слове «корреляция». Результаты изложенных исследований не говорят о существовании причинных связей явлений, сколь бы естественным ни казалось наличие таких связей; они всего лишь показывают существование каких-то взаимозависимостей, возможно имеющих действительно важное значение, а возможно-и не имеющих такового. При том, что ученым еще предстоит исследовать весь набор факторов, которые могут оказывать негативное воздействие на здоровье, например факторов, вызывающих бессонницу, до сих пор (если не считать редких случаев ухудшения слуха в результате прямого воздействия громкого и интенсивного шума) собрано очень мало доказательств, подтверждающих представление, согласно которому те или иные стрессоры подтачивают здоровье людей.

Следовательно, нельзя не признать очень большой сложности анализа шума как стрессора. Изучение реакций на различные шумы осложняется наличием механизмов адаптации, посредством которых люди приобретают способность не обращать никакого внимания на раздражители, по мере того как последние становятся знакомыми и обыденными для слуха (что происходит очень быстро, если шум постоянен и все время имеет одну и ту же громкость). Сама по себе адаптация к шумам имеет личностные и культурно-групповые особенности. Уровень адаптации индивида зависит от его личностных особенностей, степени знакомства с тем или иным шумом, от задачи, которую он решает в данный момент, и от того, кто именно производит этот шум-сам человек или кто-либо другой. Культурно-групповые особенности адаптации сказываются в том, что в различных частях Земли существуют очень заметные различия в уровне терпимости к тем или иным шумам. Так, установлено, что жители городов Юго-Восточной Азии считают приемлемыми уровни шума, значительно превосходящие те, которые расцениваются как нормальные на Западе, что, по мнению Андерсона (Andersen, 1972), является одним из компонентов механизма приспособления людей к проживанию в условиях повышенной плотности населения. Для того чтобы установить истинное представление о влиянии городского шума на поведение, необходимо знать далеко не только его громкость в ^различных районах города, измеренную в децибелах.

Такие же трудности встречаются и при исследовании опасности загрязнения окружающей среды для здоровья жителей города. Интерпретация

 ==171

имеющихся эмпирических материалов по этой проблеме чрезвычайно затруднена крайней сложностью и многообразием компонентного состава загрязнителей; тем, что очень часто они оказывают воздействие, пространственно совпадая с зонами действия других стрессоров, и нередко злостным укрывательством истинной информации заинтересованными в этом организациями (Jones, 1972). Некоторые, впрочем ограниченные свидетельства позволяют предположить наличие некоторой корреляции между загрязнением атмосферы и уровнем сердечно-сосудистых заболеваний, болезнями щитовидной железы и заболеваниями дыхательных путей (Ittelson et al., 1974), а также между загрязненностью потребляемой воды и общим состоянием здоровья людей (Condran, Crimmins-Gardner, 1978), но интерпретация подобных результатов требует особой осторожности. Так, даже при рассмотрении случаев катастрофических выбросов загрязнителей нельзя с ходу принимать всерьез вроде бы очевидные доводы здравого смысла Интенсивные смоги в Лондоне (1952 г.) и Нью-Йорке (1953 г.), вне всякого сомнения, вызвали повышенное в сравнении с обычным число смертей больных бронхитом и другими заболеваниями верхних дыхательных путей, однако отсюда никак нельзя делать вывода о том, что именно загрязнение атмосферы было главной причиной самих этих заболеваний, В любом случае, даже если причинно-следственные связи этих явлений действительно существуют, они осуществляются через посредство большого числа промежуточных звеньев.

7   В нескольких работах обсуждается влияние интенсивности транспорта на качество жизни горожан. Эпплярд и Линтел (Appleyard, Lintell, 1972) исследовали значение различного уровня интенсивности движения для функционирования механизмов познания города и для поведения в нем в трех районах Сан-Франциско. Считалось, что в одном из этих районов «слабая», в другом «средняя», а в третьем - «высокая» интенсивность движения транспорта, уровень которой устанавливался на основе показателей, представленных в табл. 10-1. Было выявлено, что все черты крупного города, которые в восприятии людей делают его местом, пригодным для проживания, такие, как отсутствие стрессоров, безопасность, высокий

уровень социальных контактов и сохранность окружающей среды, имеют обратную корреляцию с высоким уровнем интенсивности движения транспорта. На улице с «высокой» интенсивностью движения наблюдалось снижение уровня социальных контактов между соседями, отсутствовали мир и покой, люди явно пренебрегали заботой о внешнем облике зданий; ощущалось также, что среда этого района выглядит какой-то угрюмозамкнутой. Результаты, полученные на улице со «слабым» движением, резко контрастировали с вышеизложенными: здесь жители проявляли повышенную озабоченность состоянием домов, гордились принадлежностью к местному сообществу, в котором царил дух взаимного уважения и поддержки. Главная неожиданность поджидала на улице со «средним» движением транспорта, жители которой высказали большую неудовлетворенность некоторыми условиями проживания, чем респонденты с улицы, где интенсивность движения транспорта считалась «высокой». Этот парадоксальный результат авторы объясняют таким образом: «Многие жители улицы со средним движением поселились именно на ней из-за приемлемых, на их взгляд, условий жизни и высокого качества окружающей среды. Однако из тихой улочки в глубине жилого квартала она постепенно превратилась в значительную транспортную артерию. Поэтому-то опрошенные здесь люди и выказали большее недовольство, чем те, что живут на улице с высокой интенсивностью движения транспорта. Их изначальные запросы к качеству окружающей среды были выше, и, следовательно, разочарование было более сильным» (Appleyard, Lintell, 1972, 97).

Необходимо сделать некоторые уточнения. Вполне естественно, что дома, выходящие на улицу с интенсивным движением транспорта, подвергаются большей угрозе физического износа вследствие высокой вибранди и загрязненного воздуха, и это обстоятельство само по себе, независимо от чувства гордости или озабоченности жителей внешним видом зданий своего района, может весьма существенно сказываться на облике таких улиц. Кроме того, как отмечают сами Энплярд и Линтел, нельзя не учитывать того, что ответы респондентов не отражают их истинных представлений и установок. Многие просто не имеют выбора и вынуждены жить там, где

 ==173

живут, и добиваться максимального улучшения условий обитания, исходя из имеющегося в данный момент. И когда интервьюер спрашивает их о том, что им не нравится там, где они живут, он очень часто сталкивается с ситуацией, когда люди не настроены выражать критические соображения. Как бы там ни было, качество дома и местного сообщества отражает представление индивида о самом себе, поэтому вполне понятно, что респонденты могут чувствовать себя не очень-то расположенными делать негативные замечания какому-то человеку, который, по существу, является «чужаком». Эта оборонительная установка респондентов, возможно, объясняет, почему люди, живущие на улице с «высокой» интенсивностью движения, высказывали меньше недовольства некоторыми условиями жизни, чем респонденты с улицы со «средней» интенсивностью движения. Точно такую же роль, однако, могла сыграть и простая привычка, благодаря которой жители района с интенсивным движением воспринимают обилие транспорта спокойнее, чем те, кто живет в кварталах, где шум от транспорта гораздо ниже, но в последнее время значительно увеличился, К подобному же заключению приходят Лоусон и Вальтере (Lawson, Walters, 1974), которые проанализировали влияние транспорта, движущегося по вновь построенным магистралям, на жителей многоэтажного микрорайона в Бирмингеме (Англия). Исходя из гипотезы, согласно которой высокий уровень шума вызывает у человека раздражение и стремление отдалиться от социальной жизни местного сообщества, они провели социологическое обследование и измерение шума в децибелах до и после открытия движения транспорта по магистрали. Несмотря на то что уровни шума на протяжении суток заметно повысились с началом ее эксплуатации (рис. 10-2), в установках людей произошло мало изменений. Оказалось, что столь быстрая адаптация связана с тем, что жители этого района заранее

Рис. 10-2. Сравнение уровней шума, измеренного в 1 м от окна на уровне пола до и после открытия движения по шоссе, Lawson, Walters (1974, 134).

 ==174

знали о предстоящем открытии движения транспорта и были готовы к этому. Не в силах удалить или хотя бы повлиять на источник стресса, они не видели никакого другого выхода, кроме того, чтобы просто принять свершившееся как данность. Эту мысль подтверждают результаты других исследований, где жители также сталкивались с трудностями, вызываемыми транспортом (Ward, Suedfeld, 1973) или близостью аэродрома (Burrows, Zamarin, 1972).

, ^/ Толчея и стресс. Другим источником стресса, очень часто ассоциирующимся с жизнью в крупном городе, является толчея, повышенное многолюдие. В течение длительного времени считалось, что излишняя перенаселенность ведет к болезням и нищете, будучи главным компонентом «социального и морального состояния жизни» в городе, которое, говоря словами Чарльза Кингсли, влияет на «облик материальной среды города, на пищу, воду и жилища его обитателей» (цит. по Baban, 1974, 25). Образ перенаселенного темного замкнутого пространства во внутренних районах города, занятых трущобами, которые служат питательной средой для распространения нищеты и социальных патологий, часто встречается в трудах социологов и городских планировщиков и стал поистине общим местом в социальной научной литературе. И в самом деле, подобные взгляды в последнее время неоднократно получали новые импульсы вследствие широкого применения аналогий из этологических исследований. В этой связи нельзя не процитировать работы Калхоуна (Calhoun, 1962, 1966), который в серии блистательных экспериментов исследовал влияние чрезмерной скученности на поведение мышей. Калхоун установил, что при быстром росте численности мышей в пределах какой-либо территории наступает определенный момент, когда происходит полное нарушение установившейся прежде социальной иерархии и пространственной организации особей. Эта стадия, названная им «поведенческим крахом», показывает, как перенаселенность, ведущая к дезорганизации и патологиям, сопровождается быстрым. падением численности животных в момент, когда поведение столь ненормально, что обычный процесс воспроизводства становится абсолютно невозможен^

В работе Калхоуна ничего не говорилось о поведении людей в подобных условиях, кроме того, она была признана далеко не всеми специалистамиэтологами [5], однако нашлось немало ученых, которые не смогли устоять перед искушением провести аналогии с поведением людей в городах. Подлинная опасность такого подхода состояла в том, что авторы, применявшие его, удалялись от прямого исследования проблем перенаселенности еще на один или два шага (Gad, 1973); будучи не правы уже в том, что воспринимали гипотезу, сформулированную применительно к миру животных, как доказанный факт, эти авторы переносили ее к тому же на человеческое поведение, игнорируя при этом множество оговорок, которыми сопровождалось исследование этологов. Таким__рбразом, понятием перенаселенности стали пользоваться при рассмотрении различных социальных проблем: нарушения здоровья, загрязнения окружающей среды, преступности, нонконформизма, нищеты, умственных расстройств, наркомании, алкоголизма, распада семьи и повышенной агрессивности (Zlutnic, Altaian, 1972).

Если не считать ссылок на аналогии с поведением животных и доводов «здравого смысла», все доказательства в этой области почти полностью ограничиваются установлением корреляций между уровнями проявления различных параметров и характеристиками различных районов. Обычным методом было установление связи между показателями плотности населения и статистическими характеристиками различных социальных отклонений. Взявши в качестве примера составленные по такому клише исследова-

 ==175

ния преступности внутри города, мы увидим, что они обычно исходили из гипотезы, согласно которой по мере продвижения из внутренних перенаселенных районов крупного города в пригороды уровни преступности постепенно снижаются. Как таковая, эта гипотеза подтверждена многими исследованиями (Schmid, 1960; Zlutnick, Altman, 1972), однако в большинстве из них рассматриваемое население не анализировалось по всему спектру факторов, которые также могут существенно влиять на уровень преступности, как, например, социальная и этническая принадлежность людей и уровень их образования. При учете этих факторов сохраняется весьма мало значимых территориальных корреляций. Только в исследовании Шмитта (Schmitt, 1957) установление связи между высокой плотностью населения и уровнем преступности производилось уже после анализа корреляции исследуемого параметра с такими показателями, как доход на душу населения и уровень образования; в большинстве же подобных исследований (напр., Winsborough, 1965; Galle et al., 1972; Freedman et al., 1975) такие взаимосвязи вообще не рассматриваются. Интересно отметить, что Шмитт (Schmitt, 1963) указывает на сравнительно низкий уровень преступности в Гонконгеодном из самых густонаселенных городов планеты.

Недостаток значимых результатов позволяет сделать два самых общих вывода. Во-первых, он показывает ограниченность метода корреляций как средства установления связей, существующих между плотностью населения и уровнем развитости различных патологий. Этот метод является средством определения характера пространственного рисунка тех или иных явлений внутри города, однако он улавливает не более чем некие формальные совпадения в уровнях проявления тех или иных феноменов. Как бы ни было велико искушение произвести на основе этих совпадений какое-нибудь «приемлемое» обобщение, установленные корреляции явлений никогда не раскрывают нам их причинно-следственных связей между собой. Поэтому при таких обобщениях, как правило, остаются широкие возможности других интерпретаций установленных взаимозависимостей, столь же приемлемых, как и построенные на основе корреляции.

Классическое исследование случаев умственных заболеваний в Чикаго и Провиденсе (Род-Айленд), произведенное Фарисом и Дунхэмом (Faris, Dunham, 1939), хорошо иллюстрирует сказанное. Используя корреляционный анализ, Фарис и Дунхэм показывают, что различные уровни психических заболеваний можно соотнести с конкретными районами города. Например, случаи шизофрении особенно часто обнаруживались во внутренних районах города, где находятся дома, занятые меблированными комнатами, тогда как к периферии города уровень заболеваемости ею снижался (сходный характер пространственного распределения явлений отмечался и во многих других исследованиях [6]). Проблема заключается в том, как интерпретировать подобное пространственное распределение. В соответствии с преобладающими в социологии взглядами стали считать, что причиной повышенного числа заболеваний шизофренией в этом случае является чувство оторванности от внешнего мира, особенно остро переживаемое обитателями меблированных комнат. Однако возможность существования других, не менее приемлемых гипотез говорит о том, что выдвинутые объяснения выходят за рамки метода корреляции. Вполне возможно, что человек в начальной стадии заболевания шизофренией сам ищет такие условия проживания, которые «соответствуют» его болезненному состоянию. Меблированные комнаты и дома, в которых квартиры сдаются в аренду, с их постоянно меняющимся населением, являются с этой точки зрения идеальным местом. Отдельный человек здесь не привлекает особого внимания посторонних, здесь господствует атмосфера уважения к желанию личности не вступать в контакты; в таких местах частная жизнь

 ==176

может служить «защитным механизмом для сокрытия антисоциального поведения» (Ardnt, 1949, 70). Большее число заболевших шизофренией во внутренних районах города может быть связано и с более терпимым отношением здешнего общества к аномальному поведению и соответствующей реакцией на него (Timms, 1971). Что касается сути различных объяснений причин шизофрении, то ясно, что для подлинного понимания этого необходимо отказаться от методов, рассматривающих это заболевание чисто статистически, в целом по массиву населения, и исследовать каждый случай в отдельности для точного установления характера изменяющихся связей между заболевшим и его семьей, а также социального, культурного и материального окружений, в которых он существовал (Giggs, 1973).

Во-вторых, отсутствие значимых результатов в исследованиях, где использовался корреляционный анализ, ставит под вопрос применимость показателя плотности населения для отражения сущностных особенностей явлений, вызываемых многолюдием и перенаселенностью. Имеется целый ряд доводов, позволяющих предположить, что плотность населения относится к параметрам, непригодным для этого. Прежде всего, как уже обсуждалось ранее, плотность населения-показатель, отражающий физически измеренную численность людей, приходящихся на единицу площади, в то время как многолюдье-это особое состояние, переживаемое людьми. Будет человек чувствовать себя находящимся в толчее в тот или иной промежуток времени, зависит от обстоятельств, продолжительности и частоты существования ситуации, ее остроты, а также особенностей мотивации данного индивида. Во-вторых, и здесь порог терпимости сильно различается в разных культурных традициях. Если посмотреть, скажем, на результаты серии исследований ряда городов Юго-Восточной Азии (Schmitt, 1963; Western et al., 1974; Mitchell, 1975), то мы увидим, что основной их вывод состоит в том, что низкий уровень различных патологий почти всегда связан с высокой плотностью населения. По мнению Андерсона (Anderson, 1972), в данном случае мы имеем дело с адаптацией, обусловленной культурными традициями, в ходе которой в китайском обществе выработались очень искусные механизмы использования пространства, которые устраняют любые потенциально негативные последствия проживания людей в условиях очень высокой плотности населения. Эти «правила» адаптации тщательно хранятся в формализованных обычаях семейной жизни в пределах дома, непременном уважении людей любого общественного статуса, скрупулезной вежливости при осуществлении каких бы то ни было социальных взаимодействий и, как мы видели выше, восприятии шумов как нечто приятного или же в простом игнорировании их. Майклсон (Michelson, 1970, 155) так комментирует аналогичный феномен, характерный для японского общества: «Японцы демонстрируют успешное приспособление к жизни в условиях очень высокой плотности населения. Попав в ситуацию, когда огромные массы горожан не имеют возможности расселяться путем освоения все разрастающихся городских территорий, и отказавшись от многоэтажного жилищного строительства, японцы делают свои жилища крошечными, а личностное пространство сокращают до минимального. Японцы реагируют на существующее внешнее давление «уходом вглубь». Они строго разграничивают сферы частного и общественного как в социальном, так и в материальном отношениях. Внутреннее пространство дома-сфера личного, и недостаток площади компенсируется обилием деталей интерьера. Каждый сантиметр пригоден для использования, поскольку внутренняя среда жилища никак не дифференцирована. .. Возможно, японский сад является наилучшим примером интенсивного использования пространства; в нем достигается максимум

 ==177

смысла и глубины акцентировки деталей при минимуме используемого пространства».

Таким образом, в Китае или Японии, конечно, не уменьшают силу потенциальных стрессоров, однако добиваются такого управления пространством, временем и людьми, что даже предельная перенасыщенность и многолюдье не вызывают сколько-нибудь заметного увеличения числа различных патологических отклонений. Этот вывод применим не только к ситуации, встречающейся в городах Юго-Восточной Азии, поскольку такие же механизмы, возникающие под влиянием культурных и социальных факторов, функционируют везде, где люди сталкиваются с чрезмерной перенаселенностью. Каждый человек приспосабливается к ежедневым часам пик в электричке и в заполненном лифте. В этих условиях возможны ситуации, когда физические прикосновения неизбежны, однако они в этом случае не вызывают насилия или отвращения. Правила всем известны и всеми выполняются, и поэтому лишь в исключительных случаях, когда социальная конвенция игнорируется или понимается ошибочно, возникают какие-либо проблемы.

Подводя итоги, можно сказать, что и в этом случае существует совсем мало доводов в поддержку точки зрения, согласно которой причиной патологии являются непосредственно особенности организации материальной среды крупного города. Набор стрессоров, действующих в условиях перенаселенности, намного сложней, чем представляется, а большинство исследований проблем перенаселенности и многолюдья в городах полно серьезных теоретических и методических упущений. Особенно мало внимания уделяется осознанию того факта, что в ситуации перенаселенности действует множество разнообразных стрессоров, а также тому, что самое распространенное воздействие перенаселенности состоит в усилении глубины поведенческих и иных реакций каждого отдельно взятого индивида. Другими словами, если уж существуют какие-то компоненты внешней среды, вызывающие стресс, то очень высокая вероятность того, что в условиях многолюдья реакция на эти стрессоры просто станет выражаться более активно. И только в крайних случаях, когда перенаселенность наблюдается в течение долгого времени, она сама по себе как стрессор может иметь достаточную силу для того, чтобы вызвать ту или иную патологию (Freedman, 1975).

' Стрессы, связанные с проживанием в домах повышенной этажности. Споры о связи между перенаселенностью и развитием патологий перекликаются с одновременно идущими дебатами, посвященными стрессам, предположительно вызываемым проживанием в домах повышенной этажности. Этой теме уделяется большое внимание по обеим сторонам Атлантики. Газеты там и тут пестрят заголовками, обвиняющими многоэтажные коробки в рассадничестве вандализма, жестокости, поджигательства, грабежей («потрошительства»), изнасилований и бесчисленных других «преступлений удачного стечения обстоятельств». Убеждение в том, что пространственная организация высотных зданий способствует возникновению, а может быть, и непосредственно вызывает такого рода патологии, набирало все большую силу начиная с 60-х гг., однако подобные представления до сих пор не имеют под собой никаких теоретических оснований, кроме тех, которые исходят из понятия о территориальности человека, перекочевавшего в литературу по проектированию жилищ из работ представителей социальных и психологических наук.; Главным представителем теории, согласно которой феномен территориальности оказывает серьезное влияние на характер поведения человека в многоэтажных общественных зданиях, является американский архитектор Ньюман (Newman, 1969, 1972). Подводя итог статистическому анализу

==178

преступлений в городах Соединенных Штатов, Ньюман отмечает, что существуют ярко выраженные и хорошо территориально различимые корреляции между высоким уровнем преступлений и многоэтажной застройкой. Основываясь на данных, полученных в Управлении жилищным фондом Нью-Йорка, Ньюман утверждает, что высокий уровень преступлений связан с особенностью пространственной организации таких зданий, которая состоит в том, что их планировка лишает людей оснований на право владения территориями, прилегающими к их жилищам, что обычно считалось ранее само собой разумеющимся: «По самой своей природе дом, в котором живет одна семья, является выражением ее территориальных запросов. Принадлежность определяется самим актом его размещения в пределах замкнутого участка пространства, отделенного от соседей и улицы участком земли. Иногда граница обозначается символической оградой из кустарничков или невысокой оградой, а в некоторых культурах - высокими заборами и воротами. При этом размещение внешнего освещения и окон также служит обозначению пространственных притязаний семьи» (Newman, 1972, 51-52). И наоборот, в домах повышенной этажности «большинство семей.. .считают пространство за пределами своей квартиры чисто общественным; в итоге они перелагают всю ответственность за любые события, происходящие непосредственно за дверьми их жилищ, на органы общественного управления» (Newman, 1972, 52). Таким образом, пространства, занимающие огромные площади внутри зданий и непосредственно вокруг них, становятся тем, что мы называли «вторичными территориями», доступ на которые открыт для всех, но контроль над которыми не является обязательным ни для одного из частных лиц-прежде всего потому, что такие территории не видны из квартир. Эти полуобщественные пространства-лестничные пролеты, кабины лифтов, лестничные клетки, чердаки, холлы вместе с общественными территориями-становятся местами, где очень часто совершаются преступления. Из табл. 10-2, в которой отражена