Ставропольские дворянки и ставропольчанки
жүктеу/скачать 1.97 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- 7. Балашова Александра Михайловна
- 30. Татищева Авдотья Васильевна
- 42. Ташлинская келейница Екатерина Никаноровна Чугунова.
- Анджолина Бозио и князь Алексей Орлов (1830-1859)
| © Нэлла Лобанова
Ставропольские дворянки и ставропольчанки Оглавление: 1. Аккер Зинаида Ивановна. 2. Императрица Мария Федоровна и ставропольский дворянин Данила Григорьевич Бабкин 3. Анджолина Бозио и князь Алексей Орлов 4. Чиркова-Давыдова Софья Николаевна 5. Ванюшина-Мандрыка Нина Георгиевна 6.Дочь и внучка генерала Д.Я. Соймонова: Аграфена Леонтьевна Апраксина и Елена Степановна Куракина 7. Балашова Александра Михайловна8. Бахметева - Лопухина Варвара Александровна9. Сестры Бенкендорф10. Сестры графини Блудовы 11. Буяниха: вымысел и действительность. 12. Воронцова-Дашкова Людмила Николаевна 13. Глебова Дарья Михайловна 14. Державина-Дьякова Дарья Алексеевна 15. Дьякова-Львова 16.Женщины рода дворян Толстых-Ивашевых 17.Зубова Наталья 18.Граф А. Морков - Софи Юс 19. Мусина-Пушкина Прасковья Васильевна 20. Ставропольские народницы 21. Новосильцева Екатерина Владимировна 22. Тучкова-Огарева Наталья 23. Графиня Орлова-Чесменская Анна Алексеевна 24. Графиня Орлова-Давыдова Мария Владимировна 25. Графиня Остен-Сакен Мария Ильинична 26. Графиня Софья Владимировна Панина 27. Перси-Френч Екатерина Максимильяновна 28. Буланина Елена 29. Семенова Нимфодора 30. Татищева Авдотья Васильевна31. Сестры Элухен 32. Воейкова Александра Андреевна 33. Змеева Дарья Лаврентьевна 34. Княгиня Тайшина Анна Ивановна 35. Труфанова Наталья Владимировна 36. Шереметева Наталья Афанасьевна 37. Шереметевы Анна, Елизавета Сергеевны, Наталья Васильевна Обрезкова 38. Филичкина Ирина 39. Женское религиозное восстание в Ставропольском районе в 1932 г. 40. Мария Александровна Фейерман (Фортус) 41. Сестры Чириковы
44. Гончарова-Местергази Нина Дмитриевна 45.Липранди Екатерина Петровна 46. Воронцова-Дашкова Людмила Николаевна 47. Волконская Луиза Ивановна
Йоган Йозеф Аккер родился в 1839 г в Ойденрине в семье Якоба Аккера и Елены Маркус. Он окончил аптекарскую школу при химическом факультете фармакологического института Дерптского университета. В 1851 г. 100 семей немцев из Пруссии поселилось в Самарской губернии. Йоган Аккер (Иван Осипович) переехал в Ставрополь в середине 1860-х годов. Будучи провизором по образованию, католик Аккер, открыл в Ставрополе аптеку. Он подал прошение во Врачебное отделение Самарского губернского правления следующего содержания: «Честь имею покорнейше просить Врачебное отделение разрешить мне открыть вольную аптеку в Ставрополе Самарской губернии». Одновременно был утвержден поданный Аккером рапорт, в котором Иван Осипович писал: «Честь имею сообщить во врачебное отделение, что с сего 26 августа 1865 года согласно разрешению Врачебного отделения за № 1701 13 апреля 1865 г. я открываю аптеку в Ставрополе Самарской губернии. Управление аптекой этой я беру на себя. Кондуитный список и Диплом предоставлены». Здание аптеки было небольшим, просторным и привлекательным. Здесь же находилась квартира и самого управляющего. Освящение ее проводил протоиерей Троицкого собора Арсений Васильевич Жданов. К началу молебна зал аптеки был совершенно полон посетителями. В центре размещался образ в киоте, а пред ним стол со всеми принадлежностями для молебна с водосвятием. На одной из стен зала был помещен портрет императора. Протоиерей сказал: «И да призрит с небес всевидящим Своим Оком на Ваше намерение и дело общий Отец и Врач, Господь Бог, врачующий все недуги и болезни Духом животворящим». По окончании молебна и провозглашения многолетия, протоиерей обошел все помещение и окропил его святой водою. Константин Игнатьевич Гросман, врач и гласный ставропольского земского собрания, отметил: «С нынешнего года наше врачебное общество расширило свою деятельность открытием в Ставрополе аптеки». Иван Осипович Аккер женился на ставропольской мещанке Ольге Михайловне (фамилию выяснить не удалось). 12 сентября 1869 г. в семье провизора родился сын Михаил, в 1871 сын Константин, в 1880 – дочь Зинаида, в 1885 – дочь Варвара, в 1887 – дочь Елена. Иван Осипович Аккер глубоко изучал гомеопатию, которую официальная медицина игнорировала, но метод продолжает существовать и приобретал все больше приверженцев, в т.ч. и в фармацевтических кругах. Лекарства в аптеке Аккера, ввиду их безопасности, использовались без назначения врача, по домашнему лечебнику «Народный лечебник, общедоступное руководство к пользованию простыми домашними и гомеопатическими средствами». Аккер успешно лечил своих близких, жителей Ставрополя, крестьян из окрестных сел, готовил гомеопатические средства и получил одобрение своей деятельности от уездных врачей. Но и среди врачей становилось все больше людей, внедряющих гомеопатический метод лечения. Доктор К.И. Гросман применял гомеопатические лекарственные средства в хирургическом отделении ставропольской градской больницы. Тогдашние обычные методы лечения: пиявки, кровопускания, банки, микстуры, пластыри, припарки требовали от врача больших временных затрат и усилий для их приготовления. Гомеопатический способ лечения был менее затруднителен. Иван Аккер занимался и общественной деятельностью в Ставрополе, состоял членом общественного комитета городской библиотеки, членом присутствия народной трезвости попечительства о тюрьмах. В 1910 г. он открыл аптеку в Павловке Бузулукского уезда. Старший сын Аккера Константин после окончания учительских курсов преподавал в приходской школе в Царевщине. Михаил Иванович Аккер окончил с золотой медалью Самарскую мужскую гимназию, Казанский университет – экстерном (из очного отделения исключен за участие в студенческой сходке). Аккер был избран членом Самарского отделения Общества охраны народного здравия и общества врачей (1917). Работал первым заведующим кафедрой нормальной анатомии Самарского университета (с 1919). Первого января 1919 г. в университете открылся медицинский факультет. Некоторое время он назывался естественно-медицинским. Лекционные курсы читали заведующий кафедрой нормальной физиологии профессор П.М. Никифоровский (избранный на эту должность по рекомендации академика И.П. Павлова), профессор М.И Аккер - заведующий кафедрой анатомии, профессор Ю.В. Португалов - заведующий кафедрой общей патологии, невропатолог А.А. Корнилов, патологоанатом Е.Л. Кавецкий. Первый выпуск врачей состоялся в 1922 году. Дипломы получили 37 выпускников, а всего до 1927 г. Факультет подготовил 730 врачей. В Самаре в доме гласного губернского земства Карла Карловича Позерна и его жены Марии Сергеевны Михаил Аккер познакомился с учительницей Марией Викентьевной Савицкой, происходившей из рода черниговских дворян. Через год они обвенчались. Михаил Аккер 38 лет заведовал самарской Пастеровской станцией, которая была преобразована в санитарно-бактериологический НИИ (1929),.позднее - санитарно-эпидемиологический НИИ (1934). Достаточно сказать, что в годы Отечественной войны в институте проводилось испытание бактериологического оружия. Профессор, доктор медицинских наук, педагог, автор около 20 научных работ, Михаил Иванович Аккер скончался в 1944 г. Дочь Иван Осиповича Аккера - Зинаида Ивановна - еще в детстве бывала в аптеке, и ее завораживал царивший там дух строгого порядка и какой-то таинственности. Уже с этого времени она лелеяла мечту стать фармацевтом и работать в аптеке, несмотря на, казалось бы, всю несбыточность такой мечты. Однако со временем мечта молодой женщины стала принимать реальные очертания. Поскольку в 1838 г. аптекам уже было разрешено брать в качестве учеников и женщин, Аккер уезжает в Петербург, и в 1897-1898 гг. проходит стаж ученичества в нескольких аптеках города. 16 октября 1898 г. при Военно-медицинской академии она сдала экзамены на звание аптекарского помощника. Работая в аптеке, Аккер получила особое разрешение на посещение лекций на медицинском факультете Военно-медицинской академии. Так она смогла подготовиться к сдаче экзаменов на звание провизора. В апреле 1898 г., успешно сдав экзамены, Аккер становится провизором. Первой управляющей аптекой Антонины Лесневской на Невском проспекте, 34 в 1901 была З.И. Аккер. Аптека имела прекрасно оформленный интерьер (белое с золотом), все положенные помещения и самое современное аптечное оборудование. В ней работали только женщины в возрасте 16-26 лет в двухсменном режиме по семь часов в cмeну. При аптеке имелось помещение для приезжавших из провинции девушек-фармацевтов, не имевших своего угла в городе. В 1916 г. в штате этого учреждения числились два провизора, десять аптекарских помощников и две ученицы. Летом 1901 г. Лесневская подала прошение об открытии при своей аптеке Женской фармацевтической школы и, не дождавшись ответа, в январе 1902 г. поставила в известность администрацию о том, что она приняла на обучение в свою школу 11 учениц. Официально статус Женской фармацевтической школы Лесневской был утвержден Министерством внутренних дел только год спустя.
Аптека Ивана Осиповича Аккера в 1902 г. перешла в собственность Эдуарда Альфредовича Марки, Иван Осипович Аккер переехал на жительство в Павловку Бузулукского уезда, затем в Самару к сыну. После революции аптека Марки в Ставрополе находилась в том же здании вплоть до 1953 года. В 1902 г. в Ставрополе была открыта аптека Альфреда Эдуардовича Марки, происходившего из рода остзейских немцев. Эдуард Марки имел трех сыновей: Эрнеста, Эдуарда и Альфреда, занимавшихся коммерцией и имевших мануфактурные магазины в Москве, Петрограде, Самаре, Минске и Ставрополе. Эдуард Эдуардович служил в Петербурге чиновником Монетного двора. В 1918 аптеку национализировали, Марки покинули город.
Императрица Мария Федоровна принадлежала к очень знатному и древнему роду Вюртембергов и Монбельяров, в котором пересекались немецкие и французские ветви, но немецкого было больше. Отец, младший из сыновей герцога Фридриха Евгения Вюртембергского, многие годы провел на военной службе в Пруссии и там женился на принцессе Фредерике, племяннице короля Фридриха Великого по материнской линии, дочери маркграфа Брандербург Шверинского. Их старшая дочь София Доротея родилась в сердце Пруссии Штеттине, городе, в котором на тридцать лет ранее появилась на свет будущая Екатерина II. 1729 и 1759 годы, когда появились на свет две русские императрицы, поистине мистическое совпадение. София Доротея, родившаяся 14 октября 1759 года, прожила 10 лет в Пруссии и получила строгое немецкое воспитание. Ее мать с восторгом смотрела на свою прелестную дочь. Дочка росла такой хорошенькой, что все любовались ею, включая и знаменитого дядю Фридриха Великого. Голубые глаза цвета незабудки, розовое круглое личико с нежным румянцем и белокурые кудри - это ли не идеал национальной красоты? Кроме того, у нее был живой, веселый и добрый нрав и способности к рисованию. «Этот бриллиант» нужно было отшлифовать до полного совершенства, чтобы претендовать на блестящее замужество в будущем. Тем более, что Фредерика Вюртембергская рожала в основном мальчиков, и ими занимался отец, а ей надо было взращивать свой самый прекрасный цветок - Софию Доротею. Позднее появились еще две дочери, но они уступали старшей в красоте, уме и всевозможных дарованиях. Итак, главная заповедь - полное послушание, что, сразу оговоримся, обычно рождает, при внешней покорности, упрямое желание втайне сделать все по-своему. Будущая Мария Федоровна вполне этим овладела с детства. Из ее переписки видно, как она беспрестанно боролась с чрезмерной и оскорбительной, на ее взгляд, щедростью ее друга. Она очень неохотно приняла от него однажды простой «фарфоровой сервиз» для завтрака и отказалась от предложенной ей при этом «тысячи душ». Но многие стали говорить о том, что Павел порвал интимные отношения с Марией Федоровной и редко посещал Павловск, оставаясь в основном в Гатчине. Там посещала его Нелидова, причем оставалась там и надолго. Если верить в то, что Павел не исполнял своих супружеских обязанностей, то от кого же тогда ждала Мария Федоровна ребенка в 1792 году? Судя по тому, как был недоволен Павел, он знал, что ребенок не от него. Он четко приказал всей своей свите: «Уважение к Нелидовой, презрение к великой княгине». А через 8 лет писал своему другу Ф. В. Растопчину, что после 1788 года все дети не от него: «Дражайший Федор Васильевич! Сегодня для меня священный день памяти в бозе почившей цесаревны Натальи Алексеевны, чей светлый образ никогда не изгладится из моей памяти до моего смертного часа. Вам, как одному из немногих, которым я абсолютно доверяю, с горечью признаюсь, что официальное отношение ко мне цесаревича Александра угнетает. Не внушили ли ему пошлую басню о происхождении его отца мои многочисленные враги? Тем более грустно, что Александр, Константин и Александра мои кровные дети. Прочие же?.. Бог весть!.. Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь от нее детей. В горячности моей я начертал манифест «О признании сына моего Николая» незаконным, но Безбородко умолил меня не оглашать его. Но все же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг, к «дядям», с глаз моих: гоф-фурьерский ублюдок не должен быть в роли российского великого князя - завидная судьба! Но Безбородко и Обольянинов правы: ничто нельзя изменить в тайной жизни царей, раз так предположил Всевышний. Дражайший граф, письмо это должно остаться между нами. Натура требует исповеди, и от этого становится легче жить и царствовать. Пребываю к Вам благосклонный Павел». Письмо это датировано 15 апреля 1800 года, а мы остановились на 1792 годе, когда Мария Федоровна готовилась разрешиться от бремени. Письмо отчасти объясняет, почему в такой ярости был Павел и так оскорбительно вел себя по отношению к своей супруге. Она посмела нарушить их «джентльменское соглашение». С 1788 года, после тяжелых родов, супружеские отношения были прекращены. Но Павел говорил, что с Нелидовой его связывают только платонические отношения, и требовал, чтобы и его жена жила как монахиня. Она выдержала три года, а потом завела себе фаворита. Слишком много было в ее Павловске уютных уголков, и она лишь подтвердила мнение французского дипломата Корберона, высказанное еще в 1778 году: «Вюртембергская принцесса, великая княгиня, Императрица - она всегда будет женщиной и только женщиной». Да, она была женщиной в полном смысле этого слова, созданная для семейных радостей. И она не побоялась это доказать. Страшась, однако, гнева Павла, она стала искать защиты у далеко не безгрешной императрицы. Мария Федоровна разволновалась, испугалась и поведала свекрови «о своем несчастье», о том, что Павел ее не любит, а предпочитает ей Нелидову. Рассказывают, что Екатерина II подвела ее к зеркалу и сказала: «Посмотри на себя, какая ты красавица, и вспомни «маленькую уродку». И некоторые придворные утверждали, что слышали ее совет - отплатить ему тем же, т. е. изменить. Тем хуже для Павла, тем лучше для Екатерины II - в начале 1790-х годов она уже вынашивала план передать престол внуку Александру, который, с ее точки зрения, был совершенством. Итак, Мария Федоровна могла не бояться императрицы и действовать смело. Ее фаворитом был в то время ее статс-секретарь Сергей Ильич Муханов, моложе ее на три года и всегда находившийся под рукой. Но через два года она увлеклась 23-летним красавцем гоф-фурьером Данилой Бабкиным, уже значительно моложе ее. Она явно шла по стопам своей свекрови. В 1795 году она потеряла 3-летнюю дочь Ольгу, но родила от любимого человека Анну, а еще через год сына Николая, детей, очень похожих друг на друга и как две капли воды похожих на Бабкина, но, естественно, ничем не похожих на Павла, а также на своих старших братьев и сестер. Таковы были тайны Дома Романовых, тщательно скрываемые при жизни действующих лиц и еще больше после их смерти. Тот, кого называл Павел в письме «гоф-фурьерским ублюдком», т. е. Николай I, как раз и продолжил династию, волей не только судеб, но более всего Марии Федоровны. Итак, императрица предложила ей внимательно посмотреть на себя в зеркало и сделать соответствующие выводы (ей 36 лет), прекрасна и в расцвете сил - вот о чем нам поведал австрийский художник Иоганн Лампи, работающий в Петербурге с 1792 по 1797 год и ставший любимым портретистом у Екатерины II.Портрет Марии Федоровны один из самых удачных у этого художника и, наверное, лучший в ее иконографии. Недаром, как рассказывают экскурсоводы, многие по несколько раз возвращаются, чтобы полюбоваться на него. А известный пианист Ван Клиберн признался, что просто в него влюбился. Если до сих пор, спустя 200 лет, мужчины влюбляются в портреты Марии Федоровны, можно ли удивляться, что при жизни в нее влюблялись окружающие ее придворные, и иногда она отвечала на страстные признания. Фамилия ставропольских дворян Бабкиных древнего новгородского происхождения. Род дворян Самарской губернии происходит от гоф-штаб-квартирмейстера Данилы Григорьевича Бабкина из конюшенных служителей, достигшего известного влияния при дворцовом управлении при императоре Николае I. Его сыновья генералы: Григорий Данилович - комендант Бобруйска, командовал лейб-гвардии Преображенским полком, (1803-1888) генерал от инфантерии. В 1821 г. поступил юнкером в лейб-гвардии Семеновский полк, где через два года был произведен в прапорщики. Выступив с полком в турецкий поход 1828 г., он переправился через Дунай и участвовала в осаде Варны, в сентябрь того же года, находился в рядах войск, атаковавших турецкий укрепленный лагерь и овладевших им. Принял yчастиe в польской войне, и за отличие в сражении при переправе через р. Нарев, награжден орденом св. Анны 3 степени с бантом, за штурм Варшавы - орденом cвятого Владимира 4-й степени с бантом. В 1840 г. Бабкин прикомандирован к лейб-гвардии Преображенскому полку и произведен в полковники; в 1848 г. назначен командиром пехотного, принца прусского, полка (5 Калужский), и в следующем году произведен в генерал-майоры н назначен командиром 1 бригады 4 пехотной дивизии. В восточную войну 1853-1856 Бабкин находился в Крыму, где, командуя 4 пехотной дивизией, участвовал в сражении 4 августа на р. Черной; на другой день перешел с дивизией на южную сторону Севастополя и остался там до выступлений гарнизона. В 1856 г. Бабкин командовал запасной дивизией гренадерского корпуса, затем резервной дивизиeй 9 армейского корпуса, а в 1858 году произведен в генерал-лейтенанты и назначен начальником резервной дивизии 2 армейского корпуса. В 1867 г. Бабкин командовал 25 пехотной дивизией, в 1864 г. зачислен в запас, в июле 1869 г. назначен бобруйским комендантом, а четыре года спустя зачислен членом Александровского комитета о раненых. Николай Данилович командир гарнизонного батальона, (1819-1887) генерал-лейтенант. Гоф-фурьер Д. Г. Бабкин был, по общему признанию, очень красив, на 12 лет моложе своей хозяйки, и она захотела иметь от него детей. В 1795 году она родила дочь Анну, которая немного утешила ее в первой потере ребенка (что может быть хуже для матери), трехлетней дочери Ольги. Анна была очень хорошенькой, но родившийся в следующем, 1796 году мальчик богатырского сложения был еще красивее. Его назвали Николаем, и мать не могла на него нарадоваться, в первый раз у нее не отобрали сына, хотя свекровь уже присматривалась к чудо-ребенку и описывала любовно его в письмах. Она не успела его отобрать. К 1796 году Екатерина II уже женила старших внуков на прекрасных немецких принцессах и ждала правнуков. Она давно уже увезла из Павловска в Царское Село трех внучек - Александру, Елену и Марию, любовалась ими и искала достойных женихов. Старшую она решила выдать замуж за шведского наследника престола Густава IV, этим самым осуществив свою давнишнюю мечту детей. Но главным своим предназначением она почитала свои обязанности матери. «Она пользовалась большим почтением и любовью своих детей, вспоминают современники. У нее отняли всех детей, рожденных от Павла, особенно далека она была от сыновей. В прошлом году она родила от любимого человека дочь, в этом - 1796 году - сына, нареченного Николаем. Дети любви всегда похожи на того, к кому питаешь страсть. Какой красивый и здоровый ребенок Николай, как много чувств вкладывает Мария Федоровна в заботу о нем! Этого сына у нее не отнимут, и она уверена, что именно ему принадлежит великое будущее». Анджолина Бозио и князь Алексей Орлов (1830-1859)В Санкт-Петербурге с огромным успехом гастролировала итальянская оперная певица Анджолина Бозио. То, что произошло после 20 октября 1856 года, недостаточно описать словами: успех, триумф, фурор. Это было какое-то безумство, перешедшее во всенародную любовь. Впервые была исполнена «Травиата», где Анджолина Бозио спела Виолетту. Это роль стала ее высшим достижением. Она угасала. Бюллетени о ее болезни печатались в газетах, вывешивались на дверях дома на Невском, где она жила. Приходили посетители и расписывались в книге соболезнований. 12 апреля 1859 года ее хоронил, казалось, весь Петербург. «К выносу ее тела из дома Демидова в Католическую церковь собралась толпа, в том числе множество студентов, признательных покойной за устройство концертов в пользу недостаточных слушателей университета» - свидетельствует современник событий. Напуганный обер-полицмейстер Шувалов, опасаясь беспорядков, оцепил здание церкви полицейскими, что вызвало всеобщее возмущение. Однако опасения были напрасными. В скорбном молчании колесница с гробом и печальная процессия направились к Католическому кладбищу на Выборгской стороне близ Арсенала. У ее могилы сошедший с ума граф Алексей Федорович Орлов, поклонник ее таланта, ползал в беспамятстве по земле. На его средства был сооружен красивый памятник (ныне, после ликвидации в 1930-е годы этого кладбища, прах покоится в Некрополе мастеров искусств Александро-Невской лавры): Ставропольский помещик князь Орлов Алексей Федорович (1786-1861) внебрачный сын графа Ф.Г. Орлова, начальное образование получив дома, учился в пансионе аббата Николя. В 1801 поступил служить в Коллегию иностранных дел. В 1804 перешел на военную службу в лейб-гвардии Гусарский полк и участвовал в войнах 1805-1807. Отличился в сражении под Аустерлицем и был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость». В лейб-гвардии Конном полку прошел Отечественную войну 1812 (при Бородино получил 7 ран). Заграничный поход русской армии Орлов завершил в Париже флигель-адъютантом Александра I . В 1817 был произведен в генерал-майоры. В 1819 - командир лейб-гвардии Конного полка, с которым участвовал в подавлении восстания 14 декабря 1825. Орлов, командуя конной гвардией, лично ходил на каре восставших. За участие в подавлении восстания на Сенатской площади Николай I уже на следующий день наградил его графским титулом. Известно, что многочисленные просьбы за декабристов император игнорировал. Исключение было сделано лишь для Алексея Орлова. За прощение своего брата Михаила Алексей пообещал посвятить всю свою жизнь государю. Результатом заступничества брата стала ссылка Михаила в родовое имение в Калужской губернии, где он жил под надзором полиции, а весной 1831 года ему даже разрешили поселиться в Москве. Алексей Федорович сдержал обещание: всю жизнь он преданно служил Николаю I, который на смертном одре поручил наследника заботам и опеке ближайшего друга. Заслужил графский титул и с этого времени занял одно из первых мест среди приближенных Николая I. В 1836 - член Государственного совета. В 1844-1856 стал преемником умершего Х. Бенкендорфа на посту шефа жандармов и начальника III отделения. В 1828-1856 успешно выполнял дипломатические миссии, проявив понимание поставленных задач и находчивость. В 1856 г. стал князем, председателем Государственного совета и Комитета министров. Князь Орлов был женат на Ольге Александровне Жеребцовой (1807-1852 или 1880), внучке О.А. Жеребцовой, родной сестре Платона Зубова, последнего фаворита Екатерины II, ставропольского помещика. И брат, и сестра были участниками заговора против императора Павла I. Вернемся в теме нашего разговора – итальянской певице Бозио. Во второй части стихотворения «О погоде» Н. Некрасов написал о ней такие строки: Вспомним Бозио. Чванный Петрополь Не жалел ничего для нее. Но напрасно ты кутала в соболь Соловьиное горло свое. Дочь Италии! С русским морозом Трудно сладить полуденным розам Перед силой его роковой Ты поникла челом идеальным. И лежишь ты в отчизне чужой На кладбище пустом и печальном. Это имя - Бозио - не давало покоя князю Орлову. Чувствительный к красотам итальянского языка, к музыке, он воспринимал само ее имя как музыку. Оно преследовало его. Она была для него больше чем певица. Она стала доказательством красоты и мировой гармонии. Поклонник таланта певицы, Орлов не был донжуаном или дамским угодником, но голос итальянки приводил его в восторженный трепет. Сама Бозио, ее жизнь, особенно до приезда в Россию известна мало. Заполним этот пробел. Анджолина Бозио родилась 28 августа 1830 года в итальянском городе Турине, в семье актера. Уже в 10-летнем возрасте она начала обучаться пению в Милане у Венчеслао Каттанео. Дебют певицы состоялся в июле 1846 года в Королевском театре Милана (Teatro Reale), где она исполнила партию Лукреции в опере Верди «Двое Фоскари». Вскоре Анджолина стала выступать в более известном миланском театре «Каркано», соперничавшим с самим «Ла Скала» и ставшим знаменитым благодаря мировым премьерам «Анны Болейн» Доницетти (1830) и «Сомнамбулы» Беллини (1831). Затем певицу стали приглашать и на другие сцены. Она пела в Вероне, Мадриде, Копенгагене. Наконец, в 1848 году она впервые вышла на подмостки парижской «Гранд опера» («Двое Фоскари»). Именно парижская сцена немного позже принесла ей громкую славу. Но пока молодая певица отправляется в поисках успеха в Америку, путь в которую для итальянской оперы проторил 25 лет назад со своим семейством великий Мануэль Гарсиа-старший, и которого в нью-йоркском порту встречал знаменитый моцартовский либреттист Лоренцо да Понте. Нью-Йорк, Филадельфия, Бостон, Гавана - широка была география этих гастролей. В 1850 Бозио пела в Нью-Йорке в труппе Гаванской итальянской оперной компании. Спектакли проходили в театре «Niblo's Garden», построенном в 1828 году Уильямом Нибло. Здесь певица участвовала в американской премьере оперы «Макбет» Верди (партия Леди Макбет). В 1851 Анджолина возвращается в Европу. В том же году выходит замуж за некоего грека с колоритной фамилией Ксиндавелонис. Весьма важным для ее карьеры стал 1852 год. Она дебютирует в лондонском «Ковент-Гардене» в партии Адины («Любовный напиток» Доницетти). Успех усилился, когда Анджолина блестяще выступила в партии Эльвиры в «Пуританах» Беллини, которую до нее здесь исполняла любимица местной публики и королевы Виктории Джулия Гризи. Триумфальной стала для Бозио зима 1952-1853 года, когда она вновь появилась в Париже, где тогда блистала певица Фредерика Крювель (1826-1907), выступавшая под именем Софии Крувелли, вошедшая в историю оперы как первая исполнительница партии Елены в «Сицилийской вечерне» Верди (1855). Анджолине удалось стать достойной соперницей немецкой примадонны, блестяще выступив в заглавной партии во французской премьере оперы Верди «Луиза Миллер». Но певицу уже снова ждали в Лондоне. 14 мая 1953 года она спела Джильду в английской премьере «Риголетто». Среди других партий, исполненных Бозио в этот период - заглавные роли в операх «Йессонда» Шпора и «Матильда ди Шабран» Россини. В 1855 итальянская примадонна (теперь ее уже так можно было называть) еще раз гастролировала в Париже. И вот наступила осень 1855 года, время первого появления Бозио в России. В этот период на петербургской сцене в Итальянской опере блистали Л. Лаблаш (1794-1858), Э. Тамберлик (1820-1889), Э. Кальцолари (1823-1888), А. Де Бассини (1819-1881). Что касается примадонн столичной сцены, то предшественницами Бозио были хорошо нам знакомая Полина Виардо-Гарсиа (1821-1910) и менее известная ныне, но пользовавшаяся большой популярностью в то время, француженка А. Де Лагранж (1824-1905), обладавшая несколько холодноватой, но весьма виртуозной манерой пения. Приезда Бозио ожидали с интересом (уже была известна ее популярность в Европе), но спокойно. Дебют в партии Джильды был встречен одобрительно, но без особого восторга. Среди первых откликов в прессе характерно мнение Ростислава (Ф. Толстой) в «Северной пчеле»: «Голос Бозио - чистый сопрано, необычайно приятный, в особенности в средних звуках: верхний регистр чист, верен, хотя и не слишком силен, но одарен некоторою звучностью, не лишенною выразительности». Однако уже вскоре обозреватель Раевский констатирует: «Первый дебют Бозио был успешный, но любимицею публики она стала после исполнения партии Леоноры в «Трубадуре», впервые представленного петербургской публике. Спектакль, в котором наряду с Бозио пели Тамберлик, невестка Лаблаша Де Мерик-Лаблаш (1830-1901) и Де Бассини, произвел большое впечатление, особенно блистательный дуэт Тамберлик-Бозио. К этому времени певица уже успела выступить в «Пуританах», «Дон Паскуале» Доницетти (Норина), «Севильском цирюльнике» (Розина) и ряде других партий. Характерно мнение И. Тургенева, скептически относившегося к выступлениям итальянской труппы 50-х годов (он кроме Полины тогда почти никого не замечал). Даже он отмечал в письмах к своей пассии в декабре 1855 года мастерство Бозио в «Трубадуре». В 1856 в театральной жизни Российской империи произошло одно важное событие. Был восстановлен после пожара 1853 года московский Большой театр. Торжественное открытие театра состоялось 20 августа, и было приурочено к коронационным торжествам в Москве по случаю восшествия на престол Александра II. Сюда в полном составе прибыла из Петербурга итальянская труппа. В переполненном зале в присутствии Царской семьи был дан спектакль «Пуритане» с участием Бозио, Кальцолари, Лаблаша и Де Бассини. Затем труппа еще в течение месяца выступала в Москве, дав более 20 спектаклей. Все они пользовались неизменным успехом и способствовали росту популярности Бозио. Именно игра Бозио вдохновила Тургенева на замечательный эпизод в романе «Накануне» (1859), когда Инсаров и Елена присутствуют на спектакле «Травиаты» в Венеции (городе, где состоялась мировая премьера оперы). Несомненно, он создан также и под впечатлением смерти певицы, о которой он упоминал в письме Гончарову: «Сегодня узнал о смерти Бозио и очень пожалел о ней. Я видел ее в день ее последнего представления: она играла «Травиату»; не думала она тогда, разыгрывая умирающую, что ей вскоре придется исполнить эту роль не в шутку. Прах, и тлен, и ложь - все земное». До ее трагической смерти было еще два с лишним года. А пока: восторженное поклонение, светская жизнь, концерты при дворе и в студенческой среде, благотворительная деятельность и светские салоны. Жизнь летела безмятежно. Новые роли покоряли слушателей. Кто только из деятелей русской культуры не восхищался Бозио. Здесь и суровый Серов, не переносивший Верди, и Одоевский, и Чернышевский. В романе «Что делать» в третьем сне Веры Павловны есть любопытный эпизод. Вера Павловна недовольна, что Кирсанов не достал билета на «Травиату». «Будто не знает, что когда поет Бозио, то нельзя в 11 часов достать билетов». Далее перед взором героини возникает загадочная гостья. Ей кажется, что это певица, и хочется с ней познакомиться, чтобы та спела что-нибудь для нее. Но тут же возникают опасения: «Разве она станет петь для меня? Ведь она должна беречь свой голос». И вдруг Вера Павловна «слышит» голос певицы на русском языке. «А когда это Бозио успела выучиться по-русски? И как чисто она произносит». Кстати, деталь эта подмечена верно. Бозио умела петь по-русски. В сцене урока пения в «Цирюльнике» она часто исполняла вставной номер - что-нибудь из русских песен или романсов (в одной из рецензий указываются песни Варламова). Возвращаясь к эпизоду из Чернышевского, можно сделать вывод, что писателем был чутко описан тот восторг, который испытывали перед искусством примадонны многие, если уж образ певицы проникал даже в подсознание. Еще два сезона выступала в России Бозио. Поклонник знаменитой певицы князь Алексей Федорович Орлов из города в город следовал за ней, довольствуясь своим положением. Наступил 1859 год. Во время Великого поста, когда спектаклей не было, певица отправилась в Москву, чтобы дать несколько концертов. На обратной дороге она простудилась и заболела воспалением легких. Болезнь оказалась роковой, и через три недели Анджолины не стало. На смерть Бозио отозвались многие. Большинство искренне скорбело по несчастной. Но были и другие. Любопытен желчный и циничный пассаж небезызвестной А. Панаевой, которая в своих воспоминаниях раскрывает иные стороны жизни тогдашнего общества. Вот что пишет мемуаристка: «Итальянская певица Бозио даже поплатилась жизнью за свою скупость. Она производила большой фурор в итальянской опере; ей также подносили ценные подарки. Князь Орлов влюбился в нее и вел себя как мальчишка. Бозио кокетливо ему улыбалась». Певица была любима князем Орловым глубоко и страстно. Преклонение перед ее талантом достигало такой силы, что часто во время ее концерта или в ходе постановки оперы он не выдерживал, начинал жестикулировать. Орлов демонстрировал ей свою любовь и верность, дарил драгоценности. Бриллианты, как поцелуи, каждый из них, словно ветерок из прошлого, память о встречах, улыбках и лице горячего поклонника. Так и не став возлюбленным оперной знаменитости, но, не в силах что-либо изменить, князь продолжал ее безумно любить. Не будучи вовсе музыкальным, князь всегда носил неизгладимое впечатление от её голоса, который при превосходной игре очаровывал всех, кто только её знал. У неё были чудные чёрные волосы, умные бархатные чёрные глаза и матовый цвет лица. Рот её был яркий и чувственный. Когда она начинала петь, она буквально вдохновлялась, являясь такою красавицею могучею, такой актрисой, что театр дрожал от рукоплесканий и браво. Цветы сыпались на сцену, и в этом восторженном всеобщем шуме царица сцены скрывалась за падающим занавесом. Интересен и другой факт, приводимый бывшей возлюбленной Некрасова: «После смерти Бозио ее супруг сделал выгодную аферу, распродав все ее вещи по дорогой цене. Князь Орлов купил наиболее ценные и памятные для него фотографии певицы. И до, и после Бозио в России выступали знаменитые примадонны. Паста и Зонтаг, Патти и Ван Зандт, перечень имен можно продолжать. Многие из них заняли в мировой истории оперы более почетное место, нежели наша героиня. Так что нам до нее?.. Почему мы вспоминаем о ней?.. Да о ней ли?.. Или о «красивой» смерти, превратившейся в заключительный акт оперы, либретто которой - жизнь? Разум некогда храброго полководца и искусного дипломата не выдержал утраты любимой и обожаемой женщины. Орлов сошел с ума после ее похорон. Как это у Тургенева? - «Прах, и тлен, и ложь - все земное» Софья Николаевна Чиркова-Давыдова Село Верхняя Маза (Покровское) Ставропольского уезда связано с именем поэта-партизана, героя войны 1812 года Дениса Васильевича Давыдова. О прадеде Дениса Давыдова, полковнике Василии Васильевиче Давыдове, известно лишь, что владел он землями в Московской и Орловской губерниях. Дед поэта - Денис Васильевич считался весьма просвещенным человеком, был знаком с Ломоносовым. Брат отца - Лев Денисович (1743 -1801) дослужился до генерал-майора, был женат на племяннице светлейшего князя Г.А. Потемкина - Е.Н. Самойловой, Раевской по первому мужу. Чина генерал-майора удостоились и шестеро из семерых родных и двоюродных братьев Дениса Давыдова (все участники войны 1812 года и заграничных походов): Евдоким и Лев Васильевичи; Александр и Петр Львовичи Давыдовы; Алексей Петрович Ермолов (в 1820-1829 гг. командующий Кавказской армией, сын тетушки Марии Денисовны) и сводный двоюродный брат Николай Николаевич Раевский (в войне с Наполеоном показал чудеса храбрости под Бородино и Смоленском). Один из двоюродных братьев Дениса Давыдова, Василий Львович, дослужился до полковника. Карьера его оборвалась в декабре 1825 года, как член Северного общества он попал в сибирскую ссылку. Четверо из сыновей Дениса Давыдова по примеру отца тоже связали свою жизнь с армией. Наибольших чинов по службе достиг его младший сын, генерал-майор Вадим Денисович Давыдов (1832 -1881). Он был участником военных действий на Кавказе, состоял начальником штаба пехотной дивизии, командовал пехотным полком и пехотной бригадой. Одним из последних владельцев имения был внук поэта Николай Николаевич Давыдов. Здесь, в Мазе, родился и правнук поэта, которого крестили в Покровской церкви в 1897 году. Одним из наследников Верхней Мазы стал его сын отставной гвардейский штабс-капитан Николай Денисович Давыдов (1825-1885). Из 55 лет, отпущенных Денису Васильевичу, 20 лет рядом с ним была, жена Софья Николаевна Чиркова, хранительница домашнего очага, врачевательница физических и душевных ран поэта, любящая и строгая мать девятерых детей (Давыдовы имели 5 сыновей и 4 дочерей). Софья Николаевна родилась в семье генерал-майора Николая Александровича Чиркова и Елизаветы Петровны, в девичестве Татищевой (дочери масона Н.А. Татищева, внучке генерала-полицмейстера А.Д. Татищева). В 1819 году Д.В. Давыдов женился на Софье Николаевне, за ней было дано в приданое имение при селе Верхняя Маза Сызранского уезда Симбирской губернии. Весной 1820-го года, находясь в долгосрочном отпуске, Денис Васильевич выбрался в Верхнюю Мазу, находившуюся под управлением тещи Елизаветы Васильевны Чирковой. Здесь, в раздольном степном краю, он вволю поохотился и выкроил время для отделки рукописи книги «Опыт теории партизанского движениям, которая вышла в свет в сентябре 1821 года. Только в 1827 году он смог снова побывать в Поволжье. Погода на сей раз оказалась не вполне благоприятной для охоты. С таким деловым настроением Денис Васильевич вместе с Софьей Николаевной, сыновьями Василием, Николаем, Денисом, Ахиллом и дочерьми Софьей, Юлией и Екатериной летом 1829 года переезжает в село Верхняя Маза. Отсюда он совершает вылазки и на охоту, и в Заволжье - Бугульминский и Бузулукский уезды - для осмотра недвижимого имения жены. Денис Васильевич Давыдов считался крупным землевладельцем. Его имения находились в Московской, Орловской, Саратовской и Санкт-Петербургской губерниях. В приданое за женой Софьей Николаевной Чирковой он получил село Верхняя Маза в Ставропольском уезде Симбирской губернии. «Из Нижней в Верхнюю Мазу дорога идет сначала по узкой долине, далее скат, отлого спускающийся; почва глинистая, не видно ни травы, ни хлебов. Верхняя Маза бедна постройками. Нельзя думать, глядя на ветхие избы, чтобы крестьяне жили богато. Проулки встречаются нечасто. В селении речка Мазка и колодцы, вода в колодцах солоноватая. Недоимок нет. Крестьяне топят кизяки, не покупая леса». Как видим, ничего особенного. Возле дома был пруд правильной четырехугольной формы в окружении огромных деревьев. При доме был заложен парк и сад, где росли цветы, семена которых хозяева выписали из Москвы и Петербурга. Была и прекрасная оранжерея, там выращивались абрикосы, персики, грецкие орехи, столь редкостные этих местах. Здесь Давыдов с присущей ему горячностью занимался обустройством усадьбы, разведением скаковых лошадей и мериносов. Отсюда подрастающие дети уезжали учиться в столицу. Разрушительная волна времени не сохранила усадьбу. Но неподвластными людям осталась обширная равнина, тихая река, поэтическая натура, вдохновлявшая когда-то поэта. Из-за обширных земельных угодий (более 14 тысяч десятин земли), удельное ведомство соглашалось приобрести Мазу и после пожара. Но для Софьи Николаевны этот вопрос был закрыт навсегда. При разделе имений между сыновьями она поставила условие, отмеченное в решении Симбирской палаты гражданского суда за 1865: при её жизни сыновья не имели права ни продать, ни заложить Верхнемазинское имение. Какова же судьба Верхней Мазы после 1839 года. В начале 40-х годов X1X века Департамент уделов через Симбирскую удельную контору начинает активно обращаться к Софье Давыдовой с предложением купить Верхнемазинское имение в удел. К 1846 г. Софью Николаевну удалось склонить к продаже, чему способствовали и финансовые затруднения. Уже готовились документы для оформления будущей сделки. В ноябре 1846 управляющий имением А.И. Соболев составил опись крестьянских и дворовых людей, подготовил земельные планы к межевым книгам, но Софья Николаевна медлила с принятием окончательного решения. Слишком крепко была связана судьба мужа и её самой с Мазой. Божьему провидению угодно было сохранить Верхнюю Мазу родовым поместьем Давыдовых плоть до 1917 года. Из-за обширных земельных угодий (более 14 тысяч десятин земли), удельное ведомство соглашалось приобрести Мазу и после пожара. Но для Софьи Николаевны этот вопрос был закрыт навсегда. При разделе имений между сыновьями она поставила условие, отмеченное в решении Симбирской палаты гражданского суда за 1865: при её жизни сыновья не имели права ни продать, ни заложить Верхнемазинское имение. Одним из последних владельцев имения был внук поэта Николай Николаевич Давыдов. Здесь, в Мазе, родился и правнук поэта, которого крестили в Покровской церкви в 1897 году. В Симбирске у Давыдовых было несколько домов. Один деревянный, доставшийся Софье Петровне в наследство от Бестужевых, стоял на улице Московской рядом с домом Гончаровых. Он сгорел в пожаре 1864 года. Другой дом - двухэтажный деревянный на каменном фундаменте - Н.Д. Давыдов выстроил вскоре после пожара на углу улиц Большая Саратовская и Покровская. Но жили Давыдовы в нем недолго. В 1868 году связи с отъездом в Саратов они продали этот дом. В письме графу Ф.И. Толстому Денис Давыдов описывает своё житьё в симбирском имении Верхняя Маза: «Посуди: жена и полдюжины детей, соседи весьма отдаленные, занятия литературные, охота псовая и ястребиная – другого завтрака нет, другого жаркого нет, как дупеля, облитые жиром... Потом свежие осетры и стерляди, потом ужасные величиной и жиром перепелки, которых сам травлю ястребами до двадцати в один час на каждого ястреба». В письме к А.Д. Путятину от 10 октября 1838 г. Давыдов пишет: «Что касается до меня, то я только что отдохнул от вашего душного Петербурга. Наслаждаюсь моими необозримыми степями и дышу свободно. Скачу за волками, лисицами и зайцами, сломя голову, и успеваю в этих атаках порядочно. В ненастные дни сижу дома и кончаю переправляемый и совершенно переделываемый мной опыт действия для русской армии. Думаю его кончить к генварю и сдать в печать немедленно». За годы жизни в Верхней Мазе Давыдов написал свыше 20 стихотворений, в том числе такие, как «Гусарская исповедь», «Голодный пес», «Речка», «Валь», знаменитая «Современная песня», переработал «Опыт партизанского действия». Через год после свадьбы в июне1820 года Денис Васильевич впервые приехал в имение своей жены Софьи Николаевны. Он и предположить тогда не мог, что Верхняя Маза станет ему второй малой родиной. Образ жизни Давыдова в Верхней Мазе был строго размерен и неизменно определен. Вот что вспоминает об этом старший сын Давыдова Василий: «Вставал регулярно в три часа утра, зимою и летом. Садился писать, завтракал в девять часов при утреннем чае, гулял или, лучше сказать, производил усиленную ходьбу непременно столько-то верст по измеренному им неоднократно саду; обедал в три часа и засыпал в кресле на несколько минут в пылу самого живого разговора с усиленным храпом, продолжая давать ответы. Потом снова письменные занятия, и, наконец, вечером - шутки и разговоры, всегда оживленные и интересные за вечерним чаем, а в десять часов - покой. Вот жизнь его в последние годы; при этом самая умеренная пища. Но зато повсюду и всегда его сопровождала трубочка, которую он набивал сам и курил целый день, несмотря на свои недуги, кашель и удушье». Основное же занятие - приведение в порядок военных записей и поэтические упражнения. Каждое новое издание стихов мазинского периода вызывало восторженные отзывы и увеличивало популярность Дениса Давыдова. Часто первым слушателем стихов был старший сын Василий. Вот как вспоминает он об этом: «Поэту всегда нужны слушатели, и я помню, что иногда при рождении поэтического детища он брал меня, 12-летнего мальчика, и с жаром читал мне свои стихи, которым я внимал с любовью, но столь же мало понимал их, как няня Пушкина». Мечтая в тишине продолжить работу над военными за писками, Денис Васильевич попытался вначале отстраниться от общения с соседями, от быта и забав. Но пылкий нрав не удержать в узде, и вот уже Давыдов ищет развлечений, покупает скаковых лошадей, борзых и гончих, устраивает охоты. С присущей горячностью хватается за устройство господского дома и имения, а долгие вечера посвящает сочинительству. Но в первый же приезд сюда Давыдов увлекся охотой - она была в тот год особенно удачна. Господский дом требовал капитального ремонта, поэтому пришлось заниматься и хозяйственными делами. Весной 1829 года, после долгих колебаний и сборов, семья Давыдовых перебралась в Симбирскую губернию. В 1832-1839 семья Дениса Васильевича почти безвыездно жила в Мазе. Денис Васильевич очень любил рыбную ловлю. Но речка Мазка глубока лишь в некоторых местах. Давыдов нанял крестьян, и они почистили русло речки, а также вырыли котлован под пруд, куда впоследствии были выпущены мальки 15 видов рыб. В посадке деревьев (это были ветлы) принимал участие и Денис Давыдов. Старожилы вспоминали такой случай: «Однажды в ночь у Давыдовых занемог слуга. Дело было осенью, за окном дождь, дороги размыты. Но Денис Васильевич посылает за фельдшером за 20 верст к соседу-помещику с просьбой одолжить медика на ночку». Этот фат подтверждается письмом самого Давыдова. По соседству с Мазой в деревне Бестужевка жил дядя декабриста Бестужева, помещик средней руки А.В. Бестужев. В его имении Репьевка часто бывал Давыдов, писал соседу письма. Вот отрывок из одного письма 1836 года, подчеркивающий отношение поэта к своим крепостным: «Позвольте, любезнейший Алексей Васильевич, принять в больницу вашу человека моего на несколько дней. Он человек хороший, для меня очень нужный, и которого мне не хотелось оставить здесь. Вы меня обяжете согласием на мою просьбу». Интересно еще одно воспоминание, записанное у Н.Б. Волкова: «Я родился, когда барином у нас был Николай Денисович... Но отец мой в дворовых мальчиках у самого Дениса Васильевича находился и всегда, бывало, добрым словом его вспоминал... Против соседних господ Денис Васильевич куда как справедливей был! Случится ежели пожар или недород произойдет он всегда поможет. Лошадей очень любил. Не только что своих, но и всяких. Бывало, ежели заметит, что у мужика лошадь справная, обязательно остановит. «Спасибо, - скажет, - что ты за лошадью хорошо ходишь, вот тебе полтина за усердие». А ежели кто плохо ухаживает, лучше на глаза ему не попадайся». Фамилия одного из домашних учителей, занимавшихся в Верхней Мазе со старшим, Василием, и другими детьми Давыдовых, известна - это эрудированный филолог Александр Иванович Банников. Личности других наставников неизвестны, но, скорее всего, их приглашали из губернского центра. Такое предположение напрашивается при анализе письма Дениса Васильевича к Софье Николаевне в Верхнюю Мазу, которое он отправил 13 января 1836 года: «Я выехал из Симбирска 6-го числа и 12-го к обеду приехал в Москву, были морозы и вьюги ужасные. Я решительно еду в Петербург в среду или в четверг 16 или 17-го. Слухи здесь, моя душа, что я назначен военным губернатором в Казань... меня очень беспокоят. Боюсь, если это правда, чтобы по назначению моему этого нового рода службы не осрамиться». Из письма видим, что утверждения некоторых исследователей, будто бы Денис Васильевич сам домогался этого поста, неверны. Но и слух о грядущем назначении генерал-лейтенанта Д. Давыдова Казанским военным губернатором оказался беспочвенным. Давыдов, не мешкая, поскакал в Москву, что было связано с занятиями старшего сына: Василий был пансионером гимназического учителя в Симбирске. Рядом находилась усадьба Петра Александровича Бестужева, женатого па сестре поэта Языкова Прасковье Михайловне. У него подрастала дочь Софья (1831 -1877). Зимой 1849 года родители повезли ее в Москву на ярмарку невест. Остановились у тетушки Елизаветы Михайловны Хомяковой. В ее доме часто собирались литераторы, издатели, художники, представители богемы. Молоденькую и хорошенькую Софью заметили сразу. За зиму она получила три предложения руки и сердца. Особенно настойчив был Константин Сергеевич Аксаков, сын известного писателя, симбирский помещик. Он и сам был уже известен как поэт и журналист. Бестужевы обещали подумать, но в апреле перед отъездом в именье, отказали Аксакову, объяснив отказ молодостью невесты. А в 1853 году отдали ее замуж за сына своего друга и соседа - Николая Денисовича Давыдова. Их семья, в которой было пятеро детей (Петр, Александр, Николай, Мария и Софья), жила то в Верхней Мазе, то в Симбирске, то уезжала в Саратовскую губернию, где у них было второе имение в Хвалынском уезде. В 1877 году умерла Софья Петровна, ее похоронили в Верхней Мазе. Николай Денисович пережил супругу на восемь лет, умер он в Петербурге. Их подросшие дети обосновались в Верхней Мазе. Обзавелся своей семьей, женившись на дочери Новоспасского помещика шталмейстера Императорского Двора А.С. Амбразанцева-Нечаева Александре Алексеевне, гвардии ротмистр Николай Николаевич Давыдов (р. 1860 г.). Неподалеку от Мазы на хуторе Вязовый вскоре появилась отдельная усадьба их сестры Софьи Николаевны (р. 1862 г.), где она поселилась вместе с мужем поручиком лейб-гвардии уланского полка Владимиром Александровичем Буторовым (р. 1859). В 1860 году Александра Ильинична Чайковская, сестра великого композитора, вышла замуж за Льва Васильевича Давыдова, сына декабриста В.Л. Давыдова, и через год молодые супруги поселились в Чигиринском уезде Киевской губернии в имении Каменка. Это имение принадлежало братьям Льва Васильевича, а он был его управляющим. В гости к сестре Чайковский впервые приехал в 1865 году, и с тех пор Каменка становится одним из самых излюбленных его мест для отдыха и работы. В дружном многочисленном семействе Давыдовых он находил уют и покой, заботу и душевное участие. Здесь был его дом, его семья. Чайковский очень любил Александру Ильиничну, называя ее «безупречной, чудной женщиной». Она была лишь на год моложе брата и в детстве делила с ним все радости и печали, была посвящена во все его занятия и мечты. Сын Александры Ильиничны Ю.Л. Давыдов вспоминал: «Она говорила, что, будучи совсем еще маленькой, считала лучшими минутами, когда, забравшись с ногами на кресло и свернувшись калачиком, слушала, как Петя импровизировал... Свое убеждение в гениальности Петра Ильича Александра Ильинична сумела внушить своему мужу, его матери, сестрам и, конечно, своим детям... Для нее муж, дети и брат Петр были самыми дорогими существами, и невозможно сказать, кого она любила больше...» «Сестра моя вместе со своим мужем составляют живое опровержение того мнения, что безусловно счастливых браков нет, - писал композитор. – Они живут в таком абсолютном единении двух душ, что между ними разлад немыслим даже в мелочах. Их счастье до того совершенно, что иногда делается страшно за них. А что, если судьба приготовит им один из тех сюрпризов, которые иногда падают как снег на голову в виде болезни, смерти. Как бы то ни было, но созерцание этого ничем не нарушаемого и прочного счастья, - весьма благотворно действует на человека, недовольного жизнь» А.И. Давыдовой Чайковский посвятил «Вальс-скерцо». Весной в Верхнюю Мазу пришло письмо давнего знакомого поэта - Алексея Николаевича Бахметева с рассказом о новостях литературной жизни Москвы и с приглашением погостить у него летом. Денис Васильевич в ответном письме от 14 апреля, повествуя о своей жизни в глуши, подчеркнул, что подписался на множество журналов: «Хочется знать, что в мире делается. Приближение к Саратову холеры, начавшейся в Астрахани, круто изменило жизнь Дениса Васильевича. Из писем Давыдова к Пушкину видно, что и в захолустной Верхней Мазе он был в курсе важнейших событий в общественной и культурной жизни. Так, в письме к Пушкину от 23 ноября 1835 года выразил сожаление, что генерал-цензор А.И. Михайловский-Данилевский «отсекает без всякого основания целые периоды» от его статей. Давыдов высказал замечание об «Описании Отечественной войны 1812 года» самого Михайловского-Данилевского: «Ну, неужели нельзя хвалить русских без порицания Наполеона?.. Это все выходки Данилевского. Для чего? Он оттого похож на тех французов, которые при вступлении нашем в Париж, повязав веревку на шею. Денис Васильевич, в числе ближайших друзей Пушкина, был гостем «мальчишника», на котором Александр Сергеевич прощался с холостяцкой жизнью. Здесь были: П. Нащокин, П. Вяземский, Е. Баратынский, И. Киреевский и П. Языков - сосед по симбирскому имению, перед поэтическим талантом которого он преклонялся. В свою очередь, Н. Языков, сообщая родным в Симбирск об участии в пушкинском «мальчишнике», отозвался о Денисе Васильевиче как о человеке «чрезвычайно достойном и любопытном во всех отношениях». Весной 1832 года оба поэта оказались в Симбирском крае. Денис Васильевич из Верхней Мазы спешит поделиться этой новостью с П. Вяземским: «Скоро моим соседом будет Языков. Он и теперь в своей деревне (Языкове) за 150 верст отсюда. А на днях, как меня уверяли, переедет на некоторое время к сестре своей, которая за Бестужевым, живущим от меня в 18 верстах». Н. Языков действительно будет наведываться в село Репьевка к сестре Прасковье и ее мужу Петру Александровичу Бестужеву. Но ряд обстоятельств помешали друзьям-поэтам встретиться в то время в Репьевке или в Верхней Мазе. Николай Языков, высылая 18 апреля 1833 года в Верхнюю Мазу томик своих стихотворений, сопроводил его поэтическим посланием. Это теплое признание глубоко растрогало Дениса Васильевича, и он, не медля ни часу, 23 апреля 1833 года шлет Языкову благодарственное письмо, в котором говорит, что его некоторые стихи возил на войны за пазухой, как ладанку, способную «возвышать душу и умножать бодрость духа и жажду к битвам и славе». Как сожалел воин-певец, что в сентябре, когда в Языкове два дня гости Александр Пушкин, он охотился в заволжских степях! С досады Денис Васильевич попенял за несостоявшееся свидание самому Александру Сергеевичу 4 апреля 1834 года: «Я не успел проехать Симбирск, как ты туда явился и, что всего досаднее, я возвращался из того края, в который ты ехал (Оренбуржье) и где я мог бы тебе указать на разные лица, от которых ты мог получить бумаги и сведения, тебе нужные. После того ты был у Языкова, и я не знал о том! Неужели ты думаешь, чтобы я усидел дома и не прилетел бы обнять тебя. Знаешь ли, что струны сердца моего опять прозвучали? На днях я написал много стихов, так и брызгало ими». Не без влияния Давыдова, проходившего курс лечения у гомеопата Петерсона в Пензе, туда же в июле 1835 года приезжал на лечение Николай Языков, чье здоровье к этому времени резко ухудшилось. В городе на Суре Николай Михайлович прочел в «Библиотеке для чтения» остроумно и смело написанные мемуары Дениса Давыдова. Свое уважение к таланту военного писателя и любовь к прославленному герою он выразил в новом послании к нему, в котором необычайно живо воссоздал картины славного прошлого: как Суворов предсказал 9-летнему Денису славное ратное будущее, как «боец чернокудрявый, с белым локоном на лбу» воевал на Дунае, Буге и Пруте, о смелых налетах на французские войска во время их отступления от Москвы на запад. Поистине пророчески прозвучали слова послания Н. Языкова: Не умрет твой стих могучий Упоительный, кипучий, И воинственно-летучий, И разгульно-удалой. В письме от 13 ноября из Верхней Мазы к Николаю Михайловичу Давыдов вновь благодарно отозвался о послании: «Ваша лирическая песнь ко мне свела с ума всех тех, которые понимают поэзию». Поэт страстно мечтал навестить Николая Языкова, но его собственные недуги (ревматизм, астма) препятствовали этому. бронзовой статуи великого человека тащили се с вершины колонны на мостовую».
Нина родилась в семье владельца Жигулевских известковых заводов Георгия Сергеевича Ванюшина (1863-1928). Он купил Жигулевское имение с каменоломнями в с. Ширяево в 1900 г. До 1899 г. Г.С. Ванюшин, бывший родом из Уральска, занимался хлебной, мануфактурной и винной торговлей. Георгий Сергеевич выстроил в Ширяево три известковых, алебастровый и механический для обработки камня заводы. Семья Ванюшина жила в Ширяево, где был выстроен дом с садом и фонтаном, теплицей и хозяйственными службами. На пруду была устроена купальня, в селе открыта школа и больница. У Нины была старшая сестра Татьяна и брат-погодок Александр. Ее мать Валентина Александровна была родом из купеческого сословия Уральска. В 1914 г. семья перебралась в Москву в дом № 6 в Кривоникольском переулке в районе Нового Арбата. Нина и Татьяна окончили курсы сестер милосердия. В 1914-1917 г. Нина и Татьяна Ванюшины работали сестрами милосердия в главном военном госпитале в Москве на Волхонке,12. Именно там Нина Георгиевна познакомила со своим будущим мужем Петром Васильевичем Мандрыка (1884-1943). П.В. Мандрыка в чине штабс-капитана служил в военно-санитарном поезде № 86 младшим ординатором, а начальником поезда был врач А.Ф. Акопенко, его жена Любовь Евграфовна руководила медсестрами. Нина Георгиевна Ванюшина вспоминала: «Однажды, в мое дежурство, когда все перевязки были сделаны, я сидела одна. Вошла Любовь Евграфовна в сопровождении молодого военного врача, позвякивающего на ходу малиновым звоном блестящих шпор. Мы были представлены друг другу. На обратном пути военно-санитарный поезд задерживался в Москве на один-два дня, и мой новый знакомый не упускал случая забежать в наш госпиталь, чтобы воспользоваться хирургической практикой. Любовь Евграфовна предложила ему удалить из плеча раненого пулю и несколько осколков. Руки Петра Васильевича бережно коснулись больного, уверенно взялись за инструмент, а разрез ткани был сделан таким ловким движением, что показался легким и ничего не стоящим делом. Весь 1915 г. Петр Васильевич продолжал работать в санитарном поезде, бывая в Москве наездами. Мы начали встречаться с ним в это время у Л.Е. Акопенко в Кривоарбатском переулке. Здесь был полный приятный отдых в серьезных разговорах и кусочках музыки, в пении и поэзии. Я увлекалась стихотворениями в прозе, Любовь Евграфовна недурно пела. Было у нас и трио: скрипка, виолончель, рояль. Настоящим праздником для меня был приезд с Украины бабушки Акопенко. Узнав, что я люблю танцевать, бабушка по целым вечерам играла мне мелодии старинных танцев, а главное – русскую, настоящую русскую, родную, безудержную, бесшабашную, ту самую, которую дожив до возраста, когда нужно кончать, я не могу слышать спокойно. Тогда же, вся охваченная порывом молодого неизведанного, но где-то подстерегающего меня счастья, сбросив легкие туфли, я носилась в одних чулках по огромной комнате, забыв все на свете. Мне не мешали, и часто я и бабушка забывали о времени. В один из таких вечеров, когда я, обняв милую старушку, отдыхал на маленькой скамейке у ее ног, слушая романсы, тихо вошел Петр Васильевич и сел около нас. Все стали просить его спеть, он скоро согласился и, взяв гитару, запел свою любимую песню, лукаво прищурив правый глаз. Это была песня «Ой, ты, дивчина, черные брови, карие очи». И так ласково и нежно звучал молодой красивый бас, что сердце мое начало учащенно биться, а когда песня кончилась, мне стало грустно при мысли, что где-то есть такая счастливица, которую легко и радостно понесет через жизнь этот милый родной хохол». 12 мая 1917 г. они поженились. В марте 1918 г. Жигулевские известковые заводы Ванюшина были национализированы, Георгий Сергеевич Ванюшин перебрался с семьей в Москву и служил в ВСНХ. Муж Нины Ванюшиной - П.В. Мандрыка в 1923 г. возглавил Центральный военный госпиталь. В семье Мандрыка было двое сыновей Алексей и Андрей и дочь Елена. Лето семья проводила в военном санатории в Болшево. В семье Мандрыка жил старший брат Нины Георгиевны – горный инженер Александр Георгиевич Ванюшин, который в начале 1930-х годов был репрессирован. П.В. Мандрыка с помощью М.И. Калинина освободил А.Г. Ванюшина из-под ареста. Неподалеку в Болшево снимала дачу старшая сестра Нины Ванюшиной - Татьяна Георгиевна с мужем и сыном Сашей. В ее семье проводили лето старшие Ванюшины – Георгий Сергеевич и Валентина Александровна. В семье Мандрыка жила и тетка Нины Георгиевны Ванюшиной – Серафима Семеновна Ключарева. В 1929 г. ей было под 80. Летом баба Сима оставалась в московской квартире, за ней присматривал кто-то из родственников. Однажды ей стало худо. Вызвали хирурга Чистова из клинического военного госпиталя, которым руководил П.В.Мандрыка. Чистов не приехал, баба Сима скончалась. Петр Васильевич Мандрыка уволил хирурга Чистова, не смотря на его заслуги. Дивизионный врач Петр Васильевич Мандрыка в 1916-1919 гг. был начальником госпиталя Всероссийского земского союза в Москве. С 1923 г. - начальником и главный хирург Московского военного госпиталя № 5 (ныне Центральный военный клинический госпиталь № 2 его имени). П.В. Мандрыка лечил Сталина, Фрунзе, С.С. Каменева, маршалов Тухачевского, Шапошникова, Буденного, Ворошилова, Хрулева. Петр Мандрыка родился в Самаре, после окончания университета получил личное дворянство. Его отец Алексей Васильевич Мандрыка (1840-1925) служил в молодости бухгалтером на сахарном заводе в Лебедянском уезде Харьковской губернии, затем жил в Харькове, где старшие его сыновья Нил и Петр получили высшее образование. Затем Алексей Васильевич Мандрыка был сослан в Бугульму Самарской губернии. В семье Алексея Васильевича и Марии Яковлевны (-1932) Мандрыка было 8 детей: Нил, Владимир, Александр, Михаил, Леонтий, Петр, Константин, Вера, бывшая замужем за В.И. Волковым и имевшая сына Касьяна. Нина Георгиевна Ванюшина-Мандрыка очень любила племянницу мужа, дочь Владимира Васильевича Мандрыки - Любу, которая жила в их семье и обучалась в училище имени Баумана, а затем вышла за Василия Алексеевича Мещерякова, жили они в г. Сланцы. Муж Нины Георгиевны Ванюшиной-Мандрыка скончался от обширного инфаркта в 1943 г. после возвращения военного госпиталя из эвакуации из Свердловска. Алексей Петрович Мандрыка – сын Нины Георгиевны Ванюшиной, историк науки и техники, после ранения на фронте, работал в Ленинградском отделе Института истории естествознания и техники АН СССР, был женат на дочери академика Р.А. Орбели - Русудан Рубеновне Орбели. Дочь и внучка генерала Д.Я. Соймонова: Аграфена Леонтьевна Апраксина и Елена Степановна Куракина. Один из основателей города Ставрополя бригадир Леонтий Яковлевич Соймонов был женат на Прасковье Андреевне Чаплиной, дочери дмитровского стольника Андрея Ивановича Чаплина. Дочь Соймонова Аграфена Леонтьевна (1719-1771), вышла замуж очень молодой, почти девочкой, за Степана Федоровича Апраксина (1702-1758), а в 1755 г. родилась ее старшая дочь, Елена. Аграфена Леонтьевна была пожалована в действительные статс-дамы Императрицей Елизаветой Петровной 26 октября 1756 г. Императрица Екатерина II писала о Соймоновой-Апраксиной: «Все шесть месяцев царствования Петра III я ни во что не вступалась, кроме похорон покойной Государыни. Я брала советы от старых дам, графини Марьи Андреевны Румянцевой, графини Анны Карловны Воронцовой, от фельдмаршальши Аграфены Леонтьевны Апраксиной». Муж Аграфены Леонтьевны генерал-фельдмаршал Апраксин, не будучи военным, был назначен главнокомандующим русской армией во время Семилетней войны, но даже победу при Гроссегерсдорфе (1757), одержанную благодаря мужеству русских солдат и офицеров, фактически обратил в неудачу, неорганизованно отведя армию за Неман. Е.П. Янькова вспоминала: «Он получал от своей дочери, княгини Куракиной, от зятя, князя Куракина, от друзей известия о здоровье императрицы, которое становилось все хуже и хуже. Фельдмаршал Апраксин, считая опасность более крайней, счел долгом отступить, чтобы приблизиться к границам России, предвидя, что если последует кончина императрицы, эта война сейчас же окончится». В конце 1757 Апраксина отстранили от командования, обвинили в измене и арестовали. Апраксина по распоряжению императрицы Елизаветы заключили в небольшом дворце близ Санкт-Петербурга у места, называемого Три Руки. Около трех лет томился он под судом и скончался внезапно 26 августа 1760 г. О его смерти сохранилось предание, будто императрица, недовольная медленным производством следствия, спросила: отчего так долго продолжается это дело. Ей отвечали, что фельдмаршал не признается ни в чем, и они не знают, что с ним делать. «Ну, так, - возразила государыня, - остается последнее средство, прекратить следствие и оправдать невинного». После этого разговора, на первом заседании следственной комиссии фельдмаршал по-прежнему утверждал свою невиновность. «Итак, - сказал один из членов, - остается нам теперь употребить последнее средство». Не успел он закончить, как вдруг апоплексический удар поверг Апраксина мертвым на землю. Следствие не выявило доказательств измены Апраксина. Он был похоронен в Петербурге на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Спустя время, потомки отнеслись к памяти полководца более благосклонно, чем современники. Аграфена Леонтьевна после падения мужа, вынуждена была оставить двор и по смерти его, в 1760 г., удалилась в свою подмосковную вотчину Ольгово. При восшествии на престол Петра III Апраксина получила позволенье вернуться в Петербург и заняла прежнее видное положение при дворе. Скончалась А. Л. Апраксина 28 октября 1771 г. и похоронена в Санкт-Петербурге, на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Е. П. Янькова рассказывает об Апраксиной, что, вследствие постоянных отлучек и походов мужа «всем заведовала его жена и, должно быть, она была скупенька; как понадобятся деньги, вот он и придет к ней: «Ну-ка, Леонтьевна, распоясывайся, расставайся с заветными, давай-ка денежек». По словам П.Ф. Карабанова, Аграфена Леонтьевна Апраксина «была одарена возвышенными и благородными чувствами». Она домовито распоряжалась и заведовала делами мужа, постоянно находившегося в походах, но при этом делала много добра. «А третья дочь генерала Степана Апраксина, умерла от оспы. Старшая становилась очень красивой ей было 13 лет, она вышла замуж за князя Куракина, второй было только шесть лет; она была тогда чахоточной, она потом вышла за Талызина». Внучка генерала Леонтия Соймонова, знаменитая по своим амурным похождениям, княгиня Елена Степановна Куракина (-1769) была невольной виновницей выхода указа 18 февраля 1762 г. о дворянских вольностях. Князь М.М. Щербатов в сочинении «О повреждении нравов в России» писал: «Княгиня Елена Степановна Куракина была приведена к императору Петру III, который, пытаясь скрыть от прежней своей любовницы Елизаветы Романовны Воронцовой, что он будет веселиться с новой возлюбленной, сказал секретарю Волкову в присутствии Воронцовой, что займется с ним ночью важным делом и распорядился написать указ. Волков написал манифест о вольности дворянства». Елена Степановна состояла в долгой и серьезной связи с Петром Ивановичем Шуваловым, с помощью которого она избавила своего отца от жестокого наказания. Елена Степановна особа была исключительно красивая - и нрава самого легкомысленного, «одна из отличных природных щеголих, темноволосая и белолицая, живая и остроумная красавица». Григорий Орлов, служил адъютантом генерала-фельдцейхмейстера графа Петра Шувалова. Миллионные доходы Шувалов имел не с пушечной пальбы, он был первым капиталистом России, монополизировавшим в стране торговлю рыбой, табаком и солью. В один из дней, обедая при дворе, Шувалов принес в Артиллерийскую контору громадный ананас со стола царицы, еще не ведая, что этот заморский фрукт, вроде бомбы, сейчас же взорвет его счастье и благополучие». Гришка, - сказал он адъютанту, - сам не съем и жене не дам попробовать. Хватай ананас и отнеси его, сам знаешь кому!» - «Знаю», - отвечал Орлов, очень догадливый. Этот ананас привел его в объятия княгини Елены Куракиной. «Куракина была слишком опытная дама, и она поздравила себя с находкой лука Купидона, постоянно натянутого». Шувалов встретил Орлова деловым вопросом: «А что моя душенька? Довольна ли ананасом?» - «Еще как! Велела поскорее другой присылать». Своего успеха у женщин Орлов не скрывал. «Да нет же таких дураков, - говорил он, - чтобы получили орден и таскали его в кармане». Он афишировал княгиню Куракину, не заботясь о том, что скажет генерал-фельдцейхмейстер. Орлов сделался сейчас же соперником своего начальника и победил его. Юный адъютант был молод, красив и силен. В нем уже замечались зачатки твердого и своеобразного характера, который вполне определился впоследствии и который с того времени он начал смело выказывать. Граф Петр требовал прекращения свиданий с Куракиной. Орлов не желал давать подобного обещания. На него одели оковы, но и это не могло сломить его упорства. В наказание за строптивость его отправили на войну с Германией. Этим он обратил на себя всеобщее внимание, в том числе и Екатерины. Но он чуть было не расплатился дорого за свою победу. Шувалов не был человеком, способным простить подобную обиду. Однако вера Орлова в свою счастливую звезду и на этот раз не обманула его: Шувалов скончался, не успев отомстить. Муж Елены Степановны Куракиной, князь Борис Александрович Куракин был генерал-лейтенантом, сенатором, кавалером св. Александра Невского. Артистки, певицы были возлюбленными сластолюбивого князя Александра Борисовича Куракина († 1818 г.), у которого, если верить А. М. Тургеневу, было до семидесяти побочных детей. На 31 году от роду князь Куракин постригся в монахи. После кончины Елены Степановны ее сыновья поставили на ее могиле надгробие работы скульптора Мартоса. Скульптура изображала склоненную женщину, рыдающую на могиле умершей княгини. На подножии обнимаются и плачут сыновья покойной. Все проникнуто горем, трагедией осени.
жүктеу/скачать 1.97 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|