Теории информационного общества. 2000. (Уэбстер Ф.) Часть 1

68

тельной части тех, кто занят в сфере услуг, направлена на повышение эффективности производства товаров.

Гершуни и Майлз согласны, что формула Энгеля верна и люди действительно желают получать услуги, однако цена услуги, оказанной другим человеком, менее привлекательна, чем цена бытового прибора, который поможет сделать задуманное. В свою очередь, такой потребитель требует услуг в виде товаров, что может оказывать «давление на производство новинок для обеспечения сервисного обслуживания» (Gershuny and Miles, 1983, p. 42), а это означает, что сфера услуг влияет на саму производительную сферу. Такие примеры, как автомобильная промышленность и производство бытовой техники, указывают на тенденцию удовлетворения потребностей в услугах посредством приобретения товаров, нежели посредством найма работников. Гершуни утверждает, подкрепляя свои слова внушительными эмпирическими доказательствами, что распространение бытовой техники означает рост «экономики самообслуживания» - практически в противоположность постиндустриальному обществу услуг по Беллу (Gershuny, 1978, с-81), - которая активно воздействует и на сектор услуг, и на занятость в этой сфере. Он пишет:

69

...внимательное изучение изменения моделей в сфере занятости и потребления... за последние 25 лет показывает не постепенное возникновение «экономики услуг», а нечто прямо противоположное. Там, где мы могли бы ожидать, в соответствии с постулатами Белла, что увидим значительный рост потребления услуг, мы обнаруживаем явное падение их относительной доли. Вместо приобретения услуг домохозяйства все больше приобретают, точнее инвестируют в товары длительного пользования, которые дают возможность непосредственному потребителю самому производить услуги для себя.

Далее, эта бытовая техника «образует фундаментальный ресурс для структурных изменений во всей промышленности» (Gershuny and Miles, 1983, с. 121). «Промышленное производство бытовой техники» (с. 84) служит индикатором того, что авторы, которые еще будут представлены в этой книге, называют потребительским капитализмом, предполагая, что производство товаров и услуг тесно взаимосвязано. Эти авторы делают акцент на известной критике теоретических и методологических посылок Белла: разделение общества на не связанные между собой сферы есть нонсенс. Обращение к истории показывает, что в экономиках западных стран в 1950-1960 гг. доминировали результаты «социальных и технологических инноваций, которые обеспечивали определенный набор сервисных функций, а именно транспорт, бытовые услуги, развлечения» (с. 121). Другими словами, в послевоенных западных странах далеко не «промышленный» сектор обеспечивал прирост богатства (или «товаров»), которое давало бы возможность оплачивать труд работников сферы услуг. Однако самой активной оказалась отрасль производства бытовой техники, которая отвечала запросам потребителей и могла заменить работников сферы обслуживания. Теоретические построения Белла не учитывают этого фактора, поскольку разумное объяснение его требует отвергнуть априорное разделение общества на три сферы.

Согласие с критикой Гершуни означает, что мы отказываемся от понятия постиндустриального общества, по Беллу. Этот отказ может оказаться полным, отбрасывающим все - от антихолистической догмы Белла (нет, общества не разъединены, а внутренне связаны) до его главного положения о том, что социальные перемены являются постепенной эволюцией к «экономике услуг». Его объяснения возникающего ПИО исходят из неверных посылок, его описание «заботливого общества» неубедительно, а его уверенность в том, что возможно идентифицировать три раздельных

70

Приходится признать, что рост занятости в сфере услуг, рост числа «белых воротничков» и даже увеличение числа профессий в сфере услуг - что Белл совершенно верно подчеркивал - не означает наступления постиндустриальной эры. Напротив, эти тенденции, все вместе и каждая в отдельности, вполне объяснимы с позиций непрерывности укрепившейся и взаимозависимой социально-экономической системы. Более того, при том что все эти сдвиги и перемены действительно приводят к увеличению количества информации и информационной деятельности, было бы ошибкой утверждать, что возникло постиндустриальное информационное общество.

К этому последнему замечанию я хотел бы добавить кое-что еще. Легко согласиться с тем, что в современных обществах намного больше информационной деятельности, чем когда-либо прежде. Это, собственно, и есть отправная точка данной книги. Как мы уже видели, Белл приписывает увеличение информационной деятельности росту занятости в сфере «личных» услуг. Однако нетрудно было продемонстрировать, что, contra Белл, реальная экономика является интегрированной, и соответственно не столько сектор услуг поглощает ресурсы товаропроизводящего сектора, сколько значительная часть сектора услуг способствует развитию товаропроизводящего сектора. В таком случае возникает вопрос о значении информации и информационной деятельности в настоящее время.

Считается, что мы видим повышение роли информационной деятельности в коммерции, понимаемой в самом широком смысле слова. Некоторые комментаторы полагают, что экономика - не только сельское хозяйство и промышленность, но и все ее отрасли, которые вносят свою долю в ВНП (а может, и прочие) - испытывает ныне особо острую потребность в информации, более насущную и настоятельную, нежели потребность в работниках сектора услуг, на которой делает акцент Белл. Иначе говоря, производительные услуги (такая информационная деятельность, как банковское дело, работа по исследованию и развитию, рекламное дело, предоставление данных в режиме он-лайн, компьютерное программное обеспечение, консультирование по менеджменту) - действительно ключевые показатели экономической активности. Как показывает Гершуни, именно они, возможно, способствуют развитию экономики в более широком смысле, что и выдвинуло информацию в последние десятилетия на первый план. Так думает и политический экономист Билл Мелоди. Он пишет, что

71

информационные продукты и услуги больше потребляет промыщ»! ленность, Нежели население... Нам надо признать... что информа-1 ция... является фундаментальным фактором в современной экоЛ номике. В основе переструктурирования всех отраслей промыщ.1 лениости и создания глобальной информационной экономики лежит! изменившаяся роль информации.

В дальнейшем мы познакомимся с другими учеными, кото-1 рые, возражая против теории постиндустриального общества ус-1 луг, соглашаются все же с тем, что информация и информацией* ная деятельность в конце XX в. заняли стратегически более важ* ные позиции в экономике, в социальной жизни и, конечно, в| политике.

Теоретическое знание

Основания постиндустриальной модели Белла не надежны. Если; так, то будет Несостоятельной и постановка знака равенства меж- \ ду постиндустриальным и информационным обществом: посколь-: ку его утверждение, что ПИО определяется возросшей ролью работы профессионалов, «белых воротничков» в секторе услуг, неверно, то рушатся его постулат, что постиндустриализм является адекватным отражением информационной эры. И главное - нет никаких признаков разрыва с предыдущими обществами, дело, скорее, обстоит наоборот. Как отмечает Кришан Кумар, «направ-1 ления развитая, выделяемые теоретиками, являются экстраполяцией, усилением и объяснением тенденций, совершенно очевидных с самого начала развития индустриализма» (Kumar, 1978, с. 232). Поскольку это так, мы должны отказаться от идеи постиндустриализма как средства для понимания нынешней роли информации. Мы по-прежнему стоим перед бесспорным фактом, что в развитых общества стало гораздо больше работы, связанной с информацией, хотя того факта и недостаточно, чтобы утверждать, буд-1 то она сама по себе порождает новый тип общества. Как нельзя | объявлять о возникновении нового общества только потому, что * выросла занятность в сфере информации, так нельзя утверждать, что возросшее количество информации само по себе свидетельствует о возни кновении нового общества.

Однако, хсэтя мы не можем согласиться с тем, что информация сама по себе создает новый тип общества таким образом, как это видит Белл, в его взглядах на информацию есть и другие ас-1

72

Однако оно имеет грандиозное значение для всех аспектов жизни. Белл считает, что «кардинально новое сейчас - это кодификация теоретического знания и его ключевая роль в инновациях как в сфере создания новых знаний, так и в сфере производства товаров и услуг» (Bell, 1989, с. 189). На этом Белл строит описание

постиндустриального общества [как] общества знания, [потому что] источником новаций все в большей и большей степени становится работа по исследованиям и развитию (проще говоря, в связи с центральной ролью теоретического [sic] знания возникли новые отношения между наукой и технологией).

(Bell, 1973, с. 212)

Сущность теоретического знания станет понятнее, если сравнить ПИО с индустриальным обществом. В прошлом изобретения Делались главным образом талантливыми самоучками, которые, столкнувшись с какой-либо практической проблемой, старались разрешить ее методом проб и ошибок, эмпирически. Вспоминается, к примеру, Джордж Стивенсон, изобретатель паровоза: он столкнулся с практической задачей - доставлять уголь из шахт, расположенных вдали от рек, - и, решая ее, изобрел поезд, который Шел по рельсам на паровой тяге. Или Джеймс Уатт, чей двигатель стал результатом его попыток улучшить модель Томаса Ньюкоме-На. А в начале XX в. у нас был Генри Форд, талантливый пионер автомобилестроения, который не получил настоящего инженер-

73

ПИО, напротив, характеризуется «главенством теории над эмпирическим опытом и кодификацией знания в абстрактные системы символов, которые могут быть использованы для того, чтобы пролить свет на различные и разнообразные сферы практического опыта» (Bell, 1973, с. 20). Это означает, что предпосылки инноваций теперь лежат в сфере теоретических принципов; например, информатика берет свое начало в работе Алана Тьюринга «О вычислимых числах с приложением к проблеме разрешимости», которая устанавливает принципы двоичного счисления, и в чрезвычайной миниатюризации электронных схем, которую сделали возможной разработки в физике. И несколько пугающие потенциальные последствия генной инженерии связаны с идентификацией и кодификацией набора человеческих генов, что привело к созданию амбициозного проекта «Геном человека». Как пишет Белл, производство в ПИО «в первую очередь зависит от теоретических разработок, предшествующих процессу производства» (1973, с. 25).

Нам предлагается думать, что теория играет первостепенную роль не только в области технологических новаций, но и в экономике и общественной жизни. К примеру, правительства проводят политику, которая основывается на теоретических моделях экономики. Модели могут разными - кейнсианская, монетаристская, экономика предложения и т.д., - но все они представляют собой теоретические рамки, в которых министры изо дня в день принимают решения. Можно найти примеры главенства теории в решении социальных проблем, скажем, при выстраивании образовательной и здравоохранительной систем, когда эксперты делают выводы, основываясь на теоретических моделях семьи, разнообразия образов жизни и демографических тенденций. Полезно бросить взгляд и на современную политику, нацеленную на решение экологических проблем. Чуть ли не сразу становится ясно, что эта политика не является непосредственным ответом на насущные проблемы (утечки нефти в море, опустынивание). Такого рода вещи учитываются, разумеется, однако есть цели, которые ставятся на основе теории устойчивости экосистем. Таким образом, дискуссии по проблемам экологии постоянно подпитываются теоретической информацией по таким вопросам, как рост населения, рыбные запасы и состояние озонового слоя. Практическую политику невозможно представить без опоры на подобного рода теоретические модели, и, скажем, реакция на слишком дождливое или слишком жаркое лето в Великобритании становится понятной только в контексте долгосрочных теоретических моделей вроде вероятности и возможных последствий

74

Белл полагает, что это изменение ведет к серьезным последствиям. Быть может, более серьезным, чем приоритет теории во всех сферах, который делает ПИО способным планировать и, следовательно, контролировать будущее в гораздо большей степени, чем предшествующие общества. Эта способность, конечно, соответствует предрасположенности специалистов к организации и планированию жизни. Кроме того, теоретические знания стали более доступными благодаря информационным технологиям. Компьютеризация позволяет не только управлять «организованной сложностью», но и благодаря программированию создавать «интеллектуальную технологию» (Bell, 1973, с. 29), которая включает в себя знания (правила, операции и т.д.) и, в свою очередь, способствует инновациям, основанным на теоретическом знании.

Такой взгляд на теоретическое знание - это, бесспорно, захватывающая идея, она прежде всего определяет новое общество как общество, которое основывается на порождении и использовании информации (знания). Если исходная точка развития - теория, а не потребность удовлетворять практические нужды, тогда можно утверждать, что знание становится признаком нового общества. Более того, сейчас мы говорим уже не о возросшем числе «белых воротничков» и растущих количествах битов информации, мы говорим о новом фундаментальном принципе общественной жизни.

Тем не менее наибольшая трудность состоит в том, чтобы определить хотя бы с некоторой степенью точности, что понимается под теоретическим знанием (Kumar, 1978, с. 219-230). Теория представляет собой набор абстрактных, обобщенных правил, законов и операций, в теоретической области может быть достигнуто согласие, которое движет теорию вперед, особенно в научной сфере; кодифицированная в текстах теория изучается будущими практиками, которые будут применять ее в своей работе. Этот принцип вполне естественно может считаться ключевым не только в проектах по исследованиям и развитию, имеющих первостепенное

75

значение для инноваций, но он также совершенно очевиден и в таких областях, как архитектура, проектирование, строительство, пищевая промышленность и даже моделирование одежды.

Нико Штер (1994) именно таким образом увеличивает поле теоретического знания, постулируя, что мы уже находимся в «обществе знания»; он доказывает, что знание - важнейшая составляющая нашего образа жизни. Что бы мы ни делали - изобретали новые технологии, производили товары ежедневного потребления или вопрошали о смысле собственной жизни, - мы обращаемся к теоретическому знанию, используя огромное количество накопленных сведений, которые помогут нам разобраться, где же, собственно, мы находимся.

Мы довольно долго говорили об идее теоретического знания, но это может оказаться полезным, поскольку Штер подхватывает темы, затронутые в работе социолога-теоретика Энтони Гидден-са, которая заслуживает внимания (о Гидденсе я буду говорить подробнее в главе 8). Штер предлагает тройственную типологию развития знания: знание содержательное (просвещенческий идеал знания, необходимого для понимания), продуктивное (применяемое в промышленности) и действенное (тесно связанное с производством и включающее, например, особые приемы и оказывающее влияние на повседневную деятельность человека). Последняя форма очень близка Гидденсу, когда он подчеркивает то, что он называет интенсифицированной рефлексивностью жизни в «позднем модерне». Гидденс обращает особое внимание на то, что вся исто-

76

Главное здесь, что «посттрадиционное» (Giddens, 1994) общество, характеризуемое интенсифицированной рефлексивностью отдельных его представителей и институций, построено на информации (знании). Разумеется, часть этого знания имеет локальное или частное значение (например, чья-то биография или же тщательные записи продаж и складированной продукции некой компании), но в основном это знания абстрактные, получаемые из электронных медиа и других, прежде всего образовательных, учреждений. Если согласиться с аргументом Гидденса, что мы уже живем в эпоху высокого модерна, в котором рефлексивность играет как никогда важную роль, то, вероятно, следует согласиться и с тем, что информация и знание в современной жизни имеют особое значение. Мир выбора, как индивидуального, так и коллективного, опирается на доступность и воспроизводство подробной и многообразной информации. Если вслед за Гидденсом признать, что мы живем в эпоху интенсифицированной рефлексивности, на основе которой мы создаем материальные и социальные условия своей жизни, то следует согласиться, что все это требует сложнейшей и развитой информационной окружающей среды. Возможно, это не тот самый тип теоретического знания, о котором говорил Дэниел Белл, но поскольку оно абстрактно и кодифицировано, оно может быть включено в эту достаточно широкую категорию.

Тем не менее есть причины, по которым мы все же усомнимся, что новое информационное общество следует описывать подобным образом. Да и сам Энтони Гидденс этого, собственно, не Делает. Подчеркивая, что «мир интенсифицированной рефлексивности - это мир умных людей» (Giddens, 1994, с. 7), он все же не Расположен представить этот мир, как нечто иное, нежели про-

77

должение долгосрочных тенденций. Жизнь сегодня действительно намного более информационно насыщена, но этого недостаточно, чтобы делать далеко идущие выводы о том, что мы живем в обществе нового типа.

Кроме того, Гидденс испытывает сомнения относительно новизны теоретического знания. В 1981 г. он отметил, что «нет ничего специфически нового в применении "теоретического знания"... На самом деле рациональность техники... является первичным фактором, который с самого начала отличал индустриализм от предыдущих укладов» (Giddens, 1981, с. 262). Если так, то мы опять оказываемся перед той же проблемой: как определить новизну общественного уклада, в котором теоретическое знание стало превалирующим фактором?

Это возражение Гидденса ставит главный вопрос: что аналитики понимают под теоретическим знанием? Как явствует из приведенной цитаты, Гидденс ощущает, что для концепции классика социологии Макса Вебера относительно формальной рациональности, которая лежит в основе целенаправленного действия (и наиболее ярко проявляется в росте бюрократических структур), достаточно одного определения. В конце концов в него входят абстрактные и кодифицированные принципы, правила и распорядок (вся бюрократическая машина в целом), и оно предполагает, что участники команды должны обладать абстрактным знанием (о том, как функционирует бюрократическая машина). В этом смысле теоретическое знание есть всего лишь знание бюрократических правил и процедур. А если так, что же тут нового? В таком случае роль знания в ПИО - быть продолжением и ускорением тенденций, которые определил индустриализм. И мы опять задаемся вопросом относительно новизны ПИО.

Приходится в более широком смысле взглянуть на неточность понятия теоретического знания. Одно дело, если приоритет теоретического знания подразумевает знание естественно-научных принципов (точка кипения воды, электропроводимость материалов и т.д.), которые кодифицированы в текстах. И совсем другое дело, если теоретическое знание включает в себя гипотетические модели, такие как соотношение инфляции и безработицы, бедности и шанса на успех, классовой принадлежности и возможности получить образование. Быть может, отличия между этими видами теоретического знания состоят лишь в степени, однако существенная разница между ними остается. Если же теоретическое знание понимается, как особое положение экспертного знания в управлении системами услуг (водопроводные сети, переработка мусора, контроль за воздушными полетами, телефонная сеть), которое осуществляется на ос-