Теории мирового развития и антитеррористическое право. Логика сопрягаемости

Не стоит также упрощать проблему исламистского терроризма и сводить его цели к противодействию секуляризации. Заметим, что экстремистский характер фундаментализм приобрел в 1950-е гг., когда западный капитал начал активно осваивать нефтяные запасы арабских и других стран мусульманского мира. Другая ветвь фундаментализма поддерживается и управляется шиитским Ираном и ориентируется на учение Хомейни. Основной причиной февральской революции 1979 года в Иране было стремление к политической и экономической независимости от Запада и США, желание самостоятельно распоряжаться нефтяными богатствами страны. В целом сущность политической доктрины фундаменталистов включает две основные цели деятельности: ликвидация в исламских странах светских режимов, на смену которым должен прийти основывающийся на шариате порядок; интеграция исламских народов и объединение их в единую общность. Не вызывает сомнений прогрессивный характер целей борьбы террористических организаций, входящих в Организацию освобождения Палестины. Политический терроризм в Алжире, преследующий цели свержения светского режима, развернулся в полной мере после того, как были аннулированы результаты парламентских выборов 1991 года. Общеизвестна прогрессивная конечная цель борьбы Курдской рабочей партии, программа которой первоначально предусматривала строительство суверенного курдского государства с парламентским устройством. В последние годы КРП заявляет о создании федерации турок и курдов или о предоставлении курдам автономии. Подобные цели присущи для терроризма индийских сикхов, ставшего составной частью сикхского движения, радикализировавшегося на рубеже 1970–1980-х гг. Сикхские террористы стремятся к суверенизации Пенджаба – созданию независимого государства «Халистан» («Земля чистых»). Примерно так же можно оценить цели североирландских, баскских, косовских, армянских, техасских, шри-ланкийских и других террористов. В целом благородные цели социально-политического переустройства своих государств ставят перед собой многие террористические организации Латинской Америки и Южной Азии.

Следует учитывать, что приведенные цели террористических групп отражают позиции поддерживающих их государств, и в террористическом конфликте они противостоят целям государств, подтолкнувших указанные движения к террористической борьбе, допуская злоупотребления правом в отношении контрагентов.

Принимая это во внимание, попытки придать цели определяющее значение в правовом споре, абсолютизировать ее роль при установлении факта злоупотребления правом представляются необоснованными. Трудно согласиться, например, с позицией французской исследовательницы Э. Золлер, которая считает, что если государство в своем поведении проявляет разумность и ставит перед собой цели, соответствующие интересам мирового сообщества, то тем самым никакого злоупотребления правом нет. И наоборот, – считает Э. Золлер, – если государство ставит перед собой противоправные цели, даже соблюдая при этом принцип добросовестности, то оно совершает злоупотребление правом. Она полагает, что элемент умысла, намерения причинить ущерб законным правам другого государства, проявляющийся в нарушении принципа добросовестности, не играет решающей роли при констатации злоупотребления правом. Соответственно, вместо субъективного фактора (умысел, намерение осуществить свои права в ущерб законным правам другого государства) на первый план при констатации злоупотребления правом выдвигаются объективные критерии оценки ситуации. «Международное право, – заключает автор, – не обладает такими критериями для того, чтобы установить – осуществляет ли государство свое поведение на основе принципа добросовестности или нарушает его» (215, с. 109–122).

Не соглашаясь (совершенно справедливо) с этим, Р.А. Каламкарян приводит существующие в международном праве критерии для определения злоупотребления правом. Это – противоправное недобросовестное поведение в форме недозволенного использования права, несоблюдение международного обязательства не осуществлять свои права в ущерб законным правам контрагента, наличие фактически причиненного ущерба признанным правам другого государства и, наконец, злой умысел, намерение причинить ущерб законным правам контрагента (90, с. 265).

Очевидное расхождение нравственного содержания между целями и средствами борьбы террористов влечет также сложности и при правовой квалификации объективной стороны терроризма как международного преступления. Ведь по общему правилу указанные элементы субъективной и объективной сторон совпадают или соответствуют друг другу. Общеизвестно, например, и это констатируют многие юристы-международники и политологи, что «в подавляющем большинстве случаев, особенно когда речь идет о преступлениях против человечества, цели и мотивы преступников непосредственно отражают человеконенавистническую сущность поджигателя войны, идеологию расизма, национализма, ненависть к другим народам. Таковы были цели и мотивы немецких фашистов и японских милитаристов, таковы они и у тех, кто в наше время совершает международные преступления» (119, с. 62).

Таким образом, казалось бы, налицо нравственно-правовой нонсенс, когда бесспорно гуманные цели достигаются бесчеловечными методами и средствами. Однако не следует торопиться с выводами. На наш взгляд, именно в этом и состоит логика терроризма, отражающая опасность этого международного преступления.

Теперь обратимся к поиску логики в построении правовой схемы субъективной стороны терроризма. Она также присутствует и состоит в следующем.

Базируясь на двойном совокупном субъекте, субъективная сторона терроризма также образуется из двух противоположных составляющих. Как мы выше убедились, первая составляющая, отражающая, как правило, действия развитых государств по воспрепятствованию осуществления народами права на самоопределение и других подобных прав, характеризуется наличием виновного умысла на терроризм как прогнозируемый результат деяний, прямо не направленных на совершение террористических акций. При этом важно другое. Действия (государств), которые не всегда могут быть оценены как преступные, направлены в большинстве случаев на достижение преступной цели. Например, таковыми могут быть действия, предпринимаемые с целью нарушения государством обязательства, вытекающего из признания международным правом права стран и народов на независимость, самоопределение и территориальную неприкосновенность.

Другая же составляющая субъективной стороны характеризуется противоположными показателями критериев целей и средств совершения терроризма: при позитивных целях имеет место применение преступных средств и методов их достижения, которые, собственно, и составляют лицо современного терроризма. Слово «лицо» здесь употреблено не случайно, ибо речь идет лишь о надводной части айсберга, в то время как основное «тело» терроризма скрыто под водой. К сожалению, в ряде случаев, ему успешно удается избегать даже соприкосновения с международным правом.

При этом, как показано выше, виновный умысел, который может обнаруживаться как в прямой, так и косвенной форме, присутствует в психологическом и политическом отношении к терроризму у обеих сторон.

В целом же образуется законченная конструкция совокупной субъективной стороны с наличием у совокупного субъекта преступной цели, реализуемой преступными средствами с учетом общего виновного умысла на осуществление терроризма.

Конечно, выведенный фактор итоговой сбалансированности основных элементов состава терроризма нельзя назвать решающим в характеристике этого международного преступления, если к этому вопросу подходить механистически. В то же время, рассмотрение проблемы состава терроризма в динамике коррелятивной связи его (состава) элементов показывает, что указанная версия имеет право на существование. Оценка ее научной обоснованности, соответствия реалиям международной жизни наиболее полно может быть осуществлена путем «помещения в систему координат», определяемых наиболее передовыми социальными теориями мирового развития, получившими признание специалистов и общественности.
3.1.4. Объективная сторона терроризма
Террористическая угроза глобализируется, и большинство правительств начинает относиться к терроризму как к угрозе своей национальной безопасности. Но чтобы отразить эту угрозу на правовом уровне, следует оценить ее объективную сущность.

Согласно нормам международного и внутригосударственного права объективная сторона правонарушения – это действие или бездействие, нарушающее правовые предписания. Правовому регулированию не могут быть подвержены мысли людей, не проявившиеся в конкретном действии или бездействии.

Можно выделить три главных компонента, из которых складывается объективная сторона: общественно опасное действие (бездействие) субъекта; вредное последствие; причинная связь между ними (119, с. 55).

Терроризм, рассматриваемый нами, представляется для большей части специалистов как трансформировавшиеся в части, касающейся средств и способов борьбы, национально-освободительные, этнорелигиозные и подобные им политические движения, поддерживаемые определенными слоями населения, а в некоторых случаях – и государствами. Соответствующим образом разновидности терроризма подвергались правовому анализу, велась и ведется научная полемика относительно различных аспектов состава преступления. Такую полемику можно назвать малопродуктивной, так как общепризнанного понимания сущности терроризма не достигнуто и правовое его определение международным сообществом не принято. Одной из причин создавшейся ситуации, на наш взгляд, является подмена понятий, когда исследователи, к сожалению, не всегда были аккуратны и взыскательны в терминах, определяющих основные критерии оценок терроризма. Речь, прежде всего, идет о легковесном перемежении терминов «терроризм», с одной стороны, и «террористический акт», «террористическая акция», «террористическое проявление», «террористические средства борьбы» и т. п. – с другой. И если это допустимо и в целом приемлемо при политической, философской и даже криминологической оценке терроризма, то смешение указанных понятий в процессе правового анализа состава терроризма недопустимо и неизбежно ведет к принципиальным юридическим расхождениям.

Исходя из приведенных выше определений, террористический акт представляет собой, как правило, разовое действие соучастников – единомышленников, производимое различными способами (взрыв, поджог, хакерство, захват заложника и т. п.). Террористический акт или террористические акты в совокупности с другими действиями лиц и государств как единомышленной, так и противостоящей стороны образуют террористический конфликт или терроризм.

Терроризм в собственном смысле слова – это сложное международное преступление. Соответственно его объективная сторона представляет собою не одно действие и даже не серию действий одного лица, а сложную разветвленную деятельность, состоящих в различных формах взаимосвязи, взаимозависимости и соприкосновений (союзнических и противоборческих) многих лиц, организаций, государств и групп государств, осуществляемую, во многих случаях, на протяжении длительного времени.

А.Н. Трайнин в этой связи справедливо отмечал, что «преступление против человечества складывается не из эпизодического действия (удар ножом, поджог и т. п.), а из системы действий определенного рода «деятельности» (подготовка агрессии, политика террора, преследование мирных граждан и т. п.) (166, с. 316). В большинстве случаев, указывает далее ученый, такого рода «деятельность» по природе своей и по своим масштабам требует согласованной работы значительного числа лиц (там же).

Такая традиционная оценка требует отдельного толкования для терроризма, объективная сторона состава которого предполагает комплекс действий не только единомышленников, но и противников, т. е. оппонентное соучастие. И если террористический акт как составляющая терроризма может состояться (как, впрочем, агрессия, геноцид, апартеид и др. международные преступления) и при отсутствии фактора активного участия противодействующей стороны, то терроризм, как уже было выше сказано, возможен в результате «деятельности» как минимум двух сторон.

Продолжаемое преступление состоит из ряда эпизодов, объединенных единым или сходным способом совершения преступления и общим умыслом. К такой категории как раз можно отнести рассматриваемые террористические акты. Длящееся же преступление характеризуется тем, что состав осуществляется непрерывно (например, при незаконной оккупации чужой территории, захвате и удержании заложников, депортации населения и т. п.) (119, с. 57).

Учитывая вышеизложенное, методика рассмотрения особенностей объективной стороны терроризма могла бы сводиться к оценке двух аспектов: а) терроризма как средства насильственного разрешения конфликтов; б) объективной стороны терроризма в широком смысле слова, т. е. в ее совокупном понимании как деятельности двойного субъекта, продуцирующей терроризм.

Первая часть вопроса детально исследована в монографии автора «Современный терроризм: состояние и возможности его упреждения (криминологическое исследование)» (4).

Здесь же приведем лишь отдельные выводные оценки, которые могут иметь отношение к настоящему исследованию.

Оценка перечисленных и других факторов, определяющих активность современного терроризма, неизменно приводит к выводу о ключевой роли такого признака состава объективной стороны терроризма, каковым является способ совершения преступления. Под способом понимается определенный порядок, метод, последовательность приемов, предпринимаемых лицом при совершении преступления (119, с. 56).

Но в сложной разветвленной деятельности, каковая составляет терроризм, часто невозможно выделить какой-то один способ его совершения: участники терроризма, преследующие разные, нередко противоположные цели, в зависимости от их места и роли в общем механизме террористической деятельности, используют различные методы и приемы, а также различные технические и иные средства и способы действий, в своей совокупности приводящие к терроризму.

Рассмотрим сначала ту характерную часть средств и способов терроризма, которые, собственно, и создают специфический образ этому международному преступлению. Иными словами, речь идет об оценке возможностей и способов совершения террористических актов. Обычно деятельность террористических групп базируется на принципах военной организации, и было бы ошибкой считать (как это иногда имеет место), что террористические группы и их руководство могут быть иррациональными. Террористы, по определению, должны действовать во враждебной среде, и одним из важнейших вопросов для них является безопасность группы. Поэтому террористические группы обычно организованы в виде ячеек. Каждая ячейка изолирована и выполняет одну или несколько основных функций, как-то: разведка, контрразведка (обеспечение собственной безопасности), материально-техническое обеспечение, криминальная и иная деятельность по добыванию средств обеспечения террористических акций и др. (210; 138; 142; 96; 130).

Таким образом, в случае неудачи или захвата член группы может опознать лишь очень небольшое число других террористов. Некоторые группы имеют многофункциональные ячейки, которые объединяют несколько «профессий» в одной функционирующей организации, в то время как другие формируют ячейки «узких специалистов», которые собираются вместе для выполнения строго определенной задачи. Крупные террористические группы (100 и больше членов) обычно имеют централизованное командование и управляющий элемент с одной или несколькими подчиненными структурами, пребывающими в различных географических районах. Региональное руководство, в свою очередь, направляет деятельность соответствующих ячеек в своем районе, в том числе и прибывающих для поддержки операций. Более мелкие террористические группы (50 и меньше членов) могут иметь единое командное звено, которое непосредственно руководит всеми силами, осуществляющими операции и поддерживающими их ячейками.

Обучение в большинстве террористических групп осуществляется организованно, на основе специально разрабатываемых программ. Определение объекта нападения обеспечивается использованием различных разведывательных средств, предназначенных для его идентификации, оценки особенностей поведения, состояния защитных мер, степени риска для террористов, связанного с различными вариантами нападений, временных пределов операции и т. п. В контрразведывательных целях террористы помимо использования информаторов довольно широко прибегают к дезинформационным мерам. Многие террористические группы продемонстрировали значительную гибкость и умение приобретать и использовать в разведывательных целях современные средства связи. В частности, неоднократно фиксируется использование террористами сканнеров для перехвата сообщений полиции и других специальных служб. Лица из числа членов террористической организации, заподозренные и изобличенные в сотрудничестве с полицией или иными враждебными структурами, подвергаются жестоким пыткам и подлежат уничтожению. В некоторых случаях подозреваемых используют как двойных агентов в дезинформационных целях. Организация террористических актов связана со значительными перемещениями боевиков. В 1970-х и 1980-х гг. распространенными среди террористов были поездки по подлинным паспортам, выданным на ложные имена. В 1990-е годы террористы стали чаще пользоваться фальшивыми паспортами или другими проездными документами. Интенсивным перемещениям террористов в немалой степени способствует открытость европейских границ и границ между государствами СНГ. Однако, несмотря на это, террористы остаются чрезвычайно осторожными и бдительными. Используемые ими транспортные средства часто оборудованы тайниками. Оружие, как правило, перевозится по частям, а самодельные взрывные устройства – несколькими партиями.

Деятельность экстремистских движений и групп, продуцирующая террористические акты, в процессе развития глобального террористического конфликта характеризуется, во-первых, тем, что угроза, исходящая от «Аль-Каиды», трансформируется в более широкую угрозу, исходящую от глобального движения джихад. Террористические акты, осуществляемые несколькими десятками террористических групп на региональном уровне, все более сообразуются с направленностью глобального джихада. Во-вторых, Ирак заменил Афганистан как эпицентр джихада. Так же, как Афганистан производил несколько поколений боевиков-муджахеддинов, движение инсургентов в Ираке производит и канализирует появление нового поколения террористов-самоубийц и боевиков партизанского типа. В-третьих, растущая контактность между террористическими группами привела к интенсификации сотрудничества в их среде. Широкий обмен идеями, технологиями и даже специалистами между группами возрастает и резко увеличивает угрозу. Это влияет на характер противоборствующего взаимодействия в глобальном террористическом конфликте, когда периодические успехи властей против террористических ячеек с лихвой компенсируются интенсивной повстанческо-террористической деятельностью в Ираке. Системные террористические акты в Ираке оказывают возбуждающее воздействие на исламистские группы во всем мире. Подобно тому, как Усама бен Ладен построил глобальную террористическую сеть, используя Афганистан, так аз-Заркави и его последователи используют Ирак для создания своей глобальной сети параллельно с «Аль-Каидой». Идеология глобального джихада, исходящая от «Аль-Каиды», заражает все новые террористические группы. Все большее распространение в террористических формированиях всего мира получают террористические акты с использованием самоубийц. Приобретается организационный опыт проведения одновременных террористических атак на «западные» цели.

Как указывает в своей книге «Внутри «Аль-Каиды» известный международный специалист, руководитель Международного центра изучения политического насилия и терроризма Института обороны и стратегических исследований при Наньянском технологическом университете в Сингапуре, доктор Рохан Гунаратна, террористические сети из Ирака уже проникли в, по крайней мере, десять европейских стран, а также Магриб, Левант, Персидский залив и стремятся обосноваться в Азии. Сложившаяся после 11 сентября 2001 года ситуация свидетельствует как об увеличении мощи существующих, так и возникновении новых исламистских террористических групп в Южной и Юго-Восточной Азии. Несмотря на значительные успехи руководства Пакистана в борьбе с ячейками «Аль-Каиды», местные пакистанские группы продолжают ее поддерживать. Пакистанские группы Laskar-e-Toiba, Jayash-e-Mohamed, Harakat-ul-Jihadi-Islami используют с «Аль-Каидой» одни тренировочные лагеря и помогают ей выживать. Компенсируя потерю лагерей в Афганистане, ближайший соратник «Аль-Каиды» в Южной Азии «Джемаа Исламия» (Jemaah Islamiyah) создала новые лагеря на Филиппинах и в Индонезии. Эта организация осуществляла обучение боевиков группы «Абу Сайафа», «Фронта исламского освобождения Моро» и других групп. Идеологическое, финансовое и тактико-методическое сотрудничество между этими группами постоянно расширяется.

Доктор Гунаратна отмечает, что террористическая угроза для Азии заметно уменьшилась после вторжения США в Ирак. В то же время влияние ближневосточных группировок на азиатские группы становится все ощутимее. Первое тому свидетельство: децентрализованные сети предоставляют финансовую помощь центральноазиатским группам и группам из Южной Азии для проведения террористических актов. Второе: в отсутствие азиатских идеологов влияние на азиатских исламистов оказывают ближневосточные идеологи, такие как Абу Мухамад аль Макдиси (учитель аз-Заркави). Третье: в Азии появились террористические технологии, используемые на Ближнем Востоке. Например, идентичные бомбы, закладываемые в автомобили, обнаруженные в Великобритании, Ираке и Саудовской Аравии, были найдены в Пакистане, Таиланде и на Филиппинах. Четвертое: операции по обезглавливанию, практикуемые в Ираке, применялись в Пакистане, Афганистане и Таиланде. Со временем эти тенденции, скорее всего, возрастут в Азии с ростом угрозы глобального джихада. Интервью с азиатскими исламистами показали, что они готовы «поддержать своих иракских братьев по Джихаду». В 2005 году группа Laskar-e-Toiba направила в Ирак и в южноазиатские группы своих бойцов. То же самое предполагается в 2006 году.

По всей вероятности, неудача властей в осуществлении контроля за исламистскими группировками в Бангладеш вдохновит Jamiatul Mujahidin Bangladesh. Эта группа в состоянии совершать террористические акты за пределами страны, в частности в Индии. Несмотря на международное вмешательство, движение инсургентов в Непале может привести к появлению маоистского правительства в 2006 или 2007 году. Вследствие неудачи Норвегии запустить мирный процесс в Шри-Ланке Тигры освобождения Тамил Илама намерены предпринять новые попытки уничтожения ключевых политических лидеров и военачальников и осуществления масштабных террористических актов на юге страны. Несмотря на территориальные разногласия власти Индии и Пакистана объединяют антитеррористические усилия в отношении Кашмира. В Афганистане силы США предполагается заменить силами НАТО. Весьма высока вероятность покушения на жизни лидеров антитеррористического процесса в Азии М. Карзая и П. Мушаррафа (157, с. 101–107).

К наиболее распространенным видам террористических актов принято относить следующие: взрыв бомбы; использование боевиков-смертников (ST); взятие заложников; похищение; вооруженное ограбление (экспроприация); захват; «хайджекинг» – захват транспортного средства: самолета, железнодорожного поезда, автомобиля, корабля; наиболее часто совершаемые захваты самолетов также обозначаются как «скайджекинг»; поджог; политические убийства; саботаж; мистификация.

В последние годы в деятельности многих террористических групп все более широкое применение находит повстанческо-партизанская тактика в обновленной форме. Новый ее элемент, по сравнению с традиционными методами действий повстанцев, состоит в том, что на фоне характерных для партизан вооруженных налетов, захватов, диверсий и т. п. применяются чисто террористические акции. Причем акты терроризма, отличающиеся во многих случаях чрезвычайной жестокостью, имеют апофеозное значение и придают деятельности боевиков особый устрашающий характер. Типичным представителем такой тактики являются чеченские террористы.

Отдельно следует сказать о средствах, которые берут на вооружение террористы. Прибегая к вышеназванным способам действий, террористы могут наносить существенный ущерб развитым индустриальным государствам и государствам с высокой плотностью населения путем нарушения работы критических служб, разрушения инфраструктуры, угрозы жизни широким слоям населения. Террористические акты в виде, например, взрыва автомобилей, начиненных взрывчаткой, в том числе и управляемых самоубийцами, повлекли гибель множества людей.

Однако значимость подобных террористических актов меркнет по сравнению с потенциальной угрозой использования ядерного, химического и биологического оружия. Эти типы оружия сравнительно дешевые и простые в изготовлении, во многих случаях могут использоваться вместо обычных взрывных устройств (187; 92; 106; 122).

Многие специалисты в последнее время, говоря о технологическом терроризме, имеют в виду не только ядерные, химические и биологические средства (155, с. 19–22). Значительное внимание также привлекают и возможности технологического усовершенствования обычного оружия и усовершенствованные электронные устройства. Примерами технологий, которые могли бы стать существенным средством в арсенале террористических групп, являются: дистанционно управляемые взрывные устройства и системы доставки ракет дальнего действия; электромагнитные импульсные генераторы для стирания компьютерных баз данных в банковских, финансовых системах, системах национальной безопасности или уничтожения других важных записей; бомбы замедленного действия с цифровыми таймерами, которые могут быть взорваны спустя месяцы после установления, и др.

Использование сложных компьютерных вирусов, введенных в управляемые компьютерами банковские информационные сети, коммуникации связи и системы жизнеобеспечения и производства, может привести к массовому разрушению высокоорганизованных технологических сообществ (86, с. 35, 36; 36). В зависимости от вида, величины и характера таких разрушений пострадавшее население может потребовать от правительства уступок тем, кто несет ответственность за внесение вируса. Такая цепь событий вполне укладывается в модель современного террористического акта.

Серьезную угрозу терроризм может составлять и для современных вооруженных сил. Так, Отдел защиты Пентагона свидетельствует, что еженедельно информационные узлы министерства подвергаются более чем 60 нападениям. Большинство из них совершают хулиганствующие хакеры. Во время бомбардировок Югославии в 1999 году группы хакеров в России, Сербии и других странах целенаправленно атаковали принадлежащие американским государственным структурам серверы.

Довольно значителен также и потенциал связанного с вышеприведенными террористическими средствами экологического терроризма. Так, использование усовершенствованных взрывных устройств на экологически опасных объектах, таких, как места захоронения опасных отходов, атомные электростанции, электрические средства управления насосными станциями на нефте- и водопроводах могут иметь серьезные последствия, намного превышающие те, которые вызваны непосредственным применением тех же взрывных устройств. Например, в течение 5 лет с того времени, когда началась подача нефти по нефтепроводу Кано-Лимон-Ковенас, Колумбийская национальная армия освобождения устраивала на нем взрывы около 140 раз. Этот 490-мильный нефтепровод, проложенный по территории Колумбии, принадлежит компании Ecopetrol of Columbia и консорциуму европейских и американских нефтяных компаний. В результате террористических актов разлилось около 640000 баррелей нефти. Кроме значительного экономического ущерба разливы нефти нанесли серьезный экологический урон большому числу рек и пресных озер (19, с. 3).

Итак, даже схематический обзор той части объективной стороны состава терроризма, которая отражает деятельность собственно террористов, показывает, что эта деятельность, помимо того, что она жестока и античеловечна по своей сущности, представляет собой тяжкое бремя, связанное со многими опасностями, лишениями, риском для жизни, ничего общего не имеющего с пресловутым романтизмом, а тем более с психическими аномалиями, которые как характерное явление вменяют террористам некоторые исследователи. Результаты этой оценки также указывают на реальность перспективы подавления терроризма в рамках совокупной правовой характеристики признаков субъекта, субъективной и объективной стороны его состава.

Представляется, что терроризм в современных формах, способах и масштабах деятельности вряд ли был бы возможен (то есть образовывал бы состав международного преступления) без той части деятельности совокупного субъекта, которая является основной побудительной и движущей силой эскалации террористических методов борьбы. Так, учитывая возрастающую связь терроризма с агрессией, последняя должна находить более острую и принципиальную оценку в рамках оценки состава международного преступления «терроризм». Как уже было сказано, связывать терроризм лишь с ответными действиями на различные формы агрессии действиями, было бы неправильным. Давая с этой точки зрения оценку международно-правовым деяниям, Ю.М. Рыбаков пишет: «Во-первых, подчеркивается право государства-жертвы агрессии принимать меры, наносящие ущерб правам государства-агрессора, не подчиняясь общему обязательству попытаться предварительно добиться возмещения причиненного ущерба. Во-вторых, признается право жертвы агрессии в порядке самообороны немедленно прибегать к применению вооруженной силы, что запрещается в иных случаях как реакция на международно-противоправные деяния другой стороны даже в случае отказа возместить причиненный ущерб. В-третьих, признается, что в случае агрессии, в отличие от всех других возможных международно-противоправных деяний, третье государство может оказать жертве агрессии помощь с применением вооруженной силы. И, наконец, в-четвертых, обращается внимание на возможность применения в отношении государства-агрессора комплекса ограничительных и других мер после того, как агрессия уже прекращена» (151, с. 107).

Таким образом, преступность ответных действий жертв агрессии может состоять в использовании неправомерных средств ведения вооруженной борьбы. Это, с одной стороны, предполагает юрисдикцию права, регулирующего взаимоотношения сторон в ходе вооруженных конфликтов (т. н. «военного» права), основным содержанием которого и является определение ответственности за использование запрещенных средств и методов ведения вооруженной борьбы.

С другой стороны, возникает необходимость в определении форм и разновидностей прямой и скрытой агрессии, колониализма и иностранного господства, следствием (прямым или опосредованным) которых является терроризм и, что немаловажно, установление причинно-следственной связи между этими явлениями. Действия, заключающиеся в попытках установления или сохранения колониального господства, с полной очевидностью отвечают главному признаку международных преступлений, поскольку именно они являются несомненной угрозой международному миру и безопасности.

Открытые формы агрессии, колониализма, иностранного господства, геноцида, апартеида как возможные причины возникновения терроризма международным правом определены достаточно четко, и вопрос здесь состоит, как отмечено выше, в установлении причинно-следственной связи и создании условий для несения ответственности. Этот элемент в терроризме, впрочем, как и во многих международных преступлениях, сложен. «Если в общеуголовной теории идет дискуссия о том, включает ли причинная связь между преступным действием и последствием только одно звено (т. е. является «непосредственной») или несколько звеньев, то для международного уголовного права этот спор представляется беспредметным. Сложность причинной связи, наличие в ней многочисленных звеньев не вызывает никаких сомнений, особенно когда речь идет о преступной деятельности государства» (119, с. 58).

Так, например, на деятельность США, которая может способствовать возникновению терроризма, указывают известные политические и общественные деятели этой страны: Рональд Стил (213, с. 9), Дэвид Риэфф (212, с. 6) и др. (более подробно см. I раздел), хотя в материальном праве это не воплощается.

Тем не менее, современная картина открытой и скрытой экспансии западных стран по отношению к «третьему миру» достаточно ясна, чтобы политические и экономические проявления, отражающие эту экспансию, трансформировать в международно-правовые категории, обусловливающие формирование признаков объективной стороны состава терроризма через использование механизма причинной связи. О.А. Платонов в своей книге «Почему погибнет Америка» убедительно раскрывает экономические механизмы, недвусмысленно несущие в себе потенциал политического, экологического и других разновидностей современного терроризма (141, с. 40, 41). На это же указывают американские ученые И. Валлерстайн (21, с. 27, 61, 107, 117, 187), Д. Риэфф (212, с. 6), французский социолог Э. Тодд (164, с. 143 –165, 197), немецкий социолог У. Бек (13, с. 49, 65, 81, 105). Конечно, это специфические невидимые для широкой общественности процессы, факты и обстоятельства. Для их правовой обработки и процессуального оформления в виде признаков объективной стороны терроризма потребуются значительные усилия международно-правовых и правоприменительных структур, работа экспертов, политологов, экономистов и др. Но в целом, на наш взгляд, это тот единственный путь, избрав который международное право в состоянии эффективно противодействовать терроризму посредством установления ответственности и вынесения санкций в отношении государств, допускающих деяния, которые опосредовано приводят к терроризму, и физических лиц, выступающих от имени этих государств.

Задача упрощается, если причинно-следственная связь между действиями государства и наступившими террористическими последствиями более очевидна (141, с. 43, 44). Помимо открытой агрессии О.А. Платонов указывает на необъявленные войны против Сальвадора, Гватемалы, Кубы, Никарагуа, Афганистана, Ирана, в которые вкладывались огромные средства для поддержания марионеточных режимов или инспирированных американцами повстанцев, выступавших против законных правительств. «Общее число жертв американской военщины и терроризма только за 1948–1996 годы составило более миллиона человек, не считая раненых и обездоленных» (там же).

Описание свидетельств подобных действий США, Великобритании и других стран, повлекших террористические конфликты, во множестве можно найти в книге известного американского социолога Н. Хомского «Новый военный гуманизм» (176). В частности, речь идет о Сальвадоре (с. 72, 73), Восточном Тиморе (с. 74–84), Колумбии (с. 86–90), Турецком Курдистане (с. 94–110), Лаосе и Камбодже (с. 111–113), Конго (с. 117), Сьерра-Леоне (с. 117), Гаити (с. 124), Ливане (с. 181) и др.

Если сопоставить географию приведенных событий, а также аналогичных официально осужденных международным сообществом действий Израиля, ЮАР и некоторых других стран с основными очагами современных террористических конфликтов, то нетрудно усмотреть взаимосвязь. Представляется поэтому, что предлагаемая конструкция объективной стороны терроризма в международном уголовном праве заслуживает рассмотрения и может послужить юридической базой для разработки обновленных антитеррористических механизмов.

Некоторые исследователи терроризма, предлагая наказывать лишь конкретных физических лиц – исполнителей преступлений, по существу, выступают за нивелирование необходимости обнаружения причинности в актах международного терроризма. Хотя и в террористических актах (а, тем более, в терроризме) может образовываться многоступенчатая «система» исполнителей (167, с. 80–81; 119, с. 69). Эта точка зрения характерна и для тех специалистов, которые односторонне выдвигают приоритет предмета преступления (например, невинных жертв), но не говорят об объекте терроризма.

Указанный недостаток также присущ и современному конвенционному механизму в сфере международно-правовой борьбы с терроризмом (см. 2.2.4.). На наш взгляд, уход от разработки механизма определения причинной связи в современных антитеррористических конвенциях обнаруживает тот уровень слабости и неэффективности международного права в борьбе с терроризмом, который превратился в фактор, катализирующий эскалацию этого международного преступления. На это указывает Е.Г. Ляхов (111, с. 73).

Надо сказать, что арсенал средств для осуществления этой важной функции в современном международном праве достаточно обширен. Прежде всего, такая деятельность вменена Совету Безопасности ООН. Статья 34 Устава ООН гласит: «Совет Безопасности уполномочивается расследовать любой спор или любую ситуацию, которая может привести к международным трениям или вызвать спор, для определения того, не может ли продолжение этого спора или ситуации угрожать поддержанию международного мира и безопасности».

Достаточно влиятелен и высок потенциал деклараций Генеральной Ассамблеи ООН. Воздействие такой декларации на расследование, определение сущности тех или иных конфликтов и их разрешение может быть особенно сильным, если она принята единогласно, на основе консенсуса. Так, принятые консенсусом Декларация об усилении эффективности принципа отказа от угрозы силой или ее применения в международных отношениях, Декларация о предотвращении и устранении споров и ситуаций, которые могут угрожать международному миру и безопасности и о роли ООН в этой области, Декларация об установлении фактов Организацией Объединенных Наций в области поддержания международного мира и безопасности, Декларация о совершенствовании сотрудничества между ООН и региональными соглашениями или органами в области поддержания международного мира и безопасности закладывают основы и устанавливают принципы деятельности ООН в таких новых областях как миротворчество, превентивная дипломатия, расследование фактической стороны споров и взаимодействие ООН с региональными организациями и структурами (117, с. 188).

Заслуживает внимания в этой связи утверждающаяся практика создания специальных судов, каковыми являются Международные трибуналы по бывшей Югославии и Руанде, Международный уголовный суд и др.

Таким образом, эффективное воздействие международного права на терроризм может быть обеспечено при условии, если в рамках состава терроризма глубоко и всесторонне будут квалифицированы действия государства или государств, в результате которых возникли причины и условия для совершения террористических актов, что в совокупности образует объективную сторону состава этого преступления. Государство выступает вовне через свои органы и несет ответственность за их действия. Неправомерная деятельность этих органов, принимающих решения и осуществляющих их с нарушением норм международного права, означает неправомерную деятельность государства. Признаки объективной стороны, отражающие деятельность того элемента субъекта терроризма, который своими деяниями способствует совершению террористических актов как другой составляющей этого субъекта, могут быть самыми разнообразными. Это принятие заведомо неправомерных политических решений, заключение соглашений, противоречащих международному праву, издание преступных приказов, санкционирование экспансии, незаконных экономических и политических мер, действия, влекущие экономическое и культурное закабаление народов, территорий, фактические военные действия, нарушающие законы и обычаи войны, и т. п.

Такое «вовлечение» в состав объективной стороны терроризма действий государств, не имеющих прямой связи с совершением актов терроризма (как с позиций содействия, так и превентивного противодействия), открывает широкие возможности регулирующего воздействия на терроризм международного уголовного права посредством более эффективного использования института ответственности государства и физических лиц, его представляющих, которые в настоящих условиях большей частью остаются вне поля такого воздействия.

В этой связи целесообразно рассмотреть проблемы ответственности за совершение международных преступлений и, в частности, терроризма более подробно.

3.2. Институт международно-правовой ответственности

и особенности ответственности за терроризм

И.И. Лукашук характеризует право международной ответственности как «отрасль международного права, принципы и нормы которой определяют для субъектов международного права юридические последствия международно-противоправных деяний, а также причинения ущерба в результате деятельности, не запрещенной международным правом» (108, с. 373).

Необходимость рассмотрения вопроса о правовой ответственности за терроризм отчасти продиктована и тем, что правовые нормы института ответственности, несмотря на прочное историческое место в международном праве, до настоящего времени четко не кодифицированы. Он основывается в целом на применении обычно-правовых норм, сложившихся на базе прецедентов судебных решений. Причем, если к источникам международного права относят договор и обычай, которые являются одновременно и основными источниками ответственности государств, то источниками ответственности следует считать и другие юридически обязательные акты, предписывающие определенное поведение государств (148, с. 131). Следует, однако, оговориться, что подготовленный к 2001 г. Комиссией международного права (разработка длилась около 50 лет) проект статей «Ответственность государств за международно-противоправные деяния» в значительной мере представляет собой кодификацию существующих обычных норм (хотя значительное число норм, относящихся к ответственности, содержит и право международных договоров) с уточнением их содержания сообразно происходящим в развитии общества изменениям. Принятие Генеральной Ассамблеей ООН статей об ответственности к сведению свидетельствует об их признании и увеличивает возможности утверждения их в позитивном обычном праве.

В целом международно-правовая ответственность определяется как юридическая обязанность субъекта-правонарушителя ликвидировать последствия вреда, причиненного другому субъекту международного права в результате совершенного правонарушения (162, с. 272).

Как указывает И.И. Лукашук, международно-правовая ответственность обладает немалой спецификой. Она не является ни частноправовой ни уголовно-правовой. Она представляет собой вид публично-правовой ответственности. В прошлом традиционная ответственность носила двусторонний характер и обусловливалась нанесением ущерба. Вышеупомянутые статьи об ответственности основаны на концепции объективной ответственности, в соответствии с которой ответственность наступает в результате самого факта нарушения нормы, независимо от вины или причинения ущерба. Концепция отражает общую заинтересованность государств в поддержании международного правопорядка и знаменует важный шаг в прогрессивном развитии международного права (108, с. 375).

По определению Ю.М. Колосова, международная ответственность является особым институтом международных отношений. Они включают в себя обязанность ликвидировать причиненный вред, если только вина не лежит на потерпевшей стороне, а также право этой последней на удовлетворение своих нарушенных интересов за счет интересов стороны, которая причинила вред, включая применение к ней в соответствующих случаях санкций (99, с. 21).

В отличие от обычных правонарушений международные преступления относятся к тягчайшим деяниям, объектом которых являются всеобщий мир и международная безопасность, добрососедские отношения между государствами и народами, право народов и наций на самоопределение, законы и обычаи войны, права человека и др. В подготовленный Комиссией международного права проект Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества включен и терроризм как международное преступление.

Ведь в широком плане под международно-правовой ответственностью понимаются юридические последствия, наступающие для субъекта международного права вследствие нарушения им международного правопорядка как целостной системы правовых отношений (44, с. 279; 23, с. 161). Именно на международный правопорядок, миропорядок в соответствии с составом объекта преступления и посягает терроризм (см. 3.1.1.).

Основным источником юридических оснований ответственности государств за международные преступления признан Устав Организации Объединенных Наций (см. ст. 5, 6, 51).

Обязательство воздерживаться от преступных действий может быть возложено на государство тем или иным правовым актом, решением суда или международного органа. Источником юридических оснований ответственности государств за международные преступления может быть и односторонний международно-правовой акт, создающий обязательства для государства, его издавшего.

О деяниях и ответственности физических лиц за международные преступления также идет речь в некоторых международных конвенциях. Однако их поведение присваивается государству, несущему ответственность за преступное поведение своих органов (148, с. 131, 132).

В последнем варианте проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества также последовательно проводится линия уголовной ответственности за указанные деяния индивидов. При этом четко разграничивается уголовная ответственность лица за совершенное преступление и международно-правовая ответственность государства за действие или бездействие, вменяемое этому государству. В ст. 5 проекта Кодекса указано: «Судебное преследование какого-либо лица за преступления против мира и безопасности человечества не освобождают государство от ответственности по международному праву за действие или бездействие, вменяемое этому государству».

«Основная ответственность за акции международного терроризма, – пишет А.М. Барнашов, – ложится на государства. Центральным элементом правовой ответственности (внутригосударственной и международной) принято считать несение делинквентом определенных правовых последствий. Это закономерно, так как лишь претерпевание субъектом права определенных трудностей социального, материального, политического характера обеспечивает действенность методов правового регулирования отношений» (7, с. 122).

В целом основания ответственности за международное преступление «терроризм» в международном праве также разработаны достаточно детально.

Необходимость выстраивать систему ответственности за терроризм, базируясь на самом широком спектре оснований такой ответственности, объясняется тем, что в условиях структурирующегося глобального террористического конфликта террористический «образ» принимает все большее число неправомерных деяний, к террористическому арсеналу причисляется все более широкий круг средств и возможностей, наработанных человеческой цивилизацией. Наконец, террористический характер приобретает все более разнообразная гамма человеческих отношений, в том числе на глобальном уровне. Так, международное сообщество вынуждено констатировать трансформирование вооруженных конфликтов средней и низкой степени интенсивности, каковыми считались, например, национально-освободительные (партизанские) войны, в вооруженные конфликты террористического характера. Очевидной стала угроза террористического применения средств массового уничтожения. Аргументами политического диалога все в большей мере становится ударный военный потенциал той или иной страны, вернее, возросшая угроза реальности его несанкционированного применения. Множится число случаев, когда террористическую окраску носят антитеррористические меры правительств. Страх перед угрозой применения силы все в большей степени определяет поведение населения, политиков и государств.

В этой связи при определении оснований ответственности за терроризм надо учитывать, что элементы состава этого преступления присутствуют и в ряде международных актов, не имеющих юридической силы, но интерпретирующих международное право и дающих представление об отношении всего международного сообщества к тем или иным международным правонарушениям. К ним следует, прежде всего, отнести Определение агрессии, Декларацию о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества государств в соответствии с Уставом ООН, Декларацию о предоставлении независимости колониальным странам и народам, Декларацию о недопустимости вмешательства во внутренние дела государств, об ограждении их независимости и суверенитета от 21 декабря 1965 г., резолюцию Генеральной Ассамблеи 110/11 от 9 ноября 1945 г., определяющую состав пропаганды войны.

Эти документы могут служить источниками оснований для привлечения государства и физических лиц к ответственности за терроризм, поскольку указывают на противоправные действия, которые могут составлять деяния, результирующие терроризм. Определение противоправности действия в них может осуществляться прямо, как, например, в Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам и в Декларации о недопустимости вмешательства во внутренние дела государств, об ограждении их независимости и суверенитета, а может – и опосредованно, путем ссылки на то, что вызываемые этими действиями ситуации угрожают международному миру и безопасности. Причем образуется двойная противоправность: и как таковая по смыслу Декларации, и, например, как составляющая террористического деяния.

Такой подход вполне согласовывается и с основными принципами международно-правовой ответственности, в соответствии с их классификацией Комиссией международного права:

принцип, устанавливающий ответственность относительно международно-противоправных действий государства;

принцип, определяющий субъектов таких действий;

принцип, определяющий условия наличия международно-противоправных действий и др. (78, с. 238).

Является бесспорным, что государства и иные субъекты международного права несут ответственность за действия, направленные на подготовку террористических актов. Эти действия грубо нарушают п. 4 ст. 2 Устава ООН. Достаточным основанием для наложения санкций является подготовка и финансирование государством террористических организаций. Как попустительство рассматривается бездеятельность правительств тех государств, которые не пресекают преступных деяний своих граждан и организаций, направленных на подготовку и совершение террористических актов, в том числе, на территории других стран.

Непоследовательность и нерешительность действий государств по ликвидации акций терроризма необходимо рассматривать как отягчающие обстоятельства (7, с. 117).

Вместе с тем сложное деяние, характеризующее объективную сторону состава терроризма, предполагает повышенную значимость определения ответственности государств, осуществляющих такие виды деятельности, которые могут трансформироваться в терроризм, как, например, скрытые формы агрессии, неоколониализма и другие, препятствующие национальному самоопределению, независимости и т. п. Тем более, что правовые основания для этого, как уже было отмечено, базируются на консенсусном принятии указанных выше документов Генеральной Ассамблеей и Советом Безопасности ООН (38, с. 137, 138; 64, с. 2).

Борьба с международными преступлениями по общему правилу связана с установлением, в первую очередь, ответственности государств (173), ибо международное преступление по определению Комиссии международного права – это и есть такое нарушение государством международного обязательства, которое рассматривается международным сообществом в целом (52, с. 21, 22). По утверждению Ю.В. Петровского, «субъектами правонарушения могут быть органы государства, физические лица, но никто из них непосредственно не несет международно-правовой ответственности. Ответственность всегда несет государство» (139, с. 9).

Эта точка зрения, представляющая крайние убеждения, помогает понять роль государства в эффективности института ответственности в сфере регулирования борьбы с терроризмом, преступный механизм которого в значительной мере определяется борьбой за власть, поскольку в современных международных отношениях таковая без участия государств невозможна. В сфере ответственности индивидов существует обычная норма, согласно которой ответственности за международные преступления подлежат лица, независимо от того, участвуют ли государства, гражданами которых они являются, в соответствующих конвенциях. Юридически эта норма основана на том, что преступность таких актов признана международным сообществом и их подавление является императивной нормой общего международного права (148, с. 194). Существование подобной обычной нормы нужно признать и в случае международной ответственности государств. При этом необходимо учитывать, что конвенционные источники в их отношении практически отсутствуют. Таким образом, возможно правомерное создание норм, связывающих преступное государство без его участия (17, с. 60).

Поэтому большое юридическое значение имеет использование международно-правовых актов, определяющих преступность поведения государства в борьбе с террористическими актами. Террористические акты как таковые совершаются физическими лицами и организациями, как правило, не связанными (по меньшей мере, непосредственно) с государствами. Поэтому применить к ним общепризнанное положение о том, что «когда совершается международное преступление, государство непосредственно отвечает за него. Международная уголовная ответственность физических лиц выступает как форма и следствие ответственности самого государства» (119, с. 87, 88), затруднительно. Даже если с этой точки зрения обнаружится и будет доказана причастность государства, вменить ему в ответственность, при условии справедливых целей борьбы террористов, можно соучастие (способствование) в применении запрещенных средств борьбы. Но учитывая международное, межгосударственное «происхождение» терроризма, предполагающее такую ответственность, санкции явно не могут быть адекватными масштабам и всеобщей опасности этого международного преступления. Это происходит, потому что, во-первых, в результате спорадических террористических актов правоотношения в ряде случаев возникают между пострадавшим государством и государством-делинквентом (если таковое удалось установить). Такое правонарушение не может квалифицироваться как международное преступление, поскольку круг его участников не включает в качестве субъектов претензий все международное сообщество государств, и как преступление международного характера влечет, как правило, уголовную ответственность физических лиц (119, с. 88). К тому же, принято считать преступлениями международного характера преступления, совершаемые отдельными лицами или группами лиц не от имени государства, но имеющих международные последствия (7, с. 116). Содержание международного преступления «терроризм» террористические акты обретают в случае их осмысленного системного применения в отношении определенного противника, который своими действиями создал причины, условия и основания для применения вооруженного насилия, что, безусловно, связано с участием государства. Поэтому важно определить ответственность государства, создавшего такие причины и условия и, по сути, подтолкнувшего развязывание террористического конфликта, который уже образует состав международного преступления.

Во-вторых, если имеет место терроризм как международное преступление, в указанном смысле этого термина, то изменяется сам механизм реагирования международного сообщества, в том числе в лице международных организаций и их органов, к ведению которых относятся вопросы поддержания международного мира и безопасности.

В-третьих, применение санкций международного сообщества государств в лице, в первую очередь, Совета Безопасности ООН к государствам-делинквентам именно в связи с их особой международно-правовой ответственностью за терроризм (а не, скажем, за колониализм, что само по себе маловероятно) создает условия для реальной борьбы с этим международным преступлением.

В-четвертых, установление террористического характера изначально нетеррористических деяний государств, на наш взгляд, создает условия для эффективного превентивного воздействия норм, запрещающих терроризм.

Здесь представляется наличие правового механизма, когда причинное совершение террористических актов создает наполнение террористическим содержанием первоначальное деяние государства, которое не образует состава не только терроризма, но и международного преступления вообще (например, экономические спекуляции, повлекшие закабаление, нищету), и в худшем случае как ординарное международное правонарушение могло бы быть разрешено в ходе двусторонних правоотношений путем возмещения ущерба.

Исследования этого вопроса в международно-правовой литературе в основном связываются с понятиями деликта и причиненного ущерба. При решении вопроса об ответственности государства-правонарушителя должны приниматься в расчет характер и объем причиненного ущерба, степень его вины и другие факторы. Более суровая ответственность наступает в случае, если ущерб причинен вследствие обдуманной и целенаправленной политики и противоправного умысла. Менее суровая ответственность связана с ситуациями, когда государства в лице их органов и должностных лиц допускают небрежность. По мнению Ю.М. Колосова, преднамеренные действия с целью причинения вреда, чаще всего связанные с нарушением международного права, но иногда и не составляющие нарушения прямой нормы, следует называть умышленным деликтом. «...Умышленным деликтом следует считать всякое преднамеренное причинение ущерба, даже если при этом нормы права не нарушаются» (99, с. 57).

В свою очередь, субъектом международного права ущерб может быть причинен другому субъекту вне связи с нарушением международного права, т. е. не только в результате виновных действий субъекта, но и в результате его правомерных действий (там же, с. 51).

С другой стороны, существование международного правопорядка предполагает, что субъекты, на которых лежат обязанности, должны также нести ответственность за их невыполнение (5, с. 393). Более того, ответственность может возникать и в том случае, когда все обязанности выполняются, но, несмотря на это, причинен ущерб (99, с. 16).

Дело в том, что возникновение причин и условий, создающих основания для террористических актов, а следовательно, образующих терроризм, нередко связано с поведением государств, оцениваемым в вышеописанных правовых критериях. То есть, когда такое поведение не характеризуется открытым насилием, агрессивностью и т. п.

Следовательно, правомерно ставить вопрос об ответственности связанного с этим субъекта, поскольку его действия по созданию причин и условий для совершения террористических актов во взаимодействии с этими актами составляют международное преступление «терроризм». Правовые основания для этого изначально существуют и усиливаются при возникновении терроризма как осознанно предполагаемого субъектом результата.

Обоснование ответственности государства за совершение терроризма как одного из опаснейших международных преступлений современности способствует условиям объективизации действий стороны, совершающей террористические акты (а отнюдь не снисхождению к ней), в ответ на действия этого государства. Аналогией, хотя и очень гиперболизированной, здесь может послужить отсутствие международно-правовой реакции международного сообщества на неадекватные бомбардировки американцами Дрездена, англичанами – Кенигсберга в ходе Второй мировой войны, атомные удары по японским городам Хиросиме и Нагасаки и др., поскольку речь шла об уничтожении агрессора, поставившего под сомнение дальнейшее развитие человеческой цивилизации.

Как известно, в современном международном праве различают два основных вида ответственности – материальную и политическую.

Материальная ответственность выражается в обязанности возместить материальный ущерб, что может реализоваться в форме реституции (восстановления материального положения, существовавшего до правонарушения) или репарации (денежной или иной компенсации убытков потерпевшему). В период, когда война считалась законным средством разрешения споров, была известна такая форма ответственности, как контрибуции – взимание победителем с побежденного своих военных издержек.

Очевидно, что ответственность за терроризм менее всего должна быть связана с репарационным подходом и предполагает использование видов и форм (140, с. 157), наиболее способствующих блокированию и подавлению системных террористических процессов. Международно-правовая ответственность здесь предопределяется тяжестью вины государства и высокой степенью общественной противоправности терроризма. По мнению П.М. Куриса, механизм реагирования на ординарные международные правонарушения принципиально не подходит для ситуации международных преступлений (102, с. 72).

Терроризм, как социальное явление, образует угрозу миру и миропорядку. В то же время юридическая ответственность отражает процессы социальной жизни и «имеет характер самозащиты общества от посягательств на его основы» (40, с. 141). Следовательно, важно, чтобы по выявленной функции и возможностям реализации международно-правовая ответственность была адекватной уровню угроз, исходящих от терроризма.

В рамках квалификационной конструкции сложного субъекта терроризма (см. 3.1.2.) ответственность для государства за обычное правонарушение международного права (которая обычно реализуется через правовосстановительную функцию) трансформируется до уровня, на котором выявлялась бы ее репрессивная функция (22, с. 49; 105, с. 115–120).

Международное сообщество не обязано вступать с государством –участником терроризма в правоохранительные отношения, рассчитанные на согласие с предъявленными ему претензиями, поскольку механизм санкций может быть реализован согласно международному праву в порядке самообороны субъектом международного права, оказавшимся жертвой первичных действий указанного государства-участника. В международно-правовой доктрине уже высказывались мнения, что государство, являющееся жертвой агрессии, имеет право принимать немедленные меры в порядке самообороны: оно не обязано как государство, являющееся жертвой международно-противоправного деяния другого рода, пытаться получить возмещение (65, с. 70).

Но когда меры, принимаемые в порядке самообороны, имеют характер террористических актов, то в совокупности с первичными действиями нападающей стороны, возникает терроризм как международное преступление, что в итоге предполагает обоюдную ответственность сторон за терроризм.

Исходя из этого и нисколько не умаляя роли и значения принципа персонификации ответственности в международном праве, отметим, что решающим фактором создания такого уровня ответственности за терроризм, который может результировать эффективные условия для борьбы с этим международным преступлением, является вовлечение в этот механизм ответственности государства. При этом важно обосновывать субъектность ответственности государства не только с точки зрения оказания государством содействия и помощи террористическим формированиям. Не менее важным является обоснование ответственности государств, которые своими экспансионистскими, колониалистскими, неоколониалистскими и т. п. действиями спродуцировали конфликт, принявший формы терроризма, т. е. длящегося во времени и пространстве насильственного процесса, основным проявлением которого и способами действий являются террористические акты. В противном случае, т. е. когда субъект ответственности за терроризм будет, в основном, представлен физическими лицами, причастными к проведению конкретных террористических актов, эффективность института ответственности далека от желаемой. Это связано и с тем, что физические и юридические лица и неправительственные образования выступают в качестве субъектов международного права второго уровня, как его дестинаторы (16; 11, с. 141). «Ни одна из норм международного права, – пишут по этому поводу А.И. Полторак и Л.И. Савинский, – не создает прав и обязанностей для индивидов непосредственно, помимо государств» (141, с. 234).

Следует принять во внимание также и то, что субъектом права ответственности может быть и государство в процессе образования. Это касается условий вооруженной борьбы народа за самоопределение. В ст. 10 проекта статей «Ответственность государств за международно-противоправные деяния» указано: «2. Поведение движения, повстанческого или иного, которому удается создать новое государство на части территории уже существующего государства или на какой-либо территории под его управлением, рассматривается как деяние этого нового государства по международному праву».

Указанная позиция в целом соответствует господствующей в доктрине точке зрения о том, что отдельные лица не являются субъектами международного права, которую выражают Фердросс (172, с. 146), Анцилотти (5, с. 105) и др. Поэтому в случае, если субъект ответственности за терроризм представлен только физическими, юридическими лицами и неправительственными образованиями, воздействие оказывается лишь на вторичные, производные факторы терроризма, оставляя, по сути, в неприкосновенности мощный, разветвленный механизм этого международного преступления, и даже, в некотором смысле, усиливая его, по причине привносимого необъективным подходом элемента противостояния и враждебности во взаимоотношения участвующих в террористическом конфликте сторон. При этом не стоит завышать значения комплексных мер, принимаемых международным сообществом по отношению к отдельным крупным террористическим группам и движениям. В этом нетрудно убедиться, наблюдая после масштабной операции сил США и Антитеррористической коалиции в Афганистане, вторжения США, Великобритании и других стран в Ирак, новую волну активизации «Аль-Каиды» и других террористических групп, повсеместное становление и структурирование организаций и сетей глобального Джихада.

Государства «третьего мира» выражают несогласие с теми оценками терроризма, которые связывают основную ответственность за это международное преступление с национально-освободительной деятельностью. При обсуждениях этого вопроса в ООН они всячески пытаются привлечь внимание к опасности именно тех форм терроризма, которые исходят от индустриально развитых государств (53).

Ответственность государства, возникающая на основаниях его способствования (спонсирования) террористическим актам базируется на факторах, которые в современных условиях не содержат эффективного потенциала воздействия на терроризм. Уже отмечалось, что санкции, применяемые международным сообществом к таким странам, как Ирак, Иран, Судан, Ливия, Северная Корея, Куба, обвиняемым в пособничестве терроризму, должного эффекта не приносят. Более того, по нашему мнению, угрожающие масштабы современной эскалации терроризма в значительной мере являются негативным следствием этих санкций, поскольку они отражают стремление международного сообщества возложить ответственность за терроризм лишь на ту часть субъекта преступления, которая ему в политическом отношении более доступна. При этом за рамками воздействия международного права остаются не менее опасные, с точки зрения продуцирования террористических последствий, действия другой составляющей совокупного субъекта, нарушающие право на самоопределение, политическую и экономическую независимость и т. п. Контрпродуктивность таких односторонних санкций выражается и в том, что, лишая надежды на объективную международно-правовую оценку и разрешение террористического конфликта или значительно сужая ее, они усиливают привлекательность террористических методов действий для стран и народов, ведущих борьбу за национальное освобождение. Очевидность такой взаимосвязи невольно приводит к мысли о намеренном инспирировании террористических конфликтов некоторыми индустриально развитыми странами, поскольку в ряде случаев это политически и экономически для них выгодно, о чем говорилось выше.

Поэтому, помимо характера и объема причиненного ущерба, при решении вопроса об ответственности государства-правонарушителя во внимание должны приниматься и нематериальные факторы. Это, прежде всего, определение степени вины государства. Наносимый при терроризме ущерб странам и народам, отстаивающим свою независимость и другие предусмотренные международными актами права, является, как правило, следствием обдуманной и целенаправленной политики и противоправного умысла государства. Действия и упущения государства в международных отношениях суть проявления воли государства. Целенаправленность действия в значительно большей степени присуща характеристике волевого начала государства, нежели индивида, поскольку воля государства определяется его органами на основе целей и принципов его политики и тщательного учета и взвешивания различных политических и иных факторов. Но «при всем своем отличии от воли индивида воля государства, хотя и является понятием, есть вполне реальная категория» (105, с. 55). Этот вид ответственности в международном праве принято считать ответственностью политической, ибо «отличительными признаками международных преступлений государств... является то, что они... нарушают не только конкретные права... но и коренные основы международных отношений... Международное преступление государства есть понятие политическое, специфика которого коренится в политических отношениях между государствами» (там же, с. 38, 39).

Политическая ответственность субъекта международного права возникает в результате нарушения им какой-либо международно-правовой обязанности – принципа международного права, договорной нормы. Этот вид ответственности возникает из самого факта нарушения нормы, охраняющей интересы другого государства. Политическая ответственность возникает даже в том случае, если правонарушение не повлекло материального ущерба или иных видимых негативных последствий.

Помимо международной уголовной ответственности физических лиц, виновных в совершении государством международного преступления, государство-правонарушитель должно нести и другие формы политической и материальной ответственности. Постановления ст. 3 и ст. 5 проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества полностью подтверждают изложенный тезис (135, с. 127–130).

Однако вина не всегда является достаточным основанием для санкций. Последние осуществляются только в случае совершения умышленного деликта (99, с. 45).

Юридическая ответственность, как известно, имеет две основные функции: правовосстановительную и карательную. И хотя эти функции находятся во взаимосвязи, все же применительно к международным преступлениям следует ориентироваться на приоритет штрафной, карательной функции.

Терроризм – сложное международное преступление, предполагающее взаимное нанесение как материального, так и морального ущерба не только конфликтующими сторонами друг другу, но и всему международному сообществу или, по меньшей мере, многим его членам. Поэтому фактическое содержание традиционных форм ответственности, вытекающих из ее репарационной конструкции, в случае терроризма, как правило, далеко выходит за рамки одной лишь правовосстановительной функции.

Международно-правовой опыт указывает на необходимость смешанного применения материальной и нематериальной ответственности. Первая достаточно хорошо отрегулирована в процессе репарационной практики возмещения материального ущерба. Применение же форм нематериальной ответственности не всегда является достаточным для возмещения нематериального ущерба. Поэтому и здесь могут применяться формы материальной ответственности.

При террористическом конфликте нередко трудно установить, какой по преимуществу характер носит причиненный ущерб. В связи с этим переплетение форм ответственности, когда политический ущерб влечет материальную ответственность, а в ответ на материальные лишения, являющиеся следствием неправомерного поведения государства, применяются нематериальные формы ответственности, отражает высокий уровень сложности этого преступления. Учитывая наличие двустороннего противоборства в террористическом конфликте, реагирование международной общественности может включать и одновременное комплексное применение форм ответственности. Уже сложилась практика применения международным сообществом политических и экономических санкций в отношении государств, которые оказывают поддержку так называемому ответному терроризму.

Что касается пресечения деятельности государств, в результате прямых или скрытых действий которых возникают причины и условия для совершения террористических акций, то при выборе вида и форм ответственности решающим должно быть обеспечение карательной, штрафной функции ответственности, поскольку, во-первых, речь идет о развитых, богатых государствах, к тому же преследующих при совершении деяний, получающих оценку как составляющих терроризма, как правило, цели получения сверхприбылей. Во-вторых, эффективность санкций морально-политического характера здесь можно поставить под сомнение в силу значительного политического веса и роли этой группы государств в международном сообществе. Поэтому запрещение агрессивных, экспансионистских, колониалистских, неоколониалистских и других действий, способных вызвать террористический конфликт, должно иметь своим юридическим следствием то, что при определении режима ответственности государства сумма возмещения убытков может устанавливаться не только исходя из действительного ущерба, но и из необходимости наказать за совершение терроризма.

Поскольку терроризм наносит международному сообществу большой материальный и нематериальный ущерб, представляется уместной аналогия с формами ответственности, которые использовались в отношении Германии и ее союзников в процессе реализации приговоров Нюрнбергского и Токийского Международных Военных Трибуналов, а также в соответствии с решениями Крымской конференции союзников: временное ограничение суверенитета, лишение части территории, оккупация, демилитаризация и запрет содержания вооруженных сил или определенных их родов, ограничение судебной юрисдикции и др. Согласно ст. 11 Устава ООН Совет Безопасности может потребовать от членов ООН применения принудительных мер, которые включают «полный или частичный перерыв экономических отношений, железнодорожных, морских, воздушных, почтовых, телеграфных, радио или других средств сообщения, а также разрыв дипломатических отношений».

Могут применяться и другие ограничительные меры: повышение таможенных пошлин на товары данного государства, отказ во въезде его граждан и т. д. На практике санкции могут выражаться также в исключении государства из международной организации, разрыве с ним дипломатических отношений, приостановлении прав и привилегий, вытекающих из членства в международных организациях, перерыве экономических и прочих хозяйственных и культурных отношений, ограничении прав физических и юридических лиц государства-делинквента и т. д. (99, с. 63). Действенной формой ответственности государств может быть изъятие из их юрисдикции физических лиц, осуществляющих руководство преступными действиями государства, составившими терроризм (по аналогии с нацистскими военными преступниками) (33, с. 120; 151).

В международной юридической доктрине, оценивающей значение санкций в системе ответственности, преобладает точка зрения, согласно которой по-настоящему санкционный характер могут иметь лишь коллективные меры принуждения. Санкции, применяемые к государству, следует рассматривать во взаимосвязи с формами ответственности. «Если к государству-правонарушителю именно вследствие его преступного поведения применяются международно-правовые санкции, то в целом ряде случаев они имеют не только превентивный характер, но и являются сами по себе лишениями, ограничениями материального или нематериального, политического характера, юридическое основание для возникновения которых – фактор неправомерного поведения. Подобный характер носят такие индивидуальные санкции, как реторсии, репрессалии, разрыв отношений. Это же можно сказать о санкциях, применяемых международными организациями. Например, лишение прав и привилегий, связанных с членством, исключение из организации могут быть формами и нематериальной, и материальной ответственности. Исключение из международного общения и применение централизованных мер принуждения также могут означать очень серьезные лишения и материального, и нематериального порядка» (119, с. 84, 85).

Применение санкций как форм ответственности актуально относительно терроризма, особенно когда это международное преступление имеет реальные черты вооруженного конфликта. В таких условиях более четко определяются основания ответственности, то есть можно установить агрессивно-экспансионистскую составляющую террористического конфликта, применяемые запрещенные средства и методы борьбы, характер и размер ущерба, наносимого миру и международной безопасности и т. д.

Любое международное правонарушение складывается из действий (или бездействия) физических лиц. Норма Приговора Международного Военного Трибунала: «Преступления против международного права совершаются людьми, а не абстрактными категориями и только путем наказания отдельных лиц, совершивших такие преступления, могут быть соблюдены установления международного права… Принцип международного права, который при определенных обстоятельствах защищает представителя государства, не может быть применим к действиям, которые осуждаются как преступные по международному праву» (133, с. 368), не утратил своей актуальности и является общепризнанным в настоящее время. Так называемая доктрина государственного акта для международных преступлений, представляющих опасность для человечества, не применима (30, с. 14). В современном международном уголовном праве ответственность физических лиц принято связывать с ответственностью государства, что вытекает из положений и норм международного права, закрепленных в Уставе и Приговоре Международного Военного Трибунала, Резолюции 95/1 Генеральной Ассамблеи ООН от 11 декабря 1946 года, Конвенциях о геноциде и апартеиде, Уставах Международных трибуналов для судебного преследования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории бывшей Югославии и Руанды, Римском Статуте Международного уголовного суда, проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, принятого на сорок шестой сессии Комиссии международного права ООН в 1994 году. Ответственность физических лиц является эффективным способом конкретизации ответственности государства, материального воплощения последней (33, с. 120; 151, с. 151). Оценивая позиции разных ученых по этому вопросу, Р.А. Мюллерсон, ссылаясь на материалы доклада Комиссии международного права о работе ее 46-й сессии, подытоживает: «Правильно было бы сказать, что физические лица, виновные в совершении государством международного преступления, понесут уголовную ответственность. Из того факта, что международная уголовная ответственность физических лиц – это форма ответственности государства, выражающаяся в ограничении его суверенитета, вытекает возможность реализации международно-правовой ответственности конкретных индивидов. Подобное ограничение суверенитета государства, являясь формой его политической ответственности, служит необходимым условием ответственности физических лиц» (119, с. 87).

Однако такая очевидная структура взаимосвязи ответственности физических лиц и государства при терроризме не может носить столь цельного и логически-правового характера. Фактор взаимовлияния ответственности государства на ответственность физических лиц и обратно утрачивается прежде всего потому, что большинство политических движений, использующих для достижения своих целей терроризм, непосредственно не представляют конкретные государства. Следует учитывать, что международная практика придерживается нормы, согласно которой поведение повстанческого движения не может присваиваться государству, которое его не контролирует. Например, в консультативном заключении Международного суда по Намибии указывается, что «физический контроль над территорией, а не суверенность и законность титула, является основой ответственности государства за деяния, затрагивающие другие государства» (200, с. 54). Еще в большей мере удалены от деятельности государства физические лица – исполнители террористических актов. Отсюда очевидным становится то обстоятельство, что эффективность правоотношений ответственности физических лиц за совершение терроризма значительно возрастает, если данные правоотношения использовать в рамках сложного совокупного субъекта этого международного преступления. Если принять во внимание, что во многих случаях террористы непосредственно не представляют государства-правонарушители, то ответственность физических лиц, то есть лиц, совершивших террористические акты, не распространяется на ответственность государства. Не вызывает сомнений, что совершаемые террористические акты, даже не системные, опасны сами по себе, но как уже было отмечено выше, вне политического контекста взаимоотношений государств (групп государств) в международно-правовой «табели о рангах» как таковые они скорее занимают место обычных международных правонарушений, а не международных преступлений. Исходя из этого, правоотношения ответственности здесь сопряжены в основном с воздействием на этих лиц, а также на узкий круг их единомышленников (163).

Государство же, внутри которого вызревает соответствующая идеология терроризма, зарождается и налаживается целая система (в том числе нелегальная или полулегальная) материально-технического обеспечения террористической деятельности и благодаря которому терроризм развился до современных глобальных масштабов, остается вне сферы активного воздействия института ответственности. Ведь немаловажно уже то, что деянием государства является поведение любого из его органов, независимо от занимаемого им места в системе государства, при условии, что он действует в своем официальном качестве. Государству присваивается и поведение лица или образования, не являющегося органом государства, если они уполномочены осуществлять элементы государственной власти. То обстоятельство, что орган государства превышает свои полномочия, не освобождает государство от ответственности за его поведение (108, с. 382). Изыскивая более эффективные формы противодействия современному терроризму, международное уголовное право одной из своих главных целей должно ставить как можно более полное вовлечение государства в правоотношения ответственности, поскольку такие правоотношения возникают не только между государством – изначальным правонарушителем и государством, социальной группой, политическим движением, применяющим в качестве ответных мер акты терроризма, но и между правонарушителем (в его совокупном понимании) и международным сообществом государств в целом.

Таким образом, при терроризме структура взаимосвязи ответственности государства и физических лиц наиболее полно соотносима с той частью состава этого международного преступления, которая касается действий государства, вследствие которых представители тех или иных социальных образований в виде ответной реакции прибегли к совершению террористических актов, что в целом и составило терроризм. В таких случаях физические лица, виновные в совершении государством терроризма как международного преступления, должны нести международную уголовную ответственность. Государство же помимо этого может нести и другие формы материальной и политической ответственности. Образуется та взаимосвязанная и взаимообусловленная международно-правовая схема ответственности, которая способна наиболее полно охватить своим воздействием терроризм, и особенно эффективна в превентивном аспекте. Здесь возможность реализации международно-правовой ответственности конкретных физических лиц, являясь формой политической ответственности государства, воплощается в ограничении суверенитета государства. «Сама международная ответственность физических лиц, –указывает в связи с этим Р.А. Мюллерсон, – имеет два аспекта. С одной стороны, это форма политической ответственности государства, выражающаяся в ограничении его суверенитета, а с другой – уголовная ответственность конкретных физических лиц, вытекающая из норм международного права» (119, с. 87).

Сложность осуществления ответственности в условиях так называемой ответной реакции, реализации национально-освободительных целей обусловлена, во-первых, тем, что в ряде случаев международное право, в отличие от внутреннего права, соглашается на применение санкций самими субъектами права. Так, согласно ст. 51 Устава ООН, члены Организации имеют право на индивидуальную и коллективную самооборону. Поэтому в таких случаях речь может идти об ответственности за применение запрещенных средств и способов борьбы, что уходит в сферу действия гуманитарного права. Во-вторых, значительная часть террористических актов носит вненациональный характер, особенно это касается субъекта преступления. Например, чтобы доказать причастность Ливии к известному взрыву самолета в районе шотландского городка Локкбери, потребовалось более 12 лет. Причем, как известно, обвинение выстроено на косвенных доказательствах. В-третьих, как принято считать в международном праве, без международного преступления государства нет международной уголовной ответственности физических лиц (119, с. 87). Это еще раз подтверждает правильность нашей позиции относительно того, что спорадические акты терроризма, совершаемые вне рамок повстанческо-партизанских и других организованных действий определенных экстремистских группирований, являются преступлениями международного характера, а не международными преступлениями. Это тем более важно, ибо режим ответственности за преступления международного характера существенно отличается от режима ответственности за международные преступления. Когда совершается международное преступление, государство несет за него ответственность непосредственно. Международная уголовная ответственность физических лиц выступает как форма ответственности государства-правонарушителя. Преступления международного характера (воздушное и морское пиратство, конкретные террористические акты, конкретные операции наркоторговли, фальшивомонетничество, распространение порнографических изданий и т. д.) в большинстве случаев совершаются физическими лицами и, следовательно, ответственность несут именно они. Ответственность государства в этих случаях может наступать лишь за невыполнение договорных обязательств по борьбе с преступлениями международного характера или в случае непосредственного участия государственных органов (например, спецслужб) в этих преступлениях (119, с. 88).

Становится, таким образом, очевидным, что искусственный отрыв ответственности за террористический акт от обоюдной вины участников террористического конфликта ведет к снижению порога ответственности за терроризм в целом, а значит, и к ослаблению эффективности воздействия международного уголовного права на это преступление.

Поскольку характерной чертой международной уголовной ответственности является ее связь с международным преступлением государства и возможность применить непосредственно к виновным физическим лицам нормы международного права, политическим также остается вопрос и это, в-четвертых, о возможности и необходимости существования института международной уголовной ответственности индивидов. Указание на отсутствие такой необходимости базируется на отрицании за физическим лицом качества субъекта международного права. Но хотя национальные системы уголовного права подавляющего большинства государств содержат квалифицированные нормы антитеррористической направленности, отрицать возможность применения норм международного права для наказания физических лиц, виновных в совершении терроризма, на наш взгляд, значило бы утрату существенного рычага борьбы с этим международным преступлением.

Рассматривая эту проблему с другой стороны, А.И. Бастрыкин отмечает, что если международные отношения не могут быть общим объектом преступления по национальному уголовному праву, они, естественно, не могут быть и объектом уголовного преступления, предусмотренного национальным уголовным законом. Ответственность лица, виновного в совершении преступления против мира, наступает в порядке персональной международной ответственности (10, с. 106–109).

Помимо прямой функции по определению ответственности физических лиц за участие в терроризме, разработка и реализация антитеррористических норм международного права имеет большое морально-политическое значение и, что очень существенно, способствует устранению серьезных разногласий в вопросах оценки сущности терроризма, юридического определения его понятия. К тому же национальное законодательство в основном предусматривает уголовную ответственность за организацию и совершение террористических актов во всем правовом спектре, предусмотренном институтом соучастия. Оно не в состоянии охватить своим воздействием терроризм во всех его уголовно-политических аспектах, связанных с противоборством международного характера. Особенно эффективным может быть воздействие международного уголовного права в сфере установления ответственности за создание причин и условий для возникновения и эскалации террористического конфликта. Именно в связи с этим международное сообщество пыталось привлечь к ответственности в рамках Устава Международного трибунала по бывшей Югославии бывшего президента этой страны Слободана Милошевича. Разумеется, что ни о какой уголовной ответственности по внутринациональному законодательству здесь серьезно говорить не приходится.

Приоритет международного уголовного права в вопросах установления ответственности за терроризм очевиден. Ибо оно, не нарушая принципа ретроактивности («нет закона – нет ни преступления, ни наказания»), создает условия для установления ответственности физических лиц в пределах широкого диапазона их соучастия в подготовке, организации и осуществлении террористического конфликта, с одной стороны, а с другой – с высокой степенью вероятности охвата институтом ответственности разнообразных террористических проявлений, в том числе нетрадиционных по средствам и методам исполнения. Это подтверждается Комиссией международного права, один из выводов которой в данной сфере гласит: «То обстоятельство, что по внутреннему праву не установлено наказание за какое-то действие, признаваемое, согласно международному праву, преступлением, не освобождает лицо, признаваемое согласно международному праву преступным, от ответственности по международному праву» (196, с. 81).

Возвращаясь к приведенному выше определению международной ответственности, данному Ю.М. Колосовым, следует сказать, что в силу ряда объективных причин оно в деталях не охватывает преступный механизм терроризма в трактовке, даваемой в настоящем исследовании. Тем не менее, определение подтверждает правильность подхода, предусматривающего ответственность всех участников международных отношений, решения и действия которых результируют международное преступление «терроризм».

Итак, очевидно, что общие принципы ответственности, существующие в международном уголовном праве, вполне применимы по отношению к терроризму. В сочетании с установлениями внутринационального права эти принципы образуют режим ответственности, способный охватить своим воздействием те сложные формы современного терроризма, которые, помимо террористических актов как таковых, включают действия, создающие причины и условия для террористического конфликта, а также всю инфраструктуру сил, средств и методов, на которых базируется террористическая деятельность.

Эффективность использования института ответственности в противодействии терроризму в значительной мере снижается в силу отсутствия во многих случаях непосредственной связи террористов с государством, вследствие чего утрачивается возможность надлежащего задействования ответственности государства как международно-правового антитеррористического института.

Этот пробел может быть восполнен за счет более полной «представленности» государства в субъекте состава международного преступления «терроризм».