Теории мирового развития и антитеррористическое право. Логика сопрягаемости

Однако здесь могут возникнуть сомнения. Создается видимость, что вывод, согласно которому агрессивное поведение определяется типом взаимодействий, противоречит приведенному выше различию между реалистическим и нереалистическим конфликтом. Отмечено, что причину нереалистического конфликта следует искать не только в отношениях между субъектом и объектом враждебности, а прежде всего в желании освободиться от напряжения, которое направляется на любой подходящий объект. Но в данном случае присутствует лишь видимость противоречия. Агрессия в нереалистическом конфликте не должна пониматься как побуждение, имеющее чисто инстинктивную природу. Она может накапливаться в ходе взаимодействий субъекта с различными партнерами, оппонентами и т. п. В нереалистическом конфликте агрессивный потенциал, накопленный во взаимодействии с другими, предшествует стремлению к снятию напряжения.

Реалистический конфликт между индивидами и группами, борющимися за разные ценности и претендующими на статус, власть или богатство, может во имя достижения цели мобилизовать их аффективный потенциал, состоящий в сложном переплетении чувств и эмоций, – но это не обязательное следствие реалистического противостояния. Конечно, агрессивность можно рассматривать как один из признаков конфликта, но из этого не следует, что каждый конфликт должен сопровождаться агрессивностью.

В террористическом конфликте как наиболее острой форме социального конфликта вероятность присутствия враждебности и агрессивности весьма высока, но не обязательна. В терроризме ненависть, враждебность усиливает эмоциональную составляющую конфликта и, следовательно, решимость сторон бороться до конца. Террористический конфликт может возникнуть между субъектом и объектом, он всегда предполагает взаимоотношения. Поэтому в целях правового регулирования террористического конфликта субъект и объект объединяются в субъект международного преступления «терроризм». Ведь именно взаимоотношение (противоборствующее взаимодействие) субъекта и объекта террористического конфликта образует терроризм. Однако, указывая на высокую вероятность присутствия в террористическом конфликте враждебности, ненависти (которым нужен объект) мы еще раз вынуждены указать на терроризм как на обоюдный, точнее двусторонний процесс. Напряжение (даже в психологическом смысле), придаваемое терроризму враждебными импульсами, также как и основные конфликтные действия противоборствующих сторон, должно охватываться регулирующим воздействием международного антитеррористического права в рамках общего субъекта преступления. При этом следует учитывать, что элементы субъективной стороны международного преступления «терроризм», наполняемые фактором общего напряжения в конфликте, должны также рассматриваться как целостный феномен, образуемый из взаимодействия противоборствующих составляющих общего субъекта международного преступления «терроризм».

При этом различие между объективными, реальными причинами террористического конфликта, с одной стороны, и агрессивностью, враждебностью, которая усиливает напряжение в конфликте, – с другой, помогает рельефнее обозначить роль и значение международного антитеррористического права в регулировании борьбы с терроризмом. Обретая своеобразную функцию посредника в террористическом конфликте, право через соответствующие квалификационные механизмы призвано выделить и (условно) отграничить нереалистические элементы нерациональности и агрессивности. Благодаря этому основной вектор правового регулирования может быть сосредоточен на реалистических факторах, причинах и условиях, образующих сложный (на базе противоборствующего взаимодействия) субъект международного преступления «терроризм». Помимо этого дополнительная функция права видится в том, что оно может устранять ищущее выхода напряжение, дабы последнее не препятствовало рассмотрению и устранению реальных противоречий в терроризме. Это очень важно для организации эффективной международно-правовой борьбы с терроризмом, поскольку под регулирующее воздействие права попадает сформированный в международном сообществе в течение последних десятилетий образ ослепленных ненавистью к западной цивилизации, оторванных от реальных международных социальных процессов фундаменталистских групп религиозных фанатиков. Естественно, что покоящиеся на таком подходе надежды покончить с терроризмом, рассадив этих фанатиков по тайным и явным тюрьмам (даже если это будет сделано в пределах существующего права), напрасны.

Результат в противодействии терроризму возможен лишь в том случае, если в поле действия международного права будут введены (через объективные квалификационные юридические характеристики) конкретные реалистические причины и обстоятельства, которые образуют террористический конфликт. Естественно, при соответствующей оценке сопутствующих, дополнительных факторов, придающих этому конфликту столь высокую степень накала.

Не следует забывать, что без особых потерь для политической структуры напряженность можно преодолеть только тогда, когда «какими бы важными ни были интересы, относительно которых происходит разлад, конфликт не затрагивает фундаментальные принципы системы социального единства» (100, с. 123).

Между тем, мы убедились, что раскол, лежащий в основе глобального террористического конфликта, затрагивает базовые слои общественных верований. Здесь уместно обратиться к Л. Козеру, который подчеркивает, что различие между конфликтами, касающимися основ консенсуса, и конфликтами вокруг проблем в рамках консенсуса – это один из общих принципов политической науки от Аристотеля до современной политологии. Ссылаясь на Р. Макайвера и Дж. Симпсона, он обращает в этой связи внимание на понятия некоммунального и коммунального конфликта. «Некоммунальный конфликт возникает при отсутствии общности целей между сторонами или если стороны считают, что невозможно найти эту общность целей, на основе которой можно было бы достичь компромисса. Некоммунальный конфликт является разрушительным и диссоциативным. Коммунальный конфликт, т. е. конфликт на основе общепринятых базовых ценностей, напротив, является интегративным.

Когда люди утверждают свои различия на основе единства, налицо коммунальный конфликт; когда они утверждают свои различия ценой единства, налицо некоммунальный конфликт» (24, с. 98, 99).

Эти рассуждения неминуемо приводят к проблеме взаимозависимости сторон, которая и составляет основу социального «тела» конфликта. Особенно велико значение взаимозависимости сторон в некоммунальном конфликте, каковым и является глобальный террористический конфликт, поскольку здесь она проявляется с отрицательным знаком.

По своей сути взаимозависимость, сдерживающая тенденции к радикальному расколу системы, не исключает различий интересов, ведущих к конфликтам; напротив, чем больше взаимозависимость, тем острее встает вопрос об относительных преимуществах. По словам И.Т. Хиллера, кооперация создает зависимость, и отказ от кооперирования дает каждой из сторон средства принуждения и сопротивления по отношению к другой (90, с. 125).В нашем исследовании проблема взаимозависимости сторон конфликта привлекает внимание в двух аспектах:

а) с точки зрения структуры глобального террористического конфликта;

б) с точки зрения определения оптимального международно-правового механизма борьбы с терроризмом.

Оценка структуры взаимодействия конфликтующих в терроризме сторон, предложенная в предыдущем подразделе, указывает на то, что развитая часть международного общества по мере совершенствования технологий и наукоемких отраслей производства, казалось бы, все менее нуждается в услугах отсталого Юга. Однако ущербное развитие глобальной экономики увлекает в пучину глобального кризиса все общество (с разной временной зависимостью и степенью болезненности последствий для наиболее и наименее развитых его частей).

Эта кризисность и угроза разрыва взаимозависимости и накладывают отпечаток террористической эскалации на глобальный террористический конфликт. Поэтому регулирующее воздействие международного антитеррористического права должно осуществляться таким образом, чтобы взаимозависимость сторон наполнялась интегративной функцией.

Рассмотрение проблемы во втором обозначенном выше аспекте связано, прежде всего, с тем, что международное антитеррористическое право должно отражать и использовать эту взаимозависимость сторон в глобальном террористическом конфликте. Наиболее продуктивно это может быть воплощено через институт сложного субъекта международного преступления «терроризм». Суть его состоит в том, что терроризм образуют действия двух сторон общего субъекта: например, агрессия, аннексия, навязывание несправедливых условий торговли и т. п. одной стороны и террористические акты как средство добиться самоопределения, независимости, справедливости и т. п. другой стороны. Очевидно, что лишь общий субъект в совокупности (например, приведенных выше) сторон способен результировать феномен терроризма. Юридически квалифицируя взаимодействия сторон как единый субъект и максимально уплотняя взаимозависимость сторон в террористическом конфликте, право лишает их возможности разделять субъект терроризма на составляющие. Их заинтересованная сегментарная интерпретация, как правило, оправдывает действия сторон террористического конфликта в глазах общественного мнения (в первую очередь, поддерживающего социума) и делает конфликт тупиковым.

Здесь, как видим, общая логика, присущая теории конфликта, вполне находит преломление. Но, разделяя позицию Льюиса Козера и его единомышленников в оценке природы и функциональности социального конфликта, следует, вместе с тем, указать, что в вопросах, касающихся определения путей и способов сохранения базового консенсуса, террористический конфликт имеет существенную специфику. Другими словами, борьба с терроризмом как наиболее острой разновидностью социального конфликта в современных условиях не укладывается полностью в формы научных теорий, разработанных с целью преодоления «обычных» социальных конфликтов.

Эффективность международно-правовой борьбы с терроризмом будет рассмотрена в следующем разделе, но из приведенного материала становится ясно, что иные сколько-нибудь значимые способы разрушения террористического конфликта утрачивают действенность по мере развития кризиса капиталистической миросистемы.

Так, развивая идеи, выдвинутые Зиммелем и Россом, Л. Козер обращает внимание на возникновение множественности пересекающихся конфликтов. В этом случае сегментарная вовлеченность в группы становится своего рода балансировочным механизмом, предотвращающим возникновение раскола по какой-то одной оси. Взаимозависимость конфликтующих групп и множественность неаккумулирующихся конфликтов представляют собой один (хотя, конечно, не единственный) из механизмов, предотвращающих нарушение базового консенсуса в открытом обществе. Жесткие системы типа современных тоталитарных обществ могут частично преуспеть в деле канализации враждебных чувств посредством институтов, играющих роль «защитных клапанов», – таких, как институционализированный антисемитизм или ксенофобия. Гибкие системы, наоборот, допускают проявления конфликта, отдаляя тем самым опасность разрушения базового консенсуса (24, с. 103).

Однако в террористическом конфликте все обстоит несколько по-другому. По мере кризисного развития глобальной экономики и социально-экономической поляризации общества стороны глобального террористического конфликта адсорбируются все более четко.

Применению защитных клапанов препятствуют террористические методы борьбы, все более широкое применение которых наполняет террористический конфликт жестокостью, бескомпромиссностью и оставляет все меньше возможностей для сохранения базового консенсуса.

Характерным в этой связи является выступление 9 января 2006 года одного из лидеров террористической группировки «Аль-Каида» Аймана Аз-Завахири на телеканале Al-Jazeera. «Я призываю моджахедов направить свои усилия на украденную у мусульман нефть. Большая часть доходов от ее продажи идет врагам ислама, в то же время как значительная часть оставшегося присваивается преступниками, правящими нашими странами», – заявил А. Аз-Завахири. Он опроверг утверждение президента США Джорджа Буша о почти полном поражении группировки, отметив, что «Аль-Каида» продолжает увеличиваться и усиливаться. Выступил с критикой в адрес египетской группировки «Братья-мусульмане», которая приняла участие в парламентских выборах в стране. По словам Аз-Завахири, мусульмане не получат никаких преимуществ от выборов до тех пор, пока «не освободятся от оккупации сионистов-крестоносцев и коррумпированных правительств». При этом он подчеркнул, что единственным путем к такому освобождению является джихад. Решение руководства США о выведении части своего воинского контингента с территории Ирака террористический лидер оценивает как «победу ислама». Обращаясь к Дж. Бушу А. Аз-Завахири сказал, что американскому президенту необходимо признать, что он побежден в Ираке, терпит неудачи в Афганистане и будет побежден в Пакистане (52, с. 43).

На фоне эскалации террористических методов действий в террористическом конфликте значительно сужаются возможности его сегментировать и создавать, таким образом, балансировочные механизмы, предотвращающие очевидный раскол по главной глобальной оси. Например, не приносят успеха в Ираке попытки Западной коалиции использовать разногласия между мусульманами-суннитами и мусульманами-шиитами. Как известно, сунниты, так же как и курды, являются в Ираке меньшинством, большинство (около 60%) жителей страны составляют мусульмане-шииты. Они (сунниты) находились в привилегированном положении при правлении Саддама Хусейна. В январе 2005 года бойкотировали выборы в Национальную ассамблею, что полностью отрезало их от участия в политической жизни страны. Однако в отличие от предыдущих выборов сунниты приняли активное участие в декабрьских выборах 2005 года. С этой целью три наиболее крупные суннитские партии – Иракская исламская партия, Генеральная конференция иракского народа и Фронт национального диалога – объединились в единый блок «Фронт иракского согласия». Конфликт между шиитами и суннитами существует. Например, накануне выборов 29 ноября в окрестностях Багдада был убит вместе с охранниками один из лидеров суннитской партии «Иракская исламская партия» кандидат в парламент Аяд Аль-Иззи. Но в целом подобные террористические акты усиливают общий террористический фон и ни в коей мере не снижают эскалацию глобального террористического конфликта. Именно террористические акты разрушают возможные механизмы адаптации к меняющимся в мире условиям, на которые указывал Л. Козер (24, с. 103), что ведет к накоплению оснований для конфликтов и, следовательно, враждебных чувств, представляющих собой угрозу базовому консенсусу.

К этому следует добавить возрастающую в условиях кризисного развития глобальной экономики тоталитарность поведения сторон, следствием и условием которого является терроризм. В свою очередь условия террористической войны усиливают деспотизм и тоталитарность мировой элиты, поскольку социальная сплоченность в обществе явно ослабевает. Деспотизм и тоталитарность «становятся необходимой предпосылкой существования в ситуации войны не тогда, когда социальная сплоченность усиливается, а скорее когда она слаба, когда налицо «неприятие власти» в силу отсутствия внутренней солидарности. Деспотизм находится не в прямой, а в обратной зависимости от внутренней сплоченности» (24, с. 113, 114).

В другом лагере также очевидным образом набирают обороты тенденции к тоталитарности и фундаментализму. Можно приводить бесконечное множество примеров покарания с применением террористических актов в Ираке, Афганистане и других странах лиц, осмелившихся сотрудничать с властью, насаждаемой извне. Например, 18 января 2006 года поступило официальное сообщение о хищении 35 иракцев, поступавших по конкурсу в полицейскую академию. В соответствии с заявлениями представителей иракской полиции последние были похищены 16 января с. г., когда автобус, на котором они возвращались из Багдада в Самару, был остановлен боевиками в масках в 50 км севернее столицы. Иракской полицией 22 января были обнаружены тела 23 человек из числа указанных кандидатов на поступление в полицейскую академию. Захоронение обнаружено недалеко от г. Дужайл (80 км севернее Багдада). У всех жертв имелись огнестрельные ранения в голову.

Если обратиться к общей статистике, то из нее следует, что на начало февраля 2006 года в Ираке погибло 2 252 американских военнослужащих, 101 военнослужащий британского контингента, 94 военнослужащих других стран. В то же время в период боевых действий также погибло 28 293 человека из числа мирного населения и 4 895 представителей иракских сил правопорядка и армии (52, с. 43).

Итак, террористический конфликт не всегда согласуется с последовательными рассуждениями Л. Козера. Ученый показал, что конфликт может служить устранению разобщающих элементов отношений и восстановлению единства. Поскольку конфликт ведет к разрядке напряженности между сторонами, он выполняет стабилизирующие функции и становится интегральной частью отношений. Однако позитивную функцию выполняют не все конфликты, а лишь относящиеся к целям, ценностям или интересам, не затрагивающим основ, на которых строятся отношения (24, с. 104).

Но ведь глобальный террористический конфликт развивается именно вокруг основ отношений в мировом обществе. Сопровождая кризис существующей капиталистической миросистемы, в условиях возрастающей тоталитарности мирового общества глобальный террористический конфликт не защищает, а разрушает базовый консенсус. Тем не менее, он (конфликт) в конечном итоге несет в себе позитивную функцию, поскольку своей беспрецедентной жестокостью и практической неустранимостью «титульного» средства борьбы, каковым являются террористические акты, он неумолимо подвигает общество к предполагающему выход решению – введению в действие взаимоприемлемого для сторон конфликта международно-правового антитеррористического механизма. При этом очевидна вынужденность такой взаимоприемлемости, что может быть объяснено разбалансированностью или тоталитаризацией обстановки в общественных группах, которые представляют противоборствующие стороны. Однако тактика террористической борьбы, выражающаяся, прежде всего, в террористических актах, не оставляет для них выбора, когда альтернативой правовому регулированию (хотя весьма жесткому и не соответствующему сегодняшним интересам сторон) противоборства, скорее всего, может быть коллапс.

Что касается стороны в глобальном террористическом конфликте, которая противостоит повсеместно нарастающей волне террористических актов, то здесь следует отметить проблемы с консолидированностью, социальной солидарностью. Основным серьезным препятствием к этому служит кризисно развивающаяся глобальная экономика (см. 1.2.).

Как указывает Л. Козер, социальные системы, не обладающие социальной солидарностью, скорее всего, распадутся в условиях внешнего конфликта, хотя некоторая степень единства может быть им навязана деспотическим правлением (24, с. 120).

Такого рода правление в мировом обществе может быть осуществимо в условиях однополярности. Реальными возможностями и предпосылками, выражающимися в различных формах и приемах однополярного диктата, до последнего времени располагал бесспорный мировой лидер – Соединенные Штаты Америки. Но, как показано со ссылкой на анализы Эммануэля Тодда выше, возможности и влияние США в мире идут на убыль. Это сопровождается проявлениями несогласованности в лагере развитых стран, в том числе и по, казалось бы, не подлежащим сомнению, вопросам борьбы с терроризмом. Достаточно сказать о неудаче инициативы США по созданию Антитеррористической коалиции, когда столь весомые державы как Россия, Германия и Франция отказались предоставлять свои воинские контингенты для участия в войне в Ираке. В настоящее время Россия, вопреки позиции прежде всего США и Израиля, выразила намерение налаживать конструктивный диалог с пришедшей на выборах в январе 2006 года к власти в Палестине радикальной группировкой «Хамас», которая согласно «классике жанра» на Западе имеет репутацию террористической. Разногласия возникают и на почве непоследовательности в оценках террористических проявлений, получившей название политики «двойных стандартов». По заявлениям официальных лиц, на территории Северного Кавказа Россия столкнулась не с экстремистскими проявлениями отдельных лиц и сепаратистами локального характера. Она имеет дело с отлично отработанным в других регионах мира механизмом разжигания кризисных ситуаций руками международных террористических структур. В этом регионе, по словам представителя ФСБ России, устремления международных террористов совпали с геостратегическими задачами и планами нескольких держав по подрыву целостности России.

Согласно опубликованным данным ФСБ РФ, на территорию Чечни было направлено около 200 иностранных наемников, в том числе из стран НАТО, с целью подготовки боевых террористических групп так называемых «джамаатов» (52, с. 49).

Становятся все более очевидными непрочность и искусственный характер так называемой антитеррористической коалиции, поскольку она в значительной мере определяется проводимой США политикой поиска врагов. Как убедительно показал Эммануэль Тодд, такая политика осуществляется для поддержания имиджа единственной мировой супердержавы и имеет конечной целью обеспечение высокого экономического уровня США.

Оценивая такую позицию в контексте эффективности борьбы с терроризмом, уместным было бы привести соответствующие размышления Г. Зиммеля относительно сплоченности в контексте социальных групп. «Полная победа над врагами не всегда нужна, – пишет ученый. – Победа снижает энергию, обеспечивающую единство группы, а тогда сказывается наличие постоянно действующих центробежных сил. В некоторых группах поиск врага для поддержания эффективного единства группы и осознания группой этого единства как жизненно важной ценности может быть даже проявлением политической мудрости» (108, с. 97, 98).

Представляется таким образом, что угроза эрозии консолидированности рассматриваемой стороны конфликта не случайна. Она является знаком кризиса существующей капиталистической миросистемы и, как следствие, отсутствие единого политико-правового подхода в оценке сущности глобального террористического конфликта. Развитые государства все более очевидно обнаруживают собственное участие в формировании и эскалации этого конфликта. И по мере нарастания этой очевидности увеличивается разбалансированность в стане стран, выступающих оплотом борьбы с терроризмом. Принимаемые на этом фоне многочисленные международные акты и меры, в силу своей незначительной эффективности лишь подтверждают обоснованность этого вывода. Не случаен, видимо, в данном контексте риторический вопрос Л. Козера: «Внешний конфликт, заставляя группу теснее сплотиться, не провоцирует ли тем самым возникновение враждебных чувств внутри самой борющейся группы и не влияет ли он, следовательно, на методы улаживания внутренних конфликтов в ней»? (24, с. 120).

Образно выражаясь, общество втянулось в патологию террористической наркомании, именуемой глобальным террористическим конфликтом, что юридически может быть квалифицировано как участие в сложном противоборствующем субъекте международного преступления «терроризм».

Поскольку развитие террористической болезни, в силу необратимой кризисности глобальной экономики, уже не может полноценно контролироваться обществом, оно неизбежно придет к решению о принудительном «лечении» (как это и принято при возникновении патологий) путем применения международного антитеррористического права, основанного на указанном понимании сложного субъекта международного преступления «терроризм».

Такая неизбежность, на мой взгляд, во многом предопределяется эскалацией террористических методов действий, исходящей со стороны собственно террористов.

Несмотря на многочисленные внутригупповые конфликты, как это, например, имеет место между суннитами и шиитами в Ираке, эта сторона глобального террористического конфликта на фоне кризиса капиталистической миросистемы все более консолидируется вокруг общих целей. Они определяются стремлением к реальной политической власти и экономическому развитию, контролю над собственными ресурсами, культурной самостоятельности и т. п. Прежде всего, это выражается в возрастании террористической напряженности на планете. Например, предлагается выписка из обычной ежедневной сводки Штаба Антитеррористического центра при Службе безопасности Украины (исключая оперативную информацию), констатирующая события террористического характера за 23 января 2006 года:

«Вице-президент США Дик Чейни заявил, что не существует доказательств связи Ирана с террористической организацией «Аль-Каида». Чейни объясняет это тем, что Иран – шиитское государство, а большинство лидеров «Аль-Каиды» принадлежат к суннитскому направлению в исламе. Это заявление противоречит предыдущим заявлениям администрации США о причастности Тегерана к терактам 11 сентября 2001 года. Тогда независимая комиссия, расследовавшая обстоятельства терактов 11 сентября 2001 года, пришла к выводу, что в период с октября 2000 года по февраль 2001 года террористы, которые принимали участие в захвате самолетов, находились на территории Ирана с ведома иранских спецслужб.

Вооруженные силы Афганистана усиливают меры безопасности в стране в связи с последней серией атак террористов-смертников, сообщил представитель министерства обороны этой страны генерал Захир Азими. По его словам, в связи с активностью боевиков Минобороны приняло решение установить дополнительные блокпосты, усилить наряды патрулей и провести ряд спецопераций, направленных на укрепление безопасности. Для справки: в результате столкновений с талибскими боевиками в 2005 году в Афганистане погибло более 1,6 тыс. человек. Кроме того, в последнем квартале 2005 года было зафиксировано более 20 терактов с участием террористов-смертников, что для Афганистана беспрецедентно.

В Пакистане арестован боевик, подозреваемый в связях с «Аль-Каидой». Подозреваемый был задержан в приграничном с Афганистаном селении Дамадола, по которому 13 января с. г. американские ВВС нанесли авиаудар с целью уничтожения главарей боевиков, собравшихся на совет. Имя задержанного не сообщается, однако известно, что он является родственником Факира Мохаммеда, подозреваемого в захоронении тел погибших вследствие авиаудара боевиков. Для справки: в Пакистане вторую неделю не затихают антиамериканские выступления, причиной которых послужил авиаудар США. В результате погибло 18 человек, в том числе женщины и дети. Американские СМИ, ссылаясь на источники в военном ведомстве, сообщили, что удар был нанесен по распоряжению ЦРУ США и нацеливался на боевиков «Аль-Каиды», которые укрываются в отдельных районах на северо-западе Пакистана. В частности, разведкой была получена информация о нахождении в Дамадоле Аймана Аз-Завахири, первого заместителя Усамы Бен Ладена. Со временем появилась неперепроверенная информация о том, что в результате авиаудара были уничтожены 4 боевика «Аль-Каиды». В свою очередь, местные жители утверждают, что боевиков в селении не было. В связи с событиями в Дамадоле Пакистан направил Вашингтону ноту протеста.

В Израиле представители военного командования сообщили, что в секторе Газа израильские военнослужащие убили одного и ранили троих палестинцев. По их словам, в северной части сектора Газа четыре палестинца попытались приблизиться к заградительной стене. После того, как палестинцы проигнорировали приказ израильтян остановиться, по ним был открыт огонь.

Министр обороны Израиля Шауль Мофаз заявил, что Иран в 2005 году значительно увеличил финансовую помощь палестинским экстремистским группированиям. В частности, по его словам, группировка «Исламский джихад», действующая на западном берегу реки Иордан и в секторе Газа, получила от иранской стороны в 2005 году более 10 млн. долл. В 2004 году, по данным израильских спецслужб, «Исламский джихад» получил от Ирана около 5 млн. долл. Согласно заявлению Ш. Мофаза, ежегодный объем иностранного финансирования базирующейся в Ливане группировки «Хезболла» достигает 100 млн. долл.

Лидер ливанской группировки шейх Хасан Насралла выступил с предупреждением о том, что попытки разоружить «Хезболла» ошибочны, а тот, кто это сделает, покается. В своем обращении к более 1,3 тыс. членов организации и ее сторонникам он предостерег официальный Бейрут от сотрудничества с Вашингтоном, который причисляет «Хезболла» к террористически организациям. Игнорируя резолюцию 1559 Совета Безопасности ООН 2004 года, призывающую к разоружению всех вооруженных группировок в Ливане, лидеры «Хезболла» заявляют, что оружие – это средство предупреждения атак со стороны Израиля.

В Ираке, по сообщению агентства Reuters, на фугасе подорвалась автомашина с охранниками президента страны. В результате взрыва 5 человек получили ранения. Взрыв осуществлен в г. Тудж Курмату, расположенном севернее Багдада. При этом самого президента Джалала Талабани в машине не было. Для справки: ответственность за покушение взяла на себя группировка «Ансар ас-Сунна». В заявлении группировки, помещенном на одном из исламистских Интернет-сайтов, говорится: «Моджахеды использовали разведданные из высокопоставленных источников для нападения на автоколонну продажного Талабани. На этот раз он ускользнул, однако ему не удастся сделать это в следующий раз».

В Ираке в результате взрыва террористом-смертником заминированного автомобиля погибли двое военнослужащих ВС США. Инцидент случился в провинции Анбар в городе Хаклания. Для справки: в Ираке с начала американского военного вторжения (с марта 2003 года) погибло 2 тыс. 224 военнослужащих США.

Иракские боевики выкрали сына высокопоставленного сотрудника министерства обороны страны. По сообщениям журналистов, боевики группировки «Эскадрон расплаты» угрожают казнить заложника, если службы безопасности не прекратят сотрудничество с американскими войсками. Один из телеканалов показал сделанную боевиками видеозапись, в которой дает интервью молодой человек, представившийся сыном помощника министра обороны Ирака Сабаха Абдул-Карима.

В Ираке войска США уничтожили автоколонну боевиков. Бой произошел недалеко от города Бейджи. Боевики, двигавшиеся в колонне из пяти автомашин, на ходу атаковали американское подразделение. В составе автоколонны американские солдаты выявили автомобиль, начиненный взрывчаткой и подготовленный для совершения террористического акта.

В Ираке в результате двух нападений боевиков убито 9 человек, в том числе четверо детей в возрасте от 6 до 11 лет. Первое нападение состоялось ночью, когда группа боевиков обстреляла из гранатомета дом полицейского в городе Балад Руз, что на востоке от Багдада. Сам полицейский не пострадал, однако в результате обстрела погибли четверо его детей и их дядя; ранение также получила жена полицейского.

Второй инцидент произошел на рассвете недалеко от города Баакуба. Полицейский патруль подорвался на заложенном боевиками фугасе. В результате взрыва погибло 4 человека, еще 9 человек получили ранения. Представители иракского военного командования сообщили, что они располагают сведениями, указывающими на то, что Абу Мусаб аз-Заркави, лидер боевиков и организатор терактов на территории Ирака и соседних с ним стран, находится в провинции Дияла под Багдадом. Для справки: сообщения от населения Ирака о том, что видели «неуловимого аз-Заркави», лидера «Аль-Каиды» в Ираке, считающегося террористом № 2, поступают не впервые. Представительство США пообещало за его голову либо за информацию, которая приведет к его аресту, 25 миллионов долларов. Армейские посты и патрули были предупреждены о присутствии аз-Заквари в провинции Дияла. Именно в этой провинции в последние несколько месяцев наблюдалось наибольшее число нападений и террористических актов.

В Шри-Ланке полиция уничтожила двух боевиков из группировки «Тигры освобождения «Тамил Илама». Инцидент произошел на одном из контрольно-пропускных пунктов на севере страны. В результате перестрелки с группой боевиков также получил ранение один полицейский. Для справки: группировка «Тигры освобождения «Тамил Илама» (ТОТИ) с 1983 года ведет борьбу за создание на севере Шри-Ланки независимого тамильского государства. По информации представителей военного командования Шри-Ланки, только в декабре 2005 года в результате нападений и терактов, осуществленных боевиками ТОТИ, погибло более 70 военнослужащих.

В Индии, в городе Срингар, административном центре штата Кашмир, боевик бросил в толпу гранату. В результате взрыва пострадало 6 человек, двое из которых – полицейские и четверо – мирные жители. По сообщению местной полиции, мишенью террористов был военный патруль. Ни одна из террористических организаций, действующих в регионе, не взяла на себя ответственность за совершенный теракт.

На северо-востоке Индии неизвестные боевики взорвали три газопровода. Подрыв газопроводов стал частью серии скоординированных атак, проведенных боевиками в штате Ассам. Вооруженные люди также совершили здесь серию нападений на представителей правоохранительных органов. В результате столкновений погибли два человека, а восемь – получили ранения. Власти считают, что за этой акцией, совершенной в преддверии праздника (Дня Республики, отмечается 25 января), стоят местные сепаратистские организации.

В Стамбуле курдские демонстранты забросали камнями полицию. Демонстранты требовали освободить из заключения лидера курдских повстанцев Абдуллу Оджалана, который отбывает наказание на острове-тюрьме Имрали, недалеко от Стамбула. Для справки: курдские повстанцы борются за создание автономии на юго-востоке Турции, начиная с 1984 года. За это время в ходе боевых действий погибло около 37 тысяч человек.

Американский патрульный корабль задержал в Индийском океане пиратское судно, на котором находились 26 человек, из них 16 индусов и 10 граждан Сомали. Пиратское судно сначала не подчинилось приказу остановиться, однако после непродолжительной погони американскому ракетоносцу «Уинстон Черчилль» удалось догнать пиратов. Об этом сообщил лейтенант Лесли Халл-Райд из Центрального командования американских военно-морских сил в Бахрейне. Пираты подчинились приказу лишь после того, как с «Уинстона Черчилля» сделали два предупредительных выстрела. Американские моряки, высадившиеся на пиратское судно, обнаружили там тайник со стрелковым оружием. В настоящее время осуществляются допросы захваченных пиратами членов команды и пассажиров судна. Моряки сообщили американцам, что их судно пираты захватили шесть дней назад, недалеко от побережья Могадишо. После этого они совершили несколько нападений на торговые суда.

В Чечне в стычках с боевиками ранены десять военнослужащих. В Веденском районе республики ведется поиск десяти моджахедов, исчезнувших с места боя. В Грозном задержаны двое подозреваемых в причастности к подрыву военных автоколонн».

Конечно, это далеко не полный перечень событий одного дня, имеющих отношение к терроризму, но и он дает достаточное представление о разрастающихся масштабах и роли террористической деятельности в международной жизни. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что, несмотря на жестокость террористических актов и нередкую их направленность против мирного населения (с многочисленными жертвами среди женщин и детей), открытых системных протестов общественности по этому поводу в регионах «третьего мира» не происходит. Это свидетельствует о принятии социальной средой, от имени которой выступают боевики, террористических методов действий как средства борьбы. Поддерживающие террористов социальные слои населения воспринимают террористические акты в контексте освободительной борьбы ради достижения понятных и желанных для них целей. Отсюда, жертвы в собственных рядах по большей части воспринимаются терпимо как неизбежная необходимость.

Что касается самих экстремистских групп, то их вовлеченность в длительную борьбу с внешним врагом предполагает обычно нетерпимость к внутреннему инакомыслию. Они способны перенести лишь крайне ограниченные отклонения от единства группы. Они напоминают секты: отбирают своих членов по особенным признакам, ограничены по размерам и претендуют на полную личную вовлеченность своих членов. Социальная сплоченность в них основана на том, что каждый участвует во всех сторонах групповой жизни, и подкреплена утверждением группового единства против любого инакомыслящего. Единственный способ решения проблемы инакомыслия здесь – добровольный или насильственный уход инакомыслящего (24, с. 129).

Надо сказать, что, с одной стороны, обострение террористического конфликта, исходящее от террористов, происходит за счет деперсонализации его целей. Еще К. Маркс настаивал на безличностном характере классовой борьбы, стремился не только внушить рабочим чувство оправданности их борьбы «зовом будущего», но и показать, что их личные действия и действия как представителей классовых интересов и классовой организации подлежат оценке по разным стандартам.

С другой стороны, идеология, а чаще религия (например, ислам) также придают остроту конфликту, постоянно превращая конфликт интересов в конфликт идей, верований. Духовные лидеры от ислама стремятся придать борьбе более глубокий и острый характер, очищая ее от личных мотивов и преобразуя в борьбу за «вечные истины».

Нарастающее обострение конфликта с учетом деперсонализации целей объективизирует конфликт. В условиях предельной остроты глобального террористического конфликта, когда, например, возникнет реальная угроза применения террористами оружия массового уничтожения, объективация конфликта может служить объединяющим элементом для противоборствующих сторон. На этом высоком уровне конфликтности на передний план выдвигаются такие общие ценности и цели как мир, спокойствие на земле и, наконец, сохранение рода человеческого.

Наиболее эффективным путем достижения такой общей цели в условиях высшего напряжения глобального террористического конфликта представляется его правовое урегулирование на основании осознания не только общей цели, но и общей причастности к созданию конфликта, а следовательно, общей ответственности за его устранение.

Теперь, когда мы имеем общее представление о структуре и функциях глобального террористического конфликта, попробуем дать оценку перспективе его разрешения с точки зрения сущности общего субъекта этого конфликта, то есть динамического противоборствующего взаимодействия его (субъекта) составляющих. Для этого изначально следует опираться на один из основных постулатов, исходящих от Зиммеля – Козера, на которых зиждется теория конфликта. Этот постулат касается функции конфликта по установлению и поддержанию равновесия сил конфликтующих сторон. Он парадоксален, поскольку указывает, что наиболее эффективно от конфликта удерживает выявление соотношения сил, что зачастую возможно в ходе самого конфликта. Наиболее эффективная предпосылка предотвращения конфликта – точное знание сравнительной силы обеих сторон – зачастую достижима только в ходе реального конфликта, указывает Г. Зиммель.

Урегулирование между противоборствующими сторонами возможно только в том случае, подтверждает Л. Козер, если каждая из них осознает относительную силу обеих сторон. Подобное знание достижимо, как правило, только через конфликт, поскольку не существует других механизмов сравнительной оценки сил противоборствующих сторон (24, с. 165, 166).

Но террористический конфликт в своей парадоксальности уходит еще дальше, нежели обычный силовой конфликт.

Во-первых, в обычном силовом конфликте парадокс происходит из того факта, что трудно оценить относительную силу конфликтующих сторон прежде, чем конфликт получит свое разрешение. В террористическом конфликте понятие сопоставимости возможностей (а не сил) противоборства связано с применением «несопоставимой» стороной террористических актов.

Несопоставимость же реальных сил и средств сторон в общепринятых критериях их оценки (что также означает непринятие в расчет террористических актов), составляющих субъект терроризма, остается настолько разительной, что признание этого, а следовательно, признание (даже теоретически) возможности разрешения конфликта в рамках такого противоборства нереально. Не случайно террористический конфликт получил название «асимметричного». Реальная действительность, характеризующаяся импульсивностью и высоким накалом террористических страстей, не оставляет никаких сомнений в том, что по причине этой асимметричности даже в разгар террористического конфликта весьма затруднительно объективно оценить возможности и способности сторон к применению сил и средств (особенно с учетом угрозы применения оружия массового уничтожения).

Во-вторых, в отличие от обычных силовых конфликтов, в террористическом конфликте реальная борьба не может принести точного знания о сравнительной силе противников по той причине, что в последнем эта борьба ведется «вне правил». Известно, что даже такой апофеозный вид силового конфликта как война регулируется нормами международного права, составляющими отдельную его отрасль. Практика забастовочного движения также привела к определению условий противоборства, нашедших воплощение в праве. Известный исследователь забастовок И.Т. Хиллер в своем блестящем анализе указывает: «Прекращение вражды наступает в точке равновесия ресурсов, которыми располагают стороны. Поэтому регулирование достигается не на основе применения общепризнанных принципов, а на основе силы, с помощью которой каждый добился наилучших условий, в границах, которые заданы условностями и установлениями общественной морали» (90, с. 195).

В террористическом конфликте подобные условности и установления, а также правовые нормы и принципы весьма символичны, ибо они изначально неприемлемы для стороны, которая прибегает к террористическим актам и, как было показано выше, все чаще игнорируются также и мировой элитой.

Маховик глобального террористического конфликта раскручивается с признаками катастрофичности в рамках объективного развития событий. И это – в-третьих. Мы уже говорили о том, что имущей стороне глобального террористического конфликта уже невозможно выйти из режима бесконечной погони за прибылью, определенного кризисным развитием глобальной экономики. В этих условиях компромисс с террористами означает разрушение глобальной экономической системы, обеспечивающей постоянный прирост прибыли, т. е. реальную угрозу капиталистической системе мирохозяйства.

В свою очередь, противоборствующая сторона, по сути, также не имеет альтернативы террористической борьбе. В представлениях лидеров террористических формирований, закрепляющихся в массовом сознании населения «третьего мира», на карту поставлено (и не без оснований) выживание цивилизаций, представляющих беднейшие регионы планеты. Их настроения и заявления не оставляют на этот счет никаких сомнений.

Так, характерной является реакция группировки «Хамас», победившей 25 января 2006 года на выборах в парламент Палестины, на заявление главы Автономии Махмуда Аббаса о намерении оставить свой пост, если новое правительство выступит против его платформы, включающей мирные переговоры с Израилем. В ответ на это лидер «Хамас» Махмуд аз-Захар отклонил идею каких-либо переговоров с Израилем. «Хамас» не собирается признавать собственностью Израиля хоть дюйм этой святой земли, – заявил он, – мы не рассматриваем Израиль как партнера ни сегодня, ни в будущем». Аз-Захар потребовал от Израиля немедленного освобождения всех палестинских заключенных без каких-либо условий. В противном случае, заявил он, «у нас не останется другого пути, нежели как похищения солдат и их обмена на заключенных палестинцев». «Хамас» призывает к уничтожению Израиля. С этой целью группировка совершила за последние годы большое количество терактов против израильских граждан.

Еще более радикальной является позиция палестинской террористической группировки «Исламский джихад», которая призывала своих единомышленников бойкотировать назначенные на 25 января 2006 года выборы в Законодательный совет Автономии. Лидеры движения считают, что арабо-израильский конфликт невозможно решить политическим путем. «Наше движение вряд ли согласится на перемирие с Израилем. За последние годы мы несколько раз присоединялись к периодам затишья, которые соблюдали все группирования. Израиль каждый раз нарушал соглашение, продолжая агрессию относительно палестинцев», – заявил лидер «Исламского джихада» в секторе Газа Нафез Азам (52, с. 49–51).

Руководитель Исламской Республики Иран аятолла Сейед Али Хоссейни Хаменеи призвал палестинцев продолжать вооруженную борьбу. «Опыт последних 50 лет показывает, что компромисс с сионистскими оккупантами и переговоры с ними не могут улучшить ситуацию. Поэтому мы считаем, что победа (палестинцев) может быть достигнута только путем сопротивления», – заявил С. Хаменеи на встрече с политическим лидером экстремистской группировки «Хамас» Халедом Мешаалом. По мнению духовного лидера Ирана, «народ Палестины и группы сопротивления должны пребывать в постоянной боевой готовности и продолжать джихад, как этого требует от них священный долг» (там же, с. 33).

Возрастание радикальности и бескомпромиссности в позициях террористических формирований отмечается повсеместно, во всех регионах планеты, по мере овладения террористическим ремеслом и совершенствования террористических актов как средства борьбы. Эта реальная борьба, показав истинное соотношение сил в глобальном террористическом конфликте, когда потенциал мощнейших военных армад остается беспомощным и бесполезным перед террористическими группами, вселяет в них уверенность, формирует непримиримость. Отсюда, прав Л. Козер, указывая, что «там, где предварительная оценка сил неосуществима, только реальная борьба – точное знание о сравнительной силе противников. Поскольку сила зачастую может быть оценена только в ее реальном применении, урегулирование в таких случаях достигается после того, как противники померялись силами в конфликте» (24, с. 164).

Как уже было показано выше, политические решения в урегулировании террористического конфликта в качестве самостоятельного средства серьезных перспектив не имеют. Международное антитеррористическое право как символический посредник может оказывать примиренческое воздействие, согласно Г. Зиммелю, только в случае, «если каждая сторона конфликта убеждена в том, что объективная ситуация оправдывает примирение и делает мир выгодным» (109, с. 147).

Но террористы и стоящий за ними социум все более связывают достижение этой «выгоды» с переустройством системы отношений в мировом обществе. С этим и связаны глобальные масштабы, которые принял террористический конфликт.

Процессы, происходящие в той части общества, которая олицетворяет противоборствующую сторону, хотя и не носят консолидационной направленности (а нередко принимают и обратновекторный характер), также вносят дополнительную напряженность в глобальный террористический конфликт, расширяют его масштабы и интенсивность.

Развитые страны стремятся к объединению усилий в борьбе с проявлениями терроризма, за последние годы предпринят ряд практических шагов в этом направлении.

Так, ощутимым шагом в целях централизации и координирования международного сотрудничества в борьбе с терроризмом явилось учреждение согласно резолюции 1373 Совета Безопасности ООН Комитета по борьбе с терроризмом (КБТ), в состав которого входят все 15 членов Совета Безопасности. КБТ обеспечивает контроль за осуществлением всеми государствами резолюции 1373 и стремится расширить возможности государств в вопросах борьбы с терроризмом, что предполагает выполнение ими ряда требований, составляющих сотрудничество в данной сфере. Существенно, что КБТ в соответствии с п. 6 резолюции 1373 предложил всем государствам предоставить ему доклады о шагах, предпринятых ими для реализации резолюции (вербальная нота SCA 20/01). Эти доклады являются основой для работы КБТ с государствами-членами.

Также, активизируя работу с международными региональными и субрегиональными организациями, КБТ имеет целью создать и институализировать глобальную сеть организаций, которые ведут борьбу с терроризмом.

Вместе с тем, анализируя полномочия КБТ, нельзя сделать вывод об учреждении механизма международного контроля со стороны Совета Безопасности ввиду не очень внушительного существа и объема взаимоотношений между государствами и КБТ.

Достаточно сказать, что деятельность КБТ базируется на положениях резолюции СБ ООН, которая никак не относится к типу «жесткого» (jus cogens) международного права. Отсюда, не является строгой и ответственность за невыполнение тех или иных мер.

Процесс консолидации государств в борьбе с терроризмом активизируется также и в Европе. Вопрос борьбы с терроризмом был одним из главных на повестке дня Европейского Совета 25–26 марта 2004 года в Брюсселе. По результатам саммита ЕС была приняты: Декларация по борьбе с терроризмом, Стратегические цели Европейского Союза в борьбе с терроризмом (обновленный План действий), Декларация о солидарности в борьбе с терроризмом.

Декларация по борьбе с терроризмом указывает на необходимость полной имплементации мер по борьбе с терроризмом, содержащихся в европейской стратегии безопасности. ЕС призвал к срочной разработке конкретных положений, касающихся вклада Европейской политики безопасности и обороны в борьбу с терроризмом. Декларация предусматривает ряд мер по развитию существующего антитеррористического сотрудничества в законодательной сфере, в сфере усиления сотрудничества на оперативном уровне, а также по повышению эффективности информационных систем. Предусматривается принятие ряда важных решений по усилению контроля границ и документов. Большое внимание в Декларации уделяется вопросу воспрепятствования финансированию терроризма и т. д.

Вместе с тем система мер, принимаемых ЕС по борьбе с терроризмом, не носит желаемой институциональной определенности, хотя динамика ее активизации очевидна. Но с точки зрения конфликтности важно указать на основоположную ошибочность позиции в целом. Эта ошибочность состоит в том, что государства коалиции, являясь участниками террористического конфликта, происходящие в нем с их участием общественные процессы отнюдь не ассоциируют с возникновением и эскалацией конфликта. Иными словами, осознание сопричастности, а возможно, «соавторства» в возникновении и распространении терроризма не составляют основу формирования мотивации развитых государств в их борьбе с этим социальным явлением.

Отсюда, выстраиваемая ими система мер по разрешению глобального террористического конфликта, несмотря на предписанную в Европейской Декларации по борьбе с терроризмом необходимость сотрудничества со странами «третьего мира», базируется на отличном подходе. Он заключается в ошибочном отношении к терроризму как к явлению, надвигающемуся на общество извне, исходящему от неких фундаментально враждебных системе цивилизации террористических сетей.

Не признавая себя составной частью субъекта международного преступления «терроризм» и направляя основной вектор борьбы против террористических актов, успеха в разрешении террористического конфликта достичь трудно. Практика борьбы, сопровождаемая эскалацией терроризма, это подтверждает.

Однако эффективность мер международного сообщества, направленных в основном на предупреждение и подавление террористических актов (а не причин, образующих условия и основания для обращения к ним), оставляет желать лучшего и вряд ли имеет серьезную перспективу. Они функционируют по большей части в иных нишах социальных взаимодействий и возможностей, нежели те, где функционирует и наращивает свои позиции террористическая практика.

Следует принять во внимание, во-первых, что за последние десятилетия, вследствие мягкой иммиграционной политики западных стран, произошла достаточно глубокая, а по некоторым оценкам, необратимая ассимиляция различных этнических общин, представляющих южные и восточные регионы, в западное общество. В результате этого у террористических формирований значительно возросли возможности влияния на антитеррористическую политику Запада.

На мой взгляд, именно с этой точки зрения следует расценивать недавние беспорядки в странах Европы. Национально-расовые бесчинства, начавшиеся 27 октября 2005 года в Париже, охватили в последующем десятки городов Франции. Задержано 1500 бунтовщиков. Более 30 сотрудников полиции получили ранения. Участники беспорядков использовали не только камни, обрезки арматуры и т. п., но и оружие. Уничтожено несколько тысяч автомашин. Имели место случаи погромов в школах, детских садах, полицейских участках, магазинах, ресторанах и на других объектах. Для прекращения массовых беспорядков правительство Франции задействовало около 8 тысяч полицейских и 1,5 тысячи резервистов. Рассматривался вопрос и о применении армии.

Волна подобных беспорядков в этот период прокатилась по Бельгии, Голландии, Дании, Германии и другим странам Европы. Эти проявления, при всей видимости их стихийности, без сомнений, имеют организационное начало и являются своего рода сигналом для западного общества, демонстрирующим потенциальные возможности террористов.

Не случайно в этой связи глава правительства Франции Доминик де Вильпен заявил о наличии реальной террористической угрозы для Франции. Выступая в Париже на конференции «Французы перед лицом терроризма», он сказал, что «сегодня ни одно из государств не может чувствовать себя защищенным, … никогда террористическая угроза не была столь вероятной для Франции» (52, с. 31).

Во-вторых, ослабляет сплоченность и антитеррористическую коалиционность развитых стран разобщающее воздействие углубляющегося кризиса мировой общественной системы. Он сопровождается обострением борьбы за ресурсы, социальной поляризацией как внутри развитых стран, так и в междустрановых отношениях и т. п. Все это результирует разновекторные интересы, слабо прогнозируемые (говоря языком З. Бжезинского) геополитические комбинации, обусловливает вероятность распада существующих и рождения новых межгосударственных образований и коалиций. К этому следует добавить возрастание в структуре глобальной экономики нелегитимных ее сегментов, которые охарактеризованы выше как пара- и квазиэкономка. Ее функционирование способствует насыщению международных отношений преступностью, в том числе террористическими методами действий. Естественным образом все эти факторы негативно сказываются на антитеррористической сплоченности цивилизованной части планеты. В этом смысле вполне логичны разночтения стран в подходах к вторжению и ведению боевых действий в Ираке, демарши Испании и некоторых других стран, выразившиеся в выведении оттуда своих воинских контингентов из Ирака. Разнятся позиции государств в оценке событий на Ближнем Востоке, нет согласованности по вопросу возможного военно-силового воздействия на такие «непокорные» страны как Иран, Северная Корея, Сирия и др.

Кроме того, указанные процессы катализируют активность противоборствующей стороны, угрожающе раскручивая маховик глобального террористического конфликта.

Наконец, в-третьих, в условиях интенсивного использования террористических актов вызывает сомнения полезность, практическая отдача объединения противоборствующих усилий, прежде всего, в смысле суммарного военно-силового показателя. Иначе для подавления террористических актов во всем мире вполне достаточно было бы колоссальной военной мощи Соединенных Штатов Америки.

Но даже создание международных институциональных антитеррористических органов и систем, сил специальных операций, информационных массивов и т. п. в условиях функционирования обладающих гибкостью террористических сетей, использования террористов-смертников, серьезных потенциальных возможностей кибертерроризма, оружия массового уничтожения в руках террористов, не сулит надежд на реальный результат. Эффективная деятельность террористических сетей обусловлена мощной социальной поддержкой. Это в значительной степени восполняет отсутствие жесткой структуры и сложных организационных усилий. Отсюда, противоборствующая сторона для достижения успеха должна свои акценты переносить из поля силового противодействия на поле социальное. Но социальную справедливость в условиях осознания сторонами кризисности социально-экономической ситуации и катастрофогенности развития конфликта может обеспечить, прежде всего, сформированное на таком осознании международное антитеррористическое право.

Упрощая оценочный вывод, можно сказать, что террористическая деятельность обречена там, где она не базируется на поддержке широких слоев населения. Примером этого могут послужить события последних десяти лет в Чечне. Этот конфликт не является составной частью (своего рода протуберанцем) глобального террористического конфликта и не отражает характеристики последнего уже по той причине, что боевики здесь не имеют должной социальной поддержки в среде, которую они пытаются представлять, что обеспечивало бы естественность мотивации борьбы.

Это убедительно продемонстрировал проведенный 23 марта 2003 года в Чечне референдум о конституции республики. Его итоги были неожиданными даже для руководства Чечни. Из принявших участие в голосовании 85 % жителей республики 90 % проголосовали за Конституцию. «Референдум показал, что чеченцы по праву считают себя неотъемлемой частью единого российского многонационального народа» – так оценил его итоги президент Российской Федерации В.В. Путин. Он подвел черту под эпохой безвременья, под теми годами, когда власть в Чечне была присвоена бандитами, когда жители республики в прямом смысле оказались в средневековье, лишились элементарных человеческих прав, когда на границах чеченских городов и сел регулярно и демонстративно проводились публичные казни, когда тысячи людей оказались живым товаром в руках работорговцев, когда не работали ни школы, ни институты, ни больницы.

Аналогичные результаты получены и в ходе выборов президента Чеченской Республики 5 октября 2003 года, которым был избран Ахмад Кадыров, олицетворяющий федеральную политику. Он набрал 80,84 % голосов, то есть за него проголосовали 403490 избирателей из 499325 принявших участие в выборах. Оценивая результаты выборов, председатель чеченского избирательного комитета Абдул-Керим Арсханов подчеркнул, что они «свидетельствуют об отсутствии раскола в чеченском обществе и Чечня не стремится к отделению от России».

Именно такой способ реализации права на самоопределение - свободное решение самой нации, предусматривает международное право. Декларация о принципах международного права 1970 года указывает на легитимность «любого политического статуса, свободно определенного народом» (12, с. 31).

Политико-правовой аспект ситуации в Чечне также вполне сообразуется и с текстом Венской декларации и программы действий, принятой 25 июня 1993 года на Всемирной конференции по правам человека, в части, трактующей отсутствие оснований для постановки вопроса об отделении (см. п. 2). Принцип самоопределения не означает, что нация (народ) обязана стремиться к созданию самостоятельного государства. Право нации на самоопределение есть ее право, а не обязанность. Другими словами, рассматриваемый принцип не предрешает международно-правового статуса той или иной нации и народа (32, с.108).

В целом характер событий в Чечне и их развитие свидетельствуют об оптимальном решении довольно сложной международно-правовой проблемы, касающейся права на самоопределение и принципа территориальной целостности государств. Это решение в полной мере сообразуется с одним из ключевых положений Декларации о принципах международного права 1970 года: «Ничто … не должно толковаться как санкционирующее или поощряющее любые действия, которые вели бы к расчленению или к частичному или к полному нарушению территориальной целостности или политического единства суверенных и независимых государств» (12, с. 32).

Еще одним существенным показателем отличия ситуации в Чечне от условий глобального террористического конфликта является достаточно высокая эффективность мер, принимаемых помимо силового воздействия на формирования боевиков. Действия правительства здесь не ограничиваются вооруженным подавлением бандитско-террористических групп. Разрешение конфликта осуществляется в рамках комплексной программы, в которой преобладают меры социального характера, а также – по наведению законного порядка. Наряду с активизацией политической жизни в Чечне происходит восстановление социально-экономической сферы республики. С 2003 года начаты выплаты населению компенсаций за разрушенное жилье и потерянное имущество в ходе контртеррористической операции. Большое значение придается развитию системы образования. Сегодня в Чечне насчитывается более 20 тысяч студентов. Помимо трех вузов, работающих в Грозном, в разных районах республики открыты десять филиалов Современной гуманитарной академии России, которая ведет обучение на основе средств телекоммуникации. Открыто более 500 школ. Активно идет восстановление экономики республики, в том числе нефтяной отрасли.

О базовом характере этого процесса и его перспективах свидетельствует и решение о преобразовании Комиссии по вопросам координации деятельности федеральных органов исполнительной власти в Южном федеральном округе, образованную распоряжением Президента Российской Федерации в 2004 году, в Комиссию по вопросам улучшения социально-экономического положения в Южном федеральном округе.

Следует обратить внимание: важный социально-конфликтологический аспект решения т. н. чеченской проблемы состоит в том, что принимаемые властью меры достаточны и востребованы в рамках данного общества, поскольку они предполагают разрешение конфликта по существу, не изменяя общественного устройства. В глобальном же террористическом конфликте его разрешение связывается с принципиальными изменениями в общественно-экономической формации, т. е. с изменениями мироустройства.

На отсутствие выраженного национально-освободительного фактора в чеченском конфликте указывает и основа подбора такой специфической категории как террористы-смертники.

Как известно, в условиях объявленного радикалами от ислама глобального джихада подбор и использование террористов-смертников характеризуется высоким уровнем религиозной и идейно-политической мотивации. Таким образом, например, сформирована многотысячная армия «камикадзе» в Иране, на национально-освободительных идеях выстраивается подготовка «шахидов» в Палестине и т. п. Анализ данных в отношении 315 акций террористов-смертников, совершенных за период с 1980 по 2003 год, подтверждает, что в основе почти 95 % акций лежала идейно-политическая составляющая, стратегическая цель. В основном это связано с принудительным насаждением демократических основ в исламском мире.

Для Чечни же скорее присущ подбор исполнителей, в основе которого лежат личностные, материальные мотивы, неблагоприятные жизненные обстоятельства и т. п. Причем, в отличие от принятого в мусульманских странах «мужского» подхода в этом вопросе, для «чеченского сопротивления» характерно использование женщин. Как явствует из допросов задержанных «шахидок», будущие смертницы имели серьезные изменения психики. Во время подготовки их унижали, насиловали, заставляли принимать психотропные вещества и наркотики. Поэтому акции чеченских смертниц имеют мало общего с религиозным фанатизмом. Достаточно ознакомиться с обстоятельствами «не состоявшейся» террористки-смертницы Заремы Муджахоевой, которая осуждена к 20 годам лишения свободы за попытку совершения террористического акта 10 июля 2003 года в Москве. Основу ее социально-психологического портрета составляет не сложившаяся личная жизнь, маргинальность даже относительно своего непосредственного окружения.

Показательным является и то обстоятельство, что, несмотря на ощутимые жертвы в рядах армии и сил правопорядка, руководство страны в своих настойчивых и последовательных действиях не утрачивает поддержки народа. Это совершенно определенно отмечает Э. Тодд. «Сегодня российская армия, – пишет автор, – обладает лишь малой частью своего былого могущества. Любому дозволено иронизировать по поводу ее трудностей в Чечне. Но на Кавказе Россия демонстрирует, что она еще может взимать кровавую дань со своего народа и пользуется при этом поддержкой электората. Эта способность является тем военным ресурсом социального и психологического типа, который Америка с развитием доктрины войны без потерь сегодня окончательно утрачивает» (54, с. 98).

Вместе с тем, перманентный характер террористического конфликта на Северном Кавказе указывает на его причастность к глобальному террористическому конфликту. Однако, оценивая эту причастность в терминах права, становится очевидным, что совокупный субъект терроризма в этом случае складывается вне России, в условиях мировых взаимоотношений и основывается на порочных механизмах глобальной экономики.

Если обратиться к оценкам Л. Козера, то конфликт в Чечне следует причислить к разряду нереалистических конфликтов. Он, скорее всего, носит инструментальный характер, поскольку соответствует геополитическим интересам транснационального капитала и может оправдывать и обеспечивать его присутствие в богатом нефтью Каспийском регионе.

Не следует сбрасывать со счетов и возможные оценки, согласно которым напряженность во взаимоотношениях Запада с исламским миром может снизиться, если конфликт, хотя бы частично, будет перетекать в антиславянское (антиправославное) русло (2, с. 299). Однако такой подход не имеет серьезных перспектив. Более того, известный исследователь межцивилизационных аспектов конфликтности С. Хангтингтон ставит православие и ислам рядом. Ученый указывает, что как только (после холодной войны) было ликвидировано идеологическое размежевание Европы, так сразу возродилось ее культурное размежевание на западное христианство с одной стороны, и православие и ислам – с другой (61, с. 33–48).

Оценивая содержание и подоплеку конфликта на Северном Кавказе, можно сказать, что он никак не подтверждает, а наоборот – отвергает идею общего врага. Известно, например, что лидеры чеченских боевиков неоднократно пытались заручиться поддержкой ливанской группировки «Хезболла», однако официальные ее лидеры негативно отреагировали на призывы к проведению экстремистских акций в России и относительно ее объектов за рубежом. Лидер группировки Хасан Насралла в официальном выступлении подчеркнул, что проявления солидарности с мусульманами Чечни после террористических акций Басаева и Хаттаба и исходящих от них угроз использовать компоненты ядерного оружия могут бросить тень на борьбу «Хезболла» за освобождение оккупированного Израилем юга Ливана (2, с. 300).

Россия не может быть причислена к субъекту терроризма также и по той причине, что в политике этой страны объективно отсутствует мотивация к контролю над людскими и природными ресурсами (а тем более завладению) вне территории страны. К тому же мусульмане в России являются органической социально адаптированной частью общества. Русское население находится в абсолютно одинаковых социальных условиях с представителями других национальностей, в том числе и с мусульманами, и не имеет никаких преимуществ. В большинстве стран Запада мусульмане – это инородный, искусственно вошедший в общество элемент, своего рода социальный анклав, который, пребывая в условиях Второго модерна, сохраняет оболочку собственной культуры и достаточно легко воспринимает идею о предъявлении счета Западу за отсталость и бедность своих стран. Это искусно используется в геостратегических целях. Э. Тодд отмечает, что «исламский интегризм был закодирован в обычной разговорной речи под понятием терроризма, который многие стремятся считать всемирным по масштабу». Этот анализ исследователь завершает следующим выводом: «Абсурдное с точки зрения мусульманского мира, который может преодолеть кризис переходного периода без внешнего вмешательства в процесс автоматического умиротворения, понятие всемирного терроризма выгодно лишь Америке, ибо она заинтересована, чтобы Старый Свет находился в огне перманентной войны» (54, с. 55, 56).

Из сказанного следует, что «чеченский» конфликт, номинально являясь составной частью глобального террористического конфликта, тем не менее (в критериях теории конфликта) выделяется рядом специфических характеристик.

Основное конфликтообразующее начало здесь следует разделить на два направления, первое из которых лежит в плоскости крупного криминального бизнеса. Второе направление представлено геоэкономическими и геополитическими интересами международного капитала и лежит вне пределов «театра» террористических действий. С точки зрения международно-правовой квалификации (см. III разд.) Россию нельзя отнести к субъекту терроризма. В данном случае государство (не представляя интересы международного капитала и мировой элиты), наоборот, противостоит суммарным причинообразующим проявлениям транснационального капитала, геополитических лидеров, а также собственно террористов, которые и квалифицируются как совокупный субъект терроризма.

С точки зрения структуры данного конфликта государство неправильно было бы назвать стороной террористического конфликта, поскольку он протекает в других параметрах. Государство здесь осуществляет правоохранительную функцию по наведению конституционного порядка в пределах собственной территории. Другими словами, согласно теории функциональности конфликта Г. Зиммеля и Л. Козера, «чеченский» конфликт имеет все показатели нереалистического конфликта в региональном масштабе. Можно сказать,