поляризации и стратификации жителей планеты на глобальных богачей и локальных бедняков

Автор говорит об избирательности свободы действий в условиях глокализации, которая распространяется на тех, кто владеет привилегиями и капиталами и не касается тех, кто оказался внизу социальной лестницы. Поскольку число последних неудержимо растет и поскольку они все глубже погружаются в отчаяние, вызванное бесперспективностью существования, то можно с полным правом утверждать, что глокализация есть не только концентрация капитала, финансов и всевозможных ресурсов, дающих свободу выбора и эффективного действия, но и, в первую очередь, концентрацию свободы действий (там же).

На это обращает внимание и У. Бек. По его мнению, такая концентрация свободы действий результировала т. н. субполитику (29, с. 149–171), когда политика глобализации нацелена на избавление транснациональных предприятий не только от профсоюзных, но и от национально-государственных ограничений, т. е. она имеет целью ослабление национально-государственной политики. Транснациональные компании получают возможность для деятельности на всем пространстве мирового общества и узурпации власти за рамками политической системы. «Баланс власти нарушается, – пишет У. Бек, – договор о распределении полномочий Первого модерна индустриального общества расторгается и – без участия правительств и парламентов, общественности и судов – переписывается в пользу самостоятельного управления экономической деятельностью самого собой. Переход к еще не выторгованной, но, во всяком случае, заново переписывающей правила игры в обществе политике глобализации произошел незаметно, в нормальном режиме, в ходе разворачивающейся своим чередом модернизации» (6, с. 14).

Но, что очень важно – существенно деформируется налоговая политика государства как показатель его авторитета. В результате этой деформации складывается положение, когда «именно самые богатые становятся виртуальными налогоплательщиками, и их богатство не в последнюю очередь покоится на виртуозной ориентации в виртуальном мире. Они подрывают (чаще всего) легальными, но нелегитимными способами благосостояние демократического общества, возможностями которого пользуются. …Предприниматели открыли философский камень богатства. Новая магическая формула гласит: капитализм без труда плюс капитализм без налогов» (там же, с. 16).

Как следствие этого накапливаются конфликты между виртуальными и реальными налогоплательщиками. В то время как транснациональные корпорации в состоянии уклоняться от налогообложения в рамках национального государства, малым и средним предприятиям, создающим большую часть рабочих мест, приходится действовать на грани своих возможностей, компенсируя налоговые поступления в бюджет. Геоэкономическая ситуация складывается так, что именно те, кто оказывается в проигрыше от глобализации, должны оплачивать и существование социального государства, и функционирующую демократию, и гуманитарные миссии в районах заинтересованности выигравших от глобализации. В то же время доходы оказавшихся в выигрыше баснословно растут (при сокращении рабочих мест и меры ответственности за дальнейшее мироустройство). Очевидно, что такое противоречие не может нарастать бесследно, поскольку ориентированная на прибыль политика вносит существенный вклад в разрушение достигнутых демократических форм жизни.

«Водоворот, тянущий вниз социальное государство, – пишет У. Бек, – проявляет себя не только убывающими ресурсами при скачкообразно растущих доходах, но и отсутствием средств для его умиротворения, в то время как пропасть между бедными и богатыми становится все шире. Поскольку национально-государственные рамки утрачивают свою обязательность, те, кто выигрывает от глобализации, и те, кто от нее проигрывает, оказываются, так сказать, сидящими за разными столами. Новые богатые больше не нуждаются в новых бедных. Добиться какого-то равновесия между ними трудно хотя бы уже потому, что отсутствуют рамки общности, в которых можно было бы локализовать и урегулировать этот выходящий за границы национального государства конфликт» (6, с. 19, 20). При этом, как отмечает российский экономист-международник Виктор Иванович Кузнецов, если свобода торговли товарами в какой-то мере соблюдается, а движение денежных капиталов практически не регламентируется, то перемещение рабочей силы между промышленно развитыми странами и развивающимися странами находится под жестким административным контролем по той причине, что один и тот же труд вознаграждается в первом и во втором случае по-разному. Сохранение такого разрыва путем контроля над эмиграцией населения при свободе торговли товарами означает не что иное, как монопольную реализацию ренты на местонахождение лиц наемного труда, а, следовательно, является ощутимым фактором снижения эффективности мировой экономики (13, с. 144).

Кризисность глобальной экономики ощутимо сказывается, прежде всего, на слаборазвитых странах. В западной литературе давно уже употребляется термин «информационно-технологический неоколониализм». Он выражается в разных формах: тенденции понижения мировых цен на сырье; переводе экологически вредных производств из развитых стран в периферийные при сохранении у себя «хайтека». Одной из характерных форм, лишающих слаборазвитые страны перспективы экономического развития, являются так называемые САП (structural adjusment programs) – целевые займы.

Эксперт ЮНИСЕФ Ева Педерсен, рассмотрев 24 САП для африканских стран, пришла к выводу, что в большинстве случаев в результате использования займов экономическая ситуация в этих странах ухудшилась либо, по крайней мере, не улучшилась (45, с. 287). Но займы в рамках САП преследуют никак не сопутствующие развитию слабых стран цели, поскольку они обставляются определенными условиями. Это сокращение бюджетных расходов, девальвация местной валюты, приватизация госпредприятий, либерализация цен и внешней торговли и т. п. В результате стимулируется экспорт страны, получившей заем для обеспечения платежей по обслуживанию долга, а также расширяется импорт товаров из развитых стран, который предназначен снова-таки для меньшинства.

В итоге периферийный мир все глубже застревает в ловушке слаборазвитости с ее экономическими диспропорциями и прямым следствием последних – гражданскими войнами, этническими конфликтами.

Оценивая складывающуюся в мировой экономике ситуацию вокруг слаборазвитых стран, известный российский экономист Владимир Георгиевич Хорос весьма пессимистичен относительно их перспектив. Он резонно замечает: «чтобы переломить ситуацию, им придется искать нетривиальные решения» (25, с. 175, 176).

Исследования в геоэкономике, таким образом, указывают на центральную негативную тенденцию, тревожащую специалистов и представляющую серьезную угрозу ожидаемому широким социумом сбалансированному мироустройству. Эта тенденция заключается в том, что реальная продуктивная экономика трансформируется в манипуляции в сфере фиктивного капитала, подрывая при этом морально-социальные опоры цивилизованного существования и порождая колоссальное социальное отчуждение.

В экономике, лишенной сверхэкономических, морально-религиозных источников, наметился неведомый классике разрыв между производством товаров и производством прибыли. Во всем мире предпринимательскому усердию и инвестиционной активности бросает вызов виртуальная экономика, связанная с деятельностью фиктивного капитала. Финансовая активность подменяет традиционную предпринимательскую, банки вытесняют предприятия (18, с. 159).

Указанное явление, характеризуемое как отрыв виртуального финансового пространства от пространства реальной экономики, основательно исследовал в своих работах А.И. Неклесса (см., например, 16). Известный американский ученый Пол Кеннеди называет это то «международной финансовой революцией», то «революцией в области финансов и коммуникаций» (12, с. 155, 160, 267). Отрыв финансов от экономики как бы надстраивается над отрывом торговли от производства. По данным Пола Кеннеди, относящимся к самому началу 90-х гг., уже тогда ежедневный объем финансовых сделок в сотни раз превышал объем мирового товарообмена.

Что касается второй части обозначенной проблемы – зреющего в результате такого положения дел в геоэкономике социального коллапса, то оценки специалистов здесь также далеки от оптимистичных. Так, В.И. Максименко отмечает, что «Первому миру, в котором совершается революция в сфере телекоммуникаций и финансов, все более полярным образом, нарушая геоэкономические схемы, противостоит другой мир – мир непроизводительной нищеты, концентрирующей центры демографического взрыва» (14, с. 155). Показатель напряженности при этом трудно предсказать, поскольку, как указывает ученый, это может происходить в условиях, когда мир, натолкнувшись на предел делимости вещества, энергии и информации, обнаружил предел исторической смерти (там же, с. 156).

Получается, что капитализм в формате его современного развития упраздняет труд на глобальном уровне. Безработица становится уже не периферийным явлением, она затрагивает потенциально всех – и демократию как форму жизни в том числе. Но глобальный капитализм, снимающий с себя ответственность за занятость и демократию, тем самым подрывает собственную легитимность. «Не дожидаясь, пока новый Маркс разбудит Запад, – пишет У. Бек, – необходимо использовать давно назревшие идеи и модели для создания измененного варианта общественного договора. Следует заново обосновать будущее демократии по ту сторону общества труда» (6, с. 109).

Как бы заключая тезу немецкого социолога в отношении «неудачников» глобализации Б.С. Ерасов отмечает: «Конечно, «прогресс» возможен только для избранных, за счет планетарных низов. «Массы – резерв асоциализации. Трудящиеся классы ХXI века скорее всего будут похожи на «опасные классы» XVII–XVIII, чем на рабочие классы XIX–XX столетий …Энтээровскому «прогрессу» низы действительно не нужны… Население вне этих точек (развитых центров Севера) объективно обречено ходом истории этого мира» (24, с. 14). Из истории Запада и Востока хорошо известно, что «обреченный» внутренний и внешний пролетариат неоднократно оказывался могильщиком общества, которое его породило или которое стояло на его пути» (10, с. 114, 115).

Профессор Глерий Кузьмич Широков констатируя несоответствие нынешних форм глобализации интересам большинства развивающихся стран, особенно крупных, оценивает экономическое пространство в ХXI веке отнюдь «не в виде экономического универсума; оно представляется гораздо более подверженным воздействию политики, силы или анархии, чем ныне» (26, с. 190, 189).

А.И. Неклесса с учетом негативных тенденций в глобальной экономике говорит о демодернизации как о реальности, как о многозначительном дополнительном векторе формирующегося мира. «В данной тенденции, – пишет ученый, – чувствуется, однако, энергичный импульс, прослеживается нарастающая вероятность наступления некоего момента истины цивилизации, ее критического пикового переживания (особенно в случае масштабных социальных, финансово-экономических или экологических потрясений). И не исключено – поворота истории – утверждения на планете неоархаичной культуры, уже сейчас подобно метастазам, в полускрытых формах пронизывающей плоть современного общества, фактически лишенного собственной значимой социальной перспективы» (15, с. 214, 215).

Симптоматично, что разрушительные процессы в глобальной экономике и их конкретные проявления, о которых шла речь выше, являясь частью взаимоотношений и психологии насилия, не находят криминализации в международном праве. Они искусственно и искусно отделяются от видимых насильственных проявлений, где в качестве доминанты, поглощающей все остальные виды системного вооруженного насилия, все отчетливее выступает терроризм. Кроме того, все более влиятельными в мировом процессе факторами являются запретные виды экономической практики, которые интенсивно отвоевывают глобальное экономическое пространство. Во многих странах, обойденных модернизацией, прежняя структура деления мира сохраняет свое значение в условном и ограниченном плане. На месте этой структуры утверждается антицивилизация, поскольку эффективность прежних структур социальной регуляции и значимость прежних духовных принципов оказываются достаточно проблематичными ввиду того, что в натиске «центральной цивилизации» применяется координированное сочетание материального и духовного воздействия, манипуляции и насилия, открытых и тайных методов.

Механизмы «ненасильственного» воздействия, реализуемые в силу «производственно-финансовой необходимости» или просто как побочный эффект «эффективной экономики», приводят к явлениям, определяемым как «неоархаизация», «деиндустриализация», «деградация», «антиразвитие», «формирование мирового андеграунда», «антиистория», «антицивилизация» (10, с. 108–109). Выше (см. 1.2.) было показано, что эти негативные термины получили содержательную оценку А.И. Неклессы в его анализах «квазиэкономики», «криминально-террористической экономики», «деструктивной параэкономики».

Возвращаясь к оценкам специалистами перспектив мирового развития, следует сказать, что возникновение неоархаической культуры, вернее, ее становление, уже происходит, во многом воплощаясь в эскалации терроризма, превращении его в идеологию этой, так называемой, культуры. Пора признать, что перед напором террористической тактики и стратегии (в прямых насильственных проявлениях, а также с учетом практически безграничных потенциальных возможностей терроризирования) мир развитых стран уже отступает, чем способствует усилению террористического натиска. Это особенно заметно в правовой сфере. Там ожесточающееся антитеррористическое законодательство западных стран ощутимо сужает спектр демократических завоеваний, основных прав и свобод населения. Значительным показателем возрастания доминирования терроризма как международного социального явления есть втягивание Запада, ведомого Соединенными Штатами, в войну с террористическими группировками. Эта алогичность общественного развития, выражающаяся в угрозе деконструкции социальных отношений, таковой лишь кажется. Логика здесь есть, она кроется в том, что составной частью терроризма являются факторы и процессы, образующие структуру и динамику функционирования существующей капиталистической миросистемы, которые, как показано выше, и лишают ее исторической перспективы.

Иными словами, терроризм как конфликтное противоборство глобальных сил, в котором отвергнутый, маргинализированный «третий мир» пытается восстановить свой статус-кво и отвоевать посредством террористических методов действий у развитого мира часть «социально-экономического пространства», явочным порядком превращается в титульный признак (а возможно, и в способ существования) складывающегося миропорядка. Отсюда в качестве эффективного фактора, препятствующего этому саморазрушительному процессу, может выступить международное антитеррористическое право, построенное на вышеуказанных, соответствующих сущности терроризма принципах, которое могло бы произвести иссекновение «разрушительных метастаз» в «плоти современного общества».

Правда, указанная псевдоэкономическая деятельность находится в поле воздействия международного и национального права, но, как известно, ощутимых результатов это не приносит. Более того, усматриваются признаки формирования снисходительного отношения к ней со стороны финансовой элиты и властных структур.

Возвращаясь к социальным теориям Дж. Модельски и Дж. Гольдстайна, отметим, что американские ученые рассматривают мировую систему преимущественно на уровне политики и поверхностных сфер экономики – торговли, финансов. Подлинный источник развития складывающегося глобального общества – становящийся мировой способ производства остается непознанным, что закономерно ведет к отражению предмета как фактически статичного образования, как неизменной совокупности неизменных элементов, связанных неизменными отношениями (функциями) (22, c. 126–125).

Но, что важно для исследуемой темы, в результате такого подхода за пределами внимания авторов осталось столь проблемное социальное явление современности, во многом определяющее дальнейшее развитие современного мира, как терроризм. Скажем, указанные выше негативные глобальные процессы легитимного характера являются, по сути, частью терроризма, в рамках юридической квалификации которого конкретные действия, их образующие могут и должны быть оценены как преступные, точнее, как элементы состава международного преступления «терроризм».

Отсюда не удивительно, что терроризм, в понимании его не как собственно террористических актов, а как базирующегося на конфликте фундаментальных интересов государств, народов, социально-культурных групп противоборства сторон с применением хотя бы одной из них террористических актов, по сути, ниспровергает целостность рассмотренных теорий, нарушает их логику.

Достаточно сказать, что «благодаря» терроризму можно взять под сомнение бесспорность определяющей роли в мировой системе «глобальной державы» (Дж. Модельски) или «державы-гегемона» (Дж. Гольдстайн).

Дж. Модельски, правда, указывает, что мировая держава – это лидер, но не гегемон глобальной политики, поскольку чаще речь идет не об управлении, основанном непосредственно на силе, не о господстве, а о сотрудничестве, кооперации держав. Но вводя в свою теоретическую систему военно-морскую мощь как главный способ измерения статуса державы, Дж. Модельски, во-первых, входит в противоречие с собой, не говоря уже об исторической реальности (22, с. 104). Во-вторых, системные террористические акты как средство борьбы в значительной мере сокрушают бастион определяющей роли военной (военно-морской) мощи в мировых взаимоотношениях. В этом нас красноречиво убеждает, например, опыт Палестины. Наконец, в-третьих, возьму на себя смелость утверждать, что именно внушаемая (и реализуемая) незыблемость доминирования военно-экономической мощи в мировых процессах определенным образом подтолкнула антисистемные силы к поиску альтернативного средства борьбы, способного обеспечивать реализацию их интересов или, по меньшей мере, сопоставимость в фактическом распределении ролей. Искомым средством выявились террористические акты, которые зарекомендовали себя в этом качестве в 60–70-е годы ХХ столетия. Разгром прибегавших к ним левацких и правоэкстремистских террористических организаций в данном случае следует расценивать как дополнительный подтверждающий аргумент, поскольку он (разгром) стал возможным в основном по причине отсутствия серьезной социальной поддержки.

Также не подтверждается содержанием международной жизни и исторической реальностью один из ключевых тезисов теории Дж. Модельски, касающийся «производителей глобального порядка», о том, что «лидерство не означает получение лицензии на управление другими национальными государствами, вмешательство во внутренние дела или локальную политику» (41, с. 20).

К сожалению, в условиях капиталистической миросистемы, особенно в период ее кризиса, экономическая мощь держав-лидеров, их военный потенциал не могут оставаться нейтральными (это доказывает, например, И. Валлерстайн), они продуцируют антисилу, в том числе и терроризм.

Как уже было сказано, Дж. Модельски и Дж. Гольдстайн исходят из того, что действительной основой социального бытия в последние несколько веков является мировая система государств как неделимая, нерасторжимая целостность. Причем последний центральную роль в развитии системы придает войне.

Терроризм как реальный влиятельный фактор современного развития мирового процесса не может рассматриваться вне этой действительной основы социального бытия. В силу своей асимметричности именно терроризм претендует на ее разрушение как бы изнутри, придавая непредсказуемость дальнейшему протеканию мирового процесса. Ибо даже войны не исключают прогнозируемости, поскольку, как логические фазы циклов развития миросистемы, отражают реальное соотношение сил в среде мировой системы государств. Терроризм перечеркивает многие ключевые аргументы этой логики. Он детерминирован социально-экономической поляризацией, борьбой за ресурсы и территории, бедностью, вытекающей из неравенства, пользуется мощной культурно-этнической поддержкой, опирается на значительные территории и массы людей. Важно, что вне связи с экономической мощью, конвертируемой в политическую и военную мощь, терроризм получает доступ к высоким технологиям, средствам массового уничтожения. Более того, если исходить из одобряемой большинством ученых-юристов квалификации терроризма, предполагающей четыре его сущностные характеристики: насильственная основа действия; политическое целеопределение и мотивация; устрашение; наличие намерения на причинение гибели невинным людям (4, с. 168–171), то следует отметить, что глобальный уровень устрашения, исходящего от терроризма, связан прежде всего с практической неисчерпаемостью арсенала его средств, каковым являются людские массы потенциальных невинных жертв террористических актов.

Другими словами, терроризм как средство борьбы все настойчивее отвоевывает поле применения у войны (либо война постепенно трансформируется в это качество), обесценивая геостратегическую влиятельность фактора военно-экономической мощи держав-лидеров. Свидетельством, по меньшей мере, сопоставимости войны и терроризма являются события в Афганистане и Ираке. Здесь государствам-лидерам во главе с США не удается полной мерой реализовать их военно-экономическую мощь, затруднения же нарастают. Становится очевидным, что такой путь имеет сомнительную перспективу. Об этом, в частности, в августе 2005 г. сказал канцлер ФРГ Г. Шредер, комментируя намерения США начать военные действия против Ирана. Представляется, что настойчивость глобальной державы-лидера в стремлении продолжать утверждать войну в качестве стержневого фактора развития миросистемы утрачивает теоретическую почву и сомнительна с политической точки зрения.

Следует оговориться, что Дж. Гольдстайн в качестве предмета рассмотрения берет только войны между ведущими державами, в центре его внимания находится горизонтальный тип насилия (по Й. Галтунгу), т. е. между сходными по положению. Однако это не опровергает развиваемого здесь тезиса о возрастании регулятивной роли терроризма в современной миросистеме. Причем понятие регулятивности по отношению к терроризму следует воспринимать с некоторой долей условности, скорее как влиятельность, поскольку терроризм более всего способен придать процессу мирового развития катастрофичность и непредсказуемость. Собственно говоря, именно в этой связи в данной работе осуществляется оценка теорий, исходящих от мировой социальной науки.

Впрочем, квалификация разворачивающейся борьбы (по сути войны) между ядром и радикально настроенной частью периферии (прежде всего это страны и социальные группы, базирующиеся на идеях фундаментализма в исламе) должна стать предметом отдельного исследования специалистов. Ведь уже сегодня в этом конфликте усматриваются черты войны глобального уровня между сходными по положению сторонами, поскольку сходность, сопоставимость здесь обеспечивается применением террористических методов борьбы. Значимость результатов конфликта (а возможно, и самого факта его протекания) для дальнейшего развития мирового общества также очевидна.

Таким образом, несмотря на то, что в рассмотренных теориях проявляются элементы апологии лидеров мировой системы, их авторы с мощных интеллектуальных позиций и глубокого анализа развития мирового сообщества, указывают на неоднозначность и тревожность его перспектив. Апогеем тревожности, лежащим в основе представляемых ими циклов развития, определяются войны. Но, что важно, не исключаются и другие виды глобальных насильственных конфликтов. В частности, Дж. Модельски, давая характеристику заключительному системному циклу предлагаемой им глобальной политической системы – деконцентрации, указывает, что для этой фазы характерна низкая потребность в порядке. Возникает националистическая реакция на верховенство мировой державы. Это эпоха анархии и беспорядка в глобальной политике – происходит рассредоточение глобальной политической системы, возникает многополярность с олигополистическим соперничеством между глобальными державами, возникают соперники мировой державы, претендующие на ее роль, и, тем самым, формируются предпосылки для начала первой фазы нового цикла – глобальной войны.

Дж. Гольдстайн указывает на большую вероятность того, что человечество приблизится в конце ХХ века к новой войне за гегемонию и «начало ХХI века будет очень опасным временем» (31, с. 17). В то же время он предостерегает, что развитие мировой системы в четвертом цикле (начался в 1945 г. как цикл гегемонии, – прим. А.В.) будет скорее всего модифицировано принципиально новыми явлениями в технологиях, экономике и политике. В связи с этим Дж. Гольдстайн полагает, что циклы гегемонии могут утратить или смягчить свои прежние черты, поэтому он прямо указывает, что непосредственная проекция черт циклов на будущее «проблематична» (там же, с. 16).

И хотя Дж. Гольдстайн среди этих новых явлений не называет терроризм, он выводит научные предпосылки, способствующие обоснованию того, что присутствие терроризма в международной жизни способно взломать логическую цепь теоретических построений (в том числе и теорию циклов мирового развития), посеять неопределенность в этой сфере, а, более всего, вероятно, придать ей катастрофический характер.

Значительный интерес представляет социальная теория мироустройства одного из наиболее авторитетных социологов современности Амитаи Этциони, основные положения которой изложены им в книге «От империи к сообществу: новый подход к международным отношениям». Близость теории А. Этциони к теме настоящего исследования объясняется, прежде всего, тем, что, как и предлагаемый антитеррористический международно-правовой механизм, она базируется на синтезе основополагающих ценностей Запада и Востока. Параллели обнаруживаются и в том, что антитеррористический механизм основывается на новом видении терроризма как международного социального явления, глобальная конфликтность, составляющая суть которого, спродуцирована объективным ходом мирового развития с участием всех акторов международных отношений. В системе построения на этой основе антитеррористического права предпринята попытка опровергнуть представления о терроризме как лишь о террористических актах (пусть даже совершаемых на организационной основе), исходящих от маргинализованной части мирового общества. Регулирующим воздействием такого права предлагается охватывать все элементы социальных взаимоотношений, из которых образуется террористический конфликт, с персонификацией ответственности причастных к этому государств и физических лиц. Это формирует изначальную атмосферу справедливости в обществе и прокладывает путь к примирению конфликтующих сторон в целом, в чем, собственно говоря, и состоит основоположное предназначение права.

А. Этциони предпринимает попытку доказать насколько современный мир отличен от тех представлений о нем, которые все еще живут в сознании большинства людей. Ставя во главу угла построения справедливого общества необходимость поиска нравственного консенсуса, А. Этциони не случайно отмечает, что наиболее вероятная точка достижения этого консенсуса находится вне существующих ныне нормативно-правовых систем. Формулируя это утверждение относительно полюсов «Запад – Восток», А. Этциони полагает, что западной цивилизации следовало бы отказаться от представления о своем превосходстве над восточной. Это, по его мнению, отвечало бы наметившейся в международной жизни тенденции, когда и Запад, и Восток «приближаются к центру диапазона между автономией личности и общественным порядком. Движение происходит не в направлении синтезированной модели; скорее, реализуется целый ряд социальных проектов, у которых есть две важных общих черты: социум становится более сбалансированным, нежели в индивидуалистическом или авторитарном вариантах, а общественный порядок больше, чем в любом из этих случаев, базируется на силе убеждения» (27, с. 44). Характерно, что в русле этого движения автор усматривает и возможность отказа от безбрежно свободного, а потому стихийного рынка, и формирования более гармоничной модели общественного устройства, в которой хозяйственные интересы подчинены или, по меньшей мере, согласованы с интересами социальными и гуманитарными (27, с. 77–78).

Справедливое общество А. Этциони как раз и определяет как социум, в котором обеспечен баланс между автономией и общественным порядком, а основу последнего составляет не столько принуждение, сколько убеждение (27, с. 290–291).

Сопрягаемость антитеррористического права в его новом видении, с одной стороны, и социальной теории мироустройства, базирующейся не на свойственном современным демократическим обществам доминировании большинства над меньшинством, а на моральном консенсусе и этических началах – с другой, обнаруживает элементы системности. Она проявляется по ряду ключевых позиций. В основу теоретического обоснования нового концепта международного права в сфере борьбы с терроризмом легла теза о глобальном террористическом конфликте, водораздел в котором недвусмысленно соотносится с противостоянием «Запад – Восток». Исследовательский поиск А. Этциони^ способов устройства общества на основе нравственного консенсуса и реальной справедливости (а не ее муляжа в виде современной демократии) также осуществляется в контексте оценки взаимоотношений «Запад – Восток», динамики и перспектив их развития. Ученый приходит к выводу, что западный мир должен оставить попытки закрепить свою единоличную роль лидера глобального социального прогресса. Все западные идеологии (в том числе коммунистическая) базировались, считает А. Этциони, на «сочетании оптимизма и веры в прогресс и общественные технологии с ощущением триумфа», в то время как «восточные взгляды на мир – вопреки всем различиям между ними – сочетают в себе пессимизм, а в некоторых случаях даже фатализм, с долговременным ощущением истории» (27, с. 72). С этим связана революционность перемен, которые на протяжении двух последних столетий инициировались с Запада. Причем они всегда были сопряжены с колоссальными жертвами и лишениями, которые не могли и не могут быть оправданы никакими обещаниями прогресса. Сегодня наступило время «признать, что наши возможности зачастую гораздо уже, чем мы думаем, и что обещание невыполнимого чревато результатами, противоположными желаемым», и потому «синтезу Востока и Запада лучше было бы клониться в восточную сторону в смысле признания жестких ограничений, которым должна подчиняться перестройка общества» (27, с. 73).

Оценивая сквозь призму видения ученого проблему отношений «Запад – Восток», нетрудно заметить, что новационность международно-правового антитеррористического механизма также базируется на изменении восприятия сущности этих отношений. Можно сказать, что очередная «революционная» инициатива Запада по объявлению войны терроризму снова-таки сопряжена с многочисленными жертвами и лишениями (достаточно вспомнить Ирак и Афганистан).

Предлагаемая же перестройка права в сфере борьбы с терроризмом отнюдь не предполагает какие-либо преференции для Востока. Она предусматривает рассмотрение мотивации Востока в этом вопросе (что является приоритетной «обязанностью» права), а также изначальный юридический подход к терроризму как к общему социальному продукту мирового развития, но не как к сакрализируемому «проклятию» Востока. При этом стоит обратить внимание на то обстоятельство, что А. Этциони настоятельно выступает за подход, называемый им «самоограничительным» и состоящий в поощрении того элемента (в развитии свободы и коммунитарности), к развитию которого склоняется данное общество» (27, с. 107). Лучше всего эта мысль иллюстрируется отношением к религиозным практикам не западных обществ. По его убеждению, важнейший урок последних столетий «состоит в том, что Запад должен относиться к миру так, чтобы всем стало ясно, что он будет проявлять уважение как к западным, так и к восточным ценностям, как к светским, так и к мягким религиозным позициям, как к свободе, так и общинности, и что такой синтезированный подход найдет отражение в определенных политических решениях» (27, с. 99).

Устранению дефицита подобной сбалансированности в столь острой сфере, характеризующей во многом отношения между Западом и Востоком, как терроризм, и призвано служить антитеррористическое право. При этом право не замышляется как некий инструмент искусственного выравнивания и умиротворения сторон. В юридических оценках понятия терроризма и квалификации его общественно опасных элементов право исходит из социальных детерминант терроризма как явления, указывающего на наличие серьезных перекосов и аномалий во взаимоотношениях сторон, а, следовательно, в мировом развитии. Отсюда перспектива устранения с помощью международно-правового антитеррористического инструментария этих перекосов и аномалий способствует более прагматичной оценке идеи А. Этциони об эволюционной, ненасильственной общественной трансформации, опирающейся на нравственный консенсус, и представляет их не такими уж трудно реализуемыми (11, с. ХXI–ХXIХ), как это может показаться на первый взгляд.

Действительно, А. Этциони необычен, актуализируя в качестве проблемы общественного развития не привычный «дефицит демократии», а феномен «дефицита общности интересов». Последний сообразуется с моделью современной общности, в основе которой А. Этциони видит некий симбиоз общинных традиций и правовых норм, традиционалистского и гражданского обществ.

С тезисом «дефицита общности интересов» связано понимание А. Этциони легитимности. Главным источником легитимности того или иного решения в международных отношениях он считает не демократический характер его принятия, а общность нравственных принципов принимающих его субъектов. Ученый призывает не к утверждению демократии во всем мире, а к постепенному приобщению все новых и новых стран к тем нравственным устоям и моральным ценностям, которые позволят вести диалог и вырабатывать единую позицию, не подчиняя меньшинство большинству. Он утверждает, что «при справедливом социальном устройстве можно найти способ совмещения тесных внутриобщинных связей с уважением прав и автономии личности, гарантируемых современным свободным обществом» (27, с. 64).

Ситуация, сложившаяся в существующем антитеррористическом праве, подтверждает правоту А. Этциони, поскольку, отражая наиболее острую сферу социальных отношений, какой является терроризм, она может считаться их индикативным показателем. Рожденное в демократическом обществе международное право в сфере борьбы с терроризмом отражает представление о нем большинства, проведенного через систему ООН. Отсутствие того самого «нравственного консенсуса» все более обостряет проблему и усиливает глобальный террористический конфликт, поскольку несправедливость возложения ответственности за последствия негативного социального явления на ту часть общества, которая является жертвой обстоятельств и условий, приведших к нему, становится очевидной. Подтверждение этому можно в ряде случаев обнаружить у А. Этциони. Сегодня, подчеркивает ученый, мир не нуждается в рецептах, которые кажутся простыми и легкими, – в первую очередь потому, что они зачастую оказываются ошибочными и способными завести человечество в тупик. Например, он утверждает, что идея «демократизации мира как способа избежать войны» очень привлекательна, но «опасно обманчива и способна сбить с толку... В обозримом будущем она не сможет послужить основой для обеспечения хотя бы минимального уровня глобальной законности и порядка» (27, с. 6). А. Этциони обосновывает это, с одной стороны, тем, что последние события и вся историческая практика указывают на неспособность «внешней силы походя и без особой подготовки демократизировать другие нации» (27, с. 108–109). С другой, напоминает ученый, сама доктрина прав человека и теории демократии порождены Западом (в том числе в условиях господствующего положения США), где на протяжении столетий философы и политики делали акцент именно на правах личности, а не на обязательствах (27, с. 59–60). Потому Восток, где всегда главенствовали общинные ценности, не может адекватно воспринять ее.

В заслугу А. Этциони, безусловно следует поставить то, что он поднимает тему терроризма и борьбы с ним и видит ее в контексте глобальной безопасности. Но, к сожалению, ученый не оценивает терроризм как глобальную угрозу с социальной (а не только с физической) точки зрения. Он считает, что международный терроризм в нынешнем его виде не является силой, могущей подорвать сложившийся мировой порядок или поколебать позиции западного мира. В целом А. Этциони весьма сдержанно относится к антитеррористической риторике, отчасти верно полагая, что обостренное внимание к ней порождено в первую очередь внутриполитическими причинами и выгодно руководству большинства западных стран, а также государств, примкнувших к антитеррористической коалиции (27, с. 161–163).

Гораздо более серьезной А. Этциони считает угрозу распространения оружия массового поражения: «С точки зрения национальных интересов многих стран и для человечества в целом гораздо важнее развернуть вспять распространение оружия массового поражения, нежели искоренять мелкомасштабный терроризм, поскольку в случае успеха «мир станет гораздо безопаснее – даже при сохранении на прежнем уровне количества террористических группировок и их организационных возможностей» (27, с. 163).

На мой взгляд, в недооценке террористической угрозы А. Этциони ошибается, прежде всего, как социолог, измеряя ее в военно-физических и соответствующих им организационных критериях. Ученый прав, отдавая приоритет глобальной опасности, исходящей от оружия массового поражения. Размеры этой опасности определенным образом исчисляются, исходя из количества боеголовок, действия известных поражающих факторов, наличия и токсичности химических веществ, штаммов и т. п. Опасность оружия массового поражения для человечества действительно велика. Вместе с тем, она, во-первых, имеет материальные параметры и в полной мере просчитывается. Во-вторых, она практически не избирательна и, скажем, в форме термоядерной войны (как, впрочем, и в других формах применения) представляет прямую угрозу человечеству в целом. В-третьих, международное сообщество определилось в способах контроля над оружием массового поражения и наработало соответствующий инструментарий.

Терроризм же, несмотря на кровавый и жестокий характер сопровождающих его проявлений, опасен не только и не столько этим. Безусловно, 30–40 террористических групп, которые по оценкам специалистов активно действуют в настоящее время, в прямом измерении не представляют глобальной опасности и вполне сопровождаемы правоохранительными и силовыми системами государств в режиме сдерживания. Но дело не только в этом. Как в свое время ростовщичество во многом предопределило характер общественных отношений, так и терроризм реально угрожает ввести отношения в человеческом обществе в новую систему координат (если такая метафора вообще здесь уместна), в основе которой лежит асимметрия. Международные отношения и приоритеты в них «благодаря» терроризму угрожают выйти из соотносимости с такими базовыми показателями, как военно-экономическая мощь государств, уровень развития технологий, социальной сферы в том или ином обществе и т. п.

А. Этциони рассматривает терроризм в узком смысле этого понятия, не учитывая его колоссальный социологический потенциал (тем более, при существующем благоприятном для терроризма развитии глобальной экономики), способный овладеть столь значительными, возрастающими по численности массами людей, открытыми (в силу складывающейся глобальной социально-экономической ситуации) к его восприятию. Развитие мирового общества в этих условиях трудно предположить, если в этом случае о развитии вообще можно говорить. Выше (см. 1.2., 2.1.) уже отмечалось что речь идет о воцарении терроризма как идеологии общественных отношений, за которой нетрудно разглядеть катастрофический финал.

А. Этциони невозможно заподозрить в недооценке геополитических, социальных и других факторов, сопровождающих терроризм. Усматривается некое противоречие в его позиции относительно терроризма, когда в организации комплексной борьбы против распространения оружия массового уничтожения (с широким использованием сотрудничества со странами (27, с. 167–168)) автор видит возможность более точно определить природу и причины террористической активности, вывести борьбу с ней на уровень, лучше отвечающий рамкам закона, поскольку «международная антитеррористическая коалиция находится в процессе превращения» в то, что автор называет «глобальным агентством безопасности, которое будет решать обе упомянутые выше задачи» (27, с. 169). Более того, А. Этциони в своих анализах отводит довольно значительное место рассмотрению причин и условий возникновения и распространения терроризма, хотя в большинстве случаев делает это не в прямой привязке к данному преступному явлению. Ключевой проблемой, ставящей под сомнение позитивные перспективы общественного развития, ученый определяет нарастающее неравенство в распределении материальных благ. По его мнению, человечество должно объединиться, прежде всего, ради искоренения нищеты и прозябания, в которых находится ныне значительная его часть. «Формирующаяся глобальная архитектура, – пишет он, – должна взять на себя функцию гарантированного удовлетворения базовых потребностей всех людей, причем, не благодаря некоей социалистической концепции равенства, а в силу основополагающей моральной ценности человеческой личности. …Мир, в котором обеспечено надежное удовлетворение основополагающих индивидуальных и общественных потребностей, имеет несомненное преимущество перед миром, где имеющиеся скудные ресурсы поделены поровну» (27, с. 231).

Вероятность террористических последствий подобной социальной деформации весьма недвусмысленно определяется А. Этциони в его выводах, указывающих, что отсутствие прогресса на этом направлении приводит и будет приводить ко все большей разобщенности цивилизации, чреватой глобальным противостоянием Севера и Юга; сегодня, отмечает ученый, в мире все более заметно «нечто новое, а именно – что отчуждение превращается из преимущественно внутринациональной в транснациональную проблему. Именно на этом уровне ее придется решать» (27, с. 10–11). Поскольку террористический вариант указанного противостояния довольно успешно осваивается сегодняшней практикой международной жизни, позволю заметить (поскольку делал это ранее неоднократно), что в обратновекторном процессе консолидации общества обновленное международное антитеррористическое право, несомненно, могло бы сыграть весомую позитивную роль, ибо оно изначально содержит примирительную функцию. А. Этциони делает справедливый вывод, что глобальные институты управления и власти «не будут считаться легитимными… если не займутся обеспечением насущных потребностей тех, кто обладает меньшим (либо исчезающе малым) влиянием» (27, с. 223). Остается добавить, что нетрудно предположить: при нынешнем развитии событий в жизни мирового общества образующийся вакуум легитимности, вероятно, будет заполняться терроризмом, причем уже на уровне общественной идеологии, а возможно, и в качестве способа существования. Предпосылки к этому демонстрирует и А. Этциони. В его книге неоднократно упоминается тот факт, что США начали операцию в Ираке как антитеррористическую (см., например, 27, с. 137–138), затем стали оправдывать ее как направленную на ликвидацию оружия массового поражения (27, с. 154–155), а в результате все, что они продемонстрировали миру, это неспособность самой мощной в военном отношении державы принести стабильность в один из ключевых его регионов.

С этим у А. Этциони связана и тема соблюдения прав человека, также однозначно касающаяся детерминант современного терроризма. Ученый полагает, что необходимо ориентироваться на «гуманитарные ценности, и прежде всего – на обеспечение права на жизнь каждому человеку независимо от его национальности», а не на достижение политических целей – таких как «одновременное насаждение всей совокупности прав личности» (27, с. 192). По его мнению, «нельзя идти на вооруженную интервенцию ради улучшения внутриполитического режима (в той или иной стране), придания ему большей демократичности или проявления большего внимания к гуманитарным правам» (27, с. 160–161). При этом А. Этциони постоянно стремится обосновывать и выверять тезы в области мироустройства с универсальным эквивалентом, каковым является международное право. Настаивая на том, что каждый народ имеет неотъемлемое право развиваться по тому пути, который выбран им самим, за исключением случаев геноцида против отдельных групп внутри него самого или агрессивного поведения по отношению к соседям, он, в частности, указывает, что «вооруженная интервенция в целях демократизации иностранного государства не соответствует стандартам, закрепленным в Уставе ООН и международном праве» (27, с. 138, 186–188). Не случайно аргументы в пользу своего представления о глобальном «сообществе сообществ» (27, с. 263) ученый заключает тезисом о том, что «будущая система власти, помимо наличия у нее полномочий государства, должна подкрепляться коллективными базовыми ценностями и обладать правосубъектностью в глазах граждан всего мира» (27, с. 269). Ключевым же элементом конституции «глобальной нации» может стать, по мнению А. Этциони, Всеобщая декларация прав человека (27, с. 274).

Итак, если оценивать социальную теорию мироустройства А. Этциони с точки зрения сопоставимости с ее положениями международного антитеррористического права, базирующегося на определении терроризма как конфликтного процесса противоборства двух сторон, то можно сделать следующие выводы:

Несмотря на восприятие терроризма в узком понимании термина как насильственной вооруженной борьбы путем применения террористических актов незначительного (для мирового масштаба) числа террористических групп, А. Этциони глубоко и профессионально разрабатывает социальные проблемы, вполне квалифицируемые как причины и условия терроризма. В этом видится некоторое внутреннее противоречие ученого. Но, во-первых, противоречий в теории, обосновывающей истинно справедливое, основанное на нравственном консенсусе, мироустройство, трудно избежать. В.Л. Иноземцев (признавая оригинальность и глубину работы) указывает на одно из таких положений в работе А. Этциони, отчасти объясняющее природу указанного противоречия: «Вряд ли будет преувеличением сказать, что сегодня любой, кто выступает за создание глобального государства, будет с неизбежностью восприниматься как апологет той «империи», которой А. Этциони противопоставляет свое «сообщество» (11, с. ХХХ). Во-вторых, позиция автора отнюдь не нивелирует значимость международного антитеррористического права в снижении конфликтности при переходе к иной, нежели существующая, системе мироустройства.

Социальная концепция мироустройства А. Этциони, базирующаяся на этических началах общественного поведения, в этом новом социологическом аспекте подтверждает жизнеспособность идеи предложенного международно-правового механизма борьбы с терроризмом. Некоторый идеализм ученого не препятствует осознанию того, что «формирование широкого и всеохватывающего консенсуса», на основе которого он полагает целесообразным выстраивать мировую систему общественного устройства, должно обеспечиваться четким международным правом. Возрастающее присутствие фактора терроризма в международных отношениях соответственно предопределяет возрастание роли международного права в сфере борьбы с этим преступным явлением. Круг детерминант, которыми А. Этциони, проявляя «научную отвагу маститого социолога» (11, с. ХХXI), с позиций коммунитаристской теории обосновывает необходимость и направления общественного переустройства, совпадает с теми, которые обеспечивают аргументацию обновленного международного антитеррористического права. На мой взгляд, характеристика, данная В.Л. Иноземцевым теории А. Этциони как «достаточно проработанной, но все еще ожидающей применения в общественной практике отдельных стран», вполне может быть применима и по отношению к предложенному в этой работе международно-правовому антитеррористическому механизму.

Представители других научных школ в своем большинстве также усматривают серьезные проблемы в перспективах развития мирового общества. Их, как правило, отличает оценка сущности конфликтообразующей основы и степень категоричности суждений.

Приверженцы левых воззрений, оценивая социальные основы современных мировых процессов, исходят из экономических и социально-культурологических детерминант, которые выражаются в поляризации и нарастающем в обществе неравенстве. Но и в их теориях терроризм не получает должной оценки как социальное явление, трансформирующееся в системный фактор влияния на мировой процесс. Точнее сказать, их теории не создают системной основы для такого восприятия терроризма.

Примечательны в этой связи работы известного российского ученого А.С. Панарина, научные изыскания которого в сфере геополитики имеют черты цивилизационно-культурного анализа проблем мирового развития. Работы А.С. Панарина насыщены чрезвычайно актуальными и выдающимися по своей точности и метафоричности наблюдениями реальных проблем и противоречий общества постмодерна. Автор продемонстрировал те черты общества постмодерна, которые действительно способны привести его к тяжелейшему кризису (в их числе, например, безудержный релятивизм).

В отличие от Дж. Модельски и Дж. Гольдстайна А.С.Панарин видит роль мировой державы, державы-гегемона не как источника стабильности и упорядоченности в мировом процессе, а наоборот, как источника мировых разногласий, конфликтов и войн. Во многом это связано с тем, что существование воплощенной власти державы-гегемона (ученый это называет однополярным диктатом) вызывает необходимость устранения потенциальных соперников, претендентов на эту власть (20, с. 45).

Но терроризм им не выделяется в самостоятельную влиятельную категорию мирового процесса, а фигурирует в основном как следствие неблагоприятного развития мировой капиталистической системы и ее духовной сферы в лице культуры постмодернизма. Террористические акты он расценивает как «своего рода месть народов, покинутых и преданных элитами. Элиты ушли на Запад, оставив народы у разбитого корыта. Народы, оставшиеся без элит, превратившиеся в молчаливое гетто, лишенные языка, способны на акты отчаяния…» (там же, с. 50).

Следует отдать должное глубоким анализам А.С. Панарина, которые подводят к пониманию терроризма не только как продукта мирового процесса, но и как социального явления, оказывающего влияние на содержание взаимоотношений между акторами международных отношений в этом мировом процессе (19; 21).

В основе теоретической концепции сирийского исследователя Абдульдима Бассама лежат анализы, вскрывающие проблемы дальнейшего интеграционного развития мировой системы, вызванные неравенством в отношениях между развитыми странами и третьим миром, а также социально-экономической поляризацией мира в целом.

По мнению ученого, «в роли главного катализатора угроз начинает выступать подмена взаимозависимости государств, о которой утверждают на Западе, сохранением односторонней финансово-экономической и технологической зависимости более бедной части мира от ее более богатой составляющей» (5, с. 23).

Усматривая возможности преодоления этой «главной опасности современного мирового развития» в его социализации, А. Бассам вместе с тем убежден в следующем. Без реальных шагов, направленных на снижение конфликтного потенциала противостояния бедности и богатства, в современном мире вполне может произойти все худшее, на что уповают радикалы (там же, с. 20). Задача недопущения такого серьезного конфликта в мировом контексте, по мнению ученого, интерпретируется часто с противоположных позиций, что не позволяет говорить хотя бы о приближении к необходимому консенсусу. Наоборот, констатируется реальная угроза возвращения отношения к интеграции как к средству объединения военного потенциала государств для обеспечения преимущества в противостоянии против определенной третьей силы. К каким трагедиям это приводило в прошлом, хорошо известно. В определенном варианте может появиться стремление богатых государств к разрешению проблемы силовым методом, т. е. путем использования своей объединенной силы для установления совершенно тоталитаристской модели мироустройства. Такая модель не способствует реализации стратегических интересов на уровне национальных государств, угрожая гражданскими конфликтами и устойчивой перспективой столкновений с кровавым исходом. Будучи перенесенной на международную среду такая модель чревата непредсказуемыми событиями глобального характера. При этом в качестве катализаторов А. Бассам указывает на катастрофические средства борьбы, каковыми являются терроризм и оружие массового уничтожения (там же, с. 25, 33).

Таким образом, как и предыдущие авторы, А. Бассам приходит к выводу о возрастающей конфликтности в процессе мирового развития, вероятности непредсказуемого исхода такого рода конфликтов.

Однако очевидным является не только это. Предвосхищение угрозы предполагает ее содержательную конкретизацию. Социологи и политологи, исследующие мировые процессы, обходят целенаправленным вниманием то обстоятельство, что вероятность нарушения циклов мирового развития и других логических построений, касающихся определения мироустройства, во многом связаны с выходом на мировую арену терроризма как социального явления. Между тем, именно с терроризмом связано втягивание в глобальное противоборство прежде маргинализируемых сил и возможностей стран третьего мира, которые, обратившись к террористическим методам борьбы, оказались в состоянии составить конкуренцию геополитическим тяжеловесам в решении судеб мирового развития. Как уже было сказано, применяемые в процессе террористического конфликта (терроризма) террористические акты, с одной стороны, делают сопоставимыми возможности развитых стран и стран третьего мира в борьбе за отстаивание своих интересов в процессе мирового развития. А с другой – создают условия для вовлечения в эту борьбу практически всего населения планеты, одновременно способствуя его дальнейшей поляризации. Тогда как прежде мировое развитие определялось т. н. «ядром», «глобальными державами», «державой-гегемоном» и т. п.

Но такая плохо контролируемая и малопредсказуемая масштабность мирового конфликта грозит выплеснуть его из берегов мыслимого, поскольку: 1) возрастает вероятность использования средств массового уничтожения (заявления о возможном применении ядерного оружия слышны сегодня и со стороны государств антитеррористической коалиции, и со стороны террористических групп); 2) целью борьбы является не достижение самоопределения, а изменение политического соотношения сил (rapports de forces) (9, с. 26). Другими словами, речь идет, по существу, о смене мировой общественно-экономической формации.

Итак, в складывающейся в мировой системе кризисной ситуации (имеется в виду неизбежный, по И. Валлерстайну, кризис мировой капиталистической системы) является очевидной необходимостью, по меньшей мере, локализация терроризма в рамках деятельности, предпринимаемой для смягчения кризиса.

В этом случае, если следовать оптимистичным вариантам теории развития миросистемы, выдвинутой И. Валлерстайном, удастся избежать катастрофичности. Учитывая, что в складывающихся условиях достижение политического консенсуса малореально, решение этой задачи следует искать в применении эффективного международно-правового механизма регулирования борьбы с терроризмом.