Социальная теория И. Валлерстайна и международное антитеррористическое право: основы сопоставимости

Такой вывод сделан на базе всестороннего анализа терроризма с использованием достижений смежных с правом наук: геополитики, геоэкономики, социологии международных отношений, конфликтологии, культурологии, военной науки и др. Комплексный подход позволил увидеть терроризм в сложном конгломерате явлений, отражающих содержание современного мирового процесса, и показать недостаточную эффективность международного права в сфере борьбы с ним, что убедительно подтверждается правоприменительной практикой последних десятилетий. Отсутствие ощутимых результатов и связанная с этим эскалация терроризма вызваны двумя основными причинами. Это прежде всего – неверная социально-правовая квалификация терроризма, нивелирующая это международное социальное преступное явление до уровня террористических актов, исходящих от немногочисленных террористических групп (террористических сетей), хотя и хорошо организованных. Такое упрощение помимо прямого юридического ущерба эффективности противодействия терроризму образует конфликтную среду и наполняет имеющий социальную природу глобальный террористический конфликт существенным дополнительным напряжением. А это превращает терроризм в фактор, способный оказывать влияние на мировое развитие и последующее мироустройство. Второй причиной более чем скромных достижений в международно-правовой борьбе с терроризмом является абсолютизация преступности терроризма даже в пределах существующей оценки его понятия.

Выведение за рамки юридической квалификации терроризма ключевых элементов, характеризующих состав этого преступления (таких, например, как мотивация и целеполагание), имея антиправовую природу, через механизмы политизации трансформируется в значительное социальное возмущение и также вносит дополнительную напряженность в глобальный террористический конфликт.

Отсюда немаловажной представляется очевидная социальная направленность предложенного международно-правового механизма, поскольку он в конечном итоге нацелен на устранение экономических, политических, а следовательно, и социальных перекосов в капиталистическом в своей основе развитии мирового общества, образующих условия для глобального конфликта. Поэтому эффективным для целей предупреждения и устранения конфликта этот механизм может быть лишь в условиях реализации социальной теории, оценивающей современный мировой процесс как кризис системы капиталистического мироустройства.

Такая теория создана выдающимся американским социологом Иммануэлем Валлерстайном. Среди концепций, имеющих своим предметом человечество как целостность, как единое образование, т. е. исследующих глобальное мировое сообщество, она занимает наиболее заметное место, поскольку отличается историчностью, глубиной и системностью логических построений. Единый образ мировой системы у И. Валлерстайна выражается не в виде изолированных друг от друга отдельных обществ, а в том, что в едином способе разделения труда вынуждены объединяться и утверждать себя все общества, все правительства, все предприятия, все культуры и классы, все домашние хозяйства, все индивиды. Эта единая мировая система, которая предопределяет форму отношений между социальными неравенствами в мировом масштабе, складывается вместе с развитием капитализма. По своей внутренней логике капитализм, считает И. Валлерстайн, имеет глобальный характер.

Концепция капиталистической миросистемы является квинтэссенцией научных взглядов И. Валлерстайна в целом. Современная миросистема является капиталистической, поскольку основана на капиталистическом способе производства, т. е. подчиняется закону стоимости и генерируется феноменом безграничного накопления прибыли и возрастания капитала, что происходит благодаря присвоению прибавочной стоимости. Последнее осуществляется прямо – посредством рынка, а также через неэквивалентный обмен товарами между развитыми странами и третьим миром. Как и другие миросистемы капиталистическая миросистема состоит из ядра, которое образуют наиболее развитые страны, периферии – стран, занимающих наименее привилегированное положение, а также полупериферии, куда входят страны и регионы, занимающие промежуточное положение между ядром и периферией. С этим связано наличие в мировом обществе разновекторных социально-экономических процессов. Европейский капитализм после распада социалистического лагеря создает универсальное экономическое пространство – пространство глобального рынка. В то же время для значительной части мирового общества присуща тенденция распада на национальные государства и идентичности со своим собственным пониманием суверенитета и происхождения. Это сопровождается возникновением и обострением конфликтов, ибо подобная система порождает не только баснословные богатства, но и оскорбительную для человеческого звания бедность. Варианты глобального неравенства создаются в соответствии с принципом тройного деления мирового социального пространства на центр, полупериферию и периферию.

Исходя из этого, И. Валлерстайн показал, что мир полон конфликтов, ибо капиталистическая миросистема представляет собой сложный комплекс социальных отношений: осуществляется эксплуатация буржуазией ядра и полупериферии пролетариата своих и нижестоящих стран. При этом все остальное население ядра также соучаствует в эксплуатации трудящихся полупериферии и периферии. Отсюда наиболее угнетенными группами капиталистической миросистемы оказываются бедные слои (а их большинство) периферии и полупериферии, а также группы эмигрантов в странах ядра. Эксплуатация усиливается национальным угнетением. Поэтому возникает, с одной стороны, расизм и шовинизм, к которым привержена не только буржуазия, но и широкие круги квалифицированных и обеспеченных трудящихся стран ядра, а с другой – национализм, выступающий оборонительной идеологией угнетенных слоев стран полупериферии и периферии.

И. Валлерстайн указывает на три основных элемента капиталистической мировой экономики. Во-первых, она охвачена единым рынком, который работает по принципу максимального увеличения прибыли. В качестве второго основного элемента ученый отмечает социальную роль государственных структур, действующих с целью улучшения положения определенных классов и групп. Эти государственные структуры служат прежде всего тому, чтобы «препятствовать» свободному функционированию капиталистического рынка и его попыткам улучшить возможности одной или нескольких групп на получение высоких доходов. Третий элемент состоит в том, чтобы обеспечивать присвоение результатов прибавочного труда в условиях нетрадиционной «неклассовой» системы эксплуатации. Система функционирует на фоне трех, выделенных И. Валлерстайном зон социального деления мирового пространства: ядра, полупериферии и периферии. То есть, в последнем случае речь идет не о традиционной эксплуатации одних классов другими, а о неких фазах эволюции эксплуатационного процесса в планетарном измерении. Отсюда очевидно, что человечество развивается в условиях постоянной конфликтности. Каждый из цикличных кризисов завершается при этом усилением неравенства, поскольку более сильные государства выходят из них за счет ограбления более слабых. Таким образом накапливаются элементы противоречий в мировой системе как целостности, все более рельефно проступают стороны конфликта.

В целом же формирующаяся в последние десятилетия ХХ ст. мировая система отмечена переносом противостояния бедных и богатых из национально-государственного уровня на глобальный. Особого внимания заслуживает тезис И. Валлерстайна о том, что развитые страны интегрируются, слабые – дезинтегрируются.

Таким образом, существо мирового процесса определяется, согласно И. Валлерстайну, как периодически возникающие кризисы, вследствие которых происходит реструктурирование, обостряемое распределением власти и неравенства. Констатируя рост противоречий в рамках мировой системы, И. Валлерстайн делает вывод о том, что универсализация и углубление капиталистической логики вызывает сопротивление в мировом масштабе.

В связи с этим он указывает на антизападную, направленную против современного образа жизни фундаменталистскую реакцию, а также движения в защиту окружающей среды и течения неонационализма. Внутренняя логика мировой системы, следовательно, порождает как интеграцию мира, так и его распад. Заметим, что даже беглого взгляда на теоретические построения И. Валлерстайна достаточно, чтобы понять и увидеть в их контексте логику и детерминанты возникновения и эскалации современного терроризма.

Следует также обратить внимание, что если по отношению к рассматриваемым нами выше теориям Дж. Модельски и Дж. Гольдстайна терроризм, как состоявшееся в мировом процессе явление, выступал в роли ниспровергателя отдельных, в том числе и ключевых положений, то в данном случае его онтология органично вписывается в логику аргументов, объясняющих структуру «социального тела» кризиса мировой капиталистической системы, т. е. глобального кризиса. Это естественно по той простой причине, что терроризм является характерным элементом кризиса, его продуктом и его катализатором. В свою очередь это также свидетельствует об адекватности вышеизложенной оценки и определения терроризма, а также его роли в современном мировом процессе и, следовательно, об обоснованности предложенной конструкции механизма международно-правового регулирования борьбы с ним.

Но, главное, в этой сопрягаемости, на мой взгляд, состоит в том, что включение международно-правового антитеррористического механизма в канву социальной теории развития миросистемы И. Валлерстайна делает ее более убедительной, реалистичной, а прогнозы мыслителя практически осуществимыми в их наиболее оптимальном варианте.

Определяя современность как постгегемонистскую (после эпохи господства США, – прим. В. А.) эру, в которой тяжесть положения «третьего мира» в какой-то мере смягчалась социальными надеждами, И. Валлерстайн предостерегает, что обозримое будущее «чревато тревогами и сражениями, которые разразятся не от веры, а скорее от отчаяния. …Грядет время чистилища, исход из которого пока неясен» (9, с. 14).

Способом протеста, отражающим столь высокую степень социального отчаяния, явился терроризм, с помощью которого радикализированные пассионарные группы, представляющие обездоленные массы, пытаются привлечь внимание к своим проблемам (которые оказались общими). Поскольку способ протеста содержит в себе такие общественно опасные действия, как террористические акты, международное и внутринациональное право активно отреагировало, выстроив целую правовую систему антитеррорирстической защиты. Юридические издержки указанной системы подвергнуты, на мой взгляд, обоснованной критике (см. 2.2.4.), но не менее важен и социальный аспект слабой эффективности антитеррористического права. Исходя из сущности и предназначения права вообще, вполне резонно полагать, что на юридическую процедуру противоборства с терроризмом возлагались и надежды социального характера, связанные с возможностью обнажить перед демократической общественностью тяжелейшие социально-экономические проблемы беднеющего большинства планеты и побудить ее тем самым к их решению. Но ожидания оказались тщетными. Международное (а в соответствии с ним и национальное) право в сфере борьбы с терроризмом сконструировано таким образом, что оно не только «не заметило» маргинализации большей части населения планеты, но и усилило социальное возмущение. С другой стороны, своей беспомощностью перед лицом жестоких террористических актов право укрепило уверенность «слабой» стороны конфликта в реальности достижения своей базисной цели, связанной с изменением мироустройства, с помощью этого, выявившегося эффективным, средства борьбы.

Возникает вопрос, возможно ли возродить социальные ожидания хотя бы в части, связанной с введением международного антитеррористического механизма, базирующегося на объективном определении понятия международного преступления «терроризм»? Предлагаемая здесь возможность ответа на этот вопрос состоит в соотнесении международно-правового антитеррористического механизма борьбы с терроризмом с социальной теорией мироустройства И. Валлерстайна. Данная теория избрана для этой цели как выдающийся реалистический анализ социального положения мирового общества и «приземленный» взгляд на историческую перспективу. Именно в рамках определенных и обоснованных положений этой теории представляется возможным наиболее полно увидеть параллели нового, отвечающего социальным реалиям антитеррористического права, с содержанием общественного развития, роль и место права, его вписываемость в условия изменяющегося мироустройства. А также можно понять, способно ли антитеррористическое право содействовать консолидации общества и снижению напряжения в нем, компенсировать, хотя бы частично, значительный массив не оправдавшихся социальных ожиданий. Компенсировать отнюдь не эфемерно, как это не раз имело место в истории, а всей сущностью социальной практики. К этому подвигает обозначенная в теории И. Валлерстайна идея цельности современного мира, а, следовательно, и общности проблем, возникающих в мировом обществе. «Действительность такова, – пишет мыслитель, – что мы живем в мире глубокого неравенства, и у нас нет морального права просить кого-то воздержаться от попыток уменьшить это неравенство. Следовательно, мы должны желать устойчивого развития для всех (курсив мой, – В. А.), и мы должны признавать требования «культурной» целостности, предъявленные любой группой, любой страной. Если эти требования создают сегодня для нас проблемы, это происходит не потому, что выдвигаются требования, а потому, что ослабевают репрессивные механизмы миросистемы. Великий всемирный беспорядок вызван не борьбой угнетенных, а кризисом структур, которые их угнетают» (9, с. 164).

Но что же имеет в виду автор, указывая на кризис элиты и властных структур? Такая его позиция, на мой взгляд, никоим образом не свидетельствует о недостатке внимания к обострившимся до предела социальным проблемам. Он настойчив и последователен в анализе истоков и причин нарастающего кризиса. В ряду таких факторов отмечается проблема развития государств, обретших независимость. К концу 60-х гг. процесс деколонизации (или аналогичные процессы в тех государствах, которые уже стали независимыми) был практически повсеместно завершен. Но, достигнув одной исторической цели – обретения самоопределения, ни одному из этих государств не удалось достичь другой – национального развития. И произошло это по причинам, касающимся изменений в миросистеме в целом. И. Валлерстайн здесь ссылается на описания Б. Дэвисона, согласно которым, многие африканцы предоставлены произволу власти правительств воров, диктаторов и зарвавшихся освободительных движений, и которые указывают уже на производные глобальных процессов. Теории развития, убедительность и неизбежность которой имела мировое признание, не суждено было стать реализованной. Этому воспрепятствовали, по И. Валлерстайну, два обстоятельства: всемирная революция 1968 года и всемирный экономический застой 1970–1990-х годов.

В результате всемирной революции 1968г. рухнул либерализм как господствующая идеология геокультуры, в обществе возникли сомнения относительно роли государства и неизбежности социального прогресса. Отсюда «болезненная рана поляризации «Север – Юг» раскрылась и стала видна невооруженным глазом» (9, с. 57, 117).

Вторая причина несостоявшегося развития «третьего мира» связана с увеличением цен на нефть странами ОПЕК в 1970-х гг. и долговой кризис 1980-х.

Как известно, львиная доля огромной прибыли от повышения цен на нефть в результате хитроумных комбинаций финансовых структур (прежде всего МВФ) оказалась в западных банках. Они с энтузиазмом принялись одалживать деньги правительствам, испытывавшим на то время трудности с балансовыми платежами, то есть почти всем африканским государствам, значительной части государств Латинской Америки и Азии, а также почти всем странам социалистического лагеря. Далее по технологиям МВФ (9, с. 60) указанные страны попали в беспросветную долговую кабалу, и о национальном развитии пришлось забыть. Долговой кризис «третьего мира» означал прекращение предоставления новых займов этим странам, поэтому финансовые потоки в 80-е гг. были направлены с Юга на Север, но никак не в обратном направлении. Особенно тяжело долговой кризис отразился на странах Африки, где воцарились голод, безработица, значительно ухудшилась инфраструктура, бушевали гражданские войны, наблюдался развал государственных структур (9, с. 62, 63). Оценивая, вслед за И. Валлерстайном, значение всемирной революции 1968 года, следует отметить, что она пробила брешь в том единстве мнений, с которым воспринимались вильсонианско-ленинские концепции, поставив под сомнение способность реализации в рамках этой концепции идеологии развития как таковой.

Социальное разочарование, последовавшее за осознанием сомнительного характера вильсонианско-ленинской концепции, как составляющей либеральной идеологии, И. Валлерстайн рассматривает как мощный источник напряженности в глобальном социальном конфликте (хотя непосредственно этот термин им не употребляется). Он указывает, что в идеологическом плане крах марксизма-ленинизма окончательно подорвал веру в то, что проводимые государством преобразования могут существенно улучшить экономическое развитие периферийной и полупериферийной зон капиталистической мирэкономики. Однако «либерализм в качестве господствующей идеологии геокультуры (подточенной еще в 1968 г. и смертельно раненной событиями 1989 г.) составлял основу миросистемы, являясь основным инструментом, с помощью которого «усмирялись «опасные классы» (сначала рабочий класс европейских стран в XIХ столетии, потом народы стран «третьего мира» – в ХХ). Без веры в действенность национального освобождения, замешанной на идеологии марксизма-ленинизма, у народов «третьего мира» не останется оснований быть терпеливыми (курсив мой, – В. А.) и долго хранить терпение они не станут» (9, c. 65). Это нетерпение все более интенсивно находит выход в террористических способах ведения борьбы. Перспектива насилия и хаоса вызывает обеспокоенность у И. Валлерстайна и он с тревогой указывает на проблему восполнения образовавшегося идеологического пробела. «По мере того, как конфронтация между Севером и Югом, – пишет мыслитель, – будет принимать все более ожесточенные (и насильственные) формы в грядущие десятилетия, мы начнем понимать, насколько сильно будет не хватать миру того объединяющего идеологического начала, которое было присуще вильсонианско-ленинской идеологической антиномии. Оно представляло собой славное, но исторически недолговечное одеяние короля, сотканное из идей, надежд и человеческой энергии. Ему трудно будет найти замену. И, тем не менее, лишь придя к новому и гораздо более убедительному утопическому видению мира, мы сможем преодолеть ожидающий нас в ближайшее время период забот и волнений» (9, с. 122).

Думаю, что в условиях действующего глобального террористического конфликта (интерпретация которого соотносима в значительной мере с приводимой И. Валлерстайном мыслью о «конфронтации между Севером и Югом»), в отсутствие «убедительной утопии», решение этой задачи вполне можно возложить на международное право. Прежде всего, на те его положения и нормы, которые «действуют» на острие социальных отношений, т. е. те, которые призваны регулировать общественные отношения в ходе социальных конфликтов. Нет необходимости убеждать кого-либо, что такой уровень остроты присущ глобальному террористическому конфликту. Отсюда логичным было бы полагать, что международное антитеррористическое право помимо того, что оно направлено на снижение террористической активности как таковой, способно «компенсировать» образовавшийся вакуум в социальных надеждах обездоленных масс Юга. В пользу реальности этого предположения свидетельствует, прежде всего, институциональность права в отличие от идеологии. Ведь в складывающихся условиях действия синдрома обманутых надежд какая-либо новая социально-политическая концепция (в том числе, коммунитаристская) скорее всего будет воспринята с недоверием или даже окажется контрпродуктивной.

В то же время международное антитеррористичекое право базируется на международно-криминологических подходах, отвечающих представлениям о справедливости огромных масс людей, ущемленных в элементарных правах. Его положения официально фиксируются и содержат в отличие от политических концепций четкие гарантии, исходящие от международных и национальных юрисдикционных институтов и органов, призванных их реализовывать. Отсюда есть все основания рассчитывать на примиренческое социальное воздействие международного антитеррористического права. Устраняя насилие и способствуя, таким образом, снижению социального напряжения в обществе, такое специализированное право в значительной мере способно обеспечивать благоприятные условия для осуществления позитивных перемен в системе мироустройства.

Приведенный вариант сопрягаемости международного антитеррористического права с разработками передовых социальных теорий свидетельствует, прежде всего, о реалистичности положений того и другого и указывает на перспективность такого подхода. Тем более, что очевидным образом совпадает методология оценки существующих в мировом обществе социальных взаимоотношений, уровня и причин их конфликтности. Международная криминология и международное право в сфере борьбы с терроризмом «солидаризируются» с оценками, исходящими от социологии международных отношений относительно вероятности катастрофических вариантов разрешения глобального социального конфликта, масштабы которого расширяются, получая импульсы от терроризма и одновременно продуцируя терроризм.

Указанные предпосылки (всемирная революция 1968 г., «долговой кризис»), а также описанные выше факторы фундаментального характера легли в основу современного социального конфликта, напряжение в котором стало быстро возрастать вследствие реакции «третьего мира» в лице представляющих его так называемых антисистемных сил. Какие возможности выбора для них существуют в этой ситуации? Вопрос этот задает И. Валлерстайн, предвосхищая его исключением из их числа возможностей рынка ввиду его пагубности для пытающихся сформироваться экономик (9, с. 66, 107, 117), а также возможностей, которые несет в себе демократия – ввиду ее вырождения и фетишизации: «...подлинная демократия может стать возможной лишь при подлинном развитии, а если в условиях нынешней миросистемы развитие лишь иллюзия, то и демократизация не может быть ничем иным, кроме иллюзии» (9, с. 67).

Первая такая возможность, по И. Валлерстайну, называется «возможность типа Хомейни» (угроза исламского фундаментализма). Она обусловлена вероятностью осознания в странах «третьего мира» безвыходности положения. Представляет собой «прежде всего наивысшую степень гнева и ужаса, вызванные современной миросистемой. И гнев этот направлен против тех, кому она несет наибольшие выгоды и кто ее прежде всего отстаивает – против Западного центра капиталистической мирэкономики. Она обличает Запад, включая и особенно заостряя внимание на ценностях эпохи Просвещения, представляемых в качестве воплощения зла» (9, с. 26).

Важно при этом заметить, что И. Валлерстайн, во-первых, четко указывает на противоборствующие в конфликте стороны и обращает внимание на его глобальный уровень: «Если бы такой подход носил лишь тактический характер, являясь одним из способов мобилизации масс, его можно было бы каким-то образом использовать. Но поскольку он представляет собой подлинный выбор (курсив мой, – В. А.), путей для переговоров или решения проблемы здесь не существует» (там же). Во-вторых, ученый представляет протестное состояние «третьего мира» (а, следовательно, и терроризм, хотя в работе он употребляет термины типа «вспыхнувшее движение») как результат «развития процесса развала существующей миросистемы») (там же). Иными словами, речь идет о ключевых параметрах, которые являются определяющими также и для предложенной в данной книге концепции международно-правового антитеррористического механизма.

Вторую возможность выбора для «третьего мира» И. Валлерстайн определяет как «возможность типа Саддама Хусейна», которая отнюдь не является тотальным отрицанием ценностей современной миросистемы. Смысл ее состоит в том, что «экономическое неравенство является результатом политического rapports de forces (соотношения сил) и потому экономические изменения требуют применения военной силы. Конфликт между Ираком и Соединенными Штатами (1990 г., – прим. В. А.) представляет собой первую подлинную войну Севера и Юга. …В случае кризиса в Персидском заливе война была начата Югом не с целью достижения самоопределения, а для изменения rapports de forces (9, с. 26).

Нельзя исключать, что это последняя война подобного рода. Такой вывод напрашивается на том основании, что поражение Ирака, указывая на бесперспективность открытой войны как способа борьбы с Западом, окончательно «утвердило» террористические методы действий в качестве приоритетных. Повсеместное возрастание террористической активности в течение последних полутора десятка лет – убедительное тому подтверждение. Симптоматична с этой точки зрения оценка возможных планов руководства Ирана на случай военной агрессии США в отношении этой одной из наиболее развитых стран «третьего мира». Эксперты считают, что, не уповая на военную силу, Иран может отреагировать на возможные действия против ядерных объектов организацией террористических актов в различных странах мира. В первую очередь под угрозой находятся американские и английские объекты в Ираке, но не исключено, что будут предприняты действия против гражданского населения на территории США и их ближайших союзников. Хасан Аббаси, руководитель Центра исследования стратегических доктрин при Корпусе стражей исламской революции (КСИР), заявил, что 29 западных мишеней уже определены. «Мы готовы атаковать важные американские и британские цели, если они атакуют иранские ядерные объекты», – сказал он. До широкой общественности доводятся сведения о вербовочных центрах, куда могут обратиться добровольцы. От них требуют предъявить свидетельство о рождении и адрес, подтвердить готовность стать шахидом, а также отметить в анкете, какую цель они хотят поразить – американскую, английскую или израильскую. В настоящее время для совершения взрывов на американских и английских объектах в Иране подготовлено 40 тысяч террористов-смертников. Боевые группы, руководимые иранским министерством разведки, сотрудниками других спецслужб и КСИР, организованы, подготовлены и оснащены лучше, чем сеть «Аль-Каиды». В террористических актах могут быть задействованы и структуры «Хезболлы», традиционно контролируемые Тегераном (1, с. 156).

Косвенное обоснование приоритетности для протестных радикальных движений террористических методов борьбы в современном глобальном конфликте содержится также и в приводимой И. Валлерстайном третьей возможности для «третьего мира», которую он называет «возможностью индивидуального сопротивления через физическое переселение». «Как можно будет, – вопрошает мыслитель, – пресечь поток массовой незаконной миграции с Юга на Север в мире усиливающейся поляризации между Севером и Югом в ситуации демографического спада Севера и бурного демографического роста Юга»? (9, с. 27). Помимо прямой угрозы явочного освоения западных территорий и инфраструктуры в этом кроется опасность перманентного «взрыва изнутри». Ассимиляция населения «третьего мира» в страны запада достигла внушительных масштабов и имеет тревожную перспективу. К 2025 г. переселенцы с Юга в западную зону могут составить 30–50 % населения. В такой ситуации есть высокая опасность, что Север предпримет попытку не предоставлять выходцам с Юга избирательных прав. Такой подход, бесспорно, не является лучшим рецептом для сохранения социального мира (9, с. 27). Но еще более опасный аспект угрозы «взрыва изнутри» содержат в себе связанные с этим благоприятные возможности организации террористических актов непосредственно на «театре военных действий». Такая «перспектива» для европейцев чрезвычайно тревожна, холодком ее реальности (точнее пламенем) повеяло во время известных бунтов «цветной» молодежи в городах Франции и других европейских стран в октябре 2005 года.

Таким образом, о «приложимости» механизма международно-правового регулирования борьбы с терроризмом к социальной теории кризиса капиталистической миросистемы и перспективах практического воплощения этого «тандема» можно судить по следующим оценкам:

1. Обоснование кризиса капиталистической миросистемы, а также конфликтности, на которой основывается терроризм, базируется на аргументационном материале сходной направленности. Следовательно, механизм международно-правового регулирования борьбы с терроризмом адекватен сущности кризиса. Возникновение кризиса отражает органическую потребность в подобном инструменте воспрепятствования развитию катастрофогенности в процессе кризиса.

2. Соотношение терроризма как социального явления и кризиса капиталистической миросистемы, которым характеризуется мировой процесс, следует рассматривать как соотношение части и целого. Отсюда антитеррористический международно-правовой механизм можно расценивать как составляющую социальной теории капиталистической миросистемы в части прогнозирования развития мирового общества с таким условием этого развития.

3. Предметом юридического воздействия международно-правового антитеррористического механизма выступают явления, объекты и факты, определяемые как причины и предпосылки терроризма, которые в большинстве своем по содержанию одновременно являются характерными чертами кризиса капиталистической миросистемы, его составной частью. Следовательно, совпадает ожидаемый результат их устранения или локализации.

4. Развитие капиталистической мирэкономики породило терроризм в ряду других негативных явлений на критической стадии консолидации антисистемных сил. Эскалация терроризма происходит по мере нарастания кризиса. Терроризм как таковой, будучи знаковым свидетельством кризиса, одновременно является его составной частью, а также катализатором, и опасен в точке бифуркации. Поэтому с успешностью применения предложенного механизма международно-правового регулирования борьбы с терроризмом следует связывать возможность «мирного», предсказуемого перехода мирового сообщества в новую фазу своего развития.

5. В условиях кризиса капиталистической миросистемы трудно предположить альтернативу указанному международно-правовому антитеррористическому механизму для целей устранения катастрофичности в конфликте или ее снижения. Возможность сколько-нибудь существенного воздействия на характер протекания кризиса в его завершающей стадии путем принятия политических решений сомнительна по той причине, что такие решения исходят от сил, собственно, олицетворяющих впавшую в кризис миросистему капитализма.

Более того, оказываемое политическое влияние этих сил на существующее международное право в сфере борьбы с терроризмом, превратившее его, по сути, в дополнительный раздражитель террористического конфликта, является еще одним свидетельством и признаком углубления кризиса.

6. Предлагаемый международно-правовой антитеррористический механизм следует рассматривать как влиятельный фактор разрешения кризиса капиталистической миросистемы. В этом качестве он более всего проявляется в связи с тем, что нацелен на устранение условий для эксплуатации Юга Севером как основного источника накопления капитала, способствуя утверждению равенства в экономических взаимоотношениях.

7. Как и рассмотренная социальная теория (а также подобные ей), предлагаемое международное антитеррористическое право носит критический по отношению к существующей капиталистической миросистеме характер, поскольку призвано регулировать общественные отношения, возникающие в результате действия факторов, которые определяют ее кризисность. Следовательно, противоречия, сопровождающие восприятие права и касающиеся его практического применения (как и теорий), отражают глобальный характер террористического конфликта и, являясь его элементом, подтверждают международную социальную природу терроризма. Соответственно подтверждается также и ключевое положение права о совокупном субъекте состава терроризма, прерогативы и заинтересованность которого (субъекта) распространяются и на сферу правотворчества. Не менее важный аспект этой противоречивости состоит в том, что терроризм ускоряет и усиливает социальное напряжение. Следовательно, разрешение проблемы принятия права, скорее всего, возможно в условиях, когда эскалация терроризма (на фоне кризиса миросистемы) достигнет уровня, лишающего общество альтернативы в выборе международно-правового антитеррористического механизма. Ибо «ни одна система не может быть вечной, и тем более не может быть вечной та, которая породила величайшую экономическую и социальную поляризацию в истории человечества» (8, с. 79).

Надо сказать, что приведенными оценками взаимосвязь и взаимовлияние терроризма (а соответственно, и правового механизма борьбы с ним) и капиталистической миросистемы, претерпевающей кризис (а соответственно, и социальной теории, ее отражающей), не ограничивается.

Социальная теория И. Валлерстайна в прямой постановке и особенно в контексте, показывая неизбежность активизации антисистемных сил (9, с. 26–27, 154, 155, 203, 231) и не исключая при этом воцарение произвола и хаоса (8, с. 93, 67, 68), во многом вскрывает (и практически обосновывает) вероятные претензии терроризма на роль основополагающей идеологии (насилия) вместо сдающего позиции либерализма.

Не случайно востребованность терроризма, в значительной мере базирующегося на радикализме и фундаментализме, и начало утверждения его на системном уровне совпадает с утратой либерализмом в результате всемирной революции 1968 года (открылась энергия антисистемных сил) роли господствующей идеологии.

Сами по себе драматические события 1968 года были замяты и забыты в последовавшие два-три года. Но всемирная революция 1968 года имела и такой прямой и долгосрочный результат, который ощущался на протяжении двух последующих десятилетий. Этим результатом «стал крах либерального консенсуса и освобождение как консерваторов, так и радикалов из пут сладкоголосого либерализма» (8, с. 60).

Радикальные и социалистические движения «попытались возродиться в различных формах: от разнообразных и недолговечных вариантов маоизма в начале 70-х годов до так называемых «новых левых» движений» (там же, с. 61).

Вскрытые вследствие всемирной революции проблемы «дискредитировали» старых левых и иные антисистемные силы – национально-освободительные движения в бывшем колониальном мире, народные движения в Латинской Америке, а также коммунистические партии в Восточной и Западной Европе и социал-демократические и лейбористские партии в Западной Европе и Северной Америке.

Не имея больше шансов оставаться гарантом либерального реформизма в глазах обедневшего и раздраженного населения, часть из них обратилась к экстремизму.

Помимо того, что последующее воздействие всемирной революции низвергло с пьедестала «реформистский центристский либерализм как господствующую идеологию геокультуры, принизив его роль до одной из многих конкурирующих идеологических доктрин с сильными соперниками как в левой, так и в правой частях идеологического спектра, оно заронило в людях сомнения в роли государства как основного орудия социальных преобразований. Оно также разрушило оптимизм в отношении неизбежности прогресса, особенно усилив впечатление собственным угасанием капиталистической миросистемы» (9, с. 57).

От себя лишь констатируем логическую обусловленность возникновения терроризма в складывающейся ситуации. В этот период возникли террористические группы, цели и методы которых были навеяны романтизмом крайней революционности. В Европе – это, например, «Аксьон директ» (Франция), «Баадер Майнхофф» (Германия), «Красные бригады» (Италия), ЭТА (Испания) и др. Но, утратив вскоре идеологическую основу (в основном левацкую) и не обретя иной, способной подвигнуть на вооруженный экстремизм, эти группы не смогли трансформироваться в социально обусловленный фактор.

Социальная значимость марксистско-ленинской идеологии сохранилась в Латинской Америке (хотя убедительность ее и здесь была поколеблена), в регионах Южной Азии, что связано с низким уровнем жизни. Действующие здесь «Сендеро луминосо», «Тупак Амару», различные революционные «армии» и отряды сохраняют приверженность левой идеологии. В деятельности террористических групп Азии и Северной Африки место марксизма-ленинизма постепенно занял ислам, нередко в радикальных формах. Востребованность терроризма также являет собой пример заметного упадка нравов, что И. Валлерстайн связывает с сомнениями в неизбежности прогресса (8, с. 182).

Но сколько бы мы не клеймили изуверство террористических актов (не задевая всерьез терроризм как процесс противоборства), терроризм продолжает распространяться. Он, как это ни парадоксально, завоевывает новые миллионы сторонников, которые в таком противоборстве видят возможность покончить с глобальным неравенством, исходящим от капиталистической системы мирохозяйства. В этом видится существенная черта кризиса системы.

Более того, повсюду в мире народы повернулись против государства, поскольку стало очевидным, что оно олицетворяет капиталистическую миросистему, обеспечивает ей живучесть. Таким образом, мы снова-таки вышли на одно из значимых положений теории И. Валлерстайна, что не случайно, поскольку оно во многом объясняет также и логику эскалации терроризма, его опасного трансформирования в доминирующий регулятивный фактор мироустройства в условиях нарастающего кризиса системы мирового капитализма.

Как отмечает мыслитель, осознание того факта, что государственные структуры стали (или всегда были?) главным препятствием на пути трансформации миросистемы даже тогда (или особенно тогда), когда их контролировали реформисты (называющие себя революционерами), составляет исходную базу широкого недовольства государством в странах третьего мира, бывших социалистических странах и даже в «государствах всеобщего благосостояния» ОЭСР (9, с. 9). «Антигосударственнический подход, – указывает далее И. Валлерстайн, – проявляется не только в неприятии роли государства в перераспределении благ, но и в негативном отношении к уровню налогообложения, а также к эффективности и мотивации блюстителей правопорядка. Он отражается и в возросшем недоверии к бюрократам и экспертам, которые столь долго считались посредниками либерального реформизма. Он проявляется и в растущем открытом пренебрежении к юридической практике и даже в криминализации, возникающей как форма протеста. Такая антигосударственническая политика имеет кумулятивный эффект» (8, с. 64).

По мере же упадка государства гражданское общество тяготеет к дезинтеграции, проявлением чего является все большая приверженность к группам. И. Валлерстайн называет современный период кризиса эпохой группизма – образование групп, имеющих защитный характер; каждая из них стремится к достижению самоосознания, на базе которого упрочивается солидарность и борьба за выживание одновременно с борьбой против других таких же групп (9, с. 10).

Стремление к демократии в современных условиях означает разочарование в либерализме, т. е. в той реальности, которую принято называть демократией. Это стремление сообразуется с «констатацией того факта, что нынешняя миросистема недемократична, поскольку экономическое благосостояние распределяется неравномерно, и политическая власть на деле распределена неодинаково» (9, с. 108). В этих условиях социальной дезинтеграции (но не прогрессивных преобразований) в поисках защиты люди обращаются уже не к государству, они обращаются к групповой солидарности (всем типам объединений). Отмечая особенность и опасность такой ситуации, И. Валлерстайн ссылается на очень высокую степень возможных колебаний в условиях дезинтеграции миросистемы. «Новый поворот к группам, – пишет он, – имеет два совершенно различных, почти противоположных, источника. С одной стороны, он питается страхом, дезинтеграцией, и прежде всего – боязнью дезинтеграции в будущем. А с другой стороны, он питается самоутверждением угнетенных, их позитивными требованиями мира, действительно основанного на равенстве. Эта двойственность источника новой надежды на «группы» может привести к огромным беспорядкам» (9, с. 163).

Тенденция поиска решения социальных проблем в групповой защите приобретает все более определенную террористическую окраску. Предупредительные возможности международного антитеррористического права здесь представляются очевидными, поскольку оно призвано регулировать те аспекты общественных отношений, которые порождают дезинтеграцию.

Вполне закономерно, что терроризм как форма борьбы части антисистемных сил менее всего связан с государством на формальном уровне. Современные террористические организации (группы) – это структурированные либо сетевые транснациональные образования, идеология борьбы которых базируется, как правило, на цивилизационных, этнокультурных, этнотерриториальных ценностях. Их роль в современном мировом процессе очевидна. Нет необходимости доказывать влияние на мировую атмосферу «Аль-Каиды». Известные террористические организации «Хамас», «Хезболла», «Братья-мусульмане» и др. во многом определяют политику на Ближнем Востоке и, отчасти, в мире и т. п.

Таким образом, обнаруживается опасность утверждения терроризма не только в качестве основополагающей идеологии, но и в качестве социальной основы определения новых форм мироустройства. Это, прежде всего, возможно через возрастание регулятивных функций терроризма в мировом процессе.

Пока этого не произошло (во всяком случае, до степени необратимости) необходимо в полной мере включать воздействие международного права. Имеется в виду не только как юридического, но и как социального инструмента, призванного снизить накал во взаимоотношениях сторон и привести их к консенсусу.

Безусловно, применение положений и норм международного права, базирующегося на объективной оценке терроризма, это путь к снижению хаотичности в мировом процессе, который предполагает укрепление роли государства в приемлемом, в том числе и для «антисистемных сил», формате.

Ведь ключевая причина безнаказанного развития террористического конфликта (в его глобальном измерении) состоит в том, что государство, как центральная величина капиталистической миросистемы, в определенной мере детерминирующая терроризм, неполно задействовано в его подавлении в существующей системе международного права (2, с. 441, 442, 448, 449, 461). Но поскольку текущая роль государства в существовании терроризма признается отнюдь не на базовом террообразующем уровне, это оставляет возможности праву использовать его институциональность в борьбе с терроризмом. Такой подход, не противоречит концепции И. Валлерстайна, который допускает подобную функцию государства: «…государство нам пока еще нужно, чтобы помогать гражданам решать свои насущные проблемы» (9, с. 9).

Таким образом, применение обновленного антитеррористического права предполагает снижение агрессивности в мировом обществе, поддержание правопорядка, т. е. условий для безболезненного поиска «стратегии преобразования» (9, с. 8). По меньшей мере, задачей такого права является не допустить, чтобы поиски решения проблем в групповой защите привели к усилению и доминированию терроризма.