Литература
Бєлікова М.В. Менонітські колонії півдня України (1789-1917 рр.): Дис… канд.. іст. наук. – Запоріжжя, 2005. – 266 с.
Велицын А. Иностранная колонизация в России // Русский вестник. – 1889. – №3 – С. 100-120.
Дружинина Е.И. Южная Украина 1800 – 1825. – М., 1970.
Задерейчук И.А. Усадьбы немцев-колонистов в Таврической губернии в XIX – начале ХХ вв. // Мир усадебной культуры. I Крымские международные научные чтения (22-24 мая 2000 г., Алупка): Материалы. – Симферополь, 2001. – С. 20-23.
Захарченко Т.К. Социокультурное развитие немецких и менонитских колоний Северного Приазовья (XIX – нач. XX вв.) – Канд. дис. Днепропетровск 2005. Рец.: Шевчук Н.A. [Рецензия] НИБ Российские немцы. – М. 2006. – № 2. – С. 22-23.
Зебольд-Плесская Э.Г. Из истории образования немецких колоний в Причерноморье и Одессе XIX – XX вв. // Наша школа. – 1994. – №2. – С. 35 – 40.
История российских немцев в документах (1763-1992 гг.) / Сост. В.А. Ауман, В.Г. Чеботарева. М.: МИГУП, 1993. – 447 с.
Кабузан В.М. Заселение Новороссии (Екатеринославской и Херсонской губерний) в XVIII – первой половине XIX в. – М., 1976.
Клаус А. Духовенство и школы в наших немецких колониях // Вестник Европы. – №3. – 1869. – С. 235-274.
Клаус А. Наши колонии. Опыты и материалы по истории и статистике иностранной колонизации в России.– СПб., 1869. – Вып. 1. – 455 с., приложения 101 с.
Козырева М.Э Из истории немецких районов юга Украины / /Історія. Етнографія. Культура. Нові дослідження. – Миколаїв, 1995. – С. 93-95.
Коновалова О.В. Письма герцога де Ришелье к С.Х. Контениусу (1803-1811 гг.) как источник для изучения процесса колонизации на юге России // Российские немцы. Историография и источниковедение. – М.: Готика, 1997. – С. 334-346.
Крестьянинов В.Ф. Меннониты / Виктор Крестьянинов. – М.: Политиздат, 1967. – 223 с.
Кулінич І.М. Німецькі колонії на Україні (60-ті роки ХVIII ст. – 1917 р.) // Український історичний журнал. – 1990. – №9. – С. 18-30.
Лях К.С. Німецькомовні колоністи Півдня України в мультинаціональноиму оточенні: проблема взаємодії культур (XIX – початок ХХ ст.): Дис… канд.. іст. наук. – Донецьк, 2005. – 268 с.
Міронова І.С. Культура національних меншин Півдня України в 20-30-і роки ХХ ст.: Дис… канд. іст. наук. – Донецьк, 2003. – 282 с.
Очерки истории немцев и меннонитов Юга Украины (конец XVIII – первая половина XIX в.) / Под ред. С.И. Бобылевой. – Днепропетровск: АртПресс, 1999. – 232 с.
Попечительный комитет об иностранных поселенцах южного края России 1799-1876 гг.: аннотированная опись дел / ред. О.В. Коновалова. – Одесса: Изд. ТЭС, 1998. – Т.1. – 364 с.
Причерноморские немцы: Их вклад в развитие г. Одессы и региона, 1803-1917: Библиогр. указ. / Одес. гос. ун-т им. И.И. Мечникова. Науч. б-ка; Сост. В.В. Самодурова. Науч. ред., автор вступ., статьи Н.А. Шевчук. Одесса: Астропринт, 1999. – 192 с.
Сергеев И.И. Мирное завоевание России немцами. – Пг., 1917.
Шелухин С. Немецкая колонизация на юге России. – Одесса, 1915.
Штах Я. Очерки из истории и современной жизни южнорусских колонистов. – М., 1916. – 266 с.
Е.Л. Фурман
(Волгоград. Россия)
Немецкие колонии Поволжья и кооперативное движение
в России (1906-1917 гг.)
Оживление общественной жизни в период Первой русской революции, зарождение рыночных отношений в деревне, в начале ХХ в. формировали благоприятные условия в России для активизации кооперативного движения. Однако неоднородность социально-экономического развития российских регионов обусловила разные темпы и степень вовлечения населения в кооперацию. Так, более высокий материальный и агрокультурный уровень немецких хозяйств и, как следствие, повышенные требования к организации кооперативных объединений -с одной стороны, не изжитая с годами обособленность – с другой, объясняли осторожное отношение немецкого населения Поволжья к общероссийскому процессу кооперирования до 1917 г. Отличия в социально-экономическом облике нагорной и луговой сторон немецких колоний Поволжья определяли и разную скорость распространения кооперативных идей. Традиционные кустарные промыслы: тканье сарпинки, производство веялок, соломоплетение, кожевенное производство и другие промыслы, расположение трех сельских банков на территории нагорной стороны, привели к более медленному вовлечению немецкого населения этих сел в кооперативные объединения вплоть до начала 1920-х гг.
Потребность в мелком доступном кредите подтолкнула немецкое население к участию в кредитной кооперации, дороговизна и недостаток потребительских товаров на селе к вступлению в потребительские кооперативы. Сначала робкие попытки отдельных инициативных поселенцев (преимущественно из сельской интеллигенции – местные пасторы, учителя) в виде прошений на имя губернатора об открытии кредитных, ссудо-сберегательных или потребительских товариществ, затем пропаганда идей кооперации на страницах немецкоязычной прессы182, и, наконец, создание и успешная деятельность немецких кооперативных товариществ.
К началу Первой мировой войны на территории немецкого Поволжья функционировало 26 кредитных и ссудо-сберегательных товариществ183, к 1914 г. - 27 потребительских184. Катализатором в процессе кооперативного строительства станут революционные события 1917 г. и принятие Временным правительством нового кооперативного закона. В результате к концу года кооперативные товарищества появятся практически во всех немецких селах.
Несмотря на ярко выраженный национальный состав (90-100% членского состава), деятельность немецких кооператоров заслуживала неизменно положительную оценку контролирующих организаций, даже в разгар компании по борьбе с немецким засильем. Появлявшийся в немецком селении кооператив с течением времени положительным образом менял представление обывателей (доступный кредит с низкой процентной ставкой, качественные товары по среднерыночным или оптовым ценам, возможность сбыта через кооперативные лавки сельскохозяйственной продукции), и втягивал в орбиту своей деятельности все большее и большее количество членов. Ярчайшим примером, образцовым кооперативом Новоузенского уезда Самарской губернии являлся кредитный кооператив, расположенный в селении Тонкошуровка185. С момента образования кооператива к 1916г. количество членов возросло в 81 раз и стало составлять 1865 человек.
Кооперативные организации редко ограничивали свою деятельность определенными в уставе функциями. Полученная в потреблавках прибыль направлялась на строительство винных погребов, общих амбаров, мельниц. Кооператоры считали своим долгом поддерживать военно-полевые лазареты, богадельни, приюты, направлять средства на строительство приходов и церквей.
Г.Н. Алишина.
(Томск. Россия)
Критерии выявления «внутренних врагов» в Российской империи
в годы Первой мировой войны
В критических ситуациях основной стратегией любого сообщества является консолидация. Одним из способов сплочения коллектива является обращение к архетипическим категориям «свой» и «чужой». Со временем этот механизм коллективного сознания стал использоваться в интересах государства. Он консолидировал нацию, направлял ее усилия на достижение значимой цели и отвлекал население от нерешенных внутренних проблем. В какой-то момент власть осознала еще один эффект этого механизма: возможность объяснить постигшие страну неудачи «происками врагов», переложив на них ответственность за переживаемые населением невзгоды. Но в этом случае «внешний» характер «чужого и враждебного» элемента не позволял полностью реализовать потенциал данного эффекта. Видимо, тогда и родилась идея о «внутреннем враге» – враждебной группе внутри сообщества, которая маскируется под «своих» с целью причинить вред.
Примеры обращения к описанным механизмам коллективного сознания без труда можно обнаружить как в далеком, так и в относительно недавнем прошлом. В этой связи процесс формирования образа «врага» в сознании сообщества представляет безусловный интерес. Категории «свой», «чужой», «друг», «враг» оценочны по своей природе. Мерилом любой оценки выступают критерии, на основании которых и происходит разделение на тех, «кто с нами», и тех, «кто против нас». Ими могут служить цвет кожи, язык, религия, классовая принадлежность и проч.
В данной статье на примере Российской империи в годы Первой мировой войны рассматривается процесс выявление «внутренних врагов» в обществе, оказавшемся в ситуации вооруженного конфликта. Целью рассмотрения этого процесса является выделение критериев, на основании которых определялось, кто их жителей страны являлся «врагом».
Анализ публикаций в российской периодической печати во второй половине 1914 г. показывает, что сначала критерием выявления «вражеских элементов» внутри страны служило подданство, т.е. документально подтверждаемая принадлежность человека к какому-либо государству. В силу своего формализованного воплощения этот критерий был однозначен и проверяем. В результате первыми «приступ ксенофобии» ощутили на себе лица, находившиеся в германском, австрийском или турецком подданстве и оказавшиеся на момент начала боевых действий на территории Российской империи. В первые же дни войны в Петербурге были разгромлены немецкое посольство186, немецкая кофейня на углу Садовой, редакция газеты «Zeitung» и книжный магазин Излера187.
Примечательно, что в первые дни военных действий даже шовинистически настроенная пресса не рассматривала немцев, состоявших в российском подданстве, как потенциальных врагов188. Однако, начиная с сентября 1914 г., немцы, являвшиеся подданными Российской империи и давно проживавшие на ее территории, вошли в число «враждебных элементов». Для их обозначения в официальных документах и периодической печати стали использовать термин «выходцы»189. По мнению исследователей, причиной изменения отношения к российским немцам послужило то, что «германская идея мирового владычества» создала большой резонанс в умах многих людей, следствием которого стал уже хрестоматийный стереотип «пятой колонны». В России способом осуществления этой идеи считали мирное завоевание империи «внутренними немцами»190.
Таким образом, появился еще один критерий выявления «врагов» внутри страны – «происхождение». Следует отметить, что в отличие от подданства данный критерий был не столь однозначен. Его определение было непростой задачей, поскольку «происхождение» не было закреплено документально. Из-за этого обстоятельства идентификация «вражеского элемента» осуществлялась по косвенным признакам (язык, религия, фамилия) и приобрела субъективный характер.
Со временем эта неоднозначность стала вызывать у борцов с немецким засильем определенные затруднения. Следуя этому критерию, правительство исключило из состава вражеских элементов подданных воюющих с Россией держав славянского происхождения191. Но в таком случае точно также следовало поступить с такой специфичной этноконфессиональной группой населения Российской империи как менониты, поскольку они выходцами из Голландии. Однако такая трактовка не устраивала борцов с немецким засильем. Вопреки ими же выдвинутому критерию, они не просто отнесли менонитов к нелояльному внутреннему контингенту, но признавали их самыми опасными из всех российских немцев192.
Поскольку ключевым признаком «происхождения» в то время была религиозная принадлежность, в рамках борьбы с «внутренними врагами» были осуществлены меры по ограничению деятельности «немецких конфессий», т.е. тех религиозных течений, которые были характерны для неприятельских подданных и российских немцев. В первую очередь это коснулось лютеран193. При чем притеснениям в той или иной степени подверглись все приверженцы этого вероисповедания на территории России, несмотря на то, что в их число входили и представители иных этнических групп (эстонцы, латыши и др.) Последние в равной степени с немцами ощущали на себе меры, направленные против лютеранской церкви.
Кроме того, серьезным гонениям подверглись евангельские христиане и баптисты. Вывод об их «германизме» был сделан на том основании, что религиозные взгляды представителей данных течений берут свое начало в немецком протестантизме194. В этническом отношении евангельские христиане и баптисты были довольно не однородны, в основном – русские и украинцы. Немцы среди них были, но явно не в большинстве. По мнению О.В. Безносовой, в этот список пострадавших конфессий можно добавить штундистов и адвентистов. Последних обвиняли в связях с Германией, несмотря на то обстоятельство, что их организация являлась американской, а не немецкой195. Действия властей, направленные на ограничение целых религиозных течений, привели к тому, что этнический состав лиц, подпадающих под критерии выявления «врагов» внутри страны, существенно расширился.
Таким образом, в условиях участия государства в Первой мировой войне российские власти и часть общественности прилагали значительные усилия по обезвреживанию «внутренних врагов», т.е. той части населения страны, которая могла преследовать интересы враждебных держав. В качестве критериев их выявления использовались разные признаки: от документально определяемого подданства до субъективно устанавливаемой причастности. Расплывчатость критериев приводила к тому, что в числе «внутренних врагов» оказывались представители различных этнических сообществ, проживавших в Российской империи. Тенденция к расширению лиц, подпадающих под определение «врага», нарастала по мере приобретение войной затяжного характера. Крупные неудачи российской армии на фронте требовали объяснений, и власти перекладывали ответственность за поражения на затаившихся внутри страны недоброжелателей.
А.Н. Кадол
(Кривой Рог, Украина)
Доктрина немецкой «пятой колонны» в этнополитике царизма в годы Первой мировой войны и роль военно-полицейских властей в «немецком вопросе»
(на материалах украинских губерний Российской империи)
Долгие годы отечественными и зарубежными исследователями ведется разработка истории немецкого населения Российской империи. Однако в начале 1990-х – 2000-х гг. появились публикации, которые реанимируют миф немецкой «внутренней угрозы». Этот факт омрачён тем, что данные работы – детище академической среды. Объективное изучение антинемецкой кампании позволит предотвратить повторение подобной практики в будущем, как по отношению к немецкому населению, так и к иным этносам.
Современная историографическая ситуация предлагает «новое прочтение» истории Первой мировой войны. Всё более рельефно просматривается этнонациональная и этнополитическая составляющая. Заметным общественно-политическим явлением во внутренней жизни России времён Первой мировой войны была антинемецкая кампания царизма, которая стала прямым следствием военно-политического противостояния России и Германии. Ведущую роль в политике дискриминации российских немцев сыграли военно-полицейские власти, применившие против мирного гражданского населения инонационального происхождения весь потенциал карательного аппарата самодержавия.
Масштабные военные поражения, курс царизма на радикализацию национальных отношений, назревший в обществе духовный кризис, - все это привело к активизации крайних форм национализма и формированию образа врага в лице немецкого населения Российской империи. Репрессии по отношению к российским немцам были обоснованы традицией «немецкого вопроса», существовавшей в довоенное время, и военно-политической ситуацией 1914 – 1915 г., подтолкнувшей царские власти к поиску причин поражений русской армии. Мобилизация имперских амбиций царизма и разжигание этнической ксенофобии объясняют исключительно репрессивный характер правительственных мероприятий по отношению к немцам. Такая политика стала возможной благодаря созданию политического мифа о национальном единении путём этнических «чисток». Красной нитью через жизнь немецкого этноса России прошла депортация гражданского населения с окраинных губерний вглубь страны, шовинистическая пропаганда и ликвидационная политика правительства в сфере хозяйственных отношений немцев (первый в российской истории крупный акт экспроприации собственности, санкционированный высшей властью). Зачастую роль мотивационного фактора играла политическая лояльность / нелояльность (воображаемая и поэтому совершенно недопустимая с моральной и юридической точки зрения, так как использование принципа коллективной ответственности является грубейшим нарушением международного права).
В антинемецкой политике царизма была активно задействована армия и полиция, выступавшие основным инструментом карательного аппарата самодержавия. Наиболее вопиющие проявлениями антинемецкой кампании заключались в ограничении гражданского статуса российских немцев, идеологии германофобии, направленной против «внутренних немцев», административно-полицейский надзор, военные репрессии, включая депортации населения, ликвидация немецкого землевладения. Несмотря на тот факт, что немцы России провозгласили верность русскому царю и России, неоднократно подтверждая это на фронтах и в тылу, ничто не остановило высшие власти приступить к широкой дискриминации. Так, депортация немецких колонистов из трёх западных губерний – Киевской, Подольской и Волынской – летом 1915 г. проводилась в рамках эвакуации населения, будучи составной частью мобилизационных мероприятий властей. Выселение колонистов было составным планом ведения войны. Материалы военной контрразведки показывают, что в генеральном штабе армии были проведены исследования проживающих иностранных подданных (по военным округам), составлены списки лиц, подлежащих выселению из районов жительства в предмобилизационный период. При чём отдельная работа была проведена в особом делопроизводстве (5-е) по расчёту земельных владений немцев-колонистов и других иностранцев, проживающих в России (1900-е – 1913 гг.). С 1912 г. распоряжением главного управления генерального штаба все контрразведывательные отделения составляли и периодически дополняли списки лиц, подлежащих аресту или высылке в «подготовительный к войне период» из районов мобилизации и возможных боевых действий. Одну из групп, которую предполагали выслать административным порядком во внутренние губернии, составляли в основном немецкие колонисты.
Широкое хождение среди высшей администрации получила идея перераспределения немецких земель в пользу особого земельного фонда, должного быть образованным в условиях военного времени. По этому поводу руководитель земледелием и землеустройством А. В. Кривошеин заявил, что ставка в лице начальника штаба верховного командования генерала Н. Н. Янушкевича оказывала давление на его ведомство и требовала издания царского указа о «наделении землёю наиболее пострадавших и наиболее отличившихся воинов», «сказочных героев». Начальник штаба полагал, что «героев надо купить» землями немцев-колонистов.
Региональные власти в лице генерал-губернатора Юго-западного края, губернаторов и руководителей губернских жандармских управлений фактически спровоцировали развитие всеобщей шпиономании, поощряя надзор, доносительство и банальную клевету. Это сопровождалось контролем над населением, запретом немецких обществ, ограничением немецкого языка, притеснением священников и пастырей, кампанией разоблачения заговоров, поиском среди колоний баз германской армии и др. шпионских мистификаций. Стране не хватало здорового патриотизма, который был заменен шпиономанией и ненавистью к «внутренним врагам». Практическое воплощение национально-патриотической идеи предложила политическая полиция. Проект руководителей департамента полиции Р.Г.Молова и С.П.Белецкого культивировал идею немецкой «пятой колонны». Это нашло свое отражение в принятии конкретных дискриминационных мер против немцев. Чем же руководствовались жандармско-полицейские власти? Как пояснил К.К.Звонарев, один из теоретиков контрразведки, «если не все колонисты, то часть их так или иначе являлись информаторами германской разведки, целой правильно организованной армией агентов, занимавших в России места управляющих, лесничих, надсмотрщиков, учителей, приказчиков, самостоятельных промышленников, торговцев и даже мастеровых и чернорабочих». На этом основании жандармско-полицейские власти развязали против колонистов настоящую войну.
Вышеизложенные положения позволяют увидеть на примере исторического опыта практику правящих элит в кризисной ситуации искусственно создавать образ внутреннего врага. Межнациональные отношения в военное время находились под колоссальным прессингом милитаризации (военная политика по отношению к гражданскому нерусскому населению, оккупация, тактика «выжженной земли», этнические дискриминационные меры по обе линии фронта, система полицейского надзора за гражданами, расширение критериев неблагонадежности по этноконфессиональному признаку).
Настоящее исследование выполнено с привлечением современной научной литературы и на основании документальных источников, хранящихся в архивных фондах России и Украины (РГИА (г. Санкт-Петербург), фонды Совета министров, Особого комитета по борьбе с «немецким засильем», личный фонд А.В.Кривошеина; ЦДАВО Украины (г.Киев), фонды губернских жандармских управлений Украины, справочный фонд карательно-репрессивного аппарата самодержавия, фонд Комитета Юго-Западного фронта Всероссийского земского союза; ГАДО (г. Днепропетровск), фонд Екатеринославского губернского жандармского управления).
Российские немцы в советское время
_____________________________________________________________________________
А.А. Герман
(Саратов. Россия)
Российские немцы в ХХ веке в контексте трансформаций государства и общества первой половины века
ХХ век, в силу объективных процессов и субъективных факторов развития мира и России в целом оказался крайне неблагоприятным для жизни и развития российских немцев. Однако сила давления неблагоприятных обстоятельств была крайне изменчивой и противоречивой в различные периоды развития государства и общества. Важно выделить эти периоды, дать им объективную характеристику, понять какие возможности давал или какие барьеры ставил каждый период для развития немецкого населения страны, как эти возможности были использованы, а барьеры преодолевались.
Первые 14 лет ХХ века – время бурного развития индустриального общества в России, его острой борьбы с противостоявшими и тормозившими элементами традиционного общества. В борьбе консервативно-державных и либеральных тенденций развития уверенно побеждали последние, что вело к быстрому развитию рыночно-экономических процессов, политической демократии, существенному ослаблению государственного вмешательства в жизнь и развитие общества.
В силу всего отмеченного выше рассматриваемый период оказался весьма благоприятным для развития немецкого этноса в России, творческого и созидательного проявления многих его ментальных черт. Наблюдается внедрение и преуспевание немцев во многих отраслях экономики, в государственном и местном управлении и самоуправлении, в других сферах общественной жизни. Отношение к власти – лояльное, поддержка либеральных начинаний.
Период с июля 1914 по октябрь 1917. Война, резкое усиление государственнических и державно-консервативных тенденций, практическое замораживание реформ. Ухудшение ситуации во всех сферах жизни. Рост общего недовольства населения, постепенная канализация его в русло поиска и «внутреннего врага». Дискриминационное законотворчество в отношении российских немцев и его реализация. Разрушение сформировавшейся за многие годы толерантности к российским немцам. В то же время ликвидация немецкой собственности в западных районах в целом не была конфискационной, депортация, в основном, – в пределах европейской России. Для значительной части немцев (Поволжье и восточнее), в ограниченном виде продолжали действовать старые условия жизни. Старая система жизни и жизненных ценностей российских немцев получила сильнейший удар, некоторые деформации, но в целом устояла.
Октябрьский переворот и Гражданская война, утверждение большевизма, как и везде в стране привели к коренной ломке государственности, общественной жизни, права и морали. Произошли коренные изменения в социальной структуре российских немцев. Практически были ликвидированы крупное и среднее землевладение, предпринимательство, уничтожены как социальные единицы, дореволюционное чиновничество, офицерство старой армии, полиции и т.д. На территориях, где шли военные действия, немцы большей частью пытались сохранять нейтралитет, либо поддерживали старую власть. В результате чего они стали объектом жестоких репрессий как новой власти, так и различных радикальных движений того времени (например – махновцев). На территориях подвластным красным (прежде всего на Волге) проводились мероприятия «военного коммунизма»: социализация земли, жестокая репрессивная продразвёрстка, в условиях которой классовый подход объективно становился антинемецким («немецкие колонии – кулацкие гнёзда»). Результатом стал массовый голод и смерть многих тысяч немцев. Террор Гражданской войны, голод, разруха и др. факторы вызвали массовое обнищание, перемещение немецкого населения (беженцы войны и голода), изменившее и демографические характеристики по регионам. В эти же годы был нанесён серьёзный удар по церкви и школе. Возникла новая большевистская политическая элита российских немцев, призванная стать инструментом подчинения немцев большевистской власти. На Волге таким инструментом подчинения поволжских немцев стала не только элита, но и предоставленная большевиками в 1918 г. государственность в виде автономной области.
Таким образом, в период 1917-1922 гг. естественный процесс развития немецкого населения в России был грубо и насильственно прерван, произошли серьёзные изменения важнейших параметров внутреннего содержания и жизнедеятельности немецких этнических групп, уничтожено всё их разнообразие и оригинальность, сформировавшиеся в достаточно свободном развитии до 1914 г. Были уничтожены или покинули Россию наиболее талантливые и предприимчивые представители, во многом осуществлявшие своей деятельностью прогрессивный характер развития немцев в дореволюционный период. Попытки защиты старых ценностей различными методами оказались сломленными.
События 1917-1922 гг. вполне можно назвать. – первым сокрушительным ударом по этнической самобытности и традиционному образу жизни этнических групп российских немцев, положившим начало необратимым процессам их разрушения.
В 1920-е годы Россия выбирала модель развития государства и общества в рамках большевистского социализма. В этот переходный период, оказавшийся небольшой передышкой, доминировал нэп, дававший очень ограниченные либеральные послабления в экономике, заметно уменьшилось вмешательство государства. Этих минимальных условий оказалось достаточно для быстрого восстановления немецкого аграрного сектора, немецких хозяйств. Наблюдается их быстрый подъём во всех регионах. В то же время государственные ограничения тормозят этот процесс, не позволяют восстановиться в качественном плане. В других сферах общественной жизни (образование, религия, культура, политическая жизнь) продолжались трансформационные процессы, которые имели разнонаправленные векторы движения. Образование, особенно на низшем уровне, откровенно деградировало, церковь продолжала функционировать, испытывая всё большие трудности в связи с атаками государства и местных активистов власти, в литературе и искусстве наблюдался некоторый прогресс. В сфере государственной политике проводилась «коренизация», дававшая противоречивые результаты, создавались национальные районы и сельсоветы, национальные СМИ. Все они являлись инструментами подчинения немцев новой власти путём трансформации их сознания. Господствовали цензура и классовый подход.
С конца 1920-х гг. началось формирование и развитие сталинской модели Советского государства и общества под флагом «развёрнутого наступления социализма по всему фронту», представлявшего собой очередную форсированную модернизацию страны. Поскольку подавляющее большинство немецкого населения станы являлось сельским, то сильнейшим ударом для него стала коллективизация, сопровождавшаяся, как известно, повсеместным разгромом церквей, запретом на религиозную жизнью.
Предчувствуя новую атаку власти, всё большая часть различных групп российских немцев проникалась пониманием бесперспективности сохранения в условиях СССР возможности жить по-старому, а отсюда, - необходимости эмиграции, что вылилось в массовое эмиграционное движение 1929-1930 гг., подавленное властями.
К концу 1930-х гг. советскому руководству, несмотря на отчаянное сопротивление немцев, удалось нанести им второй сокрушительный удар: отобрать у них последнюю собственность (коллективизация), ликвидировать церковь и резко ограничить религиозную жизнь, сделав ее фактически нелегальной. Жестоко пострадала и национальная культура, тесно связанная с религией. Все ее дореволюционные достижения и традиции оказались под запретом и расценивались как проявление «буржуазного национализма». Тем самым (несмотря на сохранение определенных условий для существования и развития языка) были подрублены традиционные устои жизни этноса, часть немцев, особенно молодежь, дети под воздействием мощной пропаганды стали разделять новые «социалистические» ценности. Эти «внучата Ильича», повзрослев, в послевоенные годы стали основными распространителями мифа о «счастливой и зажиточной жизни в цветущей социалистической республике немцев Поволжья» и национальных районах. В этом нет их вины. Они искренне говорили о том, что отложилось в их детской памяти, у которой, как известно, преобладающим является розовый цвет. Старшее же поколение немцев в 1930-е годы было серьезно выбито (речь идет о тысячах, умерших от голода, расстрелянных в ходе коллективизации и «Немецкой операции» НКВД 1937-1938 гг.), многие, позднее, навечно остались в трудармии или больные и увечные умерли в первые послевоенные годы.
Таким образом, к началу войны подавляющее большинство российских немцев оказалось в положении этносоциальных маргиналов. Они потеряли старую жизнь с её системой национальных ценностей, традиций, взаимоотношений с государством и обществом, но не успели найти себя и в новой «социалистической» жизни. Это был этнос с подрубленными корнями, который находился ещё на старой почве, но уже не мог питаться её соками. Лишь в АССР немцев Поволжья статус немцев как коренного населения, давал возможность их трансформации в «новую социалистическую нацию», которой в наследство от старого оставался только язык. Что касается немцев других регионов, почти в три раза превышавших численность немцев АССР НП, то со второй половины 1930-х гг. в отношении них, как и других «некоренных народов» проводилась жесткая политика ассимиляции (запрет национальных школ, преподавания на немецком, учреждений национальной культуры, СМИ и т.д.).
Отсюда – важный вывод: даже если бы и не было войны, депортации и их последствий, процессы ассимиляции и перерождения этнических групп российских немцев ускоренными темпами неумолимо продолжались бы. В качестве примера можно привести ряд национально-государственных образований или отдельных народов, не испытавших то, что досталось российским немцам в 1941-1955 гг.. но где сегодня большинство населения родным языком считает русский (калмыки, коми, чуваши и др.)
Война, депортация, «трудовая армия», спецпоселение стали третьим сокрушительным ударом по российским немцам. В отличие от двух предыдущих случаев, этот удар наносился не в рамках общей политики государства по отношению к своим гражданам, вполне объяснимо он носил специально направленный характер. Ликвидация АССР немцев Поволжья лишила поволжских немцев их сомнительной привилегии перед другими группами немцев – возможности стать «социалистической нацией», все оказались в одинаковых условиях, делавших ассимиляцию неизбежной перспективой.
В послевоенные годы долговременная историческая память российских немцев претерпела существенную трансформацию. Страшные события недавнего прошлого: депортация, трудармия, спецпоселение, когда речь шла о самом выживании российских немцев, заслонили собой все предыдущие события, сделав их малоактуальными, размытыми. На фоне колоссальных потрясений военных и первых послевоенных лет довоенная жизнь стала выглядеть более привлекательными, многие конкретные события и факты, особенно неприятные, стали забываться. На этом фоне Республика немцев Поволжья стала своеобразным символом, мечтой. В ее реставрации очень многие стали видеть панацею от всех бед и проблем жизни немцев. На этой идее, как известно, во многом сформировалось послевоенное национальное движение российских немцев.
Между тем первые два удара по российским немцам оказали самое непосредственное воздействие на ситуацию военных и послевоенных лет. В испытания 1941-1955 г. вошли этнические группы немцев, уже значительно ослабленные, обескровленные, маргинализированные предыдущими трансформациями и репрессиями, сформировавшие определённые навыки жизни в условиях казарменного социализма. Это не могло не усугубить последствия новых испытаний. Ещё одним следствием стали замеченные исследователями «трудовой армии» различные типы поведения групп трудармейцев: от полной покорности судьбе, до активного сопротивления несправедливости. Для молодого поколения трудармейцев общим местом было доказать свою лояльность власти и социалистической родине трудовыми свершениями.
Довоенные трансформации немецких этнических групп на общей основе, способствовали более быстрой адаптации их друг к другу и формированию единого этноса. Молодые немцы всех этнических групп быстро адаптировались к условиям послевоенного проживания в местах бывшей трудармии и спецпоселения, интегрировались в местные социумы, заключая смешанные браки.
После отмены режима спецпоселения и особенно частичной реабилитации 1964 г. у молодых поколений послевоенного рождения сформировалась новая система ценностей и карьерных устремлений, учитывавшая официальные и неофициальные установках власти в отношении немецкого населения, а потому отстранённая от своей этничности, проявление которой считалось, подчас даже неприличным. Особенно характерно это было для городского немецкого населения. В сельской местности, особенно в местах компактного проживания старые ценностные ориентации ещё какое-то время существовали, однако быстро вымывались.
Таким образом: коренные трансформации Российского государства в первой половине ХХ в. и его политики привели к существенным трансформациям этносоциального облика российских немцев. Немцы начала ХХ в., немцы конца 1930-х гг и немцы 1980-х гг. – это не только разные поколения. Это этносоциальные группы с различными системами ценностей, поведенческими установками, социальным опытом и другими этносоциальными параметрами. Как представляется, этот важный методологический аспект необходимо учитывать при проведении исторических исследований.
Достарыңызбен бөлісу: |