Толкование сновидений Зигмунд Фрейд
жүктеу/скачать 2.36 Mb.
|
| сейчас мне хорошо, тяжелое время позади; но все-таки и тогда было недурно, тогда я был еще молод.
При рассмотрении сновидений, сообщаемых писателем, можно почти всегда предполагать, что он опускает кажущиеся ему излишними и несущественными детали содержания сновидения. Его сновидения дают нам поэтому ряд загадок, легко разрешимых при точной передаче содержания сновидения. О. Ранк обратил мое внимание на то, что в сказке братьев Гримм о храбром портном сообщается аналогичное сновидение. Портному, ставшему зятем короля, снится однажды ночью его прежняя профессия; он говорят вслух во сне, и принцесса, его жена, в которой пробуждается подозрение, ставит в следующую ночь подле него людей, которые должны записать его слова. Но портной предупрежден, и все кончается к общему благополучию. Сложный комплекс процессов подавления, сгущения и превращения, после которых аффекты в мыслях, лежащих в основе сновидения, включаются наконец в его содержание, проявляется наглядно при умелом синтезе вполне анализированных сновидений. Я приведу здесь еще несколько примеров роли аффектов в сновидениях. V. В сновидении о странном поручении, данном мне старым Брюкке, препарировать свое собственное тело, я не испытываю даже в самом сновидении ужаса (Grau-еп). Это несомненное осуществление желания и не в одном только смысле. Препарирование означает самоанализ, производимый мною путем опубликования моей книги о сновидениях: опубликование это было действительно мне так неприятно, что я отложил печатание уже совершенно готовой рукописи больше чем на год. У меня появляется, однако, желание устранить это неприятное чувство, поэтому-то я и не испытываю в сновидении ужаса (Graueh). «Grauen» (седины) в другом смысле мне бы тоже хотелось избегнуть: мои волосы сильно поседели, и это «Grauen» (седины) побуждают меня перестать колебаться. Мы же знаем, что в конце сновидения, находит выражение та мысль, что мне придется предоставить уже своим детям достичь цели тяжелого странствования. В двух сновидениях, переносящих чувство удовлетворения на первые мгновения бодрствования после пробуждения, это удовлетворение мотивируется в одном случае моим ожиданием, что я сейчас узнаю, что значит: «мне уже это снилось», в другом же – уверенностью, что сейчас произойдет нечто, что «предсказано предзнаменованием»; это чувство удовлетворения то же самое, с которым я в свое время приветствовал появление на свет второго сына. Здесь в сновидении остались те же аффекты, которые были в мыслях, скрывавшихся за ними, однако далеко не во всех сновидениях дело обстоит так просто. Углубившись немного в анализ их обоих, мы увидим, что это удовлетворение, не подлежащее воздействию цензуры, получает подкрепление из источника, который имеет основание бояться цензуры и аффект которого, наверное, вызвал бы конфликт, если бы он не скрылся за однородным, вполне допустимым аффектом удовлетворения из другого, вполне дозволенного источника. К сожалению, я не могу подтвердить этого на примере сновидения, но пример из другой области сумеет наглядно иллюстрировать мою мысль. Предположим следующий случай: подле меня находится человек, которого я ненавижу, так что во мне возникает вполне естественное желание обрадоваться, если с ним произойдет какое-нибудь несчастье. Но это чувство противоречит моей моральности, я не решаюсь высказать это желание. Если затем с этим человеком действительно произойдет что-нибудь, то я подавлю свое удовлетворение по этому поводу и насильственно вызову у себя слова и мысли сожаления. Все, наверное, бывали в аналогичном положении. Но если ненавистный мне человек почему-либо действительно заслуженно вызовет всеобщее неудовольствие, то я буду иметь уже право свободно высказать свое удовлетворение по поводу того, что его постигла справедливая кара. В этом я буду уже единодушен с другими, относящимися к нему совершенно беспристрастно. Я могу, однако, подметить, что мое удовлетворение будет интенсивнее, чем у других; оно получит подкрепление из источника моей ненависти, который до сих пор благодаря воздействию внутренней цензуры не мог выделить из себя аффект, теперь же при изменившихся условиях получил в этом отношении полную свободу. Такой случай имеет место в обществе всюду, где антипатичные лица или члены нелюбимого меньшинства в чем-либо оказываются виноваты. Их наказание соответствует тогда обычно не их вине, а вине плюс та, до сих пор безрезультатная антипатия, которая направлялась на них. Наказывающие совершают при этом несомненную несправедливость, но не сознают ее благодаря сопротивлению того чувства удовлетворения, которое доставляет им устранение столь продолжительного гнета, тяготившего их душу. В таких случаях аф-(Ьект, хотя и имеет основание, но лишь в отношении качества, но отнюдь не масштаба; успокоенная в одном пункте самокритика пренебрегает слишком легкомысленно вторым пунктом. Если раскрыть двери, то в них войдет обычно больше народу, чем это имелось в виду. Та бросающаяся в глаза черта невротического характера, что поводы, возбуждающие аффекты, достигают результатов, качественно хотя и обоснованных, но количественно не соразмерных, объясняется только таким образом, поскольку это вообще допускает психологическое объяснение. Излишек проистекает в этих случаях из остающихся неосознанными, до сих пор подавленных источников аффектов, которые могут войти в ассоциативную связь с реальным поводом, и для проявления аффектов которых безупречный и дозволенный источник последних открывает желанный путь. Это указывает нам на то, что мы должны учитывать не только взаимное подавление между подавленной и подавляющей душевной инстанцией. Столь же большого внимания заслуживают и те случаи, в которых обе инстанции благодаря совместному действию и обоюдному подкреплению вызывают патологический эффект. Эти лишь намеченные нами в общих чертах принципы психической механики могут быть использованы нами для разъяснения роли аффектов в сновидении. Чувство удовлетворения, проявляющееся в сновидении и имеющееся, конечно, и в мыслях, не вполне, однако, разъясняется этим. Обычно приходится отыскивать второй ее источник в мыслях, скрывающихся за сновидением. На этом источнике лежит гнет цензуры; под влиянием этого гнета он дал бы не удовлетворение, а другой противоположный аффект, но наличие первого источника дает ему возможность уклониться от оттеснения своего аффекта удовлетворения и найти ему подкрепление в этом другом источнике. Благодаря этому аффекты в сновидении сложны по своему происхождению и столь же сложно детерминируются в материале мыслей; источники аффектов, могущие дать один и тот же аффект, вступают в сновидении во взаимодействие для образования такового. Некоторое освещение этого запутанного вопроса дает анализ прекрасного по своей конструкции сновидения, в котором центральное место занимает выражение «поп vixit». В этом сновидении проявления аффектов различного характера сталкиваются в двух местах явного содержания. Враждебные и неприятные ощущения скрещиваются там, где я уничтожаю двумя словами своего друга. В конце сновидения я радуюсь и с удовлетворением констатирую возможность (признаваемую в бодрствующем состоянии абсурдной) уничтожать противников одним лишь сильным желанием. Я не сообщал еще мотивов этого сновидения. Они чрезвычайно существенны и приводят нас непосредственно к пониманию сновидения. От своего друга в Берлине (которого я назвал Фл.) я получил известие, что ему предстоит операция и что о состоянии его здоровья мне будут сообщать его родственники, живущие в Вене. Я бы, наверное, сам поехал к нему, но как раз в то время страдал мучительными болями, мешавшими мне двигаться. Из мыслей, скрывающихся за сновидением, я узнаю, что я опасался за жизнь близкого мне друга. Его единственная сестра, которой я не знал, умерла в молодости после непродолжительной болезни. (В сновидении: Фл. рассказывает о своей сестре и говорит, что в три четверти часа ее не стало.) Я, очевидно, подумал, что и его натура, наверное, не более сильная и что после грозных известий я все равно поеду к нему – и опоздаю, что станет для меня источником вечных упреков. Эта фантазия из бессознательных мыслей, скрывающихся за сновидением, требует властно поп visit вместо поп vixit: «Ты опоздал, его нет уже в живых». Что и явное содержание сновидения указывает на «поп visit», мы говорили уже выше. Этот упрек в опоздании стал центральным пунктом сновидения, но нашел свое выражение в той сцене, в которой почтенный учитель моих студенческих лет Брюкке упрекает меня страшным взглядом своих голубых глаз. Что именно вызвало оттеснение этой сцены, мы скоро увидим; само ее сновидение не может воспроизвести в точности так, как я ее пережил. Оно хотя и предоставляет другому голубые глаза, но возлагает на меня уничтожающую роль; превращение это, несомненно есть средство осуществления желания. Забота о здоровье друга, упрек, что я не еду к нему, мой стыд (он случайно приехал ко мне в Вену), моя потребность привести в свое оправдание болезнь – все это вызывает целую бурю чувств, ясно ощущаемую во сне и бушующую в этой области мыслей, скрывающихся за сновидением. В мотивах сновидения было, однако, еще нечто другое, оказавшее на меня совершенно противоположное действие. Вместе с неблагоприятными известиями об операции я получил настойчивую просьбу никому о ней не рассказывать; просьба эта оскорбила меня, так как была равносильна недоверию к моей скромности. Хотя я и знал, что эта просьба не исходит от моего друга, а объясняется бестактностью или, быть может, волнением посредников, но скрытый в ней упрек все же обидел меня, потому что он был не совсем безоснователен. Это не относится, правда, к данному случаю, но в молодости, будучи близок с двумя неразлучными друзьями, я проговорился одному из них о том, что сказал про него другой. Я не забыл упреков, которые мне пришлось тогда услыхать. Одним из друзей, между которыми я посеял тогда семя раздора, был профессор Флейшлъ, другого звали Иосиф, так зовут и появляющегося в сновидении моего друга П. Об упреке в том, что я не умею хранить чужих тайн, свидетельствует в сновидении вопрос Ф., что я собственно, рассказал о нем П. Включение этого воспоминания переносит упрек в опоздании из настоящего в то время, когда я работал в лаборатории Брюкке; замещая второе лицо в сцене «уничтожения» Иосифом, я заставляю эту сцену изобразить не только упрек в опоздании, но и другой, более подвергшийся смещению, в том, что я не умею хранить чужие тайны. Процессы сгущения и смещения в сновидении, а также и мотивы их бросаются здесь сразу в глаза. Незначительная в настоящее время досада по поводу просьбы хранить операцию моего друга в тайне, черпает себе, однако, подкрепление из источников, протекающих в глубине, и превращается в целый поток враждебных чувств к лицам, которых в действительности я очень люблю. Источник, дающий это подкрепление, берет свое начало из детства. Я уже говорил, что все дружеские и враждебные чувства допускают сведение к моим отношениям с племянником, бывшим на год старше меня; он угнетал меня, я научился бороться с ним; в общем, мы жили мирно и любили друг друга, хотя, как свидетельствуют показания наших родителей, нередко дрались и жаловались один на другого. Все мои позднейшие друзья воплощали для меня в известном смысле этого первого друга-врага. Близкий друг и ненавистный враг были всегда необходимыми объектами моего чувства; я бессознательно старался постоянно вновь находить себе их, и детский идеал нередко осуществлялся в такой даже мере, что друг и враг сливались в одном лице, понятно, не одновременно, как то было в период моего раннего детства. Каким образом, однако, при таких условиях «свежий» повод к аффектам может сводиться к детским переживаниям, чтобы уступить им свое место для объяснения аффекта, я здесь рассматривать не стану. Это относится к психологии бессознательного мышления и к психологическому объяснению неврозов. В целях толкования сновидений достаточно предположить, что перед нами всплывает или фантастически образуется воспоминание детства следующего содержания: двое детей спорят из-за какой-нибудь вещи, из-за какой для нас сейчас безразлично, хотя воспоминание или иллюзия такового имеет в виду вещь вполне определенную; каждый утверждает, что он пришел первым, что вещь принадлежит ему; дело доходит до драки, сила торжествует над правом; по данным сновидения я сознавал, вероятно, что был неправ (я сам замечаю свою ошибку), но на сей раз победа остается на моей стороне, поле сражения за мной, побежденный спешит к деду, жалуется на меня, и я защищаюсь словами, сообщенными мне впоследствии отцом: я бил его потому, что он меня бил. Таким образом, это воспоминание, или, вернее, фантазия возникающая у меня во время анализа сновидения является элементом мыслей, скрывающихся за ним, элементом, который собирает аффекты, имеющиеся в наличии в этих мыслях, все равно как бассейн – стекающие со всех сторон воды. Отсюда же мысли направляются следующими путями: тебе пришлось уступить мне – и поделом; почему ты не хотел уступить мне добровольно? Мне тебя не нужно, я найду другого товарища, с которым я буду играть и так далее Затем открываются и пути, по которым эти мысли поступают в сновидение. В таком «ote – toi que je my mette"112 я, по всей вероятности, упрекал в свое время своего друга Иосифа. Читателю может броситься в глаза, что имя Иосиф играет столь видную роль в моих сновидениях (ср. сновидение о дяде). а лицами, носящими это имя, я особенно легко могу скрывать свое „я“, так как библейский Иосиф был, как известно, толкователем сновидений. Он поступил после меня в лабораторию Брюкке, но подвигаться вперед по службе там было очень трудно. Ассистенты сидели на местах крепко, и молодежь пришла в нетерпение, мой друг не постеснялся и вслух выразил свое нетерпение. Так как ассистент, на место которого он рассчитывал, был человек больной, то желание, чтобы он уступил свое место, было довольно двусмысленно. Вполне понятно, что и я несколько лет до того испытывал такое же желание; всюду, где имеется иерархия, открыт путь для желаний, нуждающихся в подавлении. У Шекспира принц у постели больного отца не может побороть искушения попробовать, к лицу ли ему корона. Но сновидение карает это безнравственное желание, конечно, не меня, а его. «Он был властолюбив, и я уничтожил его». Он не мог подождать, пока другой освободит ему место, и за это сам был устранен. Эти мысли появились у меня непосредственно после присутствия на открытии памятника в университете. Часть испытанного мною в сновидении удовлетворения означает, следовательно: справедливое возмездие, ты его заслужил. При погребении этого друга один молодой человек позволил себе некорректное замечание: оратор говорил так, как будто свет не сможет существовать без этого одного человека. В нем говорило, в сущности, неудовольствие искреннего человека, в котором искренняя скорбь была нарушена излишним преувеличением. Но с этим замечанием связываются следующие мысли: нет незаменимой утраты; скольких похоронил я уже, а сам я все еще жив, я пережил их всех, место осталось за мной. Подобная мысль как раз в тот момент, когда я боюсь не застать своего друга в живых, допускает и дальнейшее развитие: я радуюсь, что переживу еще одного человека, что умер не я, а он, что победа осталась за мной, как в вышеупомянутом эпизоде детства. Это проистекающее из детских источников удовлетворение покрывает почти весь аффект, воспринятый сновидением. Я радуюсь, что я пережил другого, я выражаю это с наивным эгоизмом одного из супругов в анекдоте: «Когда один из нас умрет, я перееду в Париж». Для меня нет никакого сомнения в том, что этим «одним» буду не я. Нельзя не признать того, что толкование и сообщение собственных сновидений представляет собою большое самопожертвование. Приходится обрисовывать себя каким-то злым духом посреди всех тех благородных, с которыми разделяешь жизнь. Я нахожу поэтому вполне естественным, что противники существуют лишь до тех пор, пока их терпишь, и что их можно устранить желанием. Таким образом, за это и наказан мой друг Иосиф. Противники являются, однако, последовательными воплощениями друга моего детства; я, следовательно, испытываю удовлетворение и по поводу того, что постоянно замещал его кем-нибудь и что теперь снова найду заместителя тому, кого боюсь потерять. Нет незаменимой утраты. Где тут, однако, цензура сновидения? Почему не предъявляет она настойчивого протеста против этих грубо эгоистических мыслей и не превращает связанного с ними удовлетворения в тягостное чувство досады. Я полагаю, лишь потому, что другие безупречные мысли по поводу этого же человека вызывают то же чувство удовлетворения и своим аффектом покрывают чувство, проистекающее из запретного источника детства. В другой сфере мыслей при вышеупомянутом открытии памятника я сказал себе самому: я потерял уже стольких близких друзей, одни умерли, с другими мы разошлись; как хорошо все-таки, что я нашел им замену, что я приобрел друга, который дороже мне всех других и которого я теперь в возрасте, когда дружеские отношения завязываются с большим трудом, сумею сохранить навсегда. Удовлетворение по поводу того, что я нашел замену умершему другу, я могу беспрепятственно перенести в сновидение, но за этой заменой прокрадывается и удовлетворение враждебного характера из детского источника. Детское нежное чувство несомненно способствует укреплению нынешнего, вполне обоснованного; однако и детская неприязнь проложила себе путь в содержание сновидения. В сновидении имеется, однако, отчетливое указание еще на одну нить мыслей, которая может быть связана с чувством удовлетворения. У моего друга недавно после долгого ожидания родилась дочка. Я знал, как горевал он по своей преждевременно умершей сестре, и написал ему, что на этого ребенка он перенесет ту любовь, которую он питал к сестре; эта маленькая девочка поможет ему забыть, наконец, незаменимую утрату. Таким образом, и этот ряд связывается, в свою очередь, с промежуточными мыслями скрытого содержания сновидения, из которого пути расходятся по самым различным направлениям: нет незаменимой утраты. Все, что утрачиваешь, вновь возвращается. Ассоциативная связь между противоречащими элементами мыслей, лежащих в основе сновидения, становится теснее благодаря тому случайному обстоятельству, что маленькую дочку моего друга зовут так же, как подругу моего детства, сестру моего друга и противника и мою ровесницу. Я услыхал имя «Полина» с удовлетворением, для указания на это совпадение я заменил в сновидении одного Иосифа другим и счел невозможным устранить созвучие в фамилиях: Флейшль и др. Отсюда нить мыслей отходит к наименованию моих собственных детей. Я же стоял на том, чтобы их назвали не модными именами, а именами в память близких лиц. Это опять-таки относится непосредственно к сновидению. И, наконец, разве дети, потомство» – не единственная для нас возможность бессмертия? Относительно аффектов в сновидении я ограничусь еще несколькими замечаниями с другой точки зрения. В душе спящего может быть в наличии в качестве доминирующего элемента склонность к аффекту, которую мы называем настроением и которая может оказать определяющее воздействие на сновидение. Это настроение может вызываться переживаниями и мыслями предыдущего дня, но может иметь и соматический источник; в обоих случаях, однако, оно сопровождается соответствующими ему мыслями. То, что эти представления, содержащиеся в мыслях, лежащих в основе сновидения, в одном случае непосредственно обусловливают аффект, в другом же лишь впоследствии вызываются общим настроением, по-видимому, соматического характера, для образования сновидения совершенно безразлично. Последнее раз и навсегда подлежит тому ограничению, что может изображать лишь то, что входит в осуществление желания и что свою психическую движущую силу оно может заимствовать исключительно у желания. Настроение претерпевает то же, что и ощущение, появляющееся во время сна: оно либо совершенно не принимается во внимание, либо же истолковывается в смысле осуществления желания. Тягостные настроения во время сна становятся поводами к сновидению: они пробуждают настойчивые желания, которые сновидение должно осуществить. Материал, с которым они связаны, до тех пор перерабатывается, пока он не становится пригоден для изображения осуществления желания. Чем интенсивнее и существеннее элемент тягостного настроения в мыслях, скрывающихся за сновидением, тем увереннее наиболее подавленные желания воспользуются возможностью найти себе выражение: наличие тягостного чувства, которое в противном случае им пришлось бы вызывать самим, облегчает им наиболее трудную часть работы, предпринятой ими в целях своего изображения. Тем самым мы подходим снова к проблеме сновидений страха, которая представляет собой, как мы увидим, предел для деятельности сновидения. з) Вторичная обработка. Переходим, наконец, к рассмотрению последнего из четырех моментов, принимающих участие в образовании сновидений. Если продолжить анализ содержания сновидения вышеуказанным образом, исследуя происхождение резко выраженных элементов его в мыслях, скрывающихся за сновидением, то в конце концов найдутся элементы, истолкование которых требует установления новых предпосылок. Я напомню о тех случаях, когда грезящий удивляется, сердится, сопротивляется против какого-нибудь элемента содержания сновидения. Большинство этих проявлений критики в сновидении направлено, однако, не на содержание последнего: все они оказываются перенесенными и соответственно использованными частями материала сновидения, что я и старался показать на примерах. Кое-что, однако, не допускает такого рода сведение; коррелята ему в материале сновидения не имеется. Что означает, например, нередкая в сновидении критика: ведь это мне только снится? Это уж настоящая критика сновидения, которая могла быть высказана в бодрствующем состоянии. Очень часто она предшествует пробуждению; еще чаще ей самой предшествует неприятное чувство, успокаивающееся после констатации наличия сновидения. Мысль: «ведь это мне только снится», возникающая в самом сновидении, преследует, однако, ту же цель, что и в устах Прекрасной Елены в оффенбаховской оперетке: она старается умалить значение только что пережитого и облегчить ожидание последующего. Она служит для успокоения цензирующей инстанции, которая в данный момент имеет все основания заявить о своем существовании и запретить продолжение сновидения. Гораздо приятнее, однако, продолжать спать и спокойно претерпеть сновидение: «ведь это мне только снится». Я полагаю, что презрительная критика – «ведь это мне только снится» – лишь в том случае проявляется в сновидении, когда ни на минуту не засыпающая цензура чувствует себя обманутой допущенным ею сновидением. Подавлять его поздно, и она реагирует этой критикой на страх или на неприятное ощущение. Это проявление духа противоречия со стороны психической цензуры. Этот пример дает, однако, бесспорное доказательство того, что не все, что содержит сновидение, проистекает из мыслей, скрывающихся за ним, а что добавление к его содержанию может давать и психическая функция, не отличимая от нашего бодрствующего мышления. Спрашивается только, происходит ли это лишь в исключительных случаях или же психическая инстанция, исполняющая обычно лишь роль цензуры, принимает постоянное участие в образовании сновидений? Без всяких колебаний мы высказываемся в пользу второго предположения. Не подлежит никакому сомнению, что цензурующая инстанция, воздействие которой сказывалось до сих пор лишь в ограничении содержания сновидения и в вычеркивании из него, способствует помимо этого его дополнению и осложнению. Эти дополнения зачастую заметить нетрудно; они сообщаются неуверенно, сопровождаются словами «как будто», «точно», не отличаются сами по себе особой живостью и располагаются всегда в тех местах, где могут служить для соединения двух частей содержания сновидения или для установления связи между ними. Они слабее запечатлеваются в памяти, чем истинные отпрыски материала сновидения: когда сновидение забывается, они исчезают в первую очередь, и я сильно подозреваю, что наша частая жалоба: «нам снилось очень много, большинство мы забыли, припоминаются отдельные отрывки», покоится на мгновенном исчезновении именно этих соединительных мыслей. При исчерпывающем анализе эти дополнения обнаруживаются зачастую тем, что в мыслях, скрывающихся за сновидением, не находится соответствующего им материала. Однако при более тщательном рассмотрении я должен назвать этот случай чрезвычайно редким; в большинстве случаев дополняющие мысли допускают все же сведение их к материалу в мысли, лежащих в основе сновидения; материал этот, однако, ни благодаря своей ценности, ни вследствие де-терминирования отнюдь не мог бы претендовать на включение в сновидение. Психическая функция при образовании сновидения, рассматриваемая нами в настоящий момент, прибегает, по-видимому, лишь в самых крайних случаях к новообразованиям; поскольку, возможно, она использует то, что может найти подходящего в материале сновидения. жүктеу/скачать 2.36 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|