Том II филологические и юридические науки алматы — астана — баку — гродно — киев — кишенев — коламбия люденшайд — минск — невинномысск — ташкент — харьков — элиста 2010

1. 
   Катто Ж. Пространство и время в романах Достоевского / Ж. Катто // Достоевский Ф.М. Материалы и исследования. - Т.З. - Л.: Наука, 1978.-С. 43,48.
   
2. 
   Там же.- С. 49.
   
3. 
   Рассказ «Кроткая» цитируется с указанием страницы в тексте по из­данию: Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 10 т. / Ф.М. Достоевский. - Т. 10. - М.: Худож. литература, 1958.
   
4. 
   Катто Ж. Пространство и время в романах Достоевского. - С. 51.
   
5. 
   Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского / М. Бахтин. - М.: Со­ветская Россия, 1976.- С. 198.
   

Гродненский государственный университет им. Я. Купалы, г. Гродно, Беларусь

е- mail: ValekSK86@list.ru
Актуальность темы данного исследования определяется тем, что ранее эмоциональная метафора не была объектом специального исследования и не рассматривалась в сопоставлении с французским языком. В данной работе мы рассматриваем языковые метафоры, связанные с эмоциями. Под языковыми мы понимаем такие метафоры, которые не создаются конкретными авторами, а является частью языковой системы (например, золотые волосы = ‘волосы золотистого цвета’). Эмоциональные метафоры мы определяем как метафоры, которые служат средством концептуализации эмоций в языке (такие как кипеть ‘очень сердиться’, похолодеть ‘испытать ужас’). Для эмоций метафора является основным средством выражения в языке, поэтому неудивительно, что языковые метафоры, связанные с эмоциями представляют собой довольно обширную группу в лексикологии любого языка. Это объясняется прежде всего важностью метафорического поля в жизни людей, группировок переносных значений, отражающих развитие мышления и сознания человека, а также окружающую действительность и ее развитие [2, c. 24].

В ходе нашего исследования нами были выявлены следующие семантические типы эмоциональной метафоры: антропоморфная, зооморфная, флористическая и натурморфная. В нашем исследовании за основу мы берем именно эту классификацию.

В основе антропоморфной метафоры, активно кодирующей эмоции, как мы выяснили, лежат такие явления, как персонификация и олицетворение. Антропоморфные метафоры обладают разными структурами. Их компонентами являются различные знаменательные части речи. Мы установили, что к самым распространенным относятся метафоры, структуру которых формируют номинанты эмоций и глаголы, где номинант эмоции – это метафоризуемый компонент, а глагол – метафоризующий [4, с. 534].

На основе анализа глагольной семантики нами были выявлены в русском языке следующие классы антропоморфной метафоры: 1) глаголы движения; 2) глаголы места; 3) глаголы говорения; 4) глаголы, выражающие понятие болезни.

Антропоморфная метафора может быть и субстантивной. Исследованный фактологический материал русского языка характеризуется ограниченным употреблением антропоморфной субстантивной метафоры – «гримаса ужаса» (Петров); «челноки страха» (Платонов); «голос страха» (Стругацкие). Во французском языке был установлен лишь один случай употребеления данного типа метафоры – «un soupir de la peur et de la tristesse» (Bailly). Факт непродуктивности антропоморфной субстантивной метафоры объясняется тем, что имена существительные значительно уступают глаголам в возможностях отражения динамизма эмоций.

Адъективная антропоморфная метафора, по сравнению с субстантивной, более распространена в обоих языках. Номинанты эмоций в высказываниях выполняют функцию атрибута и являются яркими эпитетами, способными дать оценку фрагментам действительности [4, c. 535]. В русском языке антропоморфную адъективную метафору можно классифицировать на следующие семантические субклассы: 1) интенсивность переживания эмоции – «возрастающая тоска» (Акунин); «des larmes de bonheur» (Mirbeau); 2) глубина переживания эмоции – «мучительная грусть» (Акунин); «тяжкий страх» (Акунин); «l’agonie de ma dernière déception» (Sollers); 3) внутренний характер протекания эмоции – «душевная тревога» (Набоков); 4) неконтролируемость переживаемой эмоции – «безотчетный страх» (Чехов); 5) эмоционально выраженная оценочность переживания: бешенная тоска.

В ходе изучения антропоморфной метафоры в русском и французском языках нами был выявлен ряд особенностей: 1) глагольная : совпадают в обоих языках лишь субклассы глаголов, выделяемых в классе «глаголы движения», например глаголы активного принудительного действия – «Он сидел, окаменев на своей табуретке, и пытался подавить в себе страх» (Акунин); «La plus difficile pour moi, peut être, c’est vaincre la peur» (Japrisot); глаголы проявления переживания – «Янтарные глаза Бориса сейчас казались темными на сразу осунувшемся лице, он весь дрожал от страха» (Шолохов); «Elle m’a fait une belle peur en annonçant que sa mère était très malade» (Japrisot); 2) адъективная: было установлено количественное преимущество смысловых классов во французском языке. Кроме выше перечисленных существуют и такие, как: неинтенсивность переживания эмоции – «une douce mélancolie» (Sagan); глубина переживания эмоции – «une tristesse insupportable» (Troyat); внешнее проявление эмоции- «une peur folle» (Bailly); внезапность появления эмоции – «une peur brusque» (Japrisot).

Под натурморфной метафорой мы понимаем перенос наименований реально существующих предметов на культурные психические факты внутреннего мира человека [3, c. 61]. Натурморфная метафора имеет разную структурную оформленность. В глагольном типе натурморфной метафоры в роли активного метафоризующего элемента выступает глагол. Данный тип метафоры классифицируется на несколько субтипов: первый ее субтип – aquaverbum (лат. aqua – вода), например в русском языке− «…бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от животного страха и потребности излить этот страх» (Л. Толстой), а во французском− «La pauvre femme ne pouvait pas déverser sa tristesse et se sentait brusquement triste à pleurer» (Duras), второй – pyroverbum (лат. pyro – огонь)− «Страшный страх, полымем охвативший Макара, исчез» (Шолохов); «La peur panique s’allume dans tout son corps» (Simenon);, третий – aeroverbum (лат. aero – воздух)− «печаль пронзила мне лицо дикой свежестью и силой» (Толстой); «Tout commençait à trembler dans son âme quand la peur gonflait à moi» (Simenon).

Проанализировав частотность употребления субтипов натурморфной метафоры во французском языке, мы определили, что семантический субтип aquaverbum встречается спорадически, pyroverbum оказался более распространенным по сравнению с субтипом aquaverbum, субтип aeroverbum характеризуется низкой частотностью употребления.

Натурморфная метафора по своей частеречной принадлежности может быть не только глагольной, но и субстантивной. В русском языке эмоции, являющиеся компонентом натурморфной субстантивной метафоры, сравниваются с такими природными явлениями, как воздух [«Такая буря мыслей, воспоминаний и печали вдруг поднялась в его душе, что он не мог спать» (Л. Толстой)]; как вода [«прилив страха» (Белый); «отлив ужаса» (Белый)]. Нередко эмоции в субстантивной натурморфной метафоре связаны с выражением лица человека [«складки грусти» (Толстой)] [3, c.64].

Во французском языке эмоции сравниваются так же, как и в русском, с водой [«une vague de peur» (Sadoul)]; «fleuve des joies» (Troyat); с воздухом [«une nue de tristesse» (Exbrayat); «le nuage des douleurs» (Phillipe)]; а также с огнем [«une étincelle de peur» (Mauriac); «la flamme de la haine» (Mirbeau)]. Иногда эмоции во французском языке имеют количественные параметры – «un accroissement de la peur» (Sabatier).

Адъективная натурморфная метафора в исследуемом русскоязычном материале оказалась более распространенной по сравнению с субстантивной метафорой. Однако ее семантическая классификация не отличается каким-либо разнообразием. Мы установили всего лишь два субтипа натурморфной метафоры: 1) цветовая метафора [«тоска зеленая» (Петров)]; 2) температурная метафора [«горячий страх» (Шолохов); «леденящая тоска» (Платонов)].

Зооморфная метафора, основанная на приписывании эмоциям черт поведенческих реакций животных, не отличается высокой продуктивностью при вторичной номинации эмоций в русском и во французском языках. С точки зрения своей структуры зооморфная метафора может быть выражена глаголом [«Свернулась на сердце жалость» (Шолохов); «À une heure imprecise Yveline s’est réveillée: probablement harce que la peur intense de Gérard, rentré d’un court séjour à Salt Lake City, l’avait dévorée la veille au soir» (Japrisot); des désirs qui me persécutaent le reste de la journée], существительным [«змея печали» (Бальмонт); ma femme? C’est une vache], прилагательным [«une peur brutale» (Exbrayat); «la passion dévorante» (Furon)] [1, c. 78].

Как показал анализ, в русской и французской экспрессивной речи более активно употребляется глагольная зооморфная метафора, что обусловливается динамизмом данной части речи.

Под флористической метафорой мы понимаем приписывание черт растительного мира эмоциям или неодушевленным предметам. Флористический тип метафоры применительно к русскому и французскому языкам, оказался непродуктивным, что можно объяснить пассивностью и созерцательностью флоронимов: «И громовой голос, сея страх, вещал…» (Стругацкие); «La peur de la mort semait la panique dans son âme» (Sollers); «le jardin de mon сoeur», «les fleurs d’amour» (Mirbeau); «l’amitié a été déracinée» (Icor) [2, c. 44].

Нами были проанализированы 254 метафоры на основе фактического материала, отобранного методом сплошной выборки из художественных произведений современных французских авторов. Результаты нашего исследования показали, что во французском языке доминирует антропоморфный тип эмоциональной метафоры (149 единиц), менее распространенным является зооморфный тип, что касается натурморфного и флористического типов, они характеризуются низкой частотностью употребления.

1. 
   Апресян, Ю. Д., Апресян, В. Ю/Ю.Д. Апресян, В. Ю. Апресян. Метафора в семантическом представлении эмоций//Вопросы языкознания, 1993. №3.
   
2. 
   Арутюнова Н. Метафора // БЭС. Языкознание. - М., 1998.
   
3. 
   Брейдо, П/П. Брейдо. Лингвистические механизмы метафоризации//Вести/Белорусский государственный педагогический университет им. М. Танка. Серия 1. – 2006. №3.
   
4. 
   Волостных, И.А. Антропоморфная метафора как основной способ экспликации эмоциональных концептов «страх» и «печаль» в русской и французской языковых картинах мира / И.А. Волостных // Вестник Тамбовского государственного технического университета. – 2006. – Т. 12. – № 2Б. – С. 534 – 537.
   

Дальневосточный государственный гуманитарный университет, г. Хабаровск, Россия

(филологический факультет, 4 курс)

e-mail: Helena_negot@list.ru

В настоящей работе, мыслимой в контексте «Словаря языка Ф.М. Достоевского», исследуется семантическое пространство слова «игра» в романе «Игрок» (1866г.). В ближайшем во времени Достоевскому «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля даются такие определения лексемы «игра»:

Играть, игрывать чем, во что, с кем, на чем, что; шутить, тешиться, веселиться, забавляться, проводить время потехой, заниматься чем для забавы, от скуки, безделья; издавать и извлекать музыкальные звуки; представлять что, изображать на театре; мелькать, шевелиться туда-сюда.

Игра дейст. по знач. гл. и предмет, то, чем играют и во что играют: забава, установленная по правилам, и вещи для того служащие.

Игрок – играющий в какую-либо игру; пристрастный к игре, бол. Картежник; занимающийся делом этим, как промыслом. Искусно играющий на музыкальном орудии, известный мастер этого дела. [1, с.6-8]

Интенсивность употребления в романе лексемы «игра» обусловлена тем, что в центре произведения находится человек – игрок. Достоевский писал в письме к Н.Н. Страхову: «…Главная же штука в том, что все его жизненные соки, силы, буйство, смелость пошли на рулетку...». [4, с.86] Поэтому в романе сосредоточение игровых мотивов встречается в эпизодах, посвященных непосредственно азартной игре, или в тех случаях, когда герои говорят об игре, рулетке.

В романе прочитываются привычные семантики слова «игра». Так это слово употребляется в значении «заняться чем-либо»: «… возьмите эти семьсот флоринов и ступайте играть, выиграйте мне на рулетке сколько можете больше; мне деньги во что бы ни стало теперь нужны»; [2, с.592] «Я протеснился к середине и стал возле самого крупера; затем стал робко пробовать игру, ставя по две и по три монеты». [2, с.603] Слово «игра» употребляется в значении «развлекаться, забавляться чем-нибудь»: «Полина села на скамейку против фонтана, а Наденьку пустила играть недалеко от себя с детьми».[2, с.590] Это же слово может использоваться в значении «принимать на себя какую-нибудь личину, притворяться, изображая собой что-нибудь»: «На этих двух вечеринках принужден был играть преглупейшую роль хозяина, встречать и занимать разбогатевших и тупейших купчишек…»; [2, с.702] «Mademoiselle Blanche смеялась, была скромно весела и даже весьма любезно заигрывала иногда с бабушкой, так что та ее наконец похвалила». [2, с.648]

Игра в значении «обращаться, как с игрушкой», реализуется на основе взаимоотношений героев романа. «Игрушкой» в руках Полины является Алексей Иванович; «игрушкой» Blanche, «бабушки» Тарасевичевой и Де-Грие – генерал Загорьянский; «игрушкой» Де-Грие – Полина. «Игрушками» других герои становятся либо из-за страсти к деньгам, либо из-за любовной страсти. С образом Загорьянского связан характерный мотив поздней слепой влюбленности, превращающей героев в игрушку их избранниц.

В романе практически все герои в определенной степени играют на чувствах, эмоциях друг друга. «В центре романа – семья русского генерала, волею случая обитающего в небольшом европейском городке Рулетенбурге (роман в рукописи так и назывался – «Рулетенбург»). Сам генерал без памяти влюблен и mademoiselle Blanche; мадемуазель же не расстается с Де-Грие; «французика», в свою очередь, связывали с падчерицей генерала Полиной отношения, в которые, к тому же, впутывались какие-то деньги; к Полине совсем неравнодушен, казалось бы, хладнокровный англичанин мистер Астлей; но, главное, ни жить спокойно, ни спать из-за нее не может герой и автор «записок» Алексей Иванович – «молодой человек» с блестящим образованием и недюжинными задатками, вынужденный довольствоваться ролью домашнего учителя в генеральском доме. Интрига осложняется тем, что все и вся в этом доме зависит от того, как скоро умрет бабушка Антонида Васильевна Тарасевичева и оставит всем наследство, а «бабуленька» вдруг приезжает в Рулетенбург самолично и начинает проигрывать свое миллионное состояние на рулетке». [5, с.85]

В то же время семантика слова «игра» углубляется в романе ее контекстными употреблениями. Индивидуально-авторская интонация актуализирует предметный слой слова «игра». Например, в романе можно встретить такие характеристики: «в голову ударило», «странное ощущение»: «Меня точно в голову ударило после приказания идти на рулетку». [2, с.592] Эпизод игры «бабушки» на рулетке сопровождается комментарием героя: «Я сам был игрок; я почувствовал это в ту самую минуту. У меня руки-ноги дрожали, в голову ударило». [2, с.654]

Достоевский использует в слове «игра» различные образные ассоциации, значение которых расходятся в разные стороны от основного смыслового ядра слова. Уже название романа дает понять, что главный герой, одержимый страстью к азартным играм, играет не только на рулетке – он играет в жизни, с людьми, играет со своей собственной судьбой. Азартная игра проникает в его жизнь, становится самой жизнью, точнее заменяет ее: «Я, конечно, живу в постоянной тревоге, играю по самой маленькой и чего-то жду, рассчитываю, стою по целым дням у игорного стола и наблюдаю игру, даже во сне вижу игру, но при всем этом мне кажется, что я как будто одеревенел, точно загряз в какой-то тине». [2, с.713] Образ игрока выступает моделью иррациональности и непостижимой глубины человеческого характера.

К этому семантическому ряду примыкает «игра» в значении «представлять, изображать что-то на сцене, исполнять какую-нибудь сценическую роль». Так и в романе mademoiselle Blanche исполняет роли в соответствии с обстоятельствами: «…Черт возьми! это дьявольское лицо умело в одну секунду меняться. В это мгновение у ней явилось такое просящее лицо, такое милое, детски улыбающееся и даже шаловливое; под конец фразы она плутовски мне подмигнула. Тихонько от всех; срезать разом, что ли, меня хотела? И недурно вышло, - только уж грубо было это, однако, ужасно». [1, с.663]

Игре в слова подвержены почти все герои: Алексей Иванович в разговоре с французом Де-Грие, который относился к нему свысока, старался показать, что поведение генерала задело его, и теперь он вынужден предпринять меры, вплоть до дуэли с бароном. На самом деле он решил посмеяться над всеми, для чего и начал выражаться изысканно и витиевато, намеренно скрывая свои эмоции: «Конечно, я чувствую себя справедливо обиженным; однако, понимая разницу лет, положения в обществе и прочее, и прочее (я едва удерживался от смеха в этом месте), не хочу брать на себя еще нового легкомыслия…»; [2, с.625] «Так мне же, а не вам, потому что я уже не принадлежу к дому… (Я нарочно старался быть как можно бестолковее)». [2, с.626]

Метафорические значения слова «игра» могут переплетаться с бытовыми. Слова Полины («А потому вы непременно должны продолжать игру со мной вместе пополам, и – разумеется – будете») можно расценивать двояко. С одной стороны, речь как будто идет о том, чтобы он играл за нее и для нее на рулетке, а с другой, подобные слова означают их сложные отношения любви-ненависти, в которых они сами, рискуя, играют роли.

Алексей Иванович охвачен как стихией рулетки, так и стихией игры в широком смысле («игры» с Полиной, в большей степени – с немецким бароном, а впоследствии – с генералом, тщетно пытающимся отвлечь героя от барона). Но азарт к рулетке захватывает героя. При этом любовное чувство занимает в иерархии ценностей игрока второстепенное положение: «Клянусь, мне было жаль Полину, но странно, - с самой той минуты, как я дотронулся вчера до игорного стола и стал загребать пачки денег, - моя любовь отступила как бы на второй план. Это я теперь говорю; но тогда я еще не замечал всего этого ясно. Неужели я и в самом деле игрок, неужели я и в самом деле так странно любил Полину?..» [2, с.672]

На основе привычных, общеупотребительных значений слова «игра» возникают символические смыслы. Образы героев, композиция, сюжетные перипетии, – все это подчинено авторской мысли: жизнь представляет собой своего рода игру, где удача зависит от воли случая, рока. В такой игре-жизни невозможно предугадать ход событий. И потому герои, играя между собой, рискуют, запутываются, ставят на кон свои судьбы. Об этом свидетельствуют слова «игрока» Алексея Ивановича: «…хотя, конечно, я и прежде мог предугадать главные толстейшие нити, связывавшие предо мною актеров, но все-таки окончательно не знал всех средств и тайн этой игры». [2, с.659] В символическом поле «игры» возникает связь с понятием «судьбы». В романе «судьба» воспринимается как неожиданность и как необходимость. Выигрыш главного героя рассматривается им как нечто закономерное, роковое: «Действительно, точно судьба толкала меня». Он даже задолго до выигрыша большой суммы денег «поступал, чувствовал и мыслил, как богач». Неожиданным поворотом в судьбе героя является поездка в Париж, сразу после того, как его покинула Полина: «Жизнь переламывалась надвое, но со вчерашнего дня я уж привык все ставить на карту». [2, с.700] Алексей Иванович выиграл в казино в четыре раза больше, чем требовалось для спасения Полины. Вероятно, этот перебор и сыграл свою роковую роль в случившейся катастрофе. Он уже стал Игроком, опьяненным и отравленным игрой, игорной страстью, пересилившей страсть любовную.

Подытоживая сказанное, предложим схему, отражающую объем смыслов и значений слова «игра» в романе Достоевского – с опорой на методику, разработанную З. Д. Поповой и И. А. Стерниным. В структуре слова можно выделить ядро и периферию, интерпретационное поле, включающее в себя разнообразие контекстных, символических и ассоциативных значений.

В ядре находится лексема «игра». Ближнюю периферию составляют следующие ассоциативные значения: «принимать на себя какую-н. личину; притворяться, изображая собой», «пользоваться в своих интересах», «игра в загадки», «игра в слова», «исполнять роль», «обращаться как с игрушкой», «игра судьбы». К дальней периферии принадлежат символические значения, которые обусловлены контекстом употребления слова «игра».

Использованные источники

1. 
   Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-хт. Т. 1 / М., 1989. – 704 с.
   
2. 
   Достоевский Ф.М. Сочинения. В 30 т. Т. 4 / Ф.М. Достоевский. – Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1989. – 784 с.
   
3. 
   Караулов, Ю.Н., Гинзбург Л.Я. Словарь языка Достоевского. Предисловие [Электронный ресурс] // (http://lexrus.donpac.ru/ lang/ru/ivoc/ dost/dost_pr il1.html).
   
4. 
   Труайя А. Федор Достоевский / А. Труайя. – М.: ЭКСМО, 2007. – 429 с.
   
5. 
   Попова З.Д., Стернин И.А. Очерки по когнитивной лингвистике. Воронеж: Истоки, 2001. – 191 с.
   

Северо-Казахстанский государственный университет им. М.Козыбаева, г. Петропавловск, Казахстан

e-mail: Styopina@mail.ru
Науч. рук.: З.П.Табакова, д.филол.н., профессор
В настоящее время в лингвистической науке возрастает интерес к теории интерпретации (герменевтике) и пониманию смысла текста вообще и поэтического текста в частности, и, следовательно, активно разрабатываются вопросы, связанные с необходимостью осознания глубинного, иногда скрытого подтекста. В литературе по проблеме семантического анализа текста для обозначения результата его толкования используются термины «денотат» и «концепт денотата» «значение», «смысл», «концептосфера слова» и другие. На наш взгляд, наиболее привычными, понятными, апробированными и теоретически выдержанными являются понятия «значение» и «смысл».

Лингвисты, как правило, используют термины «смысл» и «значение» в качестве синонимов. Это верно для общепризнанного употребления. В логической же и семиотической традиции они различаются. Это различие восходит к работам Г.Фреге [1]. Оно было развито и доопределено в классической статье американского логика И.Льюиса «Виды значений» [2]. Поэтому в рамках семантико-культурологического анализа текста мы также считаем возможным (и необходимым) рассмотреть и разграничить понятия «значение» и «смысл» слова, определить их границы и наполняемость.

Не углубляясь в лингвистические особенности терминологии с точки зрения диахронического развития, в общих чертах можно сказать, что значение – это общеязыковое, нормативное, закреплённое в словарях и энциклопедиях объективное содержание слова, тогда как смысл слова – это внутреннее (глубинное, сущностное) содержание, которое слово получает в определённом контексте, иначе говоря, в результате контекстуальных наращений собственных изначальных значений: общих (общечеловеческих, всемирно-исторических и т.п.), особенных (ментальных, этнокультурных и др.) и отдельных (ассоциативно-образных, индивидуально-авторских и т.д.). Их осознание может непосредственно способствовать активизации целостного миро- и культуропонимания человека и становлению его как личности. Как правило, интерпретация художественного текста служит развитию духовности в человеке и направлена на раскрытие истинного смысла текста в культурно-социальном пространстве.

В качестве примера рассмотрим значение и смысл понятия «воля» в стихотворениях А.А.Блока «Осенняя воля» (1905) и «Не мани меня ты, воля…» (1905). Традиционно эти произведения поэта относят к стихотворениям, объединённым темой родины. Следует отметить, что понятие «родина» предстаёт в трёх аспектах. Во-первых, родина – это земля с её специфическими географическими характеристиками, то есть природа, которая во многом предопределяет мировосприятие человека и черты его (и национального) характера. Во-вторых, в широком смысле человек считает родиной государство, где родился, а также конкретный город, деревню и дом, в котором живёт его семья – родные и близкие люди. И, в-третьих, родина – это народ, её населяющий, а значит, его история, духовные ценности и мировоззрение.

Так, среди ментально значимых понятий в русской аксиологической картине мира отмечено понятие воля. Его общее значение, согласно толковым словарям, заключается в следующем: способность осуществлять свои желания, поставленные перед собой цели, сознательное к ним стремление, свобода; более узко: свободное состояние, не в тюрьме, не взаперти [3]. В первую очередь стоит заметить, что, несмотря на нормализованное синонимическое соотнесение слов «воля» и «свобода», они существенно различаются на концептуальном (понятийном) уровне. Свобода – понятие, отражающее представление о взаимоотношениях человека и общества в западноевропейской культуре, поэтому в исконно русских паремиях оно не встречается или встречается редко в качестве формального заменителя специфического для русской культуры слова-понятия воля (у коня овса без выгребу, а он рвётся на волю / свободу). На наш взгляд, слово «воля» следовало бы сопоставлять со словом «удаль», как наиболее точно передающим понятие о главной черте русского национального характера – широте души.

Анализ тематического сегмента (воля / неволя) русской фразеологии позволяет сделать следующие выводы по поводу этнокультурной наполняемости (значения) понятия воля в русской картине мира.

Воля – естественное, необходимое и всегда желанное состояние души и тела русского человека. Это своего рода залог гармонично развивающегося диалога людей с миром, ценность, не заменимая никакими материальными богатствами: своя воля царя боле; вольному воля, ходячему путь; волк на воле да и воет доволе; золотая волюшка милее всего; хоть хвойку жую, да на воле живу; свитка сера, да воля своя; воля птичке дороже золотой клетки; как волка ни корми, он все к лесу (в лес) глядит [4].

При этом в сознании носителей русской культуры воля, видимо, имеет (должна иметь) определённые границы, пресекая которые она превращается в негативную, разрушительную силу – «бессмысленный и беспощадный русский бунт», лихой, стихийный разгул, который грозит гибелью и обращает в хаос окружающий мир: все можно, нельзя только на небо взлезть; пошла брага через край, так не удержишь; просят покорно, наступя на горло; воля заведет в неволю; своя воля – клад, да черти его стерегут; своя волюшка доводит до горькой долюшки; воля и добра мужика портит; дай дураку волю, а он две возьмет; не бойся неволи, а бойся воли. Подобное губительное влияние чрезмерной, безудержной воли, возможно, и породило в ментальности народа неоднозначно отрицательное отношение к антиномичному понятию – неволе: воля портит, а неволя учит; неволя крушит, а воля губит; волю неволя учит; неволя песням учит (птицу); неволя учит и ума дает. Неволя сокрушает и подавляет не саму волю, а её «излишки». В этом смысле неволя становится в один ряд с такими характерными для русской ментальности понятиями, как смирение и долготерпение перед лицом судьбы, доли: неволя бьет Ермола: Ермол и не виноват, да нельзя миновать; больно, да дело подневольно; там своя воля, а тут своя доля.

И формула жизненного пути русского человека тоже просто и лаконично выражена в пословице: жить по воле, умереть в поле. Возникает ещё одна очевидная и значимая параллель. Воля соотносится с открытым пространством, простором, безграничным горизонтом. По мнению Н.А.Бердяева, «эти необъятные русские пространства находятся и внутри русской души и имеют над ней огромную власть» [5]. Далее философ отмечает, что огромные открытые пространства требуют от человека смирения и жертвы, но одновременно охраняют и дают ему чувство безопасности. Та же мысль образно развита в стихотворениях А.А.Блока «Осенняя воля» и «Не мани меня ты, воля…» и репрезентирует индивидуально-авторское понимание воли: «Выхожу я в путь, открытый взорам…»; «Над печалью нив твоих заплачу, / Твой простор навеки полюблю…»; «Приюти ты в далях необъятных! / Как и жить и плакать без тебя!» («Осенняя воля»); «Не мани меня ты, воля, / Не зови в поля!»; «нам не жить с тобою вместе / В радостных полях!» («Не мани меня ты, воля…»). Актуализируя культурный контекст, в семантическое поле понятия «воля» оказываются включёнными слова, словосочетания и предложения «разгулялась», «веселье», «голос Руси пьяной», «кабак» («Осенняя воля»); «пировать», «земля в зелёном пире празднует весну» («Не мани меня ты, воля…»), а также образ самого свободного человека на земле – странника: «Нет, иду я в путь никем не званный, / И земля да будет мне легка! / Буду слушать голос Руси пьяной, / Отдыхать под крышей кабака» («Осенняя воля»); «И пойду путём-дорогой, / Тягостным путём – / Жить с моей душой убогой / Нищим бедняком» («Не мани меня ты, воля…»). Странником в русской культуре принято считать человека, идущего путём духа, как правило, не имеющего собственного дома, наблюдающего жизнь и нравы людей и осознающего себя частью Вселенной.

Кроме того, символом вольного бытия является и красный цвет, создающий визуальный контекст стихотворения «Осенняя воля»: «Но густых рябин в проезжих сёлах / Красный цвет алеет издали». Значение красного цвета передаёт не только лексема красный, но также слова рябина и зареет – индивидуально-авторский окказионализм, образованный по типу: алеет←алый (зареет←заря). В целом образ зари, огня в стихотворениях А.А.Блока раскрывает идею ожидания обновлённой жизни, вольной и независимой во всех отношениях (сравните: красный стяг – атрибут революции): «Зарево белое, жёлтое, красное, / Крики и звон вдалеке, / Ты не обманешь, тревога напрасная, / Вижу огни на реке…» («Зарево белое, жёлтое, красное…», 1901). Данную смысловую линию продолжает «зелёный пир» из стихотворения «Не мани меня ты, воля…», где зелёный цвет также реализует значение воскрешения и жизни: «Лишь на миг в воздушном мире / Оглянусь, взгляну, / Как земля в зелёном пире / Празднует весну…». Дополняет общую картину возрождения эпитет осенняя, сопровождающий слово воля в названии одного из стихотворений. Изначально в русской культуре именно осень осмысливалась как период временного угасания жизни в мире с целью последующего обновления; осенью начинался отсчёт дней нового года.

Таким образом, можно сказать, что в стихотворениях А.А.Блока «Осенняя воля» (1905) и «Не мани меня ты, воля…» (1905) раскрывается ментально-нравственный смысл понятия «воля», который складывается из общих (воля – стремление, желание, сила), особенных (воля – закономерная потребность и неотъемлемая часть внутреннего мира русского человека, несмотря на амбивалентный характер её проявления) и отдельных (воля в исконном смысле утеряна, путь к её обретению труден, но преодолим через обращение к истокам культуры и духовным ценностям) значений.