Том II филологические и юридические науки алматы — астана — баку — гродно — киев — кишенев — коламбия люденшайд — минск — невинномысск — ташкент — харьков — элиста 2010

1. 
   Бумке, Й. Придворная культура. Литература и общество. Том 2. - Мюнхен: Финк, 1986. - с. 193-203
   
2. 
   Карг, И. Und waz si guoter lere wernt... Средневековая литература и современная дидактика, Том 35. - Франкфурт ам Майн: Петер Ланг, 1998. - с. 110-118.
   
3. 
   Ру, К. Культурная этика немецкого средневековья. Том 2. - Берлин: Эрих Шмидт, 1980. - 269 с .
   
4. 
   Карневале, К. Пробная работа и шедевр. - Франкфурт ам Майн: Петер Ланг, 2005. - 287 с.
   

Томский государственный педагогический университет, г. Томск, Россия

e-mail: chernvika@yandex.ru
Наметившийся в последнее десятилетие стойкий интерес исследователей к символическим свойствам языка и языкового знака способствовал разработке этого направления с мультидисциплинарных позиций. Изучение проблем метафоризации и символизации применительно к такой специфической области языкознания, как паремиология, представляется тем более актуальным, что традиционный описательный метод в паремиологии давно исчерпал свои возможности, в то время как пословицы и другие паремиологические единицы при всей их видимой простоте и элементарности оказываются весьма сложными фольклорными, языковыми, логическими, семиотическими, поэтическими и прочими смысловыми образованиями [1, с.8-10].

Хотя в современной отечественной лингвистике нет однозначной дефиниции, паремию можно определить как устойчивое в языке и воспроизводимое в речи анонимное изречение дидактического характера, включающее в себя пословицы, поговорки и идиомы [2, с.512].

В отечественной паремиологии разграничение пословицы (англ. proverb) и поговорки (англ. saying) проводится по структурной и семантической линиям, тогда как зарубежные паремиологи вообще не проводят границы между пословицей и поговоркой. Так, например, Х. Касарес использует термины «пословица» и «поговорка» как синонимичные и взаимозаменяемые [3, с.12].

Чем же пословица отличается от поговорки? Прежде всего, законченностью мысли. Поговорка выражает понятие, пословица — суждение. Чаще всего это суждение имеет назидательный характер (Лучше синица в руках, чем журавль в небе) [2, с.5].

В соответствии с семантическим критерием разграничения пословиц и поговорок пословица может иметь только (а) переносное или (б) буквальное и переносное значение; поговорка же имеет только буквальный смысл.

Г.Л. Пермяков, проводя границу по структурному признаку, определяет пословицу как замкнутую, целиком клишированную структуру (Мал золотник, да дорог), поговорка же в его определении — незамкнутая структура, изменяемая или дополняемая в речи (Стрелять из пушки по воробьям — Он/она/Петр стреляет из пушки по воробьям) [1, с.9].

Поговорку можно признать разновидностью фразеологизма. В.М. Мокиенко использует термины поговорка и фразеологизм как равные по значению и взаимозаменяемые, нередко даже предпочитая термин «поговорка» термину «фразеологизм» [2, с.4].

Поговорки, пословицы и фразеологизмы могут быть тесно связаны между собой: иметь в своей основе один и тот же образ, обладать сходным значением. В связи с этим большинство английских и американских словарей наряду с пословицами включают так же и фразеологизмы (англ. proverbial phrases – провербиальные фразы). Фактически возможен переход от провербиальных фраз (глагольных фразеологических единиц) к поговоркам (незамкнутым предикативным единицам, в которых глагол стоит в личной форме), а затем – к пословицам (замкнутым предикативным единицам). Провербиальные фразы могут возникать на основе пословиц, и наоборот [3, с.20].

Многие фразеологические единицы возникают на основе пословиц. Как правило, они состоят из двух или более слов, соответствующих синтагме пословицы. Именные фразеологические единицы (провербиальные фразы) обычно образуются из подлежащего, дополнения или части сказуемого с дополнением (англ. a bird in the hand, a bird in the bush, a silver lining, a rolling stone). Глагольные фразеологические единицы основываются, главным образом, на части сказуемого с второстепенными членами предложения (англ. to catch at a straw, to eat one's cake and have it, to fall between two stools) [4, с.7].

Сам термин proverbial является лексемой широкой семантики, значение которой выявляется только в условиях конкретного контекста. Proverbial может коррелировать с пословицами, поговорками, фразеологизмами и отдельными словами (лексемами), если последние передают культурно-значимую информацию.

Специфика таких корреляций позволяет рассматривать вопрос об употреблении лексемы proverbial в плане языкового символизма. Известно, что существует непосредственная связь между метафорой, в основе которой лежат ассоциации сходства и уподобления сущностей, не относящихся к одному классу, и символом.

Символ – это сущность, изъятая из ее природных и контекстуальных связей и превращенная в знак этих связей, в знак того, с чем она ассоциативно связана [5, с.194]. Большинство символов национально специфичны. Однако существует символизм, понятный многим народам, например, книга символизирует знание, пальма – триумф, собака – преданность, лев – величие и т.д.

Одни исследователи считают символ частью метафоры, указывая на то, что символы могут иметь как исключительно личностную значимость (personal significance), так и коллективное культурное значение (shared cultural meaning) [6, с.6]. Другие признают устойчивую связь между метафорой и символом с тем условием, что символ не должен напрямую отождествляться с метафорой. Метафора, по их мнению, должна полагаться как форма бытия собственно символического, как рациональная знаковая основа накопления опыта символизации. В переносе значения вообще, каким мы его видим в метафоре или любом другом тропе, начитается движение, которое может привести к символизации [7, с.113-114].

Символ есть феномен культуры народа. Отечественная наука подчеркивает социальную значимость символа, т. е. его включенность в социальный контекст – его традиционность, конвенциональность, понятность [там же].

Рассмотрим с этих позиций использование лексемы proverbial в различных контекстных ситуациях:

(1) 'Shall I call Sally?' he said. 'Oh no,' she quickly returned <...>. 'This kettle is very slow'. There was another pause; the proverbial dilatoriness of watched pots was never more clearly exemplified (Hardy. Interlopers at the Knap).

В основе этого примера лежит пословица “А watched pot never boils.” два участника ситуации испытывают неловкость в обществе друг друга, им нужно уйти, но этому мешает необходимость дождаться момента, когда закипит вода в чайнике. Лексема proverbial превращает “чайник” (в пословице – pot) в символ “томительного ожидания”.

(2) "What about things on your end? We felt bad you got stuck holding the proverbial bag <.. .>" (Grafton. Q is for Quarry).

Данный пример демонстрирует фразеологизм “to leave somebody holding the bag – покинуть кого-л. в беде; свалить на кого-л. ответственность”. Использование этого фразеологизма связано с телефонным разговором литературных персонажей.

Два полицейских и частный детектив Кинзи Милхоун приехали в маленький американский городок для расследования убийства. Полицейские затем вернулись домой, оставив Кинзи в городке, чтобы она дождалась результатов экспертизы, проведенной местной полицией. После их отъезда в городке произошло еще одно убийство, связанное с предыдущим, что заставило Кинзи подключиться к решению новых проблем.

Здесь мы имеем дело с простейшей формой символа – вещезнаком, по выражению М.В. Никитина, с прозрачной мотивировкой, лишь незначительно продвинутой в сторону абстракции [5, с.195].

“Мешок” (bag), ассоциирующийся с тяжестью и неудобством, на основе метафорического переноса трансформируется в символ “тяжкой ответственности”, и именно это маркирует лексема proverbial. Данный символ является национально специфическим. В русской культуре и, соответственно, в русском языке трудное, неприятное положение представлено словом “каша” – заварить кашу и заставить кого-л. расхлебывать кашу.

(3) As a past president of our Men's Club <…> I had the opportunity to read a portion of Torah <...> and to deliver a d'var Torah. A sermon, that is. And I rarely turn down an opportunity to get up on the proverbial soapbox (Elisson Delivers a Sermon).

В третьем примере proverbial маркирует лексему “soapbox”. Автор этого текста в своем интернет-дневнике в шутливом тоне рассказывает о том, как ему довелось читать проповедь. Он сделал это с явным удовольствием, поскольку “редко отказывается от возможности забраться на общеизвестный (всем известный, пресловутый) ящик из-под мыла”.

“Ящик из-под мыла” (soapbox) является символом “вещи или места, которые дают возможность человеку высказать публично свое мнение”. В англоязычной культуре значение «импровизированная трибуна» лексемы soapbox является традиционным и понятным, но оно может вызвать трудности понимания у людей, не знакомых, например, с историей Англии.

Все рассмотренные символы основаны на переносных, в данных случаях – метафорических, значениях языковых единиц. Маркированные лексемой proverbial, они являются окказионализмами, так как зависят от контекста и не доходят до уровня абстракции, который свойственен таким общепризнанным символам, как «книга – символ знания», «голубь – символ мира», «белый цвет – символ чистоты, непорочности». Авторы этих символов-окказионализмов, используя лексему proverbial, таким способом отмечают то, что приобретает особые коннотации в рамках заданных ситуаций. То, что базой для такого рода символизма могут служить паремии, позволяет продолжить исследования в соответствующей области с учетом современных тенденций.

1. Пермяков Г.Л. От составителя // Паремиологический сборник. Пословица. Загадка (структура, смысл, текст). М., 1978. – С. 6-10.

2. Мокиенко В.М. В глубь поговорки: Рассказы о происхождении крылатых слов и образных выражений. СПб., 2007. – 256 с.

3. Иванова Е.В. Мир в английских и русских пословицах: Учебное пособие. СПб., 2006. – 280 с.

4. Деева И.М. Пятьдесят английских пословиц и их употребление: Пособие на английском языке для студентов педагогических вузов. Ленинград, 1970. – 91с.

5. Никитин М.В. Курс лингвистической семантики: Учеб. пособие. СПб., 1996. – 750 с.

6. Lawley J., Tompkins P. Metaphors in Mind: Transformation through Symbolic Modelling. L., 2005. – 317 p.

7. Иванов Н.В. Проблемные аспекты языкового символизма (опыт теоретического рассмотрения). М., 2002. – 176 с.

Киевский славистический университет, г. Киев, Украина

В начале творческого пути, Твардовский на себе испытал и критику, и отказы редакций, но все это не отбило охоту у начинающего поэта, наоборот «заострило его перо». Обладая огромным опытом редактирования рукописей, возглавляя «Новый мир», заведуя отделом поэзии «Литературной газеты», работая в Союзе писателей СССР с молодыми авторами – никогда Твардовский не был похож на «антиредактора». Лозунг Твардовского – не «исправления ради исправлений», а поиск и шлифовка талантов.

Исследователям редакторской деятельности Твардовского предоставлена возможность проанализировать, какие рекомендации давал Александр Трифонович начинающим поэтам. Изучая его письма нужно заметить, что в архиве сохранилось более 12000 корреспонденций к Твардовскому и более 2000 его ответов. Это не похоже просто на добросовестное исполнение редакторских обязанностей. Значение этих писем очень велико. Во-первых, в них мы видим Александра Трифоновича как человека преданного истине и искусству, во-вторых, они служат неоценимым примером для начинающих писателей в их профессиональном становлении.

Твардовский всегда считал, что творческая работа, это не погоня за успехом и ожидание восторга, а внутренний зов. Об этом он говорит на Третьем съезде писателей СССР «Не худо вспомнить совет Толстого: если можете не писать, не пишите. Поистине, как всегда очевидна степень необходимости появления той или иной книги или рукописи!» [1, 331] Эта мысль проходит через многие его письма. Вот несколько примеров: «Конечно, никто Вам не может запретить заниматься писанием стихов, раз это доставляет Вам известную радость на досуге, но я советовал бы Вам поберечь свою старость и не вступать в пространную и безнадежную «полемику» с редакциями и литконсультантами, справедливо оценивающими Ваши стихи как непригодные для печати» [3, 154]. «Я не улавливаю необходимости написания Ваших стихов, не угадываю ни существенной мысли, ни сколько-нибудь глубокого чувства за ними» [3, 260]. Или «Поэзия – это не кап-кап, а нечто мощное, сильное и устремленное, как поток, пробивающий себе русло» [3, 272].

В письмах редактора «Нового мира» можно найти и похвалу, несомненно, удачным произведениям. Хотя одобрительные отзывы встречаются реже, чем негативные, зато какую искреннюю радость доставляли они Твардовскому «… ибо такие вещи, как Ваша, - большая редкость в редакторской жизни, и их обычно принимаешь как бы за свои собственные, т. е. словно сам написал…» [3, 229]. Например, вот как он отвечает Машкову А.В. «Стихи прочел и обрадовался: они очень мне симпатичны» но при этом пытается дать свои замечания: «Из северного цикла напечатаем «Реченьку», «Заполярный дождь», «Если любишь», и «Оленя» если в последнем Вы исправите два местечка…» [3, 165]. А некоторым советует отстаивать свою авторскую идею как в письме к Кривенко Е. «Вы пишете, что «готовы сделать любые исправления» ради опубликования вещи в «Новом мире». Никогда не говорите и не делайте так. Нужно делать только те исправления, какие Вам – автору – представляются необходимыми, а не кому-либо иному» [3, 83].

В условиях советского тоталитаризма рифмованная речь отвечала задачам идеологии. А авторам обеспечивала существование и достойное положение. Именно в ту пору появилось много стихов, словно написанных для одноразового употребления. И Твардовский пытался лояльно оградить литературу от таких «писак». Он требовал в письмах от начинающих поэтов: новизну, актуальность, глубину содержания, и главное, найти себя, не быть подражателем! «Стихи Ваши такие, каких очень много пишется молодыми (и немолодыми людьми), т.е. стихи, в которых видна главная забота автора, чтобы все было «как у людей», как в других стихах, известных из печати» [3, 144]. «….Нет, поэзия не любит и таких словесных ужимок. Она любит речь ясную, дельную, сердечную и разумную. А такая речь появляется тогда, когда человеку действительно хочется нечто свое выразить в рифмованных строчках, а не просто «показать», что он умеет «выкинуть коленце» по образу тех, кто этим занимался до него. Словом, стихи есть, а поэзии нет» [3, 153]. Или «Никакое новое содержание (материал) не пробьется к жизни через чужой, рожденный для другого содержания ритм. Это, конечно, не значит, что Вы должны изобретать новые размеры, как это думают или делают некоторые «новаторы» от стиха. Это значит, что любой классический размер должен быть так Вами «освоен», приведен в соответствии с содержанием, чтобы он даже не напоминал его (этого размера) другие образцы. Это, опять же, нелегко, но это одна из самых существенных, решающих тайн поэзии» [3, 169].

Александру Твардовскому не составляло особого труда отмечать у начинающих поэтов заимствование чужих интонаций, при чем точно указывать на их источник. Вот он пишет Павленку А.Ф. «Я мог бы с легкостью указать Вам на заимствование Вами интонации (например, Есенин)…» [3, 63]. Романовичу С.А. «Стих Ваш весьма не совершенен, несет в себе отголоски разных влияний (то Есенин, то Маяковский)…» [3, 202]. А некому Афанасьеву В. замечает «Но жаль, во-первых, что на них слишком еще заметны влияния образцов (Блок, Гумилев)» [3, 287]. В письме к А-ну Б. Твардовский пишет «Никому в голову не придет сравнить Вашу беспомощно-подражательную строфу с Пушкинской» [3, 227].

За такой откровенной критикой можно прочувствовать почти, в каждом письме, ту чуткость, с которой Твардовский относился к каждому из своих адресатов. Ему писали люди разного возраста, но каждому он отвечал, проникаясь особенностями тех, к кому он обращался. Встречаем такие фразы: «Не обижайтесь, если можете, на резкость и прямоту отзыва» [3, 58], «Не огорчайтесь: правда бывает горька, но зато она правда» [3, 81], «Не огорчайтесь, если можете, прямотой моего отзыва, но говорить иначе – значило бы обманывать Вас, а, следовательно, не уважать» [3, 134]. ПРАВДА – это и есть смысл всех его писем. Твардовский хорошо видел, что многие из начинающих авторов «малоталентливы», но он переживал за каждого из них, старался подобрать к каждому слова.

В этой статье проанализированы только главные критерии, которые были основополагающими для Твардовского при оценке художественного творчества и стихов, в частности, в его письмах к начинающим писателям.

Таким образом, в лице Александра Твардовского, мы видим яркий пример принципиального и вместе с тем доброжелательного к молодым литераторам редактора, образец подлинно творческой деятельности, заключающейся в поддержке талантливой и честной литературы, не в цензуре, но в заботе, в бережном отделении зерна от шелухи. В этом роде опыт Твардовского-редактора стоит в ряду с подобным опытом других выдающихся русских писателей — Некрасова, Толстого, Короленко, Горького, — стремившихся, каждый по-своему, послужить на благо отечественной словесности.

1. Твардовский А.Т. Собр. Соч. в 6 т. - М.: Худож. лит., 1980. – Т.5. -464 с.

2. Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. М., 2000.

3. Твардовский А.Т. Письма о литературе. - М.: Сов. писатель, 1985. -512 с.

Елабужский государственный педагогический университет,г. Елабуга, Россия

Вот этими и другими проблемами занимается - психолингвистика. Что же такое «психолингвистика»? и что она изучает?

Сам термин впервые прозвучал в статье американского психолога Н.Пронко. как отдельная наука она уже возникает в 1953 году. Раздел психологии и лингвистики речи, который изучает человека в речевой деятельности - это психология речи, или же психолингвистика. Эта область знания активно развивается с начала 60-х годов ХХ века. И своим ускорением в России психолингвистика обязана исследовательской и просветительской деятельности А.А.Леонтьева.1

В центре изучения психолингвистики - лежат речевые действия человека, социально ориентированные структуры его речевого поведения, через которые деятельность человека материализуется. Многие европейские ученые представляют психолингвистику, как науку, которая изучает связь между содержанием, методом и формой речевой деятельности - с одной стороны, и с дугой стороны - связь между структурой и элементами языка, использованными в речевом высказывании.2

Психолингвистические исследования направлены на анализ языковой способности человека в её отношении к речевой деятельности и к системе языка.3

Как нам известно, наша речь начинается с образов. По словам Выготского: «Мысль не выражается в слове, но совершается в нем».

Исследуя в течение более чем полувека проблему соотношения языка и мышления, учёные определили алгоритм превращения мысли в слово. Если мы схематично покажем это превращение, то увидим следующее положение:

1. 
   Мысль рождается вне языка, независимо от языка;
   

слова или какой-либо другой системы знаков.

И сегодняшняя наша задача: рассмотреть путь превращения мысли в слово; на примере сказок А.Алиша, мы рассмотрим, как одна и та же мысль, превращаясь в слово, имеет различные планы выражения и содержания. Но прежде чем перейти на планы практического содержания и выражения, давайте посмотрим, чем же отличается речь на русском языке от речи на родном (татарском )?

Во-первых, своим ориентировочным звеном. Чтобы построить речевое высказывание носители разных языков должны проделать различный анализ ситуаций, целей, условий речевого общения и прочее. Во-вторых, и это главное, операционным составом высказывания, теми речевыми операциями, которые должен проделать говорящий, чтобы построить высказывание с одним и тем же содержанием и одной и той же направленностью, то есть соответствующее одному и тому же речевому действию.

Давайте практическое исследование начнём с анализа названия: «Сер тотмас урдәк», уже в названии таится разгадка тайны, которая интригует читателя. Если перевести его дословно на русский язык, то получается: «Утка, которая не умела хранить тайны». Путём синонимизации, автор перевода ­Бендецкий А., назвал сказку «Болтливая утка». Выбор среди синонимических наименований обычно идёт автоматически подсознательно. И здесь на ум чаще всего приходит то, что более привычно для наименований такого рода, более «центрально». Естественно название на татарском языке, безусловно, выигрышно. Мы решили обратиться к словарям татарского языка, и отметили, что лексема «сер» имеет следующее значение: «башкаларга белдерергә ярамаган, яшерен магьлумат». А лексема «болтливый» - «любящий много и легкомысленно говорить, а также не умеющий хранить тайну».

Как видим, на татарском языке слово дано в обыденном восприятии, в русском же языке значение семантики «болтливый» обобщена.

Таким образом, для носителей языка, в частности татарина, возникает определённый дисбаланс - трудность восприятия. Дробление сказки на стимульные вопросы вызывает интерес к размышлениям, а значит и к словотворчеству.

Процесс усвоения родного языка осуществляется одновременно и в неразрывной связи с развитием мышления учащихся; в одно и то же время он учится думать и говорить. Как известно, люди, не владеющие русским языком в совершенстве, говоря по-русски, сначала формулируют свою мысль на родном языке, а затем стараются найти соответствующие по смыслу слова и выражения на русском языке; при этом они как бы отталкиваются от родного языка. Эти наблюдения позволяют сделать вывод о том, что познавательный процесс совершается на втором языке.

То, что мы рассмотрели это лишь малая часть того, чем занимается психолингвистика. Нам хотелось показать вам, что психолингвистика - это очень интересная и увлекательная наука, притом наука очень важная, имеющая большое практическое значение. Познавая язык, мы познаём себя, точнее отдаём себе отчёт в том, каким мы видим окружающий мир. Как мы мыслим. Не все проблемы оказались рассмотренными, да и нашей целью не являлась систематическое изложение всех вопросов психолингвистики. Мы хотели показать лишь наиболее важные, принципиальные проблемы, которые возникают при переводе текста.
Использованные источники

1. 
   Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. М.: Смысл, 1997-287с.
   
2. 
   Кубрякова Е.С. Номинативный аспект речевой деятельности. М., 1986.
   
3. 
   Леонтьев А.А. Психология общения. Изд. 2 М.,1997.
   
4. 
   Выготский Л.С. Мышление и речь. Психолингвистические исследования.- М., 1996-с.306.
   
5. 
   Выготский Л.С. Проблемы общей психологии.!/ Собр. соч. в 6т.! Под ред. В.В.Давыдова. М.: Педагогика, 1982- т'2.-504с.
   
6. 
   Лурия А.Р. Язык и сознание / Под ред. Е.Д. хомской. М.: Изд-во Моек. ун-та, 1979-320с.
   
7. 
   Костенко В.А. Имя прилагательное: контрастивно - комплексное исследование / В.А. Костенко. - Елабуга: Изд-во ЕГПУ, 2007.
   
8. 
   Потебня А.А. Мысль и язык. - М.,1999.
   
9. 
   Русско-татарский словарь: В 4т. - Казань,1955-1959.
   
10. 
    Татарско-русский словарь. - Казан, 1995.