Том II филологические и юридические науки алматы — астана — баку — гродно — киев — кишенев — коламбия люденшайд — минск — невинномысск — ташкент — харьков — элиста 2010

1 О президентской программе «Дети Беларуси» на 2006-2010 годы : Указ Президента Респ. Беларусь, 15 мая 2006 г., № 318; в ред. Указа Президента Респ. Беларусь от 9 сент. 2009 г. // Нац. реестр правовых актов Респ. Беларусь. – 2009. – № 223. – 1/10968.

2. Об утверждении Основных направлений государственной семейной политики Республики Беларусь : Указ Президента Респ. Беларусь, 21 янв. 1998 г., № 46 ; в ред. Указа Президента Респ. Беларусь от 28 дек. 2007 г. // Нац. реестр правовых актов Респ. Беларусь. – 2008. – № 5. – 1/9268.

3. Кодекс Республики Беларусь о браке и семье : Закон Респ. Беларусь, 9 июля 1999 г., № 278-З ; в ред. Закона Респ. Беларусь от 15 июля 2009 г. // Нац. реестр правовых актов Респ. Беларусь. – 2009. – № 173. – 2/1595.

4. Об утверждении Положения о приемной семье : постановление Совета Министров Респ. Беларусь, 28 окт. 1999 г., № 1678 ; в ред. постановления Совета Министров Респ. Беларусь от 17 дек. 2007 г. // Нац. реестр правовых актов Респ. Беларусь. – 2008. – № 6. – 5/26438.

5. Трудовой кодекс Республики Беларусь : Закон Респ. Беларусь, 26 июля 1999 г., № 296-З ; в ред. Закона Респ. Беларусь от 17 июля 2009 г. // Нац. реестр правовых актов Респ. Беларусь. – 2009. – № 173. – 2/1600.

Кызылординский государственный университет, г.Кызылорда, Казахстан

(факультет мировых языков, 2курс)

e-mail: GUMI_55_55@mail/ru

Термин (от латинского terminus - граница, пре­дел) - слово или сочетание слов, употребляемое с оттенком специального научного значения.

Развитие терминологии того или иного языка связано с жизнью общества и изменениями, про­исходящими в нем. Впервые о терминологии как о возможном предмете исследования в области вновь развивающейся социальной лингвистики поставил вопрос Е.Д. Поливанов в 30-е годы XX века. В это время только начиналась теоретическая и практи­ческая разработка проблем терминологии. Терми­нология - это часть лексики, которая наиболее чув­ствительна к внешним воздействиям. Л.Б. Ткачева называет ее «подводной частью словарного соста­ва языка».

В настоящее время особый интерес лингвистов, в частности терминологов, привлекает область юриспруденции, что обусловлено развитием кон­тактов стран в различных сферах деятельности.

Юридическая терминология относится к числу специальных сфер языка, активно взаимодействующих с общелитературным языком. Юриспруденция играет большую роль и занимает особое место в жизни современного общества.

Подъязык юриспруденции — это язык соот­ветствующих документов и протокольных речей работников правосудия. Используемые при этом термины и формулировки моносемантичны. Они имеют строгие и точные значения, снабженные однозначно интерпретируемыми дефинициями в отраслевых словарях, а также исчерпывающими толкованиями в специализированных справочни­ках, текстах законов и т.д.

В юридическом энциклопедическом словаре «юридический термин» толкуется как «словесное обозначение государственно-правовых понятий, с помощью которых выражается и закрепляется со­держание нормативно-правовых предписаний го­сударства».

Юристы определяют юридический термин как «слово или словосочетание, которое употреблено в законодательстве, являясь обобщенным наиме­нованием юридического понятия, имеющего точ­ный и определенный смысл, и отличающимся смысловой однозначностью, функциональной ус­тойчивостью».

Юридическая терминология неоднородна. В соответствии со сферами функционирования различают терминологию права (закона) и терминологию правоведения (юриспруденции). Терминология права- это терминология правоприменительной практики, а терминология правоведения – это терминология правовой доктрины (науки о праве). Основной массив терминов права и правоведения совпадает. Однако, как отмечает С.П.Хижняк, «различие обнаруживается в том, что терминология правоведения сложнее, чем терминология права. В ней употребляются термины, обозначающие теоретические понятия, которые не встречаются в текстах законов (гипотеза, диспозиция, механизм правового регулирования). Отличительной чертой терминов права является их функционирование в нормативно-правовых актах, санкционированных государственной властью. В связи с этим, терминология права характеризуется системностью, тенденцией к однозначному употреблению, проявлением, в некоторых случаях, оценочного фактора, выборочным дефинированием термина.

Сферой существования и фиксации терминов правоведения является научная литература, в которой могут меняться концептуальные характеристики терминов, модифицироваться дефиниции.

Приоритетной областью функционирования юридических терминов является текст законодательного акта.

Специальные юридические термины создаются двумя путями:

1. 
   с помощью терминологизации слов общелитературного языка
   
2. 
   путем заимствований из римского права или иных наиболее разбитых правовых систем. Теоретически возможен путь формирования законодателем нового юридического термина, ранее не встречавшегося ни в общелитературном, ни в юридическом языке. Однако этот путь практически не используется в связи с достаточной терминологизацией как отечественного, так и зарубежного законодательства.
   

1. Вестник ВГУ, СЕРИЯ: ЛИНГВИСТИКА И МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ, 2007, № 2, Ч. 1 Английская юридическая терминология и способы ее перевода на русский язык М. В. Лутцева

2. Пыж, A.M. Функционально-прагматические и дискурсивные аспекты использования английской юридической терминологии [Текст] : дис. ... канд. филол. наук / Самара, 2005.

3. Вестник ИГЛУ, 2009 Шамсеева Г.Х., Специфика английской юридической терминологии

4. Р.Е. Шкилев Перевод устойчивых терминологических словосочетаний с помощью аналогов

5. Т.В.Юрьевич Проблемы формирования и функционирования юридической терминологии в гражданском законодательстве РФ: дис. …канд.юрид.наук \Белгород 2002

Уссурийский филиал Дальневосточного юридического института МВД РФ, г. Уссурийск, Россия

e-mail: s.v.babich@mail.ru
Науч. рук: В.В. Бабурин, к.ю.н., доцент, Омская академия МВД РФ
Крайняя необходимость - традиционное обстоятельство, исключающее преступность деяния в отечественном уголовном праве. Данное обстоятельство неоднократно являлось предметом специальных исследований, но практически проблема остается неразрешенной и норма, содержащая положения о крайней необходимости остается в «стороне» от правоприменителя.

«Наше уголовное законодательство, как и практика его применения, должно стать более современным» - отметил Президент Российской Федерации Дмитрий Анатольевич Медведев в своем ежегодном послании Федеральному Собранию РФ 12 ноября 2009 года.[1]

Настало время соединить воедино накопленный исторический опыт и придти к единым критериям оценки правомерности крайней необходимости.

В соответствии со ст. 39 УК РФ, не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемым законом интересам общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышения пределов крайней необходимости.

Итак, законодательно определено, что состояние крайней необходимости изначально обусловлено «опасностью» причинения вреда объектам уголовно-правовой охраны. Данная «опасность» и является тем «внешним фактором», который лежит в основе возникновения права на причинение вреда.

Крайняя необходимость является столкновением двух охраняемых правом интересов, когда сохранение одного интереса может быть достигнуто лишь путем нарушения другого.[2] Действия, совершенные в состоянии крайней необходимости, «лишены общественной опасности», являются правомерными и «не содержат в себе состава преступления».[3]

Попытаемся определиться с тем, что представляет собой «опасность» причинения вреда охраняемым интересам и когда лицо начинает находиться в состоянии крайней необходимости.

Согласно В. И. Далю, состояние опасности - это свойство лица «оберегать, охранять, стеречь, сторожить, караулить, наблюдать, присматривать, брать под свою опеку, покровительство», наконец, «быть заступником» чего - или кого-нибудь.[4]

В современном русском языке опасность означает «возможность, угроза чего-нибудь опасного», то есть «способного вызвать, причинить какой-нибудь вред, несчастье».[5]

Следовательно, опасность - это состояние возможного, вероятностного причинения вреда, в нашем случае вреда интересам уголовно-правовой охраны. Какие черты присущи опасности наступления вреда, порождающей состояние крайней необходимости?

Исходя из нашего понимания «внешнего фактора» как причины появления любого обстоятельства, исключающего преступность деяния, позволим себе утверждать, что таковая опасность должна быть наличной и реальной.

Наличность опасности означает, что угроза причинения вреда объекту уголовно-правовой охраны существует во вполне определенный промежуток времени и во вполне определенном месте.

Примечательно, что зарубежная судебная практика также исходит из этих критериев наличности опасности при крайней необходимости. Так, Дж. Флетчер приводит материалы уголовного дела «Кронк против США», в котором суд отверг ссылку на состояние крайней необходимости в действиях обвиняемых, кравших повестки о призыве на военную службу, полагая, что этим они ускорят окончание войны во Вьетнаме. В приговоре было указано, что состояние крайней необходимости имеет место только в случае «прямой и непосредственной опасности», которая в данном деле отсутствовала.[6]

Вторым критерием опасности при крайней необходимости должна быть ее реальность (действительность) - т.е. реальное существование. Если опасность существует лишь в воображении лица, якобы действующего в состоянии крайней необходимости, то можно говорить о ситуации «мнимой необходимости».

Итак, основанием возникновения состояния крайней необходимости является наличная и реальная опасность причинения вреда уголовно-правовым интересам. Но такая опасность может стать основанием возникновения иных обстоятельств, исключающих преступность деяния - той же необходимой обороны, принуждения и т.п.

Представляется, что опасность причинения вреда при крайней необходимости должна иметь вполне определенные специальные критерии, которые свойственны только этому обстоятельству.

Первый из этих критериев сводится, по нашему мнению, к источнику описанной опасности.

Общепризнанно, что источником опасности, создающей по уголовному праву состояние крайней необходимости, могут быть, в отличие от необходимой обороны, не только действия человека. Эти источники могут быть самыми разнообразными.

Во-первых, действия сил природы, различных стихий (огонь, вода и т.д.); объективные процессы, происходящие в природе, например, землетрясение, наводнение, ураганы, горные лавины, снегопады и т.д., которые создают опасность для жизни и здоровья людей, их имущества.

Во-вторых, эта опасность может быть вызвана нападением животных.

В-третьих, источник опасности может носить технический (техногенный) характер (неисправность различных механизмов, транспортных средств и пр.)

В-четвертых, источником опасности могут быть физиологические, патологические процессы — болезнь, состояние голода и т.д.

В-пятых, источником опасности может быть коллизия двух правовых обязанностей: А.В. Наумов приводит яркий пример: врач одновременно вызван к роженице, чтобы принять внезапные роды, и к больному по поводу нетяжелого заболевания.

В-шестых, источником опасности при крайней необходимости, конечно, может быть поведение человека.

Где находится юридическая общность между всеми этими самыми разными источниками, чтобы признать их основанием для возникновения именно крайней необходимости, а не иного обстоятельства, исключающего преступность деяния?

Во-первых, и это очевидно, что источником опасности причинения вреда при крайней необходимости вовсе не обязательно является человек - это может быть воздействие любого внешнего фактора, реально угрожающего причинением вреда интересам уголовно-правовой охраны.

Во-вторых, ситуации, когда угроза создается общественно опасным поведением лица, может возникнуть основание для признания причинителя вреда находящимся в состоянии иного обстоятельства, исключающего преступность деяния, нежели состояние крайней необходимости. Это относится к ситуациям необходимой обороны, принуждения, исполнения приказа и т.д. Необходимость же должна характеризоваться ситуацией, когда причинитель вреда произвольно выбирает вариант своего поведения - ведь законодательно опре­деленная суть причинения вреда в состоянии крайней необходимости заключается в том, что человек, причиняет тот или иной вред, выбирая «из двух зол меньшее».

Сказанное позволяет нам определить крайнюю необходимость как обусловленное внешним воздействием (наличной и реальной опасностью) причинение вреда охраняемым уголовно-правовым интересам лиц, не связанных с созданием такой опасности. При этом у причинителя вреда имеется произвольная возможность правомерно причинить вред объекту уголовно-правовой охраны.

Рассмотрим теперь критерии правомерности крайней необходимости. В ст. 39 УК РФ указано, что вред, причиненный в состоянии крайней необходимости, не является преступным, если не были превышены «пределы крайней необходимости». В соответствии с ч. 2 ст. 39 УК РФ, условия правомерности крайней необходимости относятся: а) к предотвращаемой лицом грозящей опасности и б) к защите от нее.

Условия правомерности крайней необходимости, относящиеся к грозящей опасности (существование источника опасности, ее наличность и действительность (реальность) рассмотрены нами при характеристике самого состояния необходимости.

«Защита» при крайней необходимости должна отвечать следующим требованиям:

1. Защищать можно лишь правоохраняемые интересы. Означает ли это, что причинить вред при крайней необходимости можно, если нарушается любой правоохраняемый интерес. Представляется, что нет - наличная и реальная опасность должна представлять угрозу только для объекта уголовно-правовой охраны. При защите иных правоохраняемых интересов (к примеру, гражданско-правовых, административно-правовых) причинение вреда объекту уголовно-правовой охраны не допускается.

2. Отсутствие возможности исключения опасности «другими средствами» - фактическое условие, которое зависит исключительно от обстоятельств причинения вреда. Мы уже подчеркивали, что теоретическая возможность иного выхода в ситуации грозящей опасности автоматически не должна расцениваться как превышение пределов крайней необходимости.

3. Причиненный вред должен быть всегда меньше предотвращенного.

Это означает, что причиненный вред должен быть меньше по количественным показателям и (или) качественным показателям.

Допустимость вреда по качественным показателям означает, что лицо причиняет вред менее ценному объекту уголовно-правовой охраны, а опасность угрожает более значимому объекту. Допустимость вреда по количественным показателям означает, что в состоянии необходимости причинен реально меньший вред тому же объекту уголовно-правовой охраны, что и предотвращенный.

Итак, к пределам правомерности причинения вреда при крайней необходимости можно отнести следующие: а) опасность налично и реально угрожает причинением вреда уголовно-правовым интересам; б) лицо произвольно выбирает причинение вреда также уголовно-правовым интересам для избежания большего потенциального вреда; в) причиненный лицом вред меньше по качественным или количественным характеристикам, чем вред предотвращенный.

Несоблюдение любого из критериев допустимости крайней необходимости является превышением ее пределов. Следовательно, все эти критерии являются солидарно обязательными, и отсутствие хотя бы одного из них предписывает считать причиненный вред преступным (хотя, в силу указания ст. 61 УК РФ, само обстоятельство крайней необходимости должно смягчать наказание).

1. 
   Электронный ресурс :http://president.kremlin.ru/transcripts/5979
   
2. 
   См., например: Курс российского уголовного права. Общая часть Под ред. В.Н. Кудрявцева и А. В. Наумова. - М., 2001. - С. 447; Наумов А.В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. - М., 1996. - С. 346-347.
   
3. 
   Галиакбаров P.P. Уголовное право. Общая часть. Краснодар, 1999. - С. 275-276.
   
4. 
   Даль В.И. Толковый словарь живого Великорусского языка. – М., 1998. – С. 676.
   
5. 
   Ожегов С.И. Словарь русского языка. 15-е изд. - М., 1984. - С. 398.
   
6. 
   Флетчер Дж., Наумов А.В. Основные концепции современного уголовного права. - М., 1998. - С. 357.
   

Донской юридический институт, г. Ростов-на-Дону, Россия

(юридический факультет, 4 курс)

e-mail: dui@aaanet.ru

Прежде всего необходимо определить субъекта административной ответственности, что имеет смысл делать только в сочетании с гражданско-правовыми установлениями об ответственности за вред, причиненный деятельностью, создающей повышенную опасность для окружающих. Согласно п. 1 ст. 1079 ГК [2] возместить вред, причиненный источником повышенной опасности, обязан его владелец. Если же мы сравним эту норму со ст. 2.6 Кодекса об административных правонарушениях, то заметим, что здесь могут привлекаться к ответственности собственники (владельцы) транспортных средств. Согласно ст. 209 ГК собственнику принадлежат права владения, пользования и распоряжения своим имуществом. Под владельцем транспортного средства понимается его законного обладателя, в данный момент использующего его в своих интересах. Законность обладания будет проверяться наличием документа на право владения транспортным средством. В этой связи возникает вопрос: почему КоАП использует формулировку «собственник (владелец)», а не «владелец» - как это прописывает ГК. Такая формулировка, если толковать ее в буквальном смысле, уравновешивает понятия «собственник» и «владелец», хотя это не одно и то же. Вероятно, законодатель преследовал иную цель, нежели уравнивание этих двух понятий. Представляется, если собственник передал правомочие владения другому лицу, то вряд ли целесообразно его привлекать к административной ответственности. Соответственно, расширение по кругу субъектов сферы привлечения к административной ответственности в области безопасности дорожного движения является, несомненно, положительным моментом. Кроме того, тем самым дополнительно достигается реализация принципа неотвратимости ответственности. Также такой подход обеспечивает оперативное реагирование органов государственного управления в связи с обеспечением безопасности дорожного движения, иными словами, реализуется собственно публичный интерес в указанной сфере отношений, что предопределяется, в том числе, присущей этой сфере повышенной опасности в целом. В то же время возникает вопрос по поводу реализации принципа личной виновной ответственности: привлекаться, по сути, может далеко не тот, кто совершил правонарушение, а тот, кто владеет транспортным средством на тех или иных юридических основаниях.

Важно отметить, что в соответствии с ч. 3.1 ст. 4.1 КоАП РФ в случае фиксации административных правонарушений в области дорожного движения наказание назначается исключительно в виде административного штрафа. При этом размер назначаемого штрафа должен быть наименьшим в пределах санкции применяемой статьи Особенной части КоАП РФ. В данной статье не определено, как поступать в случаях, когда совершение правонарушения влечет применение лишения права управления транспортными средствами, если это единственная мера наказания. Получается, что санкция вообще не применяется и лицо уходит от ответственности, что недопустимо и, как следствие, в противоречие с тем, о чем, мы говорили ранее, разрушает принцип неотвратимости ответственности за совершенное правонарушение. Представляется, что в данных случаях размер назначаемого административного штрафа должен быть соразмерен характеру и степени общественной опасности правонарушения, а также обязательно прописываться в каждой санкции с соответствующими оговорками, то есть при условии фиксации правонарушения специальными техническими средствами.

Новыми положениями относительно административно-деликтного статуса собственников (владельцев) транспортных средств введено исключение из общего принципа презумпции невиновности, реализованного в положениях ст. 1.5 КоАП РФ. Презумпция означает, что закон считает то или иное обстоятельство заранее установленным, если обратное не доказано в установленном порядке. Презумпция невиновности, соответственно, означает, что: 1) лицо подлежит административной ответственности только за те административные правонарушения, в отношении которых установлена его вина; 2) лицо, в отношении которого ведется производство по делу об административном правонарушении, считается невиновным, пока его вина не будет доказана и установлена вступившим в законную силу процессуальным актом; 3) лицо, привлекаемое к административной ответственности, не обязано доказывать свою невиновность; 4) неустранимые сомнения в виновности лица, привлекаемого к административной ответственности, толкуются в пользу этого лица. При этом в силу примечания к ст. 1.5 КоАП РФ собственник (владелец) транспортных средств фактически обязан сам доказывать свою невиновность, причем сделать это он может только в случае обжалования постановления о привлечении к административной ответственности и назначении административного наказания; его вина никем не доказывается, а презюмируется изначально.

В связи с этим также возникает вопрос, как поступать в случае, если транспортное средство принадлежит юридическому лицу. Каким образом организация должна доказать свою невиновность, исходя из общих положений Кодекса об административных правонарушениях о привлечении к ответственности юридических лиц, в частности, ч. 2 ст. 2.1? По сути, в этом случае юридические лица подпадают под объективное вменение. Кроме того, хотелось бы отметить, что глава 12 КоАП по своей природе условно «личностна», то есть рассчитана на привлечение к ответственности физических лиц – участников дорожного движения (за исключением буквально нескольких составов), а не коллектив, который, в принципе, в дорожном движении не участвует.

Но с другой стороны, презумпция виновности упрощает и ускоряет производство по делу, к тому же документы (материалы фото- и киносъемки, видеозаписи) и показания специальных технических средств являются единственным и незаменимым источником доказательств. Такое производство с точки зрения государственного управления значительно экономит деньги и время, опуская разбирательство по поводу того, кто был «за рулем», способствует повышению безопасности дорожного движения, в том числе работая здесь как определенный психологический фактор превенции правонарушаемости в области дорожного движения, дает возможность быстро реагировать на совершенное правонарушение. Здесь в полной мере срабатывают два принципа - экономии репрессии и оперативности в государственном управлении (последнее особенно актуально для такой сферы государственного управления, как безопасность дорожного движения). При этом мы опять-таки не должны забывать, что карательное воздействие имеет место в связи с источником повышенной опасности и в целом в ситуации повышенной опасности.

Положительным моментом, безусловно, является также отсутствие субъективизма, то есть того фактора, который чаще всего и влияет на заинтересованность и коррумпированность органов, осуществляющих контроль в сфере дорожного движения.

Кроме прочего следует отметить, что в ч. 3 ст. 28.6 КоАП РФ установлено, что дело считается возбужденным с момента вынесения постановления по делу. Причем вынесение постановления возможно без участия лица, в отношении которого возбуждено дело. В то же время ч. 2 ст. 25.1 КоАП РФ предполагает, что дело может быть рассмотрено в отсутствие лица, в отношении которого ведется производство по делу. Обобщив эти две нормы, можно прийти к выводу о том, что и рассмотрение дела, и вынесение по нему постановления происходит без участия виновного лица, в силу чего существенно нарушаются права и интересы виновного лица. Таким образом, презумпция вины в данном случае нарушает конституционный принцип, закрепленный в ст. 49 и лишает собственника (владельца) транспортного средства защиты своих прав. К тому же в рамках допущенных законодателем противоречий в процессуальном порядке привлечения к ответственности можно сказать, что презумпция вины вообще не допустима. Эти противоречия касаются, прежде всего, формулировок определения процессуального статуса лица, привлекаемого к ответственности. В ч. 2 ст. 25.1 и в п. 2 ч. 1 ст. 29.7 КоАП РФ говорится о лице, в отношении которого ведется производство по делу, а в ч. 3 ст. 28.6 КоАП РФ - о лице, в отношении которого возбуждено дело [3]. Так как дело считается возбужденным с момента вынесения постановления по делу, редакция ч. 2 ст. 25.1 и п. 2 ч. 1 ст. 29.7 КоАП РФ не совсем корректна, поскольку до возбуждения дела невозможно вести производство по нему.

Таким образом, закрепленная в отношении владельцев (собственников) транспортных средств презумпция виновности имеет свои плюсы и минусы. Но, как представляется, она имеет право на существование только при условии устранения пробелов в процессуальном закреплении, в разрешении вопросов, связанных с привлечением к ответственности юридических лиц как собственников (владельцев) транспортных средств, назначении конкретных санкций за данные правонарушения и других вышеперечисленных недостатков.