Томас Вудро Вильсон, 28-й президент США психологическое исследование

Когда Вудро Вильсон писал или говорил, он был в бессознательном своим отцом, готовящим или произносящим проповедь, и пытался сделать свои аллитерации столь же сладкими для слуха, а свои обобщения - столь же яркими, какими они запали в его душу из проповедей отца. То, что его обобщения могли иметь мало общего с действительностью, не беспокоило его. Они существовали ради них самих, как выходы для его отождествления себя с отцом. Факты являются врагами обобщений, и та нелюбовь к фактам, которую он столь часто выражал, была, несомненно, частично обусловлена их способностью делать обобщения трудными. Они препятствовали легкому выходу его либидо через отождествление со своим отцом, а также угрожали его вере и подчинению отцу.

Так факты стали на пути к выходу его либидо из двух самых огромных "аккумуляторов", активности и пассивности по отношению к отцу. Нет ничего удивительного в том, что он развил привычку забывать их, когда для него было неудобно их помнить. Он игнорировал неприятный факт существования секретных договоров у союзников. Поэтому его борьба за "справедливый и прочный мир" была заранее обречена на неудачу. Он забыл о местонахождении Бреннерского перевала и таким образом пропустил 250 тысяч австро-германцев в Италию.

К концу своей жизни он стал способен забывать любой факт, который препятствовал потоку его либидо через выходы для активности и пассивности по отношению к отцу, и значительной части человечества пришлось страдать из-за той чрезмерной любви, которую возбудил преподобный Джозеф Раглес Вильсон в своем сыне.

В Принстоне он нашел дополнительный выход для своей пассивности по отношению к отцу через дружбу с профессором Джоном Гриэром Гиббеном. Как обычно, он воссоздал заново, через нарцисстический (женский тип) выбор объекта, свое собственное инфантильное отношение к отцу. Гиббен был моложе его, ниже ростом. Человек с такими характеристиками постоянно присутствовал в его жизни в качестве существенно важного объекта любви. Он глубоко любил Гиббена и, так как Гиббен был ему предан, находил огромную радость в этой дружбе. Здесь же, в Принстоне, внимание Вильсона привлекает профессор Эндрю Ф. Вест, который, подобно Вильсону, был сыном пресвитерианского пастора и вдобавок ко всему - выходцем из Шотландии, как и отец Вильсона.

В это время Вест был лидером преподавателей, которые пытались добиться от президента Фрэнсиса Л. Пэттона повышения размеров стипендии для студентов последнего года обучения и основания аспирантского колледжа. Вначале Вильсон, по-видимому, испытывал большое уважение к нему, как ему вначале импонировал Генри Кэбот Лодж. Вест, который был старше Вильсона, выше его ростом и занимал более высокое положение, несомненно, вошел в бессознательное Вильсона как представитель отца и использовался в качестве выхода его вытесненной враждебности по отношению к своему действительному отцу.

Уважение, питаемое Вильсоном к Весту, вскоре сменилось неприязнью, и довольно забавно отметить, что первым критическим замечанием о Весте было замечание о его пресвитерианском фанатизме, который являлся лишь иной разновидностью ограниченности, характерной как для преподобного Джозефа Раглеса Вильсона, так и для самого Вудро Вильсона. В 1897 году Вильсон записал в своем дневнике: "Утро, разговор с Вестом, в котором тот проявил крайнее упрямство и ограниченность относительно введения унитарной системы на факультете".

Когда преподобный Джозеф Раглес Вильсон приехал погостить к сыну в Принстон, Вудро Вильсон взял на себя роль неясной жены, и его пассивность по отношению к отцу, должно быть, получила желанный выход. Его вытесненная враждебность к отцу, которая, вероятно, постоянно была близка к взрыву, в данное время сдерживалась. Точно так же сдерживалось и накопившееся раздражение против Веста как отцовского представителя. Для того чтобы добиться избрания президентом Принстонского университета, которое стало для Вильсона заменителем явно недостижимого поста президента Соединенных Штатов, ему было необходимо оставаться с Вестом в дружеских отношениях.

Его вытесняемая враждебность по отношению к отцу осталась вытесненной и вызвала неожиданный "упадок сил". Осенью 1895 года, во время работы над книгой "Джордж Вашингтон", его обычные симптомы внезапно резко обострились. Он проболел всю зиму. А весной у него ко всему прочему отнялась правая рука. Несмотря на физическое бессилие, его дух рвется к активной деятельности: "Мне надоело разглагольствовать перед студентами. Я хочу делать что-либо".

Несмотря на болезнь Вильсона, можно полагать, что у него было все, чтобы ощущать себя счастливым. Рядом с ним находились преданная жена и три очаровательные маленькие дочери. Его любимый отец подолгу гостил у него в доме. Друг, который был ему очень дорог, навещал его. Он строил дом в оживленном городе. Его потребность в мужском обществе была удовлетворена. Ему сопутствовал крайний успех. Его лекции не только в Принстонском университете, но также в Университете Джона Гопкинса были приняты студентами с энтузиазмом. И тем не менее он был несчастен. Почему? Мы, вероятно, окажемся недалеко от истины, если ответим, что присутствие отца в его доме возбудило вытесненную им агрессивность, направленную против него, и что эта часть его либидо не находила адекватного выхода.

Его повторяющуюся жалобу на свою бездеятельность, очевидно, можно объяснить как желание вступить в общественную жизнь в качестве руководителя. Однако мы видели, что в бессознательном становление государственным деятелем означало для него отождествление себя с "несравненным отцом" своего детства, который имел лицо Гладстона, и таким образом, посредством "каннибалистического" отождествления, уничтожение старика отца. Мы можем поэтому подозревать, что в своем бессознательном "нечто", что он желал "делать", было уничтожением преподобного Джозефа Раглеса Вильсона.

Но вытеснение им этого влечения столь могущественно подкреплялось его пассивностью по отношению к отцу, что он не мог ни в мыслях, ни в действии совершить враждебный акт по отношению к действительному отцу и не мог в то время стать государственным деятелем. Более того, он слишком сильно желал улучшить свое положение в Принстоне, чтобы дать волю этому влечению путем совершения откровенно враждебных действий против Веста или какого-либо другого отцовского представителя. Нарциссизм и Супер-Эго всегда удерживали его от какой-либо акции, которая могла повредить карьере. Поэтому он убежал от своего конфликта в привычные неврастенические симптомы и после семи месяцев страданий уехал в Шотландию.

Тем не менее та культура, в которой воспитывается ребенок, влияет на его характер. Она, по крайней мере, определяет тот стиль одежды, в которую следует одеть его влечения, чтобы они казались респектабельными. Ребенок впитывает из атмосферы своей семьи и общины представления о том, каким джентльменом ему следует стать, и эти идеи становятся частью его Идеала-Эго и определяют форму его убеждений. Характер такого джентльмена не остается неизменным. Его вид постоянно изменяется во времени и пространстве. Бог одного времени становится дьяволом для другого. Христианский дьявол носит рога Пана и его раздвоенное копыто.

Хотя стили в культуре не являются прочными, подобно моде в женской одежде, ребенок не знает этого и приемлет принципы своей семьи и общины, как если бы они были неизменными законами природы, и формирует свое представление о том, каким джентльменом ему следует быть, в соответствии с ними. Вследствие этого тот стиль его убеждений, в которые он позднее облачает свои влечения, является определенным.

Томас Вудро Вильсон еще ребенком впитал в себя идеи и идеалы среднего класса британцев. Влечения его либидо неизбежно облачались в одобряемые деяния этого класса. Самыми сладкими плодами человеческого духа для него были продукты Лоллардрии и пресвитерианства. Его враждебность к другим точкам зрения на жизнь была незыблемой. Например, Вильсон начисто исключил из составленного им в 1894 году "Календаря великих американцев" Томаса Джефферсона, автора "Декларации независимости", основателя Виргинского университета, архитектора, философа, президента Соединенных Штатов, на том основании, что "Джефферсон не был истинным американцем из-за приверженности французской философии в своем мышлении". Он считал, что "истинный американец" должен иметь понятия и идеалы британского среднего класса.

При любом бессознательном отождествлении Вильсон, по-видимому, ощущал себя англичанином среднего класса. Он был отрезан от непосредственного контакта с европейской жизнью из-за своего незнания европейских языков. Все его герои были британскими: Берк, Брайт, Бэджгот, Гладстон. Когда он в 1903 году впервые отправился в Европу, то нашел Францию, Италию и Германию столь отвратительными, что очень скоро вернулся домой. Вплоть до 1919 года он не был в Европе.

Его сознательный рассудок всю жизнь оставался рассудком шотландского пресвитерианского пастора. Четыре раза во время очередных приступов болезни он посещал Англию. Его пребывание в Ирландии ограничилось несколькими днями презрения; но Шотландию он полюбил, а английские университеты привели его в состояние экстаза. Английский "район озер" стал его любимым местом. Он решил, что проведет свою старость именно здесь.

В 1896 году, после очередной поездки в Шотландию и Англию, Вильсон вернулся в Принстон, полный решимости выдвинуться на руководящий пост, что произвело большое впечатление на его близких. Его шурин Стоктон Эксон писал: "Он всегда был целенаправленным человеком, но теперь он - человек с установившейся и твердой целью. Он становится все более нетерпимым к пустым разговорам; ему нужны факты со всей присущей им сложностью".

Упадок сил, отдых, затем возвращение к работе с безжалостной решимостью утвердить свою мужественность - все это стало формулой его жизни. Поэтому за каждым упадком сил следовало проявление усиленной агрессии. Причина этого явления ясна. Его неудовлетворенная враждебность к отцу побуждала его "убегать" в обычные для него симптомы. Его агрессивность все еще не была удовлетворена. Он вернулся к работе, полный решимости удовлетворить свою агрессивность через давно установившийся выход отождествления себя с Гладстоном. Возможность выдвинуться на руководящий пост представилась быстро. 21 октября 1896 года его попросили произнести речь по случаю празднования 150-летия со дня основания Принстона. Тему своего выступления он определил как "Принстон на службе страны".

В заключение им были произнесены следующие слова: "На нас лежит обязанность жить одной жизнью со страной... Ничто не поднимает общественную службу на такую высоту, как религия... Мысленно я представляю себе превосходное место обучения... где ярко светит солнце, а каждый обучающийся с надеждой смотрит на небо, ожидая подтверждения своей веры. Кто покажет нам путь к такому месту?"

Последний вопрос был задан им с явной надеждой, что его аудитория ответит, по крайней мере молчаливо: "Вудро Вильсон". Он знал, что многие из его слушателей, как и он сам, были разочарованы деятельностью преподобного Фрэнсиса Л. Пэттона, президента университета. Вильсон презирал Пэттона и мечтал занять его место. Но он был достаточно осторожен и скрывал свои чувства от самого Пэттона и от его друзей, слыл своим человеком как в мире Пэттона, так и в лагере Веста, ненавидя их обоих и в то же время ища поддержки и у того, и у другого.

Его речь была одобрена, но не привела к каким-либо немедленным результатам. Вильсона ожидало 6 лет хронического разочарования, головных болей и расстройства желудка. Наверняка усилению его агрессивности в этот период способствовало возбуждающее агрессию присутствие в его доме отца. Эта возросшая агрессивность, не находя адекватного выхода, приводила к усилению его обычных симптомов, и его неудовлетворенность, несомненно, возрастала вследствие неудовлетворяемых требований со стороны его Супер-Эго. Достижение руководящего поста либо через политическую деятельность, либо через работу в Принстоне казалось невозможным. Он пытается разобраться в причинах своих неудач, но, не найдя ответа на свои вопросы, решает покинуть Принстон. Но уговоры и поддержка богатых друзей, взявших с него обещание не покидать Принстон в течение пять лет, заставляют его остаться.

Весной 1899 года в связи с обострением болезни он вновь посещает Англию. А вернувшись в Принстон, испытывает обычное для него разочарование. К 1900 году Вильсон настолько отчаялся в своем будущем, что серьезно обдумывал мысль о том, чтобы посвятить остаток своей жизни литературной работе. Игнорируя обещание не покидать Принстон, он попросил совет попечителей университета предоставить ему годовой отпуск для подготовки материала к монументальному тому "Философия политики", написание которого заставляет его отказаться от преподавательской работы. Его чувства к Весту становятся враждебными. И когда в 1901 году Веста избрали деканом отделения аспирантуры, Вильсон начал относиться к нему как к отцовскому представителю, на которого можно было частично направить поток враждебности, питаемой к своему действительному отцу.

Вест поставил себя в откровенную оппозицию к президенту Пэттону. Вероятно, Вильсон питал к Пэттону более жгучую ненависть, чем любой другой сотрудник Принстонского университета, но Пэттон и не подозревал этого. Когда профессор Мэги и декан Вест сделали дальнейшее пребывание Пэттона на своем посту невозможным, именно презираемый Вильсоном Пэттон предложил избрать его своим преемником - президентом Принстона. Избрание Веста раскололо бы университетскую жизнь на враждебные группировки. Вест знал, что Вильсон в действительности относится враждебно к системе Пэттона, но не знал о его личной неприязни к нему. Поэтому он отказался от собственных чаяний и не противодействовал избранию Вильсона. 9 июня 1902 года, в возрасте 45 лет, Вильсон был избран президентом Принстона. "Я чувствую себя как премьер-министр, собирающийся обратиться с речью к своим избирателям", - писал он своей жене. Наконец-то он стал Гладстоном! Наконец-то поток его либидо, связанный с активностью по отношению к отцу, мог найти выход посредством отождествления, установленного им 25 лет тому назад.

Открытие этого давно желанного выхода для его агрессивности по отношению к отцу плюс удовлетворение от избрания его президентом Принстона, полученное его Супер-Эго и его нарциссизмом, сразу же ослабили его недовольство. Он писал жене: "Я считаю... что мое избрание на пост президента очень благоприятно отразилось на мне. Оно устроило мое будущее и дало мне чувство веса и определенные, реальные задачи, которые устранят из моей души метание и беспокойство". Слово "метание" является столь женским в данном контексте, что не каждый мужчина станет применять его для описания своего состояния; но так как Вильсон использовал его и даже подчеркнул, мы можем заметить, что оно великолепно его характеризует. Большую часть своей жизни он провел в метании.

Три месяца спустя после торжественного вступления Вильсона на пост президента Принстона умер его отец. Вся его жизнь определялась отношением к отцу. Поэтому его потеря неизбежно вызвала значительную перестройку выходов для его либидо. В обычной для себя манере он заменил умершего отца собой и с этих пор в своем бессознательном был больше, чем когда-либо, преподобным Джозефом Раглесом Вильсоном. Так он нашел новый выход для своей агрессивности по отношению к отцу, который добавился к недавно открывшемуся оттоку агрессивности в результате отождествления себя с Гладстоном. По-видимому, до конца жизни его либидинозная активность к отцу обладала адекватными выходами; но смерть отца лишила Вильсона главных выходов для пассивности. Он не мог более находить разрядку для этого гипертрофированного заряда либидо посредством подчинения отцу или играя по отношению к нему роль заботливой жены.

А именно эти два выхода были основными для его пассивности. Он также не нашел выхода для своей пассивности путем подчинения заместителю отца. Но после смерти отца его пристрастие к риторике, которое и до этого было чрезмерным, выросло до фантастических размеров; его желание найти друга для переноса на него своей любви стало императивной потребностью. Очевидно, что потеря основных выходов для его пассивности к отцу вызвала большую нагрузку на побочные выходы и увеличила разрядку либидо через произнесение речей, страстную дружбу, подчинение Богу и отождествление себя с Христом.

Более того, после смерти отца возросло его желание переделать мир, усилилась необоснованная ненависть к видным политическим деятелям, с которыми он был в чем-то не согласен. Как мы уже указывали, Эго неизменно использует реактивное образование для помощи в вытеснении сильного влечения. То количество пассивности Вильсона к отцу, которое приходилось вытеснять после его смерти, было слишком велико, и для его подавления требовалось огромной силы реактивное образование. Это реактивное образование находило выход через его попытки перестроить мир и через враждебные действия против отцовских представителей.

Первоначальным источником всех этих черт характера была, конечно, пассивность маленького Томми Вильсона к своему "несравненному отцу". Преподобный Джозеф Раглес Вильсон, которого ни в каком отношении нельзя рекомендовать в качестве образца для отцов, сделал любовь своего сына к нему столь глубокой и смиренной, что возбужденный им поток пассивности не мог быть удовлетворен каким-либо другим мужчиной или какой-либо деятельностью. Нахождение выхода для такого потока пассивности было нелегким делом для человека, Супер-Эго которого требовало, чтобы он был целиком мужественным: самим Богом.

Экстраординарный профессор риторики и мертвый продолжал подавлять своего сына.

Несмотря на свободный поток активности через руководящие действия и на то удовлетворение, которое давала ему дружба с Гиббеном, его здоровье вновь ухудшается, и в конце учебного (1903) года он ищет отдохновения в Европе. Однако вскоре Европа ему надоедает, и он возвращается в Америку. К январю 1905 года болезнь снова обостряется. Врачи находят у него грыжу. В феврале 1905 года была сделана операция, после которой он отправился на отдых во Флориду.

Он вернулся из Флориды, полный решимости немедленно осуществить проект реформации Принстона. Проявленная им энергичность очень напоминает ту, которая последовала после болезни в 1896 году, когда он возвратился из Англии с твердым намерением занять руководящий пост. Он затратил громадное количество энергии на ведение кампании за наставническую систему обучения, столь активно содействуя продвижению проекта, что, несмотря на его дорогостоимость, добился осенью этого же года от совета попечителей его формального одобрения. То, что он мог найти такое громадное количество энергии в своем слабом теле, указывает на объем его либидинозных влечений, наполнявших реактивное образование, которое было направлено на борьбу с пассивными устремлениями по отношению к отцу. Проводимая им кампания за наставническую систему давала этому реактивному образованию выход.

Состояние рассудка Вильсона в течение зимы 1906 - 1907 годов превосходно описывается его личным биографом Реем Стэннардом Бейкером: "Новая наставническая система действовала чрезвычайно гладко и успешно. Была открыта аспирантура в Мервике, поступали деньги для строительства новых зданий, но все это внезапно стало его беспокоить... В работе университета не ощущалось "должного подъема", проблемы решались недостаточно быстро... Внешне прогресс казался изумительным, успех - громадным, но все это не приносило удовлетворения ненасытному духу нового президента. Всякий раз, когда Вильсон начинал сомневаться, спрашивать себя, все ли он сделал для того, чтобы приблизить желанную цель, которая была для него также и тяжкой ношей, он брался за работу еще усерднее, чем прежде... Как и во всех предыдущих кризисах в его жизни, этот кризис, по-видимому, также имел религиозную основу. Зимой и весной этого года он многократно выступал перед собраниями верующих...

В одном из таких выступлений Вильсон обратился к аудитории со следующим вопросом: "Что сделал бы Христос в наши дни, на нашем месте, с нашими возможностями". 3 февраля 1906 года на одном из приемов полковник Джордж Гарви, демократ, предложил избрать Вильсона кандидатом от демократической партии на пост президента Соединенных Штатов.

Вильсон сделал вид, что не принял это предложение всерьез. Но ввиду его крайнего желания стать государственным деятелем совершенно очевидно, что слова Гарви глубоко его затронули. Настоящая государственная деятельность давала лучший выход для его отождествления себя с Гладстоном, чем его "малая государственная деятельность" в сфере образования. Более того, никакая "малая государственная деятельность" не могла удовлетворить его Супер-Эго. Оно требовало большего размаха: президент Соединенных Штатов, "президент мира" и "президент Неба".

Об истинном впечатлении, которое произвели слова Гарви на Вильсона, можно, вероятно, судить по тому факту, что они заставили его в корне изменить свое прежнее, крайне неприязненное отношение к Джефферсону и начать восхищаться им. Джефферсон боготворился демократами, и нельзя было добиться избрания кандидатом на пост президента Соединенных Штатов от их партии без словесных заявлений о своем восхищении автором "Декларации независимости".

Таким образом, Вильсону ничего не оставалось, как постараться найти положительные качества у этого государственного деятеля, у которого ранее он находил одни лишь недостатки. По словам самого Вильсона, он "подготовил не менее четырех вариантов" своей речи о Джефферсоне, которую произнес 16 апреля 1906 года перед аудиторией демократов.

На всем протяжении этой зимы Вильсон много выступал, что не могло не отразиться на его здоровье: усилились головные боли и желудочная болезнь, а также появились боли в руках и ногах.

В мае 1906 года он ослеп на левый глаз. Последовательность событий, начиная от триумфального установления им наставнической системы в октябре до упадка сил в мае, представляет собой явную картину невротической уступки конфликту в его бессознательном. Давайте попытаемся определить точную природу этого конфликта. Тот факт, что за триумфом, достигнутым осенью, последовали не удовлетворение и довольство, какие испытывал бы нормальный человек, а крайняя неудовлетворенность, является первым симптомом, который мы должны рассмотреть. Неудовлетворенность, следующая за исполнением желания, не была чем-то новым в жизни Вильсона. Даже в первые месяцы после вступления в брак и во время его профессиональных успехов в Брин-Море, когда почти любой другой мужчина был бы на вершине счастья, он чувствовал себя очень несчастным.

Читатель может вспомнить, что неделю спустя после принятия в печать книги "Конфессиональное правление" его счастье сменилось мрачным и подавленным настроением. Тогда мы связали это с чрезмерными требованиями его Супер-Эго, которое стремилось к божественным достижениям и не могло удовлетвориться никаким реальным достижением.

Мы отмечали, что решимость немедленно ввести в действие наставническую систему в Принстоне проистекала от его реактивного образования против пассивности к отцу, что энергия, затраченная им на выполнение этой задачи, была огромной и что величина этой энергии указывает на то количество его либидо, которое начало заряжать это реактивное образование. Задача была выполнена. Его вытесненная пассивность к отцу снова требовала выхода. И снова реактивное образование получило стимул к реактивной деятельности.

У него не было какой-либо немедленной задачи, на выполнение которой он мог бы направить поток своей мужественной деятельности. Таким образом, установление наставнической системы не смогло удовлетворить ненасытные требования его Супер-Эго и также не смогло, по окончании борьбы за осуществление этой задачи, дать длительный выход для его реактивного образования против пассивности по отношению к отцу. Его пассивность требовала выхода, его Супер-Эго требовало, чтобы он стал Богом. Его Эго стало ареной борьбы: с одной стороны стояла его подавленная пассивность к отцу, требующая, чтобы он был целиком женственным; с другой стороны - его активность по отношению к отцу, требующая, чтобы он был всецело деятельным и мужественным.

Таким образом, мы видим, что конфликт, послуживший причиной его неудовлетворенности, болезни и лихорадочных выступлений зимой 1905 - 1906 годов, был все тем же старым конфликтом между его активностью и пассивностью по отношению к отцу, который его Эго никогда не было в состоянии разрешить. Он до сих пор не разрешил основную дилемму Эдипова комплекса. И его неудовлетворенность усилилась вследствие чрезмерных требований со стороны Супер-Эго.

Ни в один другой период жизни Вильсона его интерес к выступлениям не был столь чрезмерным, как в эти зимние месяцы 1905-1906 годов. Мы видели, что посредством произнесения речей он находил выход как для своей активности, так и для своей пассивности к отцу: когда он говорил, он одновременно подчинялся своему отцу и отождествлял себя с ним. Таким образом, он мог расходовать либидо из обоих своих влечений, конфликт которых становился непереносимым для Эго. Те темы, которые он выбирал для своих речей, давали дополнительный выход то одному потоку его либидо, то другому. В основном все его речи были посвящены либо политике, либо религии. Первые давали дополнительный выход реактивному образованию против пассивности. Другие - потоку пассивности через отождествление в своем бессознательном себя с Христом.

Конфликт в Эго стал, действительно, столь непереносимым, что он был принужден либо произносить речи, либо прибегнуть к одному из своих обычных "упадков сил". Поэтому Вильсон страстно и лихорадочно выступал. По словам его биографа мистера Бейкера: "Он казался одержимым! На произнесение одной речи он расходовал столько страсти, что ее хватило бы на дюжину обычных речей". Он был одержим одним из основных зол, которые мучают мужчину: конфликтом между активностью и пассивностью по отношению к отцу.

Публичные выступления спасли его от обычного для него "упадка сил", но привели к более серьезному заболеванию - слепоте левого глаза. Как было установлено, это было вызвано атеросклерозом. Таким образом, хотя несправедливо было бы говорить о том, что слепота была вызвана конфликтом в Эго Вильсона, мы должны заметить, что невроз, породивший его чрезмерную активность, явился содействующей причиной. В то же самое время мы не должны забывать, что физическое состояние его артерий, несомненно, увеличило интенсивность тех психических симптомов, которые проявлялись ранее. Мы знаем, например, что психические состояния могут вызывать интенсивные физические воздействия на организм. Например, смерть от "разбитого сердца" не является лишь поэтическим вымыслом. Для человека возможно умереть от разрыва сердца, вызванного чисто психическими причинами.

Спустя столетие, когда, как мы можем надеяться, будет лучше пониматься воздействие рассудка на тело, какой-нибудь ученый, несомненно, сможет определить, была ли или нет более прямая связь между психическими конфликтами Вильсона и его слепотой, чем связь, возникшая вследствие чрезмерной работы. При нашем невежестве в данное время мы можем лишь оставить этот вопрос открытым.

Итак, Вильсону требовался отдых. Он отправляется в Англию, в Ридал, предварительно назначив своего друга Гиббена исполняющим обязанности президента Принстона. В Англии Вильсон встретился с портретистом Фрэдом Уэйтом, в котором он увидел нового Гиббена, Реакция Вильсона была незамедлительной. "Эти двое мужчин, по-видимому, сразу же полюбили друг друга", - писал мистер Рей Стэннард Бейкер. Столь огромное количество пассивности Вильсона по отношению к отцу находило разрядку посредством страстной дружбы; ему требовался кто-либо, кто заменил бы ему любовь Гиббена. Его состояние значительно улучшилось, и начало восстанавливаться зрение.

В конце лета он чувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы вернуться в Принстон.

С теоретической точки зрения многое говорило как в пользу этого предложения, так и против него. Практически требовалось отказаться от привычного американского деления студенческого состава на 4 класса с явно выраженными привилегиями и "классовым духом", требовалась также отмена клубов, которые стали лелеемой отличительной чертой жизни Принстона, и вследствие ожидаемых больших расходов на неопределенное время откладывалась постройка колледжа аспирантуры в соответствии с теми планами, которые были подготовлены Вестом и одобрены Вильсоном. Он, очевидно, понимал, что это вызовет возникновение оппозиции. Но для Вильсона тот факт, что его предложение заключало в себе не просто реформу, подобно наставнической системе, а революцию в университетской жизни, несомненно, делал этот замысел дороже вдвойне. Реактивное образование против пассивности к отцу настолько усилилось за предшествующий год, что требовало выхода через действие, в котором Вильсон мог бы показать себя очень могучим человеком, способным сокрушить любую, даже разумную, оппозицию.

Перед тем как Вильсон предложил утвердить свой план реорганизации, ему пришлось решать другой вопрос, который также непосредственно затронул его реактивное образование против пассивности. Декана Веста пригласили стать президентом Массачусетского института технологии. К этому времени Вильсон был настроен крайне недружелюбно к Весту. Тем не менее он лично написал резолюцию, одобренную советом попечителей, в которой настоятельно просил Веста остаться в Принстоне. Он уверял Веста в том, что "тот незаменим и что он и совет попечителей надеются, что он останется в Принстоне, видя, с какой любовью к нему здесь относятся". Вест, приняв последнее предложение этой резолюции за ручательство в том, что следующей целью кампании за развитие Принстона будет собрание средств для строительства колледжа аспирантуры, отказался от поста президента Массачусетского института технологии.

Спустя 10 недель после этой резолюции Вильсон предложил свой план реорганизации, который должен был на неопределенное время отложить строительство намечаемого колледжа аспирантуры. Почему он, заранее зная, что собирается сделать исполнение планов Веста невозможным, тем не менее убедительно просил его остаться в Принстоне, является проблемой, которая на первый взгляд представляется загадочной. Ответ становится очевидным, когда вспоминаешь о том, что в это время Вильсон целиком находился во власти своего невроза, его реактивное образование против пассивности требовало выражения столь императивно, что он не мог позволить себе упустить хотя бы одну возможность для его выхода. Вест давал ему великолепный выход. Он был явным отцовским представителем и мог быть использован для выхода бессознательной ненависти к отцу.

В его бессознательном поражение Веста означало поражение отца. Те связи, которые устанавливает ненависть, являются не менее прочными, чем узы любви. Агрессивность к отцу является столь же фундаментальной, как и любое другое желание. Ненависть, подобно любви, должна находить выход. Вильсон был привязан к Весту нерушимыми узами ненависти, - узами, которые в действительности стали столь прочными, что связывали его до самой смерти. Он не мог позволить Весту уйти от него. Ему нужен был Вест для выражения ненависти, для поражения и унижения. Он был абсолютно уверен в том, что сможет победить Веста. Поэтому, скрывая свою ненависть, он убедил его остаться в Принстоне, а затем, как гром среди ясного неба, выдвинул свой план реорганизации.

Несколько дней спустя Вест встретил Вильсона и очень решительно высказал свое мнение об этой реорганизации. Вильсон был глубоко оскорблен, и едва не разразилась открытая ссора. Начиная с этого времени отношения между ними стали строго официальными. Вильсон ненавидел Веста интенсивной невротической ненавистью. Осуществление своего плана реорганизации и борьба с Вестом стали главными целями в жизни Вильсона. Чего бы это ни стоило Принстону, он должен был победить этого огромного темноволосого мужчину, который в его бессознательном представлял отца. Его действия на всем протяжении его дальнейшего пребывания на посту президента Принстона определялись этим навязчивым побуждением, которое черпало силу как в его агрессивности к отцу, так и в его реактивном образовании против своей пассивности.

Это навязчивое влечение было чрезмерно интенсивным и побуждало Вильсона ко многим странным действиям. Действительно, тот способ, которым бессознательное использует сознательную часть рассудка в качестве инструмента для осуществления влечений либидо, используя рассудок для оправдания действий, желаемых бессознательным, редко когда проявлял себя более наглядно, чем с помощью тех аргументов, которые использовал Вильсон в период между 1906 и 1910 годами. Факты прекращали существовать для него, если вступали в конфликт с его бессознательными влечениями.