Ангельские и/или демонические внутренние присутствия и система самосохранения
В своей уникальной творческой манере Гротштейн нашел путь к тому, что Юнг
подразумевал под архетипическими, или даймоническими, внутренними объектами как
мифопоэтическими персонификациями внутренней и внешней реальностей. Он называет их
«мошенническими» объектами, или «сверхъестественными присутствиями»:
Я пришел к выводу – то, что мы называем внутренними объектами, в
действительности является «третьим видом». Это химерические (гибридные)
конгломераты, полученные при перемешивании образа реального объекта,
продуктов расщепления и проективных идентификаций аспектов субъекта.
(Grotstein, 2000: xxi)
Я использую слово «сверхъестественное» для описания нелинейной
сложности нашего человеческого бытия в условиях существования других,
которым внутренне присуща таинственность. Это предполагает исключительные
качества и способности, которые мы когда-то приписывали богам, мессиям и
мистикам… Бессознательное, в частности, его невыразимый субъект (Ид) подобен
богу, но богу ущербному, потому что он нуждается в партнере, чтобы выполнить
свою миссию.
(Grotstein, 2000: xxiii)
В психоаналитическом процессе мы, психоаналитики, пытаемся назвать
преследующие присутствия, которые занимают место отсутствующего или даже
присутствующего реального объекта, надеясь, что они, в конечном итоге, будут
трансформированы в доброжелательные и реалистичные присутствия или вернутся
к своим настоящим владельцам.
(Grotstein, 2000: xxiv)
Здесь Гротштейн описывает процесс гуманизации архетипических образов и аффектов,
который является неотъемлемой частью любой успешной психотерапии. Духовность,
присущая гротштейновской концепции «сверхъестественного присутствия», охватывает и
ангельскую, и демоническую сторону бессознательного. На демонической стороне находятся
те злонамеренные внутренние фигуры, которые очень часто обнаруживаются в
бессознательном материале травмированных людей и которые я описал в моей предыдущей
книге (Kalsched, 1996).
В своих ранних публикациях Гротштейн был склонен рассматривать эти темные
внутренние фигуры через призму учения Мелани Кляйн как
спроецированные/интроецированные деструктивные или садистические части я и/или как
значимые объекты ребенка. В ранних работах он отмечал, что, однажды возникнув во
внутреннем мире, они становятся «живыми фантомами», удерживающими в заложниках
зависимую часть пациента и отстаивающими право на свою собственную судьбу (Grotstein,
1981: 330). Он рассматривал их как весьма патологические образования – примитивные
фигуры Супер-Эго или «мошеннические субъективные объекты» (Grotstein, 2000: 157),
ответственные за негативную терапевтическую реакцию.
В более поздних работах он амплифицировал или «мифологизировал» эти внутренние
объекты созвучно с юнгианскими идеями, более открыто отдавая должное мифопоэтической
функции психики:
В отличие от психоаналитиков различных фрейдистских школ Юнг и его
последователи очень интересовались тем, что я называю « обитателями» или, что
предпочтительнее, « присутствиями» . Они захватывают бессознательное или,
можно сказать, овладевают им. Идея архетипов коллективного бессознательного
близка к внутреннему субъективному опыту пациентов, и я подчеркиваю
кляйнианский и бионовский эквивалент этого – врожденные пре-концепции и
бессознательные фантазии о фантомах, монстрах или химерах, возникающие в
результате проективной идентификации.
Достарыңызбен бөлісу: |