психики. Каждая такая встреча была обусловлена травматическим опытом. Первый пример –
история, которую я описал в предыдущей книге (Kalsched, 1996: 41) Я повторяю ее здесь,
потому что это яркий пример поразительной разумности психики и убедительно показывает
соотношение между «местами разлома» и «светом».
Маленькая девочка и ангел
Эта история
15
дошла до меня косвенным путем от Эстер Хардинг, юнгианского
аналитика в Нью-Йорке, которой эту историю рассказала мать шестилетней девочки.
Однажды утром мать отправила дочку в кабинет к отцу, чтобы та отнесла
ему листок бумаги с важной запиской. Маленькая девочка понесла записку. Вдруг
она быстро вернулась со слезами на глазах и сказала: «Мама, извини, но ангел не
дает мне туда войти». Мать отправила
дочку к отцу во второй раз, и все
повторилось, только слез и расстройства было больше. Тут уже избыток
воображения ребенка стал раздражать мать, она взяла малышку за руку и они обе
пошли к отцу. Когда они вошли в его кабинет, мать увидела своего мужа лежащим
в кресле, стакан выпал из его рук, и его содержимое вылилось на пол. Он умер от
сердечного приступа.
Эта история показывает нам чудесные даймонические силы архетипической психики,
которые стараются сохранить то, что я назвал неуничтожимым личностным духом, или
душой. На картине Генриетты Уайет (Wyeth, вклейка 2), которая называется «Смерть и
дитя», изображен трогательный момент:
ангел закрывает глаза девочке, чтобы она не
«увидела» невыносимую реальность смерти. Видимо, художнице известно, что некоторые
травматические аффекты просто не могут быть переработаны теми ресурсами, которые
обычно доступны
Эго маленького ребенка, и поэтому необходимо задействовать более
глубокие ресурсы. Винникотт называл их «примитивными защитами», но в его работах
отсутствует упоминание об их чудесной природе, о том,
насколько важным для
эмоционального выживания ребенка может быть их «духовное» содержание.
15 Из расшифровки аудиозаписи лекций по Ветхому завету, прочитанных Эдвардом Эдингером. Находится в
Институте Юнга в Лос-Анджелесе, Калифорния.
мирами), были бы следующими. Да, мы рассматриваем ангела-хранителя как защиту, но тут
же возникает вопрос: а что она защищает? И каков источник
его сверхъестественной
мудрости и сострадания? Может быть, ангел представляет собой фактор универсальной
самозащиты из коллективного слоя бессознательного (возможно, из его «небесной» или
«духовной» составляющей – см.: Jung,1988: 441–444), который иногда вмешивается в дела
Эго, наподобие Орфы у Френци, когда травматического переживания становится для Эго
«чересчур много». Похоже, что этому фактору доступно знание о чем-то,
что остается
неизвестным для Эго, как будто ангел «увидел», что эта ситуация (смерть отца) грозит
маленькой девочке переживанием ужаса, способным разрушить ее Эго, и он появился на
пороге комнаты, чтобы вовремя остановить ее и не пустить дальше. Этот ангел ввел девочку
в измененное состояние сознания («покрыл бездну трансом») и, таким образом,
диссоциировал ее от невыносимой реальности до тех пор, пока не пришла помощь от матери
– посредничество и гуманизация затопляющего аффективного переживания тревоги и горя
девочки. Другими словами, ангел защитил душу ребенка от аннигиляции.
Так что в рамках третьего (мифопоэтического) подхода мы рассматриваем фигуру
ангела
как персонификацию защиты, которая осуществляется в ответ на чрезмерно
интенсивное и преждевременное вторжение реальности, при этом его «целью» не является
спасение в религиозном смысле, мы также не сводим это действие всего лишь к защитному
использованию галлюцинации. Прежде всего, «целью» такой защиты является
Достарыңызбен бөлісу: